Книга вторая. Сильвания 1 страница

Книга первая. Прааг

«В тот момент, когда ужасная зима была в разгаре, мне казалось, что я в должной мере познал страх и боль. За время осады Праага я потерял многих верных товарищей, сражённых отродиями Хаоса. Но все перенесённые мной ранее невзгоды оказались крайне незначительными в сравнении с тем, что произошло после. Ибо Истребителю и мне, то ли по странному капризу судьбы, то ли по прихоти Тёмных богов, было предназначено повстречать древнее и ужасное зло, и самым необычным и ужасным способом лишится ещё кое–кого из тех, кто был нам близок. И самые мрачные наши дни ждали нас впереди»

„Мои странствия с Готреком“ Том IV Феликс Ягер (Альтдорф Пресс 2505)

Феликс Ягер шёл сквозь руины Праага — сгоревшие строения, развалины и кучи мусора повсюду, куда ни кинешь взгляд. Из покрывавшего всё вокруг снега торчали обгорелые остовы нескольких обрушившихся многоэтажных домов. Там и тут люди грузили на повозки тела, чтобы вывезти и сжечь их. То была неблагодарная и практически бесполезная затея. Многие трупы вряд ли получится отыскать до весенней оттепели, когда растает снежный покров. «И то, если тела не раскопают и не съедят раньше», — подумал Феликс. На лицах всех окружавших его людей отражались последствия голода.
Феликс потуже запахнул свой полинялый красный плащ из зюденландской шерсти, и зашагал в направлении «Белого кабана», точнее туда, где тот находился до сражения. Феликсу наскучили праздничные пиры в цитадели в обществе кислевитских аристократов. Уши уже не выдерживали такого количества речей, славящих мужество защитников города и бесстрашие освободительной армии. Его терпимость в выслушивании дифирамбов о героизме, которыми аристократы потчевали друг друга, в последнее время значительно поубавилась. Пришло время поглядеть, чем там заняты Истребители. Те ещё прошлым вечером покинули банкетный зал, и с тех пор ни слуху, ни духу. Феликс догадывался, где тех можно отыскать.
Он шёл по остаткам того, что ранее было Шёлковым Рядом, осматривая сгоревшие обломки огромных складов. Вокруг, кутаясь в меховые лохмотья, худые и голодные люди с поникшими головами брели по снегу к руинам старых складов в поисках укрытия. Многие разглядывали Феликса, словно оценивая, достаточно ли у него с собой наличности, чтобы оправдать попытку грабежа. Некоторые смотрели так, словно испытывали к нему, мягко выражаясь, гастрономический интерес. Феликс придал своему лицу самое злобное выражение, на которое был способен, а руку держал у рукояти меча.
Издали доносился праздничный перезвон церковных колоколов. «Неужели лишь мне одному кажется странной эта радостная шумиха?» — недоумевал Феликс. Он был удивлён, замечая радость на лицах многих людей, учитывая отчаянность их положения. Почти не верится, что огромная орда хаоситов была обращена в бегство, а великий полководец Хаоса — Арек Коготь Демона — повержен. От этой необъятной армии город избавили ожесточённые бомбардировки с воздушного корабля „Дух Грунгни“ и подоспевшее господарское войско. Вопреки всем обстоятельствам, героический город Прааг выстоял против атак величайшей армии за два последних века.
Победа была куплена дорогой ценой. Большая половина Новиграда — новой части города, чьи обширные и густонаселённые скопища узких улочек располагались между внешней стеной и старой внутренней стеной, опоясывающей цитадель, перестала существовать, дотла сожжённая буйствующими воинами Хаоса, прорвавшимися в город. Судя по торопливым неофициальным подсчётам, выполненным чиновниками князя, погибла почти четверть населения города. Ожидалось, что столько же умрёт от голода, болезней и отсутствия крова в суровую стужу северной зимы. И это если из северных пустошей не появятся другие армии захватчиков. Внешняя стена по–прежнему имеет бреши в трёх местах и не сдержит новых атак.
