Одиннадцать

— Ай, погляди только, — сказала Санта, поднося газету к самом носу. — Какую славненькую картину у нас показывают с маленькой Дебби Рейнольдс [Дебра (Мэри Фрэнсис) Рейнольдс (р.1932) — ведущая актриса американских мюзиклов 50-х годов. «Тэмми и холостяк» — ее фильм 1957 года.].

— Ай, какая миленькая, — откликнулась миссис Райлли. — Вам она нравится, Клод?

— А это кто? — с приятностью осведомился мистер Робишо.

— Маленькая Дебра Рейнольдс, — пояснила миссис Райлли.

— Я, кажется, не могу ее припомнить. Я не ходок по картинам.

— Она дорогуша, — сказала Санта. — Такая щупленькая. Ты когда-нибудь видела ее в той прелестной фильме, где она там Тэмми играла, Ирэна?

— Это там, где она ослепла?

— Нет, девушка! Ты, наверно, с другой перепутала.

— Ох, я даже знаю, с кем, лапуся. Я про Джун Уайман [ а самом деле — Джейн Уайман (Сара Джейн Фолкс, р. 1914) — звезда американского кино 1940-х годов, знаменита своим ответом на вопрос, почему она развелась с Рональдом Рейганом: «Он слишком много говорил».] думала. Она тоже милашечка была.

— Ай, хорошая какая, да, — откликнулась Санта. — Помню ту картину, где она играла куклу такую глупую, ее еще потом снасильничали.

— Боже-Сусе, хорошо, что я не пошла.

— Ай, чудесная картина была, малыша. Очень драматиццкая. Какое у этой куклы лицо было, когда ее снасильничали. Никогда не забуду.

— Кому-нибудь еще кофы налить? — спросил мистер Робишо.

— Ага, вот суда плесните, Клод, — сказала Санта, снова складывая газету и швыряя ее на холодильник. — Как жалко же, что Анджело не смог. Бедненький мальчик. Сказал мне, что день и ночь работать сам будет, чтоб хоть кого-нибудь привлечь. Наверно, дежурит сегодня где-то. Вы бы слышали, чего мне Рита евонная грит. Анджело, кажись, пошел и купил себе носить много дорогой одёжи, чтобы, наверно, какого супчика привлечь. Ну стыд же ж какой, а? Оно и видно же ж, как мальчик органы любит. Если его вышибут, у него ж сердце разобьется. Ох, хорошо б он побродягу какого привлек.

— Тяжкая у Анджело дорожка, — рассеянно произнесла миссис Райлли. Она вспомнила о вывеске «МИР ВСЕМ ЛЮДЯМ ДОБРОЙ ВОЛИ», которую Игнациус прикрепил кнопками к фасаду их дома, вернувшись как-то раз с работы. Как только она появилась, мисс Энни пустилась в допрос с пристрастием — она орала свои вопросы из-за закрытых ставень. — А что вы думаете, Клод, если кому-то мира хочется?

— По мне, так это чистый комуняс.

Худшие страхи миссис Райлли осуществились.

— А кому это мира хочецца? — спросила Санта.

— Игнациус вывеску на дом повесил про мир.

— Я так и знала, — рассердилась Санта. — Сначала этот мальчик короля себе хочет, а теперь — мира. Говорю тебе, Ирэна. За ради твово же блага. Мальчика твово следывает посадить.

— А сережку он уже не носит. Я его спросила, а он грит: «Не ношу я никакой сережки, мамуля».

— Анджело врать не станет.

— Может, у него — малюпусенькая.

— По мне так сережка сережка и есть. Правда же ж, Клод?

— Это правда, — степенно ответил Клод Санте.

— Санта, лапуся, какая миленькая у тебя Святая Дева на тиливизере, — поспешила отвлечь их от сережки миссис Райлли.

Все посмотрели на телевизионный приемник, стоявший рядом с холодильником, и Санта ответила:

— Ну она же правда хорошенькая? Это наша маленькая Матерь Чиливиденья. У нее снизу присоска, чтоб я ее не сшибла, когда грохочу тут по кухне. Я ее у Ленни купила.

— У Ленни все есть, — сказала миссис Райлли. — И, похоже, с хорошего пластика сделали, не ломается.

— Ну, как вам, детишки, ужин понравился?

— Он был восхитителен, — ответил мистер Робишо.

— Чудесный, — подтвердила миссис Райлли. — Уж я давненько так хорошо не кушала.

— Гаарфф, — рыгнула Санта. — Я, мне кажется, сильно много чесноку бухнула в эти фаршированные баклажаны, да токо с чесноком я всегда перебарщиваю. Мне даже внучата постоянно твердят: «Эй, мамо, ты точно всегда с чесноком перебарщиваешь.»

— Ай, как же ж мило, а? — заметила миссис Райлли по поводу внучат-гурманов.

— А по мне, так баклажаны отличные, — сказал мистер Робишо.

— Я самая щасливая, токо когда полы драю или еду себе готовлю, — сообщила Санта гостям. — Ох и люблю я каструлю котлет наготовить или джамбалаи с креветками.

— И мне готовить нравится, — вставил мистер Робишо. — Дочке помочь иногда.

— Ну это уж точно, — подтвердила Санта. — Мущщина, который готовить умеет, — первый помощник в дому, уж поверьте мне. — Она лягнула миссис Райлли под столом. — Коли у женщины мущщина готовить любит, так, щитай, повезло девочке.

— А вам нравится готовить, Ирэна? — спросил мистер Робишо.

— Это вы мне, Клод? — Миссис Райлли пыталась себе представить, как Игнациус выглядит с сережкой в ухе.

— Хватит же ж в облаках витать, девонька, — распорядилась Санта. — Тут Клод у тебя спрашивает, ты готовить любишь?

— Ага, — соврала миссис Райлли. — Нравится мне готовить, нравится. Тока иногда на кухне так жарко, а особо — летом. Из проулка почти совсем не дует. Игнациус же ж все равно всякую дрянь обожает. Дай ему нескока бутылочек «Доктора Орешка», да побольше выпечки, и он уже довольный ходит.

— Вам себе надобно летрическую плитку завести, — посоветовал мистер Робишо. — Я своей дочке такую купил. От нее не стока жару, как от газовой.

— Откуда ж у вас стока денег, Клод? — заинтересованно спросила Санта.

— А у меня пензия хорошая от железнодороги. Я ж у них сорок четыре года проработал. Мне же такой красивый золотой значок дали, когда уходил.

— Ай, как мило, а? — сказала миссис Райлли. — Так вы хорошо добились, а, Клод?

— Потом, — продолжал мистер Робишо, — у меня недвижность внаем вокруг дома. Я всегда чуточку зарплаты откладывал, чтоб в недвижности потом инвестирывать. Недвижность — это же хорошая инвестицыя.

— Еще бы, — закивала Санта, делая страшные глаза миссис Райлли. — Так вы, значит, теперь обеспечены, а?

— Мне довольно прилично хватает. Но знаете — надоедает иногда с дочкой и ее мужем жить. То есть, у них дело молодое. Своя семья, опять же. Они ко мне очень хорошо относятся, да мне бы все равно лучше какой-нибудь домишко, но чтоб свой. Понимаете, да?

— На вашем месте, — сказала миссис Райлли, — я бы там и осталась. Если ваша маленькая дочка не против, тоись, — так-то у вас там все славно налажено. Ох, вот бы только у меня послушный мальчик был. Скажите же ж спасибо за то, что у вас есть, Клод.

Санта впечатала каблук своей туфли в лодыжку миссис Райлли.

— А-ай! — воскликнула та.

— Х-хосподи, прости меня, малыша. Всё мои ноги здоровущие. Большие ноги меня всегда беспокоили. В обувном не подберешь никогда ничего. Продавец видит — я иду, и думает уже: «Боже ж мой, вон опять мисс Батталья идет, что же мне делать?»

— Да не такие ж они у тебя и большие, — заметила миссис Райлли, заглядывая под кухонный стол.

— Я ж их просто в эти туфли тесные втиснула. Видела б ты, какие они, когда я босиком хожу, девонька.

— А у меня ноги хр о мые, — сообщила миссис Райли остальным. Санта сделала ей знак не обсуждать свои недостатки, однако закрыть миссис Райлли рот было непросто. — Иной день и вообще ходить не могу. Мне кажется, они у меня болеть начали, когда Игнациус был совсем кроха, а я его повсюду на себе таскала. Боже-Сусе, как же он медленно ходил. И носом все время падал. Да и тяжеловат был для свово возраста. Может, от этого у меня артюрит.

