2017-12-14
164
Она думала, что он скажет еще что-то, но он молчал.
– Почему? – спросила она после долгой паузы.
Он положил на тарелку кусок мяса.
– Ты никогда не гладишь по шерсти, всегда говоришь, что думаешь. Мне никогда не нравилось с тобой спорить, но с годами я стал умнее.
Она не ответила.
Томас жарил мясо и отрезал куски. Жарил и отрезал.
Сама она наелась закуской.
Огонь под каменной плитой постепенно угас.
Пришел официант и унес пустые тарелки.
Никому из них не хотелось ни десерта, ни кофе. Томас попросил счет и расплатился картой, которую Анника раньше не видела. Он расписался в чеке своей обычной размашистой подписью и оставил десять евро чаевых.
– За тебя расплачивается государство, папочка? – спросила Анника.
– Ну нет, – ответил он. – Никто не желает попасть на зуб «Квельспрессен».
Она рассмеялась.
– Это моя личная карта, – сказал он. – У нас есть еще общая карта для всяких совместных расходов, путешествий и так далее…
Анника отвернулась и стала смотреть в темноту. Ей было глубоко наплевать на их совместные счета.
Он почувствовал ее реакцию и растерялся.
– Знаешь, я думаю, мы хотим слишком многого.
Ей стало холодно, вечер был прохладным. Хорошо, что она надела свитер.
– Пойдем? – сказала она.
– Может, мы где-нибудь выпьем? – предложил он. – Где-нибудь у гавани?
– Думаю, не стоит, – ответила она. – Я очень устала.
Они вышли из ресторана и пошли на парковку. Она была почти пуста.
– Ты скучаешь по мне? – спросил он. – Ну хотя бы иногда.
«Все время, – подумала Анника. – Каждый день, каждый час, каждую минуту. Я все время ощущаю свое одиночество. Или мне это только кажется?»
Она вздохнула.
– Я не знаю, – сказала она вслух. – Не так сильно, как раньше. Вначале было очень плохо. Когда ты ушел, во мне образовалась какая-то черная пустота, как будто ты умер.
Она остановилась у машины.
– Наверное, для меня было бы лучше, если бы ты умер, тогда моя скорбь имела бы, по крайней мере, причину.
– Я не хотел причинять тебе боль.
– Об этом надо было думать раньше, – сказала она.
– Я знаю.
Они сели в машину и молча поехали по улицам Новой Андалусии. Небо было темным и беззвездным, к вечеру с Атлантики набежали тучи.
– Такая же ночь была, когда убили семью Сёдерстрём, – сказала Анника. – Было облачно, но холоднее. Им было тепло в их доме.
– Может быть, все-таки выпьем? Пива или кофе?
– Лучше пива, – сказала Анника.
Они остановились у отеля «Пир» и пошли к гавани.
На улицах гавани клубились толпы народа. Они не спеша посторонились, пропуская «ламборгини». Ряды баров и дискотек изрыгали на темную улицу музыку и яркий свет.
Томас направился в бар «Синатра».
– Давай лучше пойдем на пирс, – предложила Анника.
Ей не хотелось сталкиваться с Никласом Линде и его девочками.
Они прошли по пирсу до волнолома. Дул холодный ветер, Томас застегнул пиджак и поднял воротник. Анника засунула руки в карманы джинсов. Они шли рядом, не прикасаясь друг к другу.
– Сейчас я думаю, что многое надо было делать по-другому, – сказал Томас, стараясь перекричать ветер. – Я совсем не думал о последствиях. Я думал только о твоем упрямстве, непонимании, ограниченности чувства.
– И она стала наилучшим выходом, – с горечью произнесла Анника. – Ты получил возможность уйти в «тихую гавань».
Он кивнул, поднял голову, но не посмотрел на Аннику. На юго-западе светился африканский берег.