Феликс уловил доносящийся издали тошнотворно приторный запах горящей плоти. Где–то там люди согревали свои руки возле погребальных костров павших. То был единственный способ быстро избавиться от такого количества трупов. Слишком уж их много, чтобы хоронить, и земля чересчур тверда для лопат. И по–прежнему опасения вызывает чума. Ужасная болезнь, во время осады распространённая последователями Повелителя Чумы Нургла, по окончании битвы снова набрала силу. Некоторые утверждали, что так Демон Чумы мстит за уничтожение своих последователей. Волшебник Макс Шрейбер полагал, что население, вероятнее всего, стало более уязвимым для переносчиков заболевания вследствие холода, голода и угнетающего воздействия кислевской зимы. Феликс кисло усмехнулся: «Макс Шрейбер — тот человек, у которого найдётся теория на любой случай», — однако мрачно признал, что большинство этих теорий всё же подтвердили свою состоятельность.
Причитающая женщина яростно пыталась остановить двух работников повозки, которые уносили тело мёртвого мужчины, вероятно, её любовника, мужа или брата. Большинство жителей города потеряли, по меньшей мере, хоть одного из родственников. Погибли и целые семьи. Феликс подумал о тех людях, кого он знал лично, и кто погиб в ходе боя. Два гнома–Истребителя, молодой Улли и невероятно уродливый Бьорни, были сожжены на тех огромных погребальных кострах.
«Почему это произошло? — недоумевал Феликс. — Что вынудило хаосопоклонников покинуть свои отдалённые земли на крайнем севере и напасть на город? Почему для своего нападения они выбрали время за несколько недель до начала зимы? Это безумный поступок. Даже взяв Прааг, они бы испытали на себе те же последствия стужи и снега, которым сейчас подвергаются горожане. Более того, кислевиты были настроены столь решительно, что предпочли бы сжечь свой город дотла, чем видеть его в руках своих заклятых врагов». Феликс полагал, что войска демонов испытывали бы куда меньше колебаний в пожирании трупов или даже друг друга, но даже так их нападение было безумием.
Он покачал головой. Да какой вообще смысл в том, чтобы пытаться их понять? Если добровольно поклоняешься демоническим богам Хаоса — ты уже безумец, достаточно и этого. И любому человеку в здравом уме нет смысла даже пытаться понять мотивы тех заблудших душ. Феликс, разумеется, слышал множество теорий на сей счёт. Макс Шрейбер заявлял, что из Пустошей Хаоса на юг огромным потоком струится тёмная магическая энергия, и это стимулирует новые вспышки безумной ярости у демонопоклонников.
– Покайтесь! Покайтесь! — вопил тощий мужчина с горящим взором.
Стоя на пьедестале, некогда занимаемом статуей царя Александра, мужчина выступал перед толпой. Пена выступила в уголках его рта. У него были длинные и прямые волосы. Внешний вид мужчины наводил на мысль, что тот уже давно не дружит с головой.
— Боги карают вас за грехи ваши.
Похоже, что проповедующие на выгоревших городских площадях фанатики располагали собственными теориями о происходящем. Они заявляли, что приближается конец света, и орда Хаоса лишь провозвестник куда более худшего будущего. И эта теория не сильно утратила в популярности, принимая во внимание факт, что те же самые люди заявляли ранее, что конец света придёт вместе с армией Хаоса. Когда орда была разбита, им пришлось немного скорректировать свои проповеди. Феликс подавил желание заткнуть мужчину. У людей хватает проблем и без нагнетающих речей одержимых фанатиков. Быстрый взгляд дал понять, что побуждение Феликса бесполезно. Никто не обращал внимания на фанатика, хотя тот яростно колотил себя кулаком по обнажённой груди. Большей частью, горожане торопливо проходили мимо, стараясь закончить свои дела и вернуться в те убогие укрытия, которые у них, вероятно, имеются. Проповедник с тем же успехом мог бы изливать свою ярость ветру.
