Вам шлю привет советский свой

Вьетнам-герой!

Этой песней я памятник воздвиг нашему детству шестидесятых. Музыка почему-то «не воздвигнулась», но помню как я записывал на простом листе бумаги в клеточку ноты без тактов и длительности, (я же был, в общем-то, самоучка), с надеждой, что там разберутся и поправят. Отослал я свой опус наверно тоже с надеждой, что письмо «на деревню дедушке» -- в журнал «Пионер», найдет своего адресата. Я напрасно ждал ответа, хотя по идее они должны ведь были ответить, поблагодарить, пожелать… Это еще один запавший в мою детскую душу эпизод. Больше в своей жизни я никогда и никуда не отсылал свои творения. И с этого времени, может быть, не люблю конкурсы.

Но успех пришел на другом поприще. Я, как победитель районного смотра, но не конкурса, художественной самодеятельности, был «награжден» путевкой во Всесоюзный пионерский лагерь «Орленок». Мама категорически не хотела ее оплачивать. 105 рублей -- это была ее двухмесячная зарплата. Хотя она в деревне и не работала. Но папа был папой, и я полетел! «Орленок» стал не эпизодом, а главной ролью моего детства! А может быть уже и отрочества – 12 лет все-таки! (Фото. Пионер Юра).

Там мои сверстники прозвали меня «смехотроном», так как от счастья я не мог сдерживать эмоции, из меня «перло». Это, кстати, в жизни позже проявлялось не раз. Я стал лучше играть на баяне, лучше стоять «в воротах», лучше ухаживать за девчонками, лучше импровизировать…Там было так здорово! Я долго жил под впечатлением тех прекрасных дней. Но не обошлось и без тех «киксов», которые постоянно появлялись в моем детстве, да и в последующей жизни тоже.

Мне, как артисту-смехотрону, доверили на пятилетие нашего «Орленка» от отряда прочитать поздравительную «речевку». В стихах, конечно… После этого я и возненавидел читать стихи «с эстрады». На репетициях было все замечательно, но на «представлении» я забыл какое-то слово. Была маленькая пауза, я куда-то провалился, потом начал выкарабкиваться, импровизируя, напугав при этом начальство лагеря и насмешив трибунных гостей. А я потом плакал. До сих пор что-то вылетает из моих ролей. Хорошо, что роли не в стихах, можно безболезненно импровизировать. Да что я говорю! Одна из первых моих ролей в драматическом театре была роль Дон Хуана в стихотворной пьесе «С любовью не шутят» Кальдерона, ввод.

Мой монолог подходил к концу и… «блямс!»… вылетело. Как продолжить драматическое действо? Не долго думая, уже не импровизируя, я начал монолог сначала, чем поверг моих коллег в неописуемый смехотворный восторг. Хорошо, что пьеса была комедией. Наверно, я после этого стал только петь стихи со сцены и свои, и чужие.

В «Орленке» я впервые познакомился с гитарными бардовскими песнями на наших отрядных кострах. Их пели наши вожатые, которых мы очень любили, как и их песни. Однажды пришлось спеть в «Орленке», спустя двенадцать лет. Я служил уже актером в Дзержинском театре, где первой моей ролью была роль юного Феликса Дзержинского в спектакле «Лед и пламень», посвященном 100-летию со дня рождения Рыцаря революции. Мой папа, должен сказать, гордился, что я стал артистом, часто мне рассказывал, что он в молодости, будучи директором школы в деревне Федурино Вачского района, играл в самодеятельном театре роль Подколесина в «Женитьбе».

Так вот, однажды я получаю письмо из «Орленка». Мол, получив письмо от вашего отца Тузова В.Д., узнали, что вы стали актером, сыграли роль Дзержинского, и мы будем рады, если вы примите участие в театральной декаде «Орленка», которая будет проходить в декабре 1977 года.(У меня где-то в архивах есть эта телеграмма).

Вот тогда я вновь полетел туда счастливым орленком! «Никогда не возвращайтесь в старые места». Да, особенно, когда вам там было хорошо. Декабрь, месяц на море нехороший, я простудился, с температурой проводил встречи, по вечерам меня вожатые лечили. Впечатления нерадостные. Поэтому поскорей в детство!

Мы долго переписывались с орлятами шестидесятых. Теперь все забыты, адреса потеряны, имена стерты… Это, наверно, естественно, но… жаль!

Через сорок летних дней моего счастья я, воодушевленный, возвращался в свою милую деревушку КРУТОЙ Майдан, нацеленный переобразовать его в КРУТОЙ Орленок. Но добраться до него мне было не суждено, так как круто повернулась моя юная жизнь.

Наш поезд с горьковскими орлятами подъезжал к моему старому знакомому Дзержинску, следующая – Горький, наша конечная; я смотрел в вагонное окно на ночной город и вдруг увидел на перроне мою маму. Не успев ничего понять, я услышал в вагоне ее голос:

--Юра, скорей забирай вещи и выходи!