– Я тоже наделала много ошибок, – продолжила она, – и тоже раскаиваюсь. Но я совершенно уверена, что мы могли бы преодолеть все это, если бы обратились за помощью.
Теперь он взглянул на нее.
– Ты думаешь, еще не поздно? – спросил он.
Она не поверила своим ушам, ветер обдал ей лицо морскими брызгами.
– Не поздно? – как эхо повторила она.
Он коснулся ладонью ее щеки и поцеловал в губы.
Вначале Анника оцепенела. Его губы были мягкими и холодными. Она почувствовала, что ей заложило нос и стало трудно дышать. Она опустила голову и вытерла нос. Он снова поцеловал ее.
– Идем, – тихо сказал он.
Он взял ее за руку, и они пошли назад, к свету набережной.
Она шла за Томасом, пальцы их сплелись в плотный клубок, и ей показалось, что они никогда прежде так не держались за руки. Впрочем, она, наверное, просто забыла. Она приблизилась к нему и сжала его руку трясущимся указательным пальцем.
Они миновали гавань и подошли к отелю. Улицы здесь были пусты, здесь не было баров и дискотек, а холод прогнал людей с улицы.
У стойки портье никого не было, из комнатки за стойкой доносился звук работающего телевизора.
Они быстро прошли вестибюль и вошли в лифт. Анника нажала кнопку четвертого этажа, а Томас погладил ее по волосам. Она покосилась на свое отражение в зеркале, когда Томас целовал ей мочку уха.
Она закрыла глаза.
В номере было темно. Томас включил свет и обернулся к Аннике.
– Я хочу посмотреть на тебя, – сказал он. – Чтобы убедиться, что я тебя помню.
Не фантазирует ли он? – подумала Анника.
Она сняла свитер и футболку. На ней был красный бюстгальтер, она купила его для праздничной одежды, которую, впрочем, никогда не носила.
Он положил руки ей на плечи, обласкал ей руки, обнял груди.
Так он делал и раньше, знал, что ей это нравится.
Она принялась медленно, пуговицу за пуговицей, расстегивать на нем рубашку. Потом она подняла голову и посмотрела ему в лицо.
Его глаза… Ах, как же она любила эти глаза!
– Знаешь, – прошептал он, – меня все время тянет к тебе.
«Меня тоже, – подумала она. – Каждый раз, когда вокруг наступает тишина, каждый раз, когда я остаюсь одна, меня тянет к тебе».
Он расстегнул ее бюстгальтер и бросил его на пол. Потом расстегнул джинсы и обнял за талию.
– Ты похудела, – сказал он.
«Ты ошибаешься, – подумала Анника. – Просто София толще меня».
Она стянула с него рубашку и бросила на пол. У него появился животик. Она положила руки на его пупок и задержала их там на мгновение. Она всегда так делала. Кажется, никогда и не было по-другому.
Он уснул, лежа на спине, вытянув руки вдоль тела. Анника не спала, она лежала, положив голову ему на плечо, и смотрела в темноту.
Суббота. 30 апреля
Анника рассчиталась за свой номер и за номер фотографа, подписала счет и, подняв с пола дорожную сумку, вышла на улицу.
Несколько минут она в ожидании постояла на тротуаре. Воздух был еще холодным, солнце до сих пор не выкатилось из-за Сьерра-Бланки.
Ее рейс вылетал в десять часов, рейс Томаса – без четверти четыре.
Он отвезет ее в аэропорт, а потом вернется в Парадор, собирать свои вещи.
Ей казалось, что ничего странного или необычного между ними не произошло и никогда не происходило.
Развод был просто страшным сном, плодом расстроенного воображения. Все было как всегда, они вернутся домой, заберут детей и поедут домой, в Кунгсхольм. Надо будет все выстирать, купить молока. Родители мужа ждут их на озере и…
Ей вдруг стало трудно дышать. Невидимый обруч сдавил грудь, шум улицы погрузился в какую-то вату и стал приглушенным. Она нащупала сумку и, дрожа, села на нее, хватая ртом воздух.