На уголу площади Симонеров было установлено несколько ларьков. Люди князя в плащах с крылатым львом скупо отвешивали порции зерна веренице голодных людей. Порция нынче уменьшилась до половины чашки. Не удивительно, теперь на княжеском довольствии находилось ещё и объединённое господарское войско, почти пять тысяч воинов и их верховые животные. Они стояли лагерем в сохранившейся части города и в прилегающих сожжённых фермах. Феликс поспешно двинулся по краю площади, тщательно стараясь избегать огромной массы кашляющих, чихающих и чешущихся людей. Одну руку он положил на рукоять меча, второй придерживал кошель. В местах скопления народа лишняя осторожность не помешает.
Феликс слышал обывательские разговоры о том, что Ледяная королева — царица Кислева — обладает властью над зимней погодой. «Если так, — думал Феликс, — почему бы ей тогда не ослабить хватку зимы на горле собственного народа? Вероятно, подобная магия превосходит её возможности. Похоже, сие не по зубам даже Повелителям Хаоса, хотя у большинства из них есть основательные причины проделать подобное, если только всё настоящее вторжение не является некой мрачной забавой божеств, предпринятой ради собственного развлечения». Феликс считал их и не такое способными после того, что ему довелось повидать за время полёта над Пустошами Хаоса.
Лишь только он покинул площадь, начали падать огромные пушистые хлопья снега, холодным прикосновением щекоча его щёки. Снег морозной коркой ложился на волосы окружающих. От этого зрелища Феликсу стало не по себе. Он–то полагал, что знаком со снегом. Зимы в Империи долги и суровы, но в сравнении с местной зимой то были летние пикники. Таких обильных и внезапных снегопадов он не видел никогда, да и такой стужи тоже. Ходили слухи, что на городские окраины забредают огромные белые волки и утаскивают малых и слабых. Он слышал и другие, куда худшие слухи. Похоже, что у кислевитов хватает ужасных историй по любому связанному с зимой поводу. Феликс не особо удивлялся, а вдосталь повидав мир, он понимал, что в большинстве этих историй, вероятнее всего, содержится зерно истины.
Феликс напоминал себе, что не стоит быть таким угрюмым. В конце концов, он остался жив, хотя и ожидал неминуемой смерти во время нападения орды Хаоса. Он даже мог бы покинуть город на могучем воздушном корабле „Дух Грунгни“, когда отбыл Малакай Макайссон. Разумеется, это означало бы возвращение в Карак Кадрин, приземистую и суровую обитель культа Истребителей, однако даже это было явно предпочтительнее зимовки в Прааге. На подобное решится лишь глупец или безумец.
Феликс понимал, что выбора–то у него, по сути, не было. Он связан клятвой следовать за Готреком и воспеть его гибель. Куда бы ни решил отправиться Истребитель, Феликс вынужден следовать за ним. Но почему же Готрек остался в Кислеве, сделав столь неочевидный выбор? Феликс покачал головой. Скорее всего, тому виной исключительно упрямство Истребителя. Того, похоже, радует, когда ему сопутствуют неудобства, а Феликс мог представить себе немного мест, способных обеспечить более неудобств, чем этот покрытый снегом, выгоревший остов города.
Теперь, когда он и Ульрика Магдова окончательно расстались, у Феликса не было веских причин оставаться. Он немного призадумался, что сейчас поделывает кислевитская аристократка? Скорее всего, она всё ещё на пиру в обществе Макса Шрейбера, в последнее время эти двое стали закадычными друзьями.
Ульрика утверждала, что причина в её долге чести перед волшебником, который спас ей жизнь во время чумы. Но Феликс не был столь уверен. Ему было трудно не испытывать ревность в отношении мага, даже при том, что Ульрика и Феликс более не являлись парой.
«Да уж, — сказал он себе, — лучше бы двигаться дальше».
Снег хрустел под его сапогами. Он направился к угольной жаровне, возле которой торговец продавал крыс на вертеле. Феликса более привлекло тепло, чем какой–либо из четырёхногих „цыплят“, которыми торговал мужчина.
Торговец, вероятно, прочёл мысли Феликса и одарил того сердитым взглядом. Феликс невозмутимо отвечал мужчине взглядом, пока тот не опустил и не отвёл глаза. Даже обладая внешностью книгочея, Феликс испытывал уверенность, что такие времена мало кто в городе бы мог создать ему проблемы. За долгое время общения с Истребителем, он научился по своему желанию устрашать всех, кроме самых уверенных в себе.