— Послушайте-ка, детки, — быстро вмешалась Санта, чтобы миссис Райлли не успела пуститься в описание какого-нибудь нового ужасного недостатка. — А не сходить ли нам поглядеть милашечку Дебби Рейнольдс?

— Это будет мило, — ответил мистер Робишо. — Я никогда на картины не хожу.

— Ты хочешь сходить картину посмотреть? — переспросила миссис Райлли. — Ну, я не знаю. У меня ноги.

— Ай, да ладно тебе, девонька. Давай из дому выберемся. Тут чесноком воняет.

— Игнациус, кажись, мне говорил, что это фильма никудышняя. Он кажную новую картину не пропускает, этот мальчик.

— Ирэна! — рассердилась Санта. — Ты все время про этого мальчика думаешь, а он тебе столько хлопот чинит. Да проснись же ж, наконец, малыша. Если б у тебя понятие хоть какое было, ты б давно его уже в Благодарительную Больницу сдала. К нему б там шлан включили. Ему б там летрицкую розетку вставили. Игнациусу твому б там показали, где раки зимуют. Он бы там сразу себя вести стал.

— Да-а? — с интересом спросила миссис Райлли. — А скока это стоит?

— Это бесплатно все, Ирэна.

— Государственное здравохранение, — заметил мистер Робишо. — Там, наверно, сплошь комунясы с попутчиками работают в этом месте.

— Этой больницей монашки заправляют, Клод. Х-хосподи, и где вы только всю эту ахинею про комунясов нахватали?

— А может сестер этих обдурачили? — сказал мистер Робишо.

— Ай, какой ужыс, — печально покачала головой миссис Райлли. — Бедненькие сестрички. Заправляют всем для банды комунясов.

— Да плевать мне, кто там заправляет, — сказала Санта. — Если там бесплатно людей запирают, Игнациусу там самое что ни на есть место.

— Игнациус тока начнет там с народом разговоры вести, они, наверно, разозляцца и надолго его запрут хорошенько, — произнесла миссис Райлли, однако думала она о том, что даже такой выход из положения ее устраивает. — Может, он дохторов слушацца не будет.

— Заставят, куда денецца. По кумполу надают, в мирительную рубашку запрут, да еще воды на него сверху накачают, — с несколько чрезмерным воодушевлением высказалась Санта.

— Вы о себе совсем не думаете, Ирэна, — вмешался мистер Робишо. — Этот ваш сынишка вас же в могилу загонит.

— Во-во. Скажите ей, Клод, скажите.

— Ладно, — решилась миссис Райлли. — Дадим Игнациусу шанец. Может, он еще хорошо добьётцца.

— Сосисами торговать? — осведомилась Санта. — Х-хосподи-и. — Она покачала головой. — Ладненько, давайте я талерки эти в раковину закину. Пошли, поглядим на эту дорогушечку Дебби Рейнольдс.

Через несколько минут, после того, как Санта заглянула в гостиную поцеловать на прощанье мамочку, троица направилась к кинотеатру. День простоял безмятежный; с Залива не прекращало тянуть южным ветерком. Да и вечер теперь еще был теплым. Густые запахи средиземноморской стряпни плыли по скученным дворикам из открытых кухонных окон каждого многоквартирного и спаренного дома. Казалось, все жители до единого вносили свой, сколь угодно незначительный, вклад в общую какофонию падающих кастрюль, громыхающих телевизоров, спорящих голосов, орущих детишек и хлопающих дверей.

— Приход Св.Одо севодня дает жару, — глубокомысленно заметила Санта, когда троица медленно шла по узенькому тротуару между обочиной и ступеньками домов на две семьи, выстроенных плотными прямыми рядами в каждом квартале. Уличные фонари освещали голые участки асфальта и цемента без единого дерева и сплошные старые черепичные крыши. — А летом тово хуже. Все по улицам шастают часов до десяти-одиннадцати.

— Ты только мне не рассказывай, ненаглядная моя, — перебила ее миссис Райлли, трагически ковыляя между своими друзьями. — Ты не забывай — я сама с улицы Дофина. Мы, помню, тубаретки на банкет выставляли и сидели там до полуночи иногда, чтобы в доме остудить. А о чем только люди там ни судачили! Боже-Сусе.

— Сплошь пересуды, иначе не скажешь, — согласилась Санта. — Злые языки.

— Бедненький папочка, — сказала миссис Райлли. — Уж такой бедный был. Помню, когда пошел и рукой в этот ремень от вертилятора попал, у соседей наглости хватило еще и говорить, что он, наверно, пьяный был. И письмо нонимное про него мы получили. А тетушка моя бедненькая, Танта Бу-бу. Восемьсят лет. Свечку жгла по свому бедному мужу-покойнику, так она с ночной тумбочки свалилась и матрас ей подпалила. А люди злословили — в постели курила.

— А я верю, что люди — невиновные, пока не доказано, что виноваты.

— Я вот так же думаю, Клод, — сказала миссис Райлли. — Вот тока давеча Игнациусу грю: «Игнациус, я верю, что люди — невиноватые, покудова не докажут, что виноваты».

— Ирэна!

Они пересекли проспект Св. Клода, когда плотный поток машин на минуту иссяк, и пошли по другой стороне под неоновыми вывесками. Проходя мимо похоронного бюро, Санта задержалась перекинуться словечком с одним из безутешных родственников, стоявшим на тротуаре:

— Послушайте, мистер, а кого это там положили?

— Старушку Лопес провожают, — ответил человек.

— Что вы говорите? Это жена того Лопеса, что маг а зин держал на Французовой?

— Она самая.

— Ай, как жалко, — протянула Санта. — А от чего?

— Сердчишко прихватило.

— Ай, ну ужыс-то какой, а? — с чувством вступила миссис Райлли. — Бедненькая девочка.

— Вот кабы я одета была, — сообщила Санта человеку, — я б непременно зашла соболезны выразить. А то мы тут с друзьями как раз на картину идем. Спасибо вам.

Они двинулись дальше, и Санта принялась в красках описывать миссис Райлли множество скорбей и невзгод, из которых состояло унылое существование старушки Лопес. В конце концов. Санта произнесла:

— Я, наверно, ее семье мессу закажу.

— Боже-Сусе, — выдохнула миссис Райлли, ошеломленная биографией старушки Лопес. — Я, наверно, тоже — за упокой беньдяшкиной души.

— Ирэна! — возопила Санта. — Но ты же даже их не знаешь совсем!

— Да, это правда, — слабо согласилась миссис Райлли.

Подходя к кинотеатру, Санта и мистер Робишо пустились в легкую дискуссию, кто будет покупать билеты. Миссис Райлли сказала, что купила бы она, вот только если б не надо было платить в рассрочку до конца недели за игнациусову трубу. Однако мистер Робишо оставался непреклонен, и Санта после долгих препирательств позволила ему поступать, как знает.

— В конце концов, — сказала ему Санта, когда он вручал дамам билеты, — денюшка есть только у вас.

И она подмигнула миссис Райлли, чьи мысли опять заклубились вокруг вывески, смысл которой Игнациус объяснить ей отказался. Б о льшую часть фильма она не переставала думать о быстро усыхавшей зарплате сына, о рассрочке за трубу, о плате за разрушенный дом, о сережке и о вывеске. И только восклицания Санты: «Ай, какая милашечка!» И «Ты гля тока, какое на ней хорошенькое платьишко, Ирэна!» — возвращали миссис Райлли к тому, что происходило на экране. А потом от раздумий о сыне и ее собственных проблемах, что, в конечном итоге, было одним и тем же, ее отвлекло еще кое-что. Рука мистера Робишо мягко легла на ее руку и теперь держала ее. Миссис Райлли поялась пошевельнуться. И почему только картины настраивали всех мужчин, которых она знала в жизни — мистера Райлли и мистера Робишо, — на амурный лад? Она слепо уставилась в экран, на котором уже не Дебби Рейнольдс выделывала в цвете свои курбеты, а, скорее, принимала ванну черно-белая Джин Харлоу.

Миссис Райлли как раз решала для себя проблему: можно ли будет как-то вывернуться из рукопожатия мистера Робишо и выскочить из театра, — когда Санта завопила:

— Ты тока гля, Ирэна, что хошь поспорю, малютка Дебби щас себе ребеночка родит!

— Кого? — взвыла миссис Райлли и вдруг безумно и громко разрыдалась, и всхлипы ее не утихли, пока перепуганный мистер Робишо не привлек к себе ее свекольного цвета голову и аккуратно не водрузил ее себе на плечо.