Рядом остановился автомобиль Томаса.
– Как ты? – спросил он, подбежав к ней. – Тебе плохо?
Она слабо отмахнулась.
– Нет, все нормально. У меня просто атака. немного повело. Но это пустяки.
Она посмотрела на него.
Утром они не стали заниматься любовью. Томас не принял душ. Он не стал чистить зубы ее щеткой. Такое нарушение гигиены давно ему не снилось.
Он тревожно взглянул на нее фантастическими синими глазами, взял за руку, помог встать и бережно довел до машины. Открыл дверцу, усадил на сиденье и пристегнул ремень безопасности. Потом сходил за ее сумкой и положил ее в багажник. Аккуратно и тщательно закрыл его. Наконец, он сел за руль, посмотрел на Аннику и улыбнулся. Волосы падали ему на лоб, ворот рубашки был расстегнут.
Она усилием воли заставила себя улыбнуться в ответ.
– Я ни в чем не раскаиваюсь, – сказал он.
Пока не раскаиваешься, подумалось ей.
– Я тоже, – сказала она.
Они поехали.
Шоссе было почти пустым. На платную дорогу, кроме них, не свернул ни один автомобиль. Они молчали. Томас сосредоточенно смотрел на дорогу, а Анника прощалась с морем. Африку было не видно, в воздухе висела туманная мгла.
До аэропорта они доехали за полчаса.
Сейчас она выйдет из машины, поцелует его и на неверных ногах пойдет в здание аэровокзала «Пабло Руис Пикассо». Автоматические двери закроются за ее спиной, и сказка кончится.
Будут взлетать самолеты, будут принимать багаж, таксисты будут заламывать немыслимые цены. Потом она приедет в квартиру на Агнегатан, а он последним паромом отправится в Ваксхольм, в деревенский дом своих родителей, где его ждут София и дети. Дети встретят его напряженным ожиданием, а София теплом и воркованием.
Дверца машины была чуждой и незнакомой. Как она ее откроет?
Она ощутила неприятный запах залежалых чулок и подняла голову. Они проезжали мимо пивоваренного завода «Сан-Мигель», расположенного у самого аэропорта.
Они почти приехали.
Томас свернул к воротам с надписью «Выход». Здесь царили хаос и обычная вокзальная суета. Охранник в небесноголубой форме указал им свободное место для парковки в нескольких метрах от дверей терминала.
Анника тяжело вздохнула.
– Тебе лучше?
Она кивнула. Посмотрела на Томаса. Черты его лица разгладились и посветлели. Он любит ее, она была теперь в этом уверена.
– Я прекрасно себя чувствую, – сказала она и отбросила с его лба прядь волос, светлых волос, которые он никогда не причесывал.
Наклонившись, она поцеловала Томаса так легко, что он почти не почувствовал прикосновения ее губ.
– Я помогу тебе донести сумку, – сказал он.
– Не надо, – запротестовала она, но он уже вышел из машины, открыл багажник и вытащил оттуда ее сумку.
Она вылезла из машины, ощущая свинцовую тяжесть в ногах, взяла сумку. Томас поцеловал ее в лоб.
– Я тебе позвоню, – сказал он, сам не веря своим словам, и она улыбнулась ему в ответ, отвернулась и пошла к входу в терминал.
Когда за ней закрылись автоматические двери, Анника остановилась и закрыла глаза.
Сказка осталась в прошлом.
До самого отлета Анника бродила по аэропорту, заходя во все магазины и киоски. Она купила какие-то безделушки и игрушки для детей, вино и виски для себя, хотя и никогда не пила, купила дорожный косметический набор с губной помадой от «Диор», которым наверняка не воспользуется до конца дней.
Лотта ждала ее у выхода на посадку. У нее был с собой только рюкзак с камерой, видимо, остальные вещи она сдала в багаж.