Со стороны входа в аллею Распутниц, над которым даже этим пасмурным днём горел красный фонарь, до Феликса донеслись звуки рыданий. Осторожность призывала его двинуться дальше, избегая каких–либо неприятностей. Любопытство подстёгивало посмотреть, в чём там дело. Борьба чувств длилась недолго, и он направился к входу в аллею. Он увидел рыдающую пожилую женщину. Она склонялась над чем–то, а затем откинувшись назад, издала ужасный вопль муки. Похоже, никто больше не обращал внимания. Этой зимой невзгод в Прааге в избытке, и никто не испытывает особого желания разделять чьё–то ещё горе.
— Что случилось, матушка? — спросил Феликс.
— Кого это ты назвал матушкой, священничек? — отозвалась пожилая дама.
Теперь в её голосе наряду со скорбью слышалась злость. И она искала на ком бы её выместить, чтобы отвлечься. Феликс решил, что только что сам предложил себя в качестве цели.
— Я тебя оскорбил? — по–прежнему вежливо поинтересовался он, внимательно изучая женщину.
Он заметил, что не так уж она и стара. Просто выглядит так. Скрывая следы оспы, её лицо покрывали румяна. Слёзы не лучшим образом отразились на её косметике. Чёрные струйки стекали по напудренным щекам. «Уличная проститутка, — решил Феликс, — из тех, что продаёт себя за грош». Затем он опустил взгляд к её ногам, и слабый холодок потрясения пробежал по телу, когда Феликс увидел причину её рыданий.
— Она была твоей подругой?
Там лежал бледный труп другой девушки. Сперва он подумал, что та умерла от холода, а затем заметил, что бледность её крайне неестественна. Наклонившись, Феликс заметил, что горло девушки раздавлено. Повинуясь инстинкту, он прикоснулся к нему пальцами. Плоть была разорвана, словно её терзал какой–то зверь.
— Ты стражник? — вызывающе спросила женщина. Вытянув руку, она ухватила его за плащ и приблизила своё лицо к Феликсу. — Тайная полиция?
Феликс покачал головой и мягко убрал её руку. Будет очень плохо, если в этом опасном районе города его примут за одного из шпионов или провокаторов князя. Может собраться толпа и линчевать его. Ранее Феликс уже подобное наблюдал.
— Значит ты всего лишь зевака, и мне нечего тебе сказать.
Женщина закашлялась, и он услышал, что лёгкие её забиты мокротой. Чем бы она ни болела, Феликс надеялся, что это не заразно. Женщина не выглядела здоровой. Феликс холодно посмотрел на неё. Он промёрз до костей, устал и был явно не в настроении становиться мишенью для злости больной сумасшедшей. Он поднялся и произнёс:
— Твоя правда. Сама разбирайся с этим!
Он развернулся, чтобы уйти, и заметил небольшую собравшуюся толпу. К своему удивлению он ощутил хватку на запястье и, повернувшись, увидел, как уличная девка смотрит на него и рыдает.
— Я говорила, чтобы она не ходила с ним, — произнесла она после очередного приступа кашля. — Говорила ей, говорила Марии, но она не слушала. Говорила ей, что он скверный малый, да тут ещё и все те недавние убийства, но она не послушала. «Нужны деньги на лекарства для малого», — сказала она. И кто теперь за ним присмотрит?
Феликс недоумевал, о чём лопочет эта женщина. Ему захотелось уйти отсюда так быстро, насколько возможно. За свою жизнь он повидал немало трупов, но что–то в этом теле вызывало у него тошноту. Не догадываясь о причинах, он просто понимал, что более не хочет иметь к этому делу никакого отношения. И всё же…
И всё же он не мог попросту уйти. Смысл слов женщины достиг его онемевшего мозга, как и гам собравшейся толпы, и звуки чётких шагов по хрустящему снегу. Обернувшись, он увидел отряд алебардщиков в плащах с крылатым львом, которые прокладывали себе путь сквозь собравшуюся толпу, суровых ветеранов городской стражи под предводительством сержанта с пепельными волосами. Бросив взгляд на Феликса, тот спросил:
— Ты её обнаружил?