Когда я изнашивал до тончайших лоскутков резины подошвы своих сапог пустынной модели по старой брусчатке тротуаров Французского Квартала в лихорадочных попытках вырвать себе пропитание у бездумного и безразличного общества, меня приветствовал один мой старый незабвенный знакомый (с отклонениями). После нескольких минут беседы с ним, в ходе которой я с небывалой легкостью установил свое моральное превосходство над этим дегенератом, я в который раз поймал себя на раздумьях о кризисах нашего времени. Интеллект мой, как обычно, изменчивый и не поддающийся контролю, нашептал мне план, настолько великолепный и дерзкий, что я отпрянул от одной лишь мысли о том, что мне довелось услышать. «Постой!» — вскричал я с мольбой своему богоподобному разуму. — «Это безумие.» Но не прислушаться к совету моего мозга я не мог. Он предлагал мне Спасти Мир Посредством Дегенерации. Там же, на стертых камнях Квартала, я заручился поддержкой этого увядшего цветка человечества в сборе его сообщников по фатовству под знамена братства.

Нашим первым шагом станет избрание кого-либо из их числа на какой-либо высочайший пост — на президентство, если Фортуне будет угодно любезно повернуть нас в ту сторону. Затем они проникнут в вооруженные силы. В качестве солдат они будут столь непрерывно заняты братанием друг с другом, ушиванием своей военной формы до того, чтобы она прилегала к ним, как шкурка к сосискам, изобретением нового и разнообразного военного платья, организацией вечеринок с коктейлями и т.д., что на битвы времени у них не останется. Тот, кого мы со временем сделаем начальником Генерального Штаба, будет хотеть лишь одного — ухаживать за своим модным гардеробом, который поочередно будет позволять ему выступать либо в облике начальника Генерального Штаба, либо в облике юной дебютантки, в зависимости от его капризов. Видя успех своих объединившихся собратьев в этой стране, извращенцы всего мира также сгрудятся вместе и пленят вооруженные силы в своих странах соответственно. В те реакционные державы, где девиантам не сразу удастся взять власть в свои руки, мы будем отправлять подмогу как мятежникам, чтобы они смогли свергнуть свои правительства. Когда мы, наконец, свергнем все существующие режимы, мир сможет насладиться не войной, но глобальными оргиями, проводимыми в соответствии с тщательно разработанным протоколом в поистине международном духе, ибо эти люди в самом деле выходят за пределы простых национальных различий. Сознания их нацелены на одно; они поистине едины; они думают, как одно целое.

Ни один из этих педерастов, пришедших к власти, разумеется, не окажется практичным настолько, чтобы что-либо понимать в таких приспособлениях, как бомбы; эти ядерные виды оружия будут гнить где-то в своих хранилищах. Время от времени начальник Генерального Штаба, Президент и т.д., облаченные в перья и блестки, будут развлекать глав, т.е. извращенцев, остальных государств на балах и приемах. Любого рода разногласия можно будет легко уладить в мужском туалете соответственно переоборудованной Организации Объединенных Наций. Повсюду начнут процветать балеты, бродвейские мюзиклы и иные развлечения подобного сорта, отчего простой люд, вероятно, будет счастливее, нежели от мрачных, враждебных и фашистских заявлений своих бывших вождей.

Почти у всех остальных уже имелась возможность поуправлять миром. Я не понимаю, почему бы именно этим людям не предоставить такого шанса. Определенно, они оставались обездоленными слишком долго. Их приход во власть станет, в некотором смысле, лишь частью всемирного движения к возможностям, справедливости и равенству для всех. (Например, можете ли вы назвать хоть одного хорошего практикующего трансвестита у нас в Сенате? Нет! Эти люди уже давно лишены собственного представительства. Их незавидное положение — национальный, глобальный позор.)

Дегенерация вместо того, чтобы сигнализировать об общественном упадке, как это было раньше, теперь начнет означать лишь мир для обуянной напастями планеты. У нас должны быть новые решения для новых проблем.

Я выступлю в роли некоего ментора и провожатого этого движения, и мои отнюдь не ничтожные познания во всемирной истории, экономике, религии и политической стратегии будут служить тем резурвуаром, так сказать, из которого эти люди смогут черпать правила и процедуры своих оперативных действий. Сам Боэций играл в чем-то сходную роль в вырождавшемся Риме. Как выразился о Боэции Честертон: «Таким образом, он поистине служил провожатым, философом и другом многим христианам; именно потому, что его времена в целом были растленны, его собственная культура оставалась цельной.»

На этот раз я по-настоящему вступлю в противоборство с распутницей Мирной. План этот слишком поразителен и невероятен для буквального либерального разума распутницы, погрязшего в клаустрофобных тисках клише и штампов. Крестовый Поход за Мавританское Достоинство, моя первая блистательная атака на проблемы нашего времени, стал бы довольно-таки грандиозным и решающим путчем, если бы не буржуазное в основе своей мировоззрение сравнительно простого люда, ставшего членами его авангарда. На сей раз, тем не менее, я буду работать с теми, кто избегает пресной философии среднего класса, с теми, кто не прочь принимать противоречивые позиции, следовать своим курсом, сколь непопулярным бы он ни оказался, сколь мощно ни угрожал бы он самодовольству среднего класса.

М.Минкофф желает в политике секса? Я предоставлю ей секс в политике — и в изобилии! Вне всякого сомнения, она окажется слишком ошеломлена, чтобы отреагировать на оригинальность моего проекта. По самой крайней мере, она вся изойдет на зависть. (Этой особой женской принадлежности следует заняться. Подобное бесстыдство нельзя не пресекать.)

В мозгу моем бушует полемика между Прагматизмом и Моральностью. Оправдывает ли достославную цель — Мир — столь ужасное средство — Дегенерация? Подобно двум фигурам средневековой моралитэ, Прагматизм и Моральность сошлись в спарринге на боксерском ринге моего мозга. Я не могу дождаться исхода их неистового спора: я слишком одержим Миром. (Если какие-либо перспективные продюсеры кинематографа заинтересованы в приобретении прав на этот Дневник, я могу привести здесь свои замечания по поводу того, как следует снимать эту полемику. Музыкальная пила может предоставить отличный фон аккомпанимента, а глазное яблоко главного героя — быть наложено на сцену поединка самым символическим образом. Разумеется, неизвестного привлекательного актера на роль Рабочего Парнишки всегда можно будет обнаружить в аптечной лавке или мотеле — или же в ином притоне, где обычно делаются подобные «открытия». Фильм можно будет снимать в Испании, Италии или другой столь же интересной стране, которую захочет посмотреть актерский ансамбль, вроде Северной Америки.)

Прошу прощения. Те из вас, кто заинтересован в последних унылых новостях из мира сосисок, их здесь не обнаружат. Разум мой слишком озабочен великолепием этого нового плана. Теперь я должен выйти на связь с М.Минкофф и набросать конспект своей лекции на первом митинге.

Замечание об общественном здравии: Моя прогульщица-мать снова исчезла из дому, что, в действительности, довольно-таки удачно. Ее энергичные нападки и гневные атаки на мое существо негативно воздействуют на мой клапан. Она сказала, что собирается посетить Коронование Майской Королевы в какой-то из церквей, но поскольку сейчас у нас не май, я склонен сомневаться в ее правдивости.

«Изощренная комедия» с участием моей излюбленной кинозвезды женского рода номер один начинает демонстрироваться в центральном кинематографическом театре тотчас же. Я неким образом должен попасть туда в день премьеры. Могу лишь вообразить себе все новейшие ужасы этого фильма, его показную рисовку своей вульгарностью перед лицом теологии и геометрии, вкуса и пристойности. (Я не понимаю этого своего непреодолимого пристрастия к просмотру кинофильмов; уже почти кажется, что кинематограф — «у меня в крови».)

Замечание о здоровье: Желудок мой выходит за все мыслимые пределы; швы моего халата киоскера уже зловеще потрескивают.

До будущих встреч,

Тэб, Ваш Рабочий Парнишка-Пацифист

* * *

Миссис Леви помогла обновленной мисс Трикси подняться по ступенькам и открыла перед нею дверь.

— Это же «Штаны Леви»! — прорычала мисс Трикси.

— Вы вернулись туда, куда хотели и где в вас нуждаются, дорогуша. — Миссис Леви говорила так, будто успокаивала ребенка. — И как же здесь вас не хватало. Каждый день мистер Гонзалес обрывал телефон, умоляя вернуть вас. Ну разве не чудесно знать, что вы так необходимы предприятию?

— Я думала, я уже на пенсии. — Массивные зубы щелкнули медвежьим капканом. — Вы меня надули!

— Ну, теперь ты счастлива? — спросил мистер Леви супругу. Он шел за ними следом с одним из пакетов лоскутов мисс Трикси в руках. — Если б у нее был с собой нож, я бы тебя уже вез в больницу.