Анника молча уселась рядом с ней на скамью.
Лотта, поерзав, на пару сантиметров отодвинулась от нее.
– Успокойся, – сказала Анника, – я кусаюсь только в полнолуние.
– Я понимаю, что поступила не лучшим образом, – испуганно пролепетала Лотта.
Анника пристально взглянула на фотографа, на ее лицо, выражавшее смесь страха и упрямства.
Лотта уже с кем-то поговорила. Вероятно, она позвонила в газету и пообщалась либо с Пелле, заведующим отделом иллюстраций, либо с самим Шюманом, и разговор получился не из приятных. С ней, наверное, обошлись не слишком вежливо, но ей придется съесть это, если она не хочет потерять работу.
– Серия статей готова, – сказала Анника и развернула вчерашний номер «Дейли мейл».
Она держала перед собой газету, но прочитывала только заголовки, не вникая в суть написанного.
В самолете их места были рядом. Анника сидела у окна. Ночью она недоспала несколько часов и уснула, как только самолет поднялся в воздух. Проснулась она, когда шасси коснулось земли в Арланде.
По ленте транспортера полз багаж Лотты – все пять мест. Потом показалась тощая сумка Анники.
– Я буду очень тебе благодарна, если ты никому в редакции не расскажешь о нашей совместной работе, – сказала Лотта, сняв с транспортера последнюю сумку.
Анника посмотрела на Лотту, пытаясь понять, какие чувства она испытывает к этой бледной женщине, и не нашла ничего, кроме равнодушия.
– О какой совместной работе ты говоришь? – спросила она.
Удовольствовавшись этим ответом, Лотта потащилась на таможенный контроль.
Анника задержалась на месте, дождавшись, когда Лотта исчезнет в одной из дверей, над которыми смотревшие с плакатов знаменитые шведы говорили пассажирам: «Добро пожаловать в родной город».
В зале прилета Анника купила вечерние газеты и, усевшись в кафе, принялась просматривать их, поглощая совершенно жуткий салат. Потом она села в железнодорожный экспресс до Стокгольма, решив пройти от вокзала до дома пешком.
Небо нависало над землей серо-стальным щитом, моросил мелкий дождь. Сырой холодный ветер пробирал до мозга костей. Анника перешла Королевский мост и пошла по улице Флеминга. Маленькие колесики сумки застревали в грязи, и Аннике пришлось нести ее за ручку.
Когда она наконец добралась до дома, руки у нее буквально отваливались.
Поставив сумку на пол, она, как обычно, не стала сразу ее распаковывать.
Вместо этого пошла в спальню и остановила взгляд на детском рисунке: лошадка и девочка. Рисунок висел над кроватью Анники. Малышка Мю, кто оплачет тебя? Какой след оставишь ты в этом мире?
Анника, не раздеваясь, легла на кровать. Лежа с открытыми глазами, она прислушалась к дыханию дома.
Сначала слышала только громкие звуки – человеческие голоса, звуки какой-то деятельности. В трубах зашумела вода – кто-то спустил в туалете воду. Откуда-то доносились звуки радиоприемника.
Она закрыла глаза, и до нее стали доноситься более тихие звуки, которые обычно не слышны за более громким шумом. Приглушенный шелест воды в трубах центрального отопления, потрескивание в столетних балках перекрытий, поскрипывание оконных переплетов и шум в вентиляционной системе.
Томас уже сел в самолет. Он только что оторвался от земли, и Испания исчезла из вида вместе со своими горами, покрытыми колючими оливковыми деревьями, со своими городками, белые домики которых выделяются на фоне красной земли.
Сюзетта, наверное, жива. Кто еще мог послать пустое сообщение от господина Гуннара Ларссона?
Потом ее посетила мысль, от которой она рывком села на кровати.
Не мог ли сам господин Ларссон прислать это сообщение? Может быть, это вовсе не Сюзетта решила дать знать о себе, а незаслуженно обиженный учитель сообщил им, что его уволили из-за них?