Феликс покачал головой:
— Всего лишь проходил мимо.
— Тогда проходи дальше, — сказал сержант.
Феликс шагнул в сторону. Ему не хотелось вступать в спор с княжеской стражей. Сержант склонился над трупом и пробормотал грубое ругательство.
— Чёрт, — произнёс он. — Ещё один.
— Это Красная Мария, сержант, — заметил один из солдат. — С Кремниевой улицы.
— Вы ранее видели что–либо подобное? — спросил Феликс.
Сержант поднял на него глаза. Выражение его лица явно свидетельствовало о том, что сержант не в настроении отвечать на вопросы каких бы то ни было праздношатающихся гражданских. Феликс и сам не знал, почему задал вопрос. Это ведь явно не его дело. Но что–то в тоне сержанта задело его, и какие–то соображения в отношении этого убийства витали на периферии его мыслей. Он сознавал, что, вероятнее всего, расследования не будет. В своё время, кажется, целую жизнь назад, он сам был стражником в Нульне и знал, что стражники вряд ли потратят больше усилий на уличную проститутку, чем требуется на то, чтобы оттащить её к погребальным кострам. Глядя на лежащий внизу труп, он в итоге начал воспринимать её, как личность.
«Кем ты была? — гадал он. — На что была похожа твоя жизнь? Почему ты умерла? Кто твой убийца? Твоя подруга сказала, что у тебя есть ребёнок. Любила ты его? Любила, должно быть, иначе вряд ли ты отправилась с опасным незнакомцем в зимнюю ночь навстречу своей смерти».
Он ощутил знакомый слабый гнев из–за явной несправедливости произошедшего. Где–то там, на свободе разгуливает чудовище, а ребёнок, вероятнее всего, умрёт от голода, и Феликс тут ничем особо помочь не может. Он опустил руку на талию и запустил пальцы в кошелёк. Хоть и тощий, но золото там было. Феликс повернулся так, чтобы закрыться от непрошенных глаз, и положил золотые в ладонь женщины.
— Бери, найди ребёнка и позаботься о нём. Скоро встретимся. Отведи его в приют при храме Шаллии. Они будут заботиться о нём, если ты сделаешь пожертвование.
«Глупец, глупец, глупец», — твердил он себе. Скорее всего, женщина оставит деньги себе. Или её ограбят, или ребёнок уже окажется мёртв. Но чем ещё он может помочь? Он понимал, что это глупый поступок, но он, по крайней мере, сделал хоть что–то, некий незначительный жест перед лицом огромной равнодушной вселенной.
— Похоже на тот, с Церковной улицы пару ночей назад, — услышал Феликс шёпот одного из солдат.
Повернувшись, он сразу же заметил, как мужчина сложил знак волчьей головы для защиты от злых сил. Указательный палец и мизинец вытянуты, а два средних прижаты к ладони большим. Стало быть, стражник является последователем Ульрика, как и большинство кислевитов.
— Вероятнее всего, очередной псих, — произнёс сержант.
— Или демон,?— прибавил суеверный солдат.
Ходили слухи, что некоторые из демонов, которые были призваны во время штурма города ордой Хаоса, по–прежнему находятся на свободе. Феликс знал, что сие маловероятно. Он выслушал от Макса Шрейбера достаточно лекций на эту тему, чтобы понимать причины. В настоящий момент здесь просто отсутствует достаточная концентрация магической энергии, чтобы поддерживать демона.
— То был не демон, — заметил он.
— А ты, я полагаю, в этом эксперт? — произнёс сержант.
Феликс окинул мысленным взором свою долгую карьеру в качестве спутника Истребителя, и всех мерзких созданий, с которыми ему довелось сражаться, включая великого Кровожадного из Караг Дума.
— Больше, чем ты в состоянии себе представить, — пробурчал он.
— И что это было? — резко спросил сержант.