— Ты только прислушайся, сколько огня в ее голосе, — сказала миссис Леви. — Столько энергии. Это невероятно.

Мисс Трикси попыталась вырваться из хватки миссис Леви, как только они вступили в контору, но ее новым туфлям-лодочкам не хватало того сцепления, которое давали ей старые шлепанцы, и она лишь покачнулась.

— Она вернулась? — сокрушенно возопил мистер Гонзалес.

— Вы не можете поверить своим глазам? — спросила миссис Леви.

Мистер Гонзалес вынужден был посмотреть на мисс Трикси, чьи глаза казались слабыми лужицами, обведенными синими тенями. Губы ее были растянуты оранжевыми мазками, сверху доходившими почти до ноздрей. Около сережек из-под черного парика, сидевшего несколько набекрень, выбивалось несколько седых клочков. Короткая юбка обнажала ссохшиеся кривоватые ноги и крохотные ступни на которых туфли-лодочки выглядели снегоступами. Несколько дней, проведенных мисс Трикси в дреме под ультрафиолетовой лампой, испекли ее до золотисто-бурого оттенка.

— Она выглядит явно отдохнувшей, — произнес мистер Гонзалес. В голосе его звучала фальшь, а улыбка была вымученной. — Вы оказали ей чудесную услугу, миссис Леви.

— Я очень привлекательная женщина, — пролепетала мисс Трикси.

Мистер Гонзалес нервически рассмеялся.

— Теперь послушайте сюда, — распорядилась миссис Леви. — Все беды этой женщины — отчасти как раз вот от такого отношения. Насмешки ей не нужны.

Мистер Гонзалес безуспешно попробовал поцеловать миссис Леви руку.

— Я хочу, чтобы вы заставили ее почувствовать себя нужной, Гонзалес. Ум этой женщины по-прежнему остер. Давайте ей такую работу, которая будет тренировать эти ее свойства. Предоставьте ей больше полномочий. Ей отчаянно нужна активная роль в этом бизнесе.

— Определенно, — согласился мистер Гонзалес. — Я это себе все время твержу. Разве нет, мисс Трикси?

— Кого? — рявкнула та.

— Мне всегда хотелось, чтобы вы брали на себя больше ответственности, больше полномочий, — заорал управляющий конторой. — Разве не правда?

— Ох, заткнитесь, Гомес. — Зубы мисс Трикси щелкнули, как кастаньеты. — Вы уже купили мне этой пасхальной ветчины? Отвечайте.

— Так, ладно. Ты уже довольно развлеклась. Поехали, — сказал супруге мистер Леви. — Шевелись. У меня разыгралась депрессия.

— Секундочку, — вмешался мистер Гонзалес. — У меня для вас почта.

Как только управляющий отошел к своему столу за почтой, в глубине конторы раздался грохот. Все, за исключением уже задремавшей за своим столом мисс Трикси, повернулись в сторону отдела систематизации документации. Там крайне высокий человек с длинными черными волосами поднимал с пола выпавший ящик с делами. Он грубо запихал папки обратно в ящик и с треском сунул его обратно в конторский шкаф.

— Это мистер Залатимо, — прошептал мистер Гонзалес. — Он с нами всего лишь несколько дней, и мне кажется, у него ничего с нами не выйдет. Я не думаю, что нам захочется включать его в план «Штанов Леви».

Мистер Залатимо в замешательстве посмотрел на шкафы с делами и почесался. Затем выдвинул еще один ящик и начал рыться в нем одной рукой, другой одновременно скребя себя подмышкой сквозь ветхую вязаную рубашку.

— Вам не хотелось бы с ним познакомиться? — спросил управляющий конторой.

— Нет, спасибо, — ответил мистер Леви. — Где вы находите таких людей, которые здесь у вас работают, Гонзалес? Я нигде больше таких людей никогда не встречал.

— На мой взгляд, он вылитый гангстер, — опасливо произнесла миссис Леви. — Вы же здесь наличность не храните, правда?

— Я думаю, мистер Залатимо честен, — прошептал управляющий. — У него только с алфавитом сложности. — Он вручил мистеру Леви пачку писем. — Здесь, главным образом, подтверждения вашей брони в отелях на весенние тренировки. Вот здесь — письмо от Абельмана. Оно адресовано вам, а не компании, и тут написано «лично в руки», поэтому я решил, что лучше, если вы сами его откроете. Оно уже несколько дней здесь лежит.

— Ну что этому дурачку еще надо? — разозлился мистер Леви.

— Возможно, он недоумевает, что стало с блестящим развивающимся концерном, — заметила миссис Леви. — Быть может, он не понимает, как такое могло произойти после смерти Леона Леви. Может быть, у этого Абельмана найдется для повесы слово мудрого совета. Прочти его, Гас. Это будет твоя недельная работа на благо «Штанов Леви».

Мистер Леви осмотрел конверт, на котором «лично в руки» было написано красной шариковой ручкой целых три раза. Затем распечатал и извлек письмо, к которому скрепкой было подшито еще что-то.

Глубокоуважаемый Гас Леви,

Мы были шокированы и прискорбно задеты получением прилагаемого к сему письма. В течение тридцати лет мы верой и правдой служили распространителями Вашего товара и до настоящего времени испытывали самые теплые и нежные чувства к Вашей фирме. Вероятно, Вы помните тот траурный венок, который мы прислали, когда скончался Ваш отец, и на который не пожалели никаких расходов.

Это письмо будет очень кратким. Проведя множество ночей без сна, мы передали оригинал полученного нами письма нашему адвокату, который подает на Вас в суд по делу о заявлении, порочащем нашу честь и достоинство, на 500.000 долларов. Это совсем немного для того, чтобы компенсировать наши чувства, задетые Ваши.

Наймите себе адвоката. Встретимся в суде как джентльмены. И, пожалуйста, угроз больше не нужно.

С самыми наилучшими пожеланиями,

И.Абельман,

Управляющий, «Мануфактура Абельмана»

Мистер Леви похолодел, перевернув страницу и прочтя термофаксовую копию своего письма Абельману. Невероятно. Кому понадобилось прилагать столько усилий и писать подобное? «Г-ну И.Абельману, Монголоиду, Эск.»; «тотальное отсутствие у Вас контакта с реальностью»; «Вашим умственно-отсталым и трущобным мировоззрением»; «ощутите на своих жалких плечах обжигающий укус хлыста». Хуже всего — подпись «Гас Леви» выглядела вполне подлинной. Абельман сейчас, должно быть, целует оригинал, да еще и губами причмокивает. Для таких, как Абельман, письма, подобные этим, — как сберегательные облигации, как незаполненный чек на предъявителя.

— Кто это написал? — потребовал мистер Леви ответа, передавая письмо мистеру Гонзалесу.

— Что такое, Гас? Проблема? У тебя — проблема? В этом как раз одна из твоих проблем. Ты никогда не рассказываешь мне о своих проблемах.

— Ой, батюшки! — взвизгнул мистер Гонзалес. — Это ужасно.

— Тишина! — рявкнула мисс Трикси.

— В чем дело, Гас? Ты подошел к чему-то неправильно? Ты кому-то другому передал какие-то полномочия?

— Да, это проблема. Это такая проблема, которая означает, что мы последнюю рубашку с себя потерять можем.

— Что? — Миссис Леви выхватила письма у мистера Гонзалеса. Прочтя их, она превратилась в ведьму. Ее залакированные кудряшки стали змеями. — Наконец, тебе это удалось. Все, что угодно, лишь бы насолить отцу, угробить дело всей его жизни. Я так и знала, что этим все закончится.

— Ох, заткнись. Я здесь никогда писем не пишу.

— Сьюзан и Сандре придется бросить колледж. Они будут вынуждены продавать себя морякам и гангстерам, как вон тот вон там.

— Чо? — спросил мистер Залатимо, почувствовав, что обсуждение коснулось его.

— Ты больной, — заорала миссис Леви супругу.

— Тихо!

— А мне будет лучше? — Аквамариновые веки миссис Леви дрожали. — Что станет со мной? Жизнь моя и так уже загублена. Что же будет со мною сейчас? Рыться в мусорных баках, переезжать из порта в порт вслед за флотом. Мамочка была права.

— Тихо! — потребовала миссис Трикси, на сей раз еще яростнее. — Таких шумных, как вы, я никогда еще не встречала.

Миссис Леви рухнула на стул, невнятно всхлипывая что-то про то, как ей придется торговать косметикой «Эйвон».

— Что вы об этом знаете, Гонзалес? — спросил мистер Леви управляющего, чьи губы побелели.