Если его уволили из-за электронных писем, то руководство школы наверняка их ему предъявило. Он видел адреса и имел все возможности войти в hotmail и попытаться взломать код. Это не нейрохирургия! Она и сама сделала это несколько лет назад, когда, занимаясь расследованием убийства председателя Нобелевского комитета Каролины фон Беринг, вломала в Сети ее альтернативный адрес andrietta_ ahlsell@yahoo.se.
Анника выбежала в прихожую, достала из сумки компьютер и пошла с ним на кухню. Только там она могла подключиться к Интернету. Она все время собиралась провести беспроводную связь, но руки до этого так и не дошли. С другой стороны, она сомневалась, что это полезно для здоровья – сутками купаться в электромагнитном излучении. В газете беспроводное соединение работало уже давно, и каждый раз, возвращаясь с работы домой, Анника чувствовала себя так, словно целый день держала голову в микроволновой печи. Хорошо, что этого нет у нее дома.
Компьютер загрузился, и Анника сразу зашла в Фейсбук.
Новых сообщений не было, а Полли Сандман в Сети отсутствовала.
Она вошла в hotmail и ввела имя пользователя herr-gunnar-larsson. Ввела для начала самый вероятный пароль
polly.
Неверный адрес или пароль. Повтрите попытку.
suzette
Неверный адрес или пароль. Повторите попытку.
blackeberg
Неверный адрес или пароль. Повторите попытку.
Интересно, сколько попыток ей осталось до того, как ее заблокируют? Может быть, сколько угодно, но наверняка Анника этого не знала.
Она сдалась, вышла из hotmail и зашла на свою страницу в Фейсбуке. Она написала Полли письмо, в котором спросила, не думает ли она, что Гуннар Ларссон взломал ее код.
Потом она некоторое время сидела и бесцельно смотрела на экран.
До отъезда она не позвонила Никласу Линде. Он просил ее позвонить. Это были его последние слова, когда она позавчера выходила из его машины.
Может быть, он хотел ей что-то сказать, но не хотел, чтобы это слышала Лотта.
Она сцепила руки с такой силой, что ногти вонзились в ладони.
Потом она вошла на информационный сайт и набрала niklas linde – без географических ограничений.
Слишком много ответов (170). Ограничьте область поиска.
Она убрала звуковые справки, чтобы исключить всех, кого звали Lind или Lindh, и попыталась найти снова.
Получилось десять ответов, из них у восьми человек фамилия была Линде. Четверо проживали в Сконе, один выехал на жительство в Швейцарию, а трое были зарегистрированы в районе Стокгольма.
Анника посмотрела годы рождения и сразу нашла своего Никласа.
Линде, Бу НИКЛАС Юнгве
Адрес регистрации: ЭНГСЛЮККЕВЕГЕН 73,
245 62, ЕРУП
Лен: 12 СКОНЕ
Община: 3 °CТАФФАНСТОРП
Приход: 06 УППАКРА
Ему тридцать три года.
Анника начала новый поиск, набрала фамилию – Линде, номер почтового отделения 245 62, пол – женский.
Бинго! Три ответа по тому же адресу.
Линде, Анна МАРИЯ, тридцати трех лет.
Линде, Кайса ЕЛЕНА, десяти лет.
Линде, Альва НАТАЛИ, трех лет.
Его жена и две дочери. Нет ли у него еще и сына?
Она в третий раз начала поиск: Линде, пол мужской и номер почтового отделения.
Снова бинго.
Линде, Бу ОСКАР, восьми лет.
Она долго смотрела на это имя. Мальчик, ровесник Калле. Оскар. Наверное, у него выпадают зубы, и он по телефону рассказывает об этом папе, который работает в далекой Испании.
Тяжелая у тебя работа, Никлас. Жена и трое детей в Ерупе. Интересно, где это? Скорее всего, где-то возле Мальмё. Идиллическое, видимо, место. Энгслюккенвеген.
