Кафка и его предшественники

Однажды мне пришло в голову разыскать предшественников Кафки. Поначалу он казался мне одиноким, словно феникс, среди риторики похвал, но спустя некоторое время я стал узнавать его голос или его манеру в текстах различных литератур и разных эпох. Приведу некоторые из них в хронологическом порядке.

Первый – это парадокс Зенона о движении [284]. Бегун, который находится в точке А (утверждает Аристотель), не может достичь точки Б, поскольку сначала должен пробежать половину пути между ними, а прежде – половину половины, а еще раньше – половину этой половины и так до бесконечности; «Замок» представляет собой воплощение именно этой знаменитой проблемы, а бегун, стрела и Ахиллес – первые кафкианские персонажи в литературе. В другом тексте, совершенно случайно обнаруженном мною, сходство проступает в тоне, а не в форме. Речь идет о притче Хань Юя, прозаика IX века, включенной в замечательную «Anthologie raisonnee de la litterature chinoise» [252] (1948) Маргулье. Вот отмеченный мною фрагмент, исполненный тайны и тишины: «Принято считать, что единорог – существо сверхъестественное, несущее благое предзнаменование; таким он предстает в одах, в летописях, жизнеописаниях прославленных мужей и других текстах, достоверность которых не подлежит сомнению. Все, вплоть до малых детей и женщин из простонародья, знают, что единорог служит добрым знаком. Но подобного зверя не найти среди домашних животных, его нелегко обнаружить, он не подходит ни под какую классификацию. Он не похож ни на коня, ни на быка, ни на волка, ни на оленя. Стало быть, мы можем оказаться рядом с единорогом и не быть уверенными, что это именно он. Нам известно, что животное с гривой – это конь, а с рогами – бык. Каков единорог, нам неизвестно» [253].

Об источнике третьего текста догадаться легче; это произведения Киркегора. Духовное родство обоих писателей несомненно, но не знаю, отмечал ли кто-нибудь то, что стало ясно мне: у Киркегора, как и у Кафки, множество религиозных притч на темы жизни современного общества. Лаури в работе «Kierkegaard» (Oxford University Press, 1938) [254] приводит две. Одна из них – история фальшивомонетчика, который, опасаясь подделки, все время внимательнейшим образом изучает ассигнации Английского банка; так и Бог, с подозрением относясь к Киркегору, возлагает на него некую миссию, чтобы убедиться, насколько он привержен злу. Сюжет другой – экспедиции к Северному полюсу. Приходские священники в Дании провозгласили со своих кафедр, что участие в подобных экспедициях ведет к спасению души. Однако они допускали, что достичь полюса сложно, быть может, непосильно и что не всем следует подвергать себя тяготам этого путешествия. В конце концов они объявили, что любую поездку – скажем, из Дании в Лондон на скоростном пароходе, – или воскресную прогулку в экипаже при желании можно приравнять к настоящей экспедиции на Северный полюс. Еще один из прообразов творчества Кафки содержится в стихотворении Браунинга «Fears and Scruples» [255], опубликованном в 1876 году. У героя стихотворения есть – или ему кажется, что есть, – могущественный друг. Этого друга он никогда не видел и не получал от него поддержки, но тот известен своим благочестием, а в народе расходятся его послания. Некоторые графологи, однако, считают эти послания апокрифами; есть и люди, подвергающие сомнению его благочестие. В заключительной строфе стихотворения герой восклицает: «Что, если это – Бог?»

В моих записях отмечены еще два рассказа. Один – из «Histoires desobligeantes» [256] Леона Блуа, в нем описан случай, когда люди, которые запаслись глобусами, атласом, расписанием поездов и чемоданами, умирают, не успев покинуть родное селение. Другой рассказ носит название «Carcassonne» [257] и создан лордом Дансени. Непобедимое воинство выходит из огромного замка, покоряет царства, встречает чудовищ, пересекает пустыни и нарушает покой горных отрогов, но никак не может добраться до Каркасона, хотя однажды им удается различить его вдалеке. (Легко заметить, что этот рассказ – зеркальное отражение предыдущего: в первом людям не удается покинуть город, во втором – достичь его.)

Мне кажется, перечисленные мною произведения разных авторов напоминают Кафку; и мне кажется, они не все схожи меж собою. Последнее важнее всего. В каждом из этих текстов в большей или меньшей степени проступает своеобразие Кафки, но поскольку они не написаны Кафкой, мы не улавливаем этого своеобразия; можно сказать, его не существует. Стихотворение «Fears and Scruples» Роберта Браунинга пророчит появление произведений Кафки, но то, что мы читали Кафку, очищает наше прочтение стихотворения и направляет восприятие. Браунинг видел его не так, как видим мы сегодня. В словаре критика слово «предшественник» необходимо, но ни в коем случае не следует связывать его с полемикой или соперничеством. Ведь каждый писатель создает своих предшественников. Написанное им преображает наше понимание прошлого, как преображает и будущее [258]. При этом не имеет значения, идет ли речь об одном человеке или о нескольких. Ранний Кафка, создавший «Betrachtung» [259] [285], – в меньшей мере предшественник Кафки – автора сумеречных мифов и бесчеловечных структур, чем Браунинг или лорд Дансени.