— Я не знаю об этом ничего, — пискнул тот. — Я это письмо вижу впервые.

— Ведь вы ведете здесь всю переписку.

— Этого я не писал. — Губы его дрожали. — Я бы никогда так со «Штанами Леви» не поступил!

— Я знаю, что нет. — Мистер Леви пытался что-то сообразить. — Кто-то нас в самом деле подкусил.

Мистьер Леви подошел к конторским шкафам, отодвинув в сторону чесавшегося мистера Залатимо, и вытянул ящик с папками на «А». Дела Абельмана там не было. Ящик оказался совершенно пуст. Он открыл несколько соседних — половина их тоже была пуста. Вот так способ начинать дело о клевете.

— Что вы здесь делаете с папками?

— Я и сам этого не совсем понял, — туманно ответил мистер Залатимо.

— Гонзалес, как звали того здорового фрукта, который у вас тут работал, жирного такого, в зеленой шапочке?

— Мистер Игнациус Райлли. Он положил это письмо в ящик исходящих. — Но кто же сочинил эту кошмарную вещь?

— Э-эй! — произнес в телефонной трубке голос Джоунза. — А у вас там, народ, ищщо есть такая такая толстая мамка в зеленой шапчонке в «Штанах Лёвы»? Здоровый такой белый парняга, у него ищщо усы, работает?

— Нету у нас больше никого, — визгливо рявкнул в ответ мистер Гонзалес и брякнул трубкой о рычаг.

— Кто это был? — спросил митер Леви.

— Ох, да не знаю я. Кто-то спрашивал мистера Райлли. — Управляющий конторой вытер лоб платком. — Он еще пытался натравить на меня фабричных рабочих.

— Райлли? — встряла мисс Трикси. — Это ж не Райлли был, это была…

— Юный идеалист? — всхлипнула миссис Леви. — Кому он понадобился?

— Понятия не имею, — ответил управляющий. — По голосу мне показалось, что спрашивал негр.

— Я так и думала, — вздохнула миссис Леви. — Он и сейчас, наверное, пытается помочь каким-нибудь другим несчастным. Надежда жива, когда знаешь, что в нем еще остался его идеализм.

Мистер Леви о чем-то задумался, а потом спросил управляющего конторой:

— Так как звали того чудика?

— Райлли. Игнациус Ж. Райлли.

— Правда? — заинтересованно спросила мисс Трикси. — Это странно. Я всегда думала, что…

— Мисс Трикси, я вас умоляю, — рассердился мистер Леви. Этот тупица Райлли работал в компании как раз в то время, каким датировано письмо Абельману. — Как вы думаете, этот Райлли мог бы написать такое письмо?

— Может быть, — ответил мистер Гонзалес. — Я не знаю. Я возлагал на него большие надежды до тех пор, пока он не попытался заставить этого рабочего вышибить мне мозги.

— Все правильно, — простонала миссис Леви. — Теперь валите все на юного идеалиста. Отправьте его туда, откуда его идеализм не сможет вам досаждать. Такие люди, как этот юный идеалист не занимаются подобными закулисными делишками. Погоди, пока Сандра и Сьюзан об этом не услышат. — И миссис Леви сделала жест, означавший, что девочек явно хватит шок. — Сюда звонят негры испросить у него совета. А ты собираешься его облыжно обвинить. Я больше не в силах этого терпеть, Гас. Не в силах, не в силах!

— Значит, ты хочешь, чтобы я сказал, что написал его сам?

— Еще чего! — заорала на супруга миссис Леви. — Я что, должна закончить свои дни в богадельне? Если его написал юный идеалист, он отправится в тюрьму за подделку.

— Слушайте, что вообще происходит? — спросил мистер Залатимо. — Эта мусорка, наконец, закроется, или как? Я, в смысле, хотел бы знать.

— Заткнись, гангстер, — окрысилась на него миссис Леви, — пока мы на тебя это не повесили.

— Чо?

— Ты потише не можешь? От тебя голова кругом идет, — сказал мистер Леви супруге. Потом повернулся к управляющему конторой: — Найдите мне телефон этого Райлли.

Мистер Гонзалес разбудил мисс Трикси и попросил у нее телефонный справочник.

— Все телефонные справочники здесь храню я, — рявкнула та. — И никто их трогать не смеет.

— Тогда посмотрите нам Райлли с Константинопольской улицы.

— Ладно, ладно, Гомес, — проворчала мисс Трикси. — Придержите коней. — Из какого-то тайника в своем столе она извлекла три припрятанных конторских справочника и, исследовав страницы при помощи лупы, сообщила им номер.

Мистер Леви набрал, и голос ответил ему:

— Доброе утро. Химчистка «Рай Лилий».

— Дайте сюда этот справочник, — заверещал мистер Леви.

— Нет, — проскрежетала мисс Трикси, шлепнув ладонью по стопке книг и защищая их заново накрашенными когтями. — Вы их только потеряете. Я найду вам нужный номер. Должна вам сказать, что все вы — весьма нетерпеливы и раздражительны. У вас в доме я потеряла десять лет жизни. Вы бы оставили бедного Райлли в покое, а? Вы и так его уже из-за пустяка вышвырнули.

Мистер Леви набрал второй номер, который она ему сообщила. Женщина, судя по голосу — в состоянии легкой интоксикации, сказала ему, что мистер Райлли будет дома только к концу дня. Затем она расплакалась, и мистер Леви расстроился, поблагодарил ее и положил трубку.

— Ну вот, его нет дома, — сообщил он аудитории в конторе.

— Мистер Райлли, казалось, всегда принимал интересы «Штанов Леви» близко к сердцу, — печально произнес управляющий. — Зачем он поднял этот бунт, мне никогда не понять.

— Хотя бы потому, что у него есть привод в полицию.

— Когда он пришел устраиваться на работу, я и подумать не мог, что он стоит на учете. — Управляющий конторой покачал головой. — Он казался таким изысканным.

Мистер Гонзалес посмотрел, как мистер Залатимо зондирует длинным указательным пальцем одну из своих ноздрей. А этот на что способен? От страха ноги его подкосились.

Хлопнула дверь из цеха, и кто-то из рабочих завопил:

— Эй, мистер Гонзалес, мистер Палерма тока что руку об дверцу печки ошпарил.

Из цеха доносился беспорядочный шум. Кто-то матерился.

— Ох, батюшки-светы, — вскричал мистер Гонзалес. — Успокойте рабочих. Я спущусь через минуту.

— Пойдем, — обратился мистер Леви к супруге. — Подальше отсюда. У меня начинается изжога.

— Секундочку. — Миссис Леви повернулась к мистеру Гонзалесу. — Насчет мисс Трикси. Я хочу, чтобы вы каждое утро тепло ее приветствовали. Давайте ей значимую работу. В прошлом неуверенность, видимо, заставила ее бояться любого ответственного задания. Мне кажется, сейчас уже она эту боязнь превозмогла. В глубине души у нее затаилась ненависть к «Штанам Леви» — я ее проанализировала, и она коренится в страхе. Неуверенность и страх привели к ненависти.

— Разумеется, — ответил управляющий, слушая вполуха. В цеху, похоже, все было паршиво.

— Ступайте в цех, Гонзалес, — сказал мистер Леви. — А с Райлли я свяжусь.

— Слушаюсь, сэр. — Мистер Гонзалес склонился перед ними и выскочил из конторы.

— Ладно. — Мистер Леви уже придерживал открытую дверь. Стоит только приблизиться к «Штанам Леви», как на тебя обрушатся всякие неприятности и угнетающие влияния. Фирму ни на минуту не получается оставить в покое. Такую компанию, как «Штаны Леви», не следует заводить себе никому, кто хочет не брать ничего в голову, кто хочет, чтобы его не доставали. Гонзалес даже не знает, какая корреспонденция уходит из конторы. — Пошли, доктор Фрейд. Поехали.

— Посмотри только, как ты спокоен. Тебя не волнует, что Абельман скоро у нас всю нашу жизнь отсудит. — Аквамариновые веки затрепетали. — Ты что, идеалиста не собираешься привлечь?

— Как-нибудь в другой раз. На сегодня с меня уже хватит.

— А тем временем Абельман науськивает на нас весь Скотланд-Ярд, и они скоро вцепятся нам в горло.

— Его вообще дома нет. — Мистеру Леви не хотелось снова вступать в препирательства с рыдающей женщиной. — Я позвоню ему вечером с побережья. Беспокоиться не о чем. С меня не могут взыскать полмиллиона за письмо, которого я не писал.