В сумке зажужжал мобильный телефон. Анника соскочила с кухонного стула, ушибла палец ноги о ножку стола и выбежала в холл.
– Анника?
Это был Никлас Линде.
Анника поспешно посмотрела на компьютер. Не мог ли он видеть ее поиски?
Вполне возможно, но звонит он, наверное, не поэтому.
– Привет, – удивленно сказала она. – Я уже в Стокгольме.
– Слушай, – заговорил он, и Анника только теперь поняла, что он говорит очень серьезно и сухо. – Я хочу задать тебе несколько вопросов, ты можешь сейчас говорить?
Она вернулась на кухню и выключила сайт, на странице которого перед ней лежала вся семья Никласа Линде.
– Да, конечно, – ответила она, подняв ушибленную ногу.
– Речь пойдет о Юхане Зарко Мартинесе, шведском гражданине, с которым ты встречалась в тюрьме в Малаге.
– Я слушаю, – сказала Анника.
– Могу я спросить, о чем вы беседовали?
– Конечно, можешь, но не знаю, отвечу ли я. Если речь идет о каких-то личных вещах, то, знаешь, есть закон о защите источников и…
– Парень умер, – сказал Никлас Линде. – Сегодня утром его нашли в камере мертвым.
У Анники подкосились ноги, и она опустилась на стул. Сквозь жужжание компьютера она слышала, как шумит в ушах кровь.
– Умер? От чего?
– Его, естественно, вскроют, но некоторые вещи врач может утверждать уже сейчас. У него были узкие зрачки, точечные. Это очень характерно для передозировки морфина.
Анника тряхнула головой, чтобы прийти в себя.
– Морфина? Но как он его получил там, в тюрьме?
– Вот об этом-то я и хотел тебя спросить. Ты была последней, кто с ним говорил. Он просил наркотики, когда вы разговаривали?
У Анники сильно забилось сердце и вспотели ладони.
– Нет, – нервно ответила она. – Он сказал, что редко нюхает кокаин, предпочитает пиво.
Она с трудом сглотнула и кивнула самой себе.
– Да, так и было, – сказала она. – Он спросил, нет ли у нас с собой пива. Он утверждал, что его очень легко пронести в камеру.
– Но у вас не было с собой пива?
– Естественно, нет.
– Что говорила Карита во время интервью?
– По большому счету ничего. Она переводила, когда мы общались с охраной, но Юхан прекрасно говорит по-шведски.
– Что она говорила потом?
Анника задумалась.
– Ничего. Или нет, она спросила, что прошептал мне на ухо Юхан, когда мы уходили.
– Прошептал? И что же он прошептал?
– Ничего особенного, он обнял меня и попросил помочь ему выбраться из Малаги. Я ничего ему не ответила, потому что сказать мне было нечего.
– Почему Карита об этом спросила?
– Не имею ни малейшего представления.
– Ты вчера работала с Каритой?
– Вчера, в пятницу? Нет, я брала одно интервью в Гибралтаре, а второе в Эстепоне, но в первом случае по-датски, а во втором по-шведски. Почему ты спрашиваешь?
Никлас Линде умолк. В трубке слышалось лишь потрескивание.
– Карита Халлинг Гонсалес посетила в камере Юхана Зарко Мартинеса вчера днем. После этого ее зарегистрировали как посетительницу, и она могла навестить его еще раз.
– Ты и в самом деле уверен, что это морфин? Это не может быть что-то другое?
Она чувствовала какое-то болезненное возбуждение.
– Если Хокке снабдили морфином не надзиратели, то, значит, это сделала Карита. Она единственная, кто имел такую возможность. У Хокке не было в тюрьме сокамерников и не было других посетителей.
Анника прислонилась спиной к стене и закрыла глаза.