— Ах вот как? А я уверена, что такой, как Абельман, может. Я уже просто вижу адвоката, которого он нанял. Весь изувечен, гоняясь за каретами скорой помощи. Весь обожжен в пожарах, которые сам же начинал, чтобы получить страховку.

— Ну, если ты не торопишься, то можешь добираться до побережья автобусом. А у меня от этой конторы несварение разыгрывается.

— Ладно, ладно. Ты даже минуту своей растраченной впустую жизни не можешь уделить этой женщине, правда? — Миссис Леви показала на громко храпевшую мисс Трикси и потрясла ее за плечо. — Я уезжаю, дорогая моя. Все будет прекрасно. Я поговорила с мистером Гонзалесом, он в восторге от того, что вы вернулись.

— Тихо! — приказала мисс Трикси. Ее зубы угрожающе щелкнули.

— Пойдем, пока тебе не пришлось делать прививку от бешенства, — разозлился мистер Леви и схватил супругу за меховое манто.

— Ты только посмотри на все это. — Рука в перчатке обвела ветхую конторскую мебель, вздувшиеся полы, серпантин из мятой бумаги, свисавшие с потолка еще с тех дней, когда И.Ж.Райлли служил здесь хранителем папок, мистера Залатимо, пинавшего урну для бумаг от алфавитного отчаяния. — Грустно, грустно. Предприятие коту под хвост, несчастные юные идеалисты опускаются до подлога, чтобы посчитаться с тобой.

— А ну вон отсюда, вы, — прорычала мисс Трикси, хлопнув ладонью по столу.

— Ты только послушай, сколько убежденности в этом голосе, — успела с гордостью произнести миссис Леви, пока супруг выволакивал ее круглую мохнатую фигуру наружу. — Я сотворила чудо.

Дверь захлопнулась, и мистер Залатимо, рассеянно почесываясь, подошел к мисс Трикси. Он легонько простучал ее по плечу и спросил:

— Послушайте, дамочка, может, вы сможете мне тут помочь, а? Как по-вашему, что идет впереди — Виллис или Вилльямс?

Мисс Трикси сверлила его взглядом буквально секунду. А потом вонзила свои новые зубы в его руку. Вой мистера Залатимо мистер Гонзалес услышал даже в цеху. Он не знал, бросить ли ему на произвол судьбы обожженного мистера Палермо и бежать смотреть, что случилось в конторе, или остаться здесь, где рабочие уже начали танцевать друг с другом под громкоговорителем. «Штаны Леви» требовали большого личного присутствия.

А в спортивной машине, направлявшейся через солончаки к побережью, миссис Леви, запахиваясь потуже мехом от ветра, говорила:

— Я основываю Фонд.

— Понятно. Предположим, адвокат Абельмана отсудит у нас деньги.

— Не отсудит. Юный идеалист попался, — спокойно ответила она. — На учете в полиции состоит, бунт разжигал. Паршивая характеристика.

— О. Ты вдруг согласна, что твой юный идеалист — преступник.

— Очевидно, он пошел на это от одиночества.

— Однако тебе хотелось заграбастать мисс Трикси.

— Вот именно.

— Так вот, никакого Фонда не будет.

— Сьюзан и Сандре очень не понравится, когда они узнают, что ты едва не погубил их, ленясь оторвать свою задницу, — что из-за того, что ты даже не хочешь уделить время, чтобы присматривать за собственной компанией, кто-то судится с нами на полмиллиона. Девочки просто выйдут из себя от негодования. Материальный комфорт — вот вся малость, которую ты всегда им давал. Сьюзан и Сандре очень не понравится, что они могли бы закончить проститутками или даже хуже.

— По крайней мере, так они могли бы что-то заработать. Пока же это все бесплатно.

— Я тебя умоляю, Гас. Ни слова больше. Даже в моей ожесточившейся душе осталась какая-то чувствительность. Я не могу позволить тебе так клеветать на моих девочек. — Миссис Леви удовлетворенно вздохнула. — Эта история с Абельманом — самая опасная из всех твоих ошибок, заблуждений и уверток за все эти годы. У девочек волосы встанут дыбом, когда они обо всем прочтут. Я, конечно, не стану их пугать, если ты не захочешь.

— Сколько ты хочешь на этот свой Фонд?

— Я пока не решила. Я уже начала сочинять правила и устав.

— Могу ли я узнать, как этот Фонд будет называться, миссис Гугенхейм? Смазочный фонд Сьюзан и Сандры?

— Он будет называться «Фонд Леона Леви» — в честь твоего отца. Я должна что-то сделать, чтобы увековечить его имя — за все, чего для этого не сделал ты. Премии будут выдаваться в память об этом великом человеке.

— Понятно. Иными словами, ты будешь швырять лавровые венки старикам, выдающимся одной лишь несравненной гнусностью своего характера.

— Прошу тебя, Гас, — предупредила его движением перчатки миссис Леви. — Девочки были в восторге от моих отчетов о проекте с мисс Трикси. Фонд по-настоящему укрепит их веру в нашу фамилию. Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы компенсировать твое полное ничтожество как родителя.

— Получить премию Фонда Леона Леви станет публичным оскорблением. Тебя просто похоронят под исками о клевете — исками о клевете, поданными всеми лауреатами. Выкинь эту мысль из головы. Что произошло с твоим бриджем? Другие в него по-прежнему играют. Ты что, больше не можешь ездить в Лейквуд играть в гольф? Возьми еще немного уроков бальных танцев. Бери на них с собой мисс Трикси.

— Если быть до конца с тобой честной, последние несколько дней мисс Трикси начала мне немного надоедать.

— Так вот почему курс омоложения так внезапно закончился.

— Для этой женщины я сделала все, что могла. Сьюзан и Сандра гордятся тем, что я так долго поддерживала в ней активность.

— Так вот, никакого Фонда Леона Леви не будет.

— Тебе это не нравится, да? В твоем голосе пробивается злоба. Я ее слышу. В нем враждебность. Гас, ради тебя же самого. Этот врач в корпусе Медициских Искусств. Спаситель Ленни. Пока не поздно. Теперь я должна буду каждую минуту следить за тобой, чтобы ты не забыл связаться с этим преступным идеалистом как можно скорее. Я же тебя знаю. Ты все время будешь откладывать, пока Абельман не подгонит к Приюту Леви фургон вывозить вещи.

— Пусть не забудет твою гимнастическую доску.

— Я же тебе уже говорила! — заорала миссис Леви. — Не впутывай сюда доску! — Она пригладила взъерошенные меха. — Немедленно разыщи этого психопата Райлли, пока Абельман не приехал свинчивать колпаки с колес твоей спортивной машины. С таким человеком у Абельмана любое дело развалится. Доктор Ленни может проанализировать этого Райлли, и власти штата упрячут его куда-нибудь туда, откуда он уже не сможет никому вредить. Слава богу, Сьюзан и Сандра никогда не узнают, что им чуть было не пришлось торговать вразнос таблетками от тараканов. У них сердечки не выдержали бы, пойми они, насколько небрежно их собственный отец обошелся с их благосостоянием.

* * *

Джордж установил свой наблюдательный пост на улице Пойдрас через дорогу от гаража корпорации «Райские Киоскеры». Он запомнил название на борту тележки и разыскал адрес владельцев. Все утро он прождал жирного киоскера, который так и не объявился. Наверное, его уволили за то, что пытался зарезать педика в Пиратском Переулке. В полдень Джордж оставил засаду и сходил в Квартал забрать у мисс Ли пакеты. Теперь же он вернулся на Пойдрас, не зная, появится киоскер или нет. Джордж решил постараться и быть с ним повежливее, сразу сунуть ему несколько долларов. Торговцы сосисками, должно быть, небогаты. Он скажет спасибо за пару баксов. Киоскер этот — идеальное прикрытие. Так никогда и не поймет, что происходит. Хотя у него хорошее образование.

Наконец, где-то после часу пополудни белый халат лавиной стек с трамвая и ринулся в гараж. Несколько минут спустя дурик выкатил тележку на тротуар. При нем по-прежнему были серьга, кашне и абордажная сабля, как заметил Джордж. Если он нацепил их в гараже, то это, должно быть, входит в его торговые ухищрения. Хотя по тому, как он разговаривал, можно было понять, что он долго ходил в школу. Вот что с ним, должно быть, не так. Сам Джордж был достаточно мудёр и свалил из школы как можно раньше. Ему не хотелось кончить, как этот парень.

Джордж наблюдал, как он протолкал тележку несколько футов по кварталу, остановился и прицепил лист бумаги к переду траспортного средства. Джордж воздействует на него психологией; он подыграет образованию киоскера. К тому же — деньги: тот не устоит и сдаст ему в аренду отсек для булочек.

Тут из гаража высунулась голова какого-то старика; тот подбежал сзади к киоскеру и шандарахнул по спине длинной вилкой.

— Шевелись, обезьяна, — заорал старик. — Ты и так опоздал. Уже день в самом разгаре. Сегодня чтоб была выручка, а не то…

Киоскер ответил что-то — хладнокровно и спокойно. Джордж ничего не разобрал, но ответ был долог.

— Мне плевать, какими наркотиками травится твоя мать, — сказал на это старик. — Не желаю я больше слышать никакой брехни про аварию, про твои сны и про твою проклятую подружку. Вали отсюда, бабуин. Сегодня я хочу получить с тебя минимум пять долларов.

Подгоняемый тычком старика, киоскер подкатил тележку к перекрестку и свернул на проспект Св.Чарльза. После того, как старик вернулся в гараж, Джордж зашаркал ногами вслед за сосиской.

Не подозревая, что за ним следят, Игнациус толкал тележку сквозь встречное движение по Св.Чарльзу в сторону Квартала. Прошлой ночью он так засиделся, сочиняя лекцию для первого митинга нового движения, что утром не смог сползти со своих пожелтевших простыней до самого полудня, да и то его разбудили неистовый грохот и вопли матери. Теперь, на улице, перед ним стояла проблема. Сегодня в кинематографическом театре «Орфеум» начиналась демонстрация изощренной комедии. Ему удалось выдоить из мамаши десять центов на обратный проезд, хоть она скупилась и на это. Нужно было как-то побыстрее продать пять или шесть «горячих собак», пристроить куда-то тележку и добраться до этого кинотеатра, чтобы не верить собственным глазам, впитывая каждое богохульное мгновение техниколора.

Забывшись в размышлениях о том, как ему найти денег, Игнациус не обратил внимания на то, что сосиска его уже довольно давно катится по прямой, никуда не сворачивая. Когда же он попытался прижаться к обочине, тележка не сдвинулась вправо ни на дюйм. Остановившись, он увидел, что одно из велосипедных колес попало в желоб трамвайного рельса. Он попробовал раскачать тележку, чтобы освободить колесо, но та была слишком тяжелой. Он нагнулся и попытался приподнять ее с одной стороны. Уже просунув лапы под бок огромной жестяной булочки, он услышал скрежет приближавшегося в легкой дымке трамвая. Твердые шишечки вспухли у него на руках, а клапан, поколебавшись мгновение неистовой нерешительности, захлопнулся окончательно. Игнациус отчаянно рванул жестяную булочку вверх. Велосипедное колесо выскочило из желоба, взмыло вверхи и, секунду побалансировав в воздухе, приняло горизонтальное положение. Тележка с грохотом опрокинулась на другой бок. Одна дверка булочки отскочила, вывалив несколько дымящихся сосисок на мостовую.

— О, мой Бог! — пробормотал Игнациус себе под нос, видя, как из тумана в полуквартале от него сгущается силуэт трамвая. — Какой еще злонамеренный трюк Фортуна играет со мной сейчас?

Бросив обломки крушения, Игнациус заковылял навстречу трамваю, и белое муму его форменного халата хлопало его по лодыжкам. Оливково-медный вагон, лениво покачиваясь и поминутно дергаясь, медленно доскрипел до него. При виде огромной сферической белой фигуры, отдувающейся перед ним прямо на рельсах, вагоновожатый затормозил и опустил одно из передних окон.

— Прошу меня извинить, сэр, — окликнула его громадная серьга. — Если вы подождете одно мгновение, я попытаюсь приподнять свое накренившееся судно.

Джордж сразу увидел свой шанс. Он подбежал к Игнациусу и жизнерадостно произнес:

— Давай, проф, давай вместе стащим ее с дороги.

— О, мой Бог! — загрохотал Игнациус. — Мое половозрелое возмездие. Как много надежд сулит мне этот день. Очевидно, меня одновременно переедет трамвай и ограбят. Это станет рекордом «Райских Киоскеров». Изыдите, растленный беспризорник.

— Хватайся за этот конец, а я возьмусь за тот.

Трамвай им упреждающе лязгнул.

— Ох, ну ладно, — вздохнул наконец Игнациус. — В действительности, я буду совершенно счастлив, если эта смехотворная обуза останется валяться здесь на боку.

Джордж схватился за одну сторону булочки и сказал:

— Ты б лучше дверку-то закрыл, а то сосиски разбегутся.

Игнациус пинком захлопнул дверцу, словно забивал гол в матче профессионалов, аккуратно разрубив высовывавшуюся «горячую собаку» на две шестидюймовые половинки.

— Полегче, проф. Тележку поломаешь.

— Закройте рот, прогульщик. Я не просил вас вступать в беседу.

— Ладно, — пожал плечами Джордж. — Я в смысле просто помочь хотел.

— Ну чем вы мне можете помочь? — проревел Игнациус, оскалив пару-другую пожелтевших клыков. — Кто-то из власть предержащих нашего общества наверняка уже идет по следу вашего удушающего лака для волос. Откуда вы вообще взялись? Почему вы за мной следите?

— Слушай, так ты хочешь, чтобы я тебе помог утащить отсюда эту кучу металлолома или нет?

— Кучу металлолома? Вы говорите вот об этом райском средстве передвижения?

Трамвай зазвонил им снова.

— Давай, — сказал Джордж. — Тяни.

— Я надеюсь, вы понимаете, — пропыхтел Игнациус, тужась над тележкой, — что наш союз — всего лишь результат чрезвычайной ситуации.

Тележка подскочила и встала на два свои велосипедных колеса, а содержимое жестяной булочки перекатилось внутри, грохоча о стенки.

— Во как, проф, пожалста. Рад, что смог помочь.

— Если вы пока еще этого не заметили, беспризорник, — сейчас вас подденет буфером вот этого вагона.

Трамвай медленно прокатился мимо,чтобы вагоновожатый и кондуктор смогли получше рассмотреть костюм Игнациуса.

Джордж схватил Игнациуса за лапу и сунул ему в ладонь два доллара.

— Деньги? — недоверчиво-радостно спросил Игнациус. — Хвала Господу. — Он быстренько прикарманил две купюры. — Я лучше не буду спрашивать о непристойных мотивах этого поступка. Мне хотелось бы думать, что вы пытаетесь своим безыскусным манером оправдаться за то, что опорочили меня в тот зловещий первый день с этой абсурдной тележкой.

— Так и есть, проф. Ты сказал это лучше, чем получится у меня. Да ты в самом деле парниша образованный.

— О? — Игнациус был очень доволен. — А вы пока еще не безнадежны. Хотите сосиску?

— Не-а, пасибо.

— Тогда прошу меня извинить, я одну съем. Моя система ходатайствует об утолении голода. — Игнациус заглянул в колодец тележки. — Мой Бог, «горячие собаки» довольно неупорядоченны.

Пока Игнациус захлопывал дверцы и совал лапы в отсеки, Джордж произнес:

— Ну вот, я тебе помог, проф. Может, ты теперь то же самое для меня сделаешь.

— Возможно, — рассеянно отозвался Игнациус, откусывая сосиску.

— Видишь вот это? — Джордж показал на коричневые пакеты, которые таскал под мышками. — Это школьные принадлежности. Тут вот какая штука. Я должен забирать их у оптовика в обед, а по школам разносить их не могу, пока уроки не кончатся. Поэтому приходится таскать с собой по два часа. Понимаешь? Мне нужно такое место, где их днем можно оставить. Мы с тобой могли бы где-нибудь в час встречаться, и я бы их клал тебе в отделение для булочек, а где-то около трех приходил бы и забирал.

— Какая фикция, — рыгнул Игнациус. — И вы всерьез полагаете, что я вам поверю? Доставка школьных принадлежностей после того, как школа закрывается?

— Я тебе буду платить пару баксов каждый день.

— Правда? — заинтересованно спросил Игнациус. — Ну что ж, вам придется оплачивать мне аренду на неделю вперед. Я не осуществляю транзакций незначительными суммами.

Джордж открыл бумажник и отсчитал Игнациусу восемь долларов.

— На. Два у тебя уже есть, выходит десятка в неделю.

Довольный Игнациус впихнул новые купюры в карман и вырвал один пакет из рук Джорджа со словами:

— Я должен видеть то, что собираюсь хранить. Вы, вероятно, продаете несовершеннолетним пилюли с наркотиками.

— Эй! — заорал Джордж. — Я не могу их разносить, если они открыты.