– Это невозможно, – возразила она. – Я была у нее дома. Да, она тщеславна, она терпеть не может англичан, но она искренне любит своего мужа… Что говорит она сама? Ты с ней не разговаривал?
– Интерпол объявит ее в розыск, как только будут результаты вскрытия.
– Почему? Она пропала?
– Дом заперт. Ее муж сегодня сегодня с утра не вышел на работу и до сих пор там не появился.
Анника открыла глаза и тупо уставилась на кухонный шкаф.
– Исчезла вся семья? И дети тоже?
– Карита что-нибудь рассказывала тебе о своей жизни или о семье?
– Зачем это?
– Первые, кого мы обычно ищем, – это родственники и близкие друзья.
Анника слышала собственный голос как будто издалека, как будто другой человек пользовался ее голосовыми связками.
– Она росла в Беверли-Хиллз, там познакомилась со своим мужем Начо. Он детский врач, родом из Колумбии. В начале девяностых они жили в Боготе. Свекор Кариты, кажется, его звали Виктор, был там начальником полиции, и его убили мафиози, после чего они были вынуждены бежать из страны, так как мафия обычно вырезает целые семьи, чтобы никто не мог унаследовать…
– Что-нибудь еще?
Анника плотно закрыла глаза.
– У ее родителей была биотехнологическая фирма, «Селл Импакт». Когда они умерли, она унаследовала эту фирму и сразу ее продала, потому что ничего не понимала в биотехнологиях. На деньги, вырученные от продажи, они купили таун-хаус в Новой Андалусии.
– Возможно, коллеги в Стокгольме позвонят тебе, чтобы формально допросить, а для меня пока достаточно. Ты должна сохранить все это.
Анника оперлась о кухонный стол.
– Подожди секунду. Сведения уже обнародованы? Мы можем написать об этом в газете?
– Тебе надо связаться с пресс-центром полиции. Все, что я тебе сейчас сообщил, – это неофициальные данные, надеюсь, ты это понимаешь.
– Еще одно, – сказала Анника торопливо, боясь, что передумает. – Почему ты не сказал мне, что женат?
В трубке наступила тишина.
– Но, Анника, неужели ты чувствуешь себя обманутой?
Она откашлялась.
– Нет, – ответила она, – я чувствую себя порочной.
Существуют определенные границы. Она никогда не станет такой, как эта сучка София Гренборг.
– Мария знает. Не все и не знает с кем, но это и не важно. Важно, что я никогда ее не оставлю. В этом она уверена.
«В том, что ты сам себя обманываешь? – подумала Анника. – В один прекрасный день ты встретишь женщину, перед которой не сможешь устоять, и тогда твоя жена останется с носом на своей Энгслюккевеген».
В трубке снова наступило молчание.
Надо рассказать ему о Сюзетте, о сообщениях, о том, что она, возможно, жива.
– Есть что-нибудь еще? – спросил Никлас Линде.
Анника не ответила.
– Тогда пока. Береги себя.
Он отключился.
Анника бессильно опустилась на стул.
Ее тошнило или хотелось плакать или и то и другое вместе.
Карита Халлинг Гонсалес посетила Юхана Зарко Мартинеса в тюрьме вчера во второй половине дня. Интерпол объявит ее в розыск, как только будут готовы результаты вскрытия.
Нет, это просто невозможно. Колумбийская мафия не щеголяет леопардовыми сумками и туфельками на шпильках.
Пиво. Морфин. Мертвые мужчины.
Тридцать седьмой размер обуви. Бывают ли у мужчин такие маленькие ноги?
Анника встала, подошла к столу, открыла холодную воду и попила прямо из крана. Струя холодной воды растеклась по лицу, шее, попала за воротник.
Как она может решать, кто преступник, а кто нет? Именно скандинавские полицейские рекомендовали Кариту Халлинг Гонсалес, они и сами пользуются ее услугами переводчика.
Она завернула кран, взяла бумажное полотенце и вытерла шею.