— Значит, не повезло. — Игнациус отпихнул мальчишку и разорвал коричневую обертку. Содержимое походило на стопку открыток. — Что это такое? Наглядные пособия по основам гражданственности или иному столь же отупляющему школьному предмету?

— Дай сюда, псих ненормальный.

— О, мой Бог! — Игнациус не верил своим глазам. Когда-то в старших классах ему показали порнографическую фотографию, и он рухнул в обморок прямо под питьевой фонтанчик, повредив себе ухо. Эта же открытка была гораздо, гораздо лучше. Обнаженная женщина восседала на краю парты рядом с глобусом. Игнациуса весьма заинтриговал предполагаемый акт онанизма при помощи куска мела. Лицо ее было загорожено огромной книгой. Пока Джордж уворачивался от безразличных шлепков свободной лапы, Игнациус пристально всматривался в название на обложке: Аниций Манлий Северин Боэций, «Об утешении философией». — Не обманывает ли меня взор мой? Какой блеск! Сколько вкуса. Боже мой!

— Отдай, а? — взмолился Джордж.

— Эта — моя! — с вожделением воскликнул Игнациус, запихивая в тот же карман верхнюю открытку из пачки. Разорванный пакет от вернул Джорджу и присмотрелся к клочку коричневой бумаги, зажатой между пальцев. На нем был адрес. Обрывок он тоже положил в карман. — Где, во имя всего святого, вы это нашли? И кто эта блистательная женщина?

— Не твоего ума дело.

— Понимаю. Тайная операция. — Игнациус вспомнил об адресе на клочке. Он проведет свое собственное расследование. Какая-то интеллигентная женщина бедствует и готова на все за лишний доллар. Мироовоззрение ее должно быть весьма язвительным, если судить по материалу для чтения. Может статься, она — в том же положении, что и Рабочий Парнишка, провидец и философ, низвергнутый во враждебную эпоху силами, на которыми он не властен. Игнациус должен ее увидеть. У нее может оказаться множество и ценных озарений. — Ну что ж, несмотря на все мои опасения, я предоставлю тележку в ваше распоряжение. Однако, сегодня днем вам придется за нею присмотреть. У меня запланировано давольно неотложное рандеву.

— Эй, чё такое? Это скока ж тебя не будет?

— Приблизительно два часа.

— Мне надо на окраину к трем.

— Так сегодня придется немного опоздать, — разозлился Игнациус. — Я уже и так опустил планку своих стандартов тем, что связался с вами и испакостил свое отделение для булочек. Радовались бы, что я не передал вас в руки полиции. У меня в силах охраны правопорядка служит блистательный друг, хитроумный тайный агент, патрульный Манкузо. Он как раз специализируется на таких случаях, какой ему могли бы представить вы. Падите на колени и благодарите меня за добросердечие.

Манкузо? Кажется, именно так звали того шпика, который хотел арестовать его в уборной? Джордж занервничал.

— А на кого этот твой шпиёнский дружбан похож? — презрительно осклабился Джордж, пытаясь сохранить присутствие духа.

— Он мал ростом и неуловим. — В голосе Игнациуса сквозила хитрость. — И у него множество личин. Поистине как блуждающий огонек, он то здесь, то там в своем непрестанном поиске мародеров. Некоторое время он предпочитал прикрытие уборной, но ныне снова вышел на улицы, где и остается, ожидая явиться мне по первому зову в любую минуту.

В горле у Джорджа что-то застряло и едва не придушило его.

— Это подстава, — сглотнул он.

— С меня довольно, юный голодранец. Поощрять разложение благородной ученой женщины, — рявкнул Игнациус. — Ты должен уже целовать полу моей униформы в благодарность за то, что я не сообщил Шерлоку Манкузо о ваших порочных товарах. Встретимся перед кинотератром «Орфеум» через два часа!

И Игнациус, величественно вздымаясь, поплыл по Общинной улице. Джордж засунул оба пакета в отсек для булочек и уселся на обочину. Во повезло — встретил кореша Манкузо. Жирный киоскер отымел его что надо. Джордж яростно взглянул на тележку. Теперь он не только с пакетами влип. Теперь он запопал еще и со здоровенной жестяной сосиской.

Игнациус швырнул деньги кассиру и буквально ринулся внутрь, устремляясь по центральному проходу прямо к огням рампы. Момент был угадан исключительно. Второй фильм только начинался. Мальчишка с изумительными фотографиями — сущая находка. Игнациус задумался, нельзя ли будет его шантажировать так, чтобы он присматривал за тележкой день. На беспризорника определенно подействовало упоминание о друге в полиции.

Игнациус фыркнул при виде начальных титров. Все люди, вовлеченные в процесс создания картины были равно неприемлемы. В особенности художник по декорациям в прошлом слишком часто вызывал у него отвращение. Героиня была еще омерзительнее, чем в цирковом мюзикле. В этом фильме она играла молодую смышленую секретаршу, которую пытался соблазнить стареющий светский лев. Он отвез ее на частном самолете на Бермуды и поселил в роскошных апартаментах. В первую ночь наедине с ним она в панике выскочила наружу, стоило распутнику открыть дверь в ее спальню.

— Мерзость! — вскричал Игнациус, отплевываясь мокрым непрожеванным попкорном на несколько рядов. — Как смеет она притворяться девственницей! Вы только взгляните на ее дегенеративное лицо. Изнасиловать ее!

— На дневных сеансах в самом деле чудики попадаются, — сказала своей спутнице дама с хозяйственной сумкой. — Ты только погляди на него: у него серьга в ухе.

Затем последовала размытая любовная сцена, снятая мягкорисующим объективом, и Игнациус начал терять контроль над собой. Он чувствовал, как его охватывает истерия. Он честно старался промолчать, но понял, что это выше его сил.

— Да они же снимают их через несколько слоев суровой марли, — брызгал слюной он. — О, мой Бог! Возможно ли себе представить, насколько в действительности эти двое морщинисты и отвратительны? Меня, наверное, сейчас стошнит. Неужели никто в кинобудке не может выключить электричество? Я вас прошу!

И он громко загрохотал своей пластмассовой абордажной саблей по подлокотнику сиденья. К нему подскочила старенькая билетерша и попыталась выхватить оружие, но Игнациус одолел ее в рукопашной схватке, и она осела прямо на ковровую дорожку. Потом поднялась и заковыляла прочь.

Героиня, полагая, что под сомнение поставлена ее честь, поимела целую серию параноидальных фантазий, в которых возлежала на кровати вместе со своим распутником. Кровать в это время таскали по улицам и пускали поплавать в бассейн модного курорта.

— Господи Боже мой. И эту сальность они выдают за комедию? — потребовал ответа у темноты Игнациус. — Я не рассмеялся ни разу. Мои глаза никак не могут поверить в то, что они действительно видят этот в высшей степени обесцвеченный мусор. Да эту женщину нужно сечь кнутом, пока она не упадет. Она подрывает всю нашу цивилизацию. Она — китайский коммунистический агент, засланный сюда, чтобы уничтожить нас! Кто-нибудь, в ком осталась хотя бы капля порядочности, — вырвите же, наконец, предохранители! Сотни людей в этом театре деморализованы. Если нам всем повезет, «Орфеум» забудет оплатить свои счета за электричество.

Когда фильм закончился, Игнациус вскричал:

— Под этим американским до мозга костей лицом на самом деле таится «токийская роза» [ Токийскими розами» во время Второй Мировой войны называли американских женщин-дикторов японского пропагандистского радио, вещавшего на английском языке на районы Тихого океана и США.]!

Ему хотелось остаться еще на один сеанс, но он вспомнил про юного паразита. Портить хорошее дело тоже нежелательно. Мальчишка ему необходим. Он немощно перебрался через четыре пустых коробки из-под кукурузы, скопившихся вокруг его кресла за весь фильм. Нервы его были совершенно расстроены. Эмоции — выжаты. Ловя ртом воздух, поминутно спотыкаясь, он добрался до конца прохода и вывалился на залитую солнцем улицу. Там, около остановки такси у отеля «Рузвельт», Джордж уныло охранял сосиску на колесах.

— Боже, — осклабился он. — Я думал, ты оттуда уже никогда не вылезешь. Чё у тебя там за риндиву было? Ты ж просто в кино ходил.

— Я вас умоляю, — вздохнул Игнациус. — Я только что пережил травму. Ступайте прочь. Встретимся завтра ровно в час на углу Канальной и Королевской.

— Лады, проф. — Джордж забрал свои пакеты и намылился дальше. — Только язык не распускай, а?

— Посмотрим, — сурово ответил Игнациус.

Он съел «горячую собаку», держа ее дрожащими руками и поминутно заглядывая к себе в карман, где