Негодяи и мошенники, занимающие верхние ступени в преступной иерархии, выглядят, наверное, как обычные люди. Губная помада и модное каре, леопардовая сумка и высокие шпильки, почему нет?
Она снова села за стол. Закрыла глаза и представила себе виллу в Новой Андалусии, попыталась вообразить, что там происходило в ту ночь, представить себе Кариту, как она пускает в дом газ, а потом перешагивает через мертвые детские тела…
Она отбросила эти мысли. Это невозможно.
Могло ли это быть какое-то недоразумение?
Не стала ли Карита жертвой заговора?
Или она сумасшедшая?
Анника энергично покачала головой. «Нет, не сумасшедшая, а одержимая. Невозможно убить семь человек, если за этим не стоит что-то огромное, если нет немыслимо высоких ставок. Или я ошибаюсь? Может человек одновременно любить свою семью и ненавидеть соседей-британцев за то, что они не платят за чистку бассейна?»
Она встала и снова попила, но на этот раз из стакана.
Какая ужасная бездна! Какое блестящее положение она себе создала!
Работая переводчиком во время допросов, она точно знала, что говорили арестованные.
Работая с Анникой, она узнавала о ходе расследования.
И ведь это она сама предложила Карите пойти с ней в тюрьму.
Анника вздрогнула, когда зазвонил мобильный телефон. Номер скрыт. Наверное, это из газеты, видимо, Патрик.
– Слушаю, – сказала она. – Да, я приехала домой.
– Привет, это Джимми Халениус.
Господи, его только не хватало.
– Привет, – тускло ответила она.
– Я позвонил не вовремя?
– Парень, у которого я брала интервью в четверг, умер в тюрьме, и я сейчас думаю, что моя переводчица – убийца из колумбийской мафии, – сказала она.
– Вот черт! – воскликнул Халениус. – Что это за тюрьма?
– В Малаге.
– Зарко Мартинес? Чертовски неприятно. Мы собирались добиваться его выдачи.
– Теперь уже поздно.
– А кто убийца?
– Женщина, которая работала в полиции переводчицей.
– Вот черт! – повторил статс-секретарь. – Не хочешь приехать вечером ко мне в гости?
– Мне надо писать, – сказала Анника. – Если бы я принесла требование МИДа о его выдаче, то Зарко Мартинес, вероятно, был бы жив и здоров.
– Я понимаю, – сказал Джимми Халениус. – Удачи в МИДе. Приходи, когда захочешь.
Анника опустила руку с трубкой и уставилась на компьютер.
Историю о Карите она сегодня писать не будет. Это дело будущего. К тому же надо получить формальное разъяснение. Она была рада, что нашелся человек, подтвердивший факт смерти Мартинеса. Пока не подтверждено остальное – участие Кариты, причина смерти, морфин и последний посетитель.
Связать это преступление с убийством семьи Сёдерстрём она пока тоже не может.
Анника выпрямилась и провела ладонью по волосам.
Куда Карита могла уехать? В Колумбию она отправиться не могла. Ведь вся их семья была вынуждена оттуда бежать? Они осели в шикарном пригороде, потому что отца Начо убила мафия? А мафия вырезает целые семьи, чтобы никто не мог унаследовать…
Она внезапно представила себе Кариту в тот дождливый день, когда полицейский разрешил им войти в дом и когда она впервые узнала, что была еще одна девочка, которую звали Сюзеттой.
Еще один ребенок? – спросила тогда Карита, прикрыв глаза и побледнев.
Она тогда отметила реакцию Кариты, но подумала, что ее просто потрясло жестокое убийство.
«Ты не смогла всех убить, – подумала Анника. – Остался один человек, который мог получить наследство. Какая неудача, какой прокол».
Анника принялась расхаживать по квартире, зашла в детскую и коснулась рукой кроваток.
Потом ей в голову пришла одна мысль, и она поспешно вернулась на кухню.