Феликс поспешно замолчал. Заявить о том, обладаешь знаниями о демонах — в этом городе прямой путь оказаться в исповедальне охотников на ведьм. А сейчас он вряд ли готов к железным башмакам и дыбе.
— Ничего, — ответил он.
Сержант одарил Феликса таким взглядом, словно прямо сейчас готов был накинуться на него. И Феликс понимал причину. Тело имело крайне необычный вид, вызывающий ярость и страх одновременно, и мужчине нужен кто–то, на кого их можно выплеснуть. Неожиданно на помощь Феликсу пришла уличная девка.
— Он прав. То был не демон. То был человек, — сказала она. — Я его видела.
— Демоны способны принимать человеческое обличие, — заметил угрюмый солдат.
Он явно не собирался отказываться от своей теории без борьбы.
— Это был человек, — повторила она. — Богач. Шишка. С иностранным акцентом, как у этого незнакомца.
Взгляд, которым сержант глядел на Феликса, стал более жёстким и оценивающим. Феликс догадывался, о чём тот думает.
— Это не он, — торопливо добавила женщина.
— Ты уверена, Нелла? Я заметил, как он передал тебе какие–то деньги. Это весьма подозрительно, на мой–то взгляд.
— Не он это, — более уверенным тоном заявила женщина, теперь явно заметив, по какому тонкому льду они ступают. — Тот был повыше, более худой и смуглый. Было в нём нечто такое, отчего по моей коже бежали мурашки.
— Почему–то у меня мурашки бегут от этого вот типа, — заметил сержант.
Весь отряд грубым хохотом отозвался на остроту сержанта, кроме мрачного солдата, который повторил:
— От демонов у тебя мурашки. Это явно был демон.
— Не похоже на дело рук человеческих. Погляди на её горло. Скорее уж собака сделала такое. Никогда не видел, чтобы человек убивал кого–нибудь таким способом.
— Я видел, — заявил сержант. — Помните Безумного Олафа? В своё время он загрыз нескольких официанток.
— Олаф в сумасшедшем доме, — заметил сторонник демонической теории.
— Кто его знает? — парировал сержант. — Сумасшедший дом сгорел при осаде. Кто знает, сгорели ли с ним все психи?
— Безумный Олаф подходит под описание девушки? — спросил Феликс, теперь сообразивший, что ему следует отводить от себя любые подозрения.
— Ни разу. Безумный Олаф — плешивый коротышка, работавший на улице Кожевников. Воняло от него так, что в шести шагах сбивало с ног. Уверен, что Нелла бы это заметила, не так ли? Или ты всё это затеяла, чтобы отвести подозрения от этого миловидного паренька?
— Ничего общего с Безумным Олафом, — ответила она, качая головой. — Хотя пахло от него как–то странно…
— Странно? Как? — одновременно спросили Феликс и сержант.
— Какие–то духи, вроде тех, что обычно используют шишки, но покрепче. Похоже на те специи, что можно купить на Перечном рынке. Кора…, коримса…, корипа…
— Может, корица? — помог ей Феликс.
— Да, то самое слово.
— Итак, мы ищем высокого смуглого мужчину, одевающегося, как аристократ, и пахнущего корицей, — саркастически подытожил сержант.
Теперь он явно полагал, что Феликс попусту тратит его время. Он разглядывал Феликса, словно прикидывая, не арестовать ли того на всякий случай.
— Где ты был прошлой ночью, незнакомец? — поинтересовался сержант.
Феликс был рад, что у него имеется хороший ответ.
— Во дворце, — ответил он. — Возможно, тебе стоит спросить об этом князя, когда там окажешься.
Сержант сразу же сделался слегка более уважительным, но лишь слегка. Феликс понимал, что тот гадает, не подшучивают ли над ним. Помимо прочего, какова вероятность, что некто неряшливо одетый, вроде Феликса, мог обедать вместе с правителем второго по значению города–государства Кислева?
— Возможно, ты захочешь сопроводить меня во дворец и удостовериться в моих словах? — спросил Феликс.
Он был уверен, что события развиваются в его пользу. После их героического сопротивления на стенах и победы над Ареком Коготь Демона, его, Готрека и Снорри Носокуса чествовали, как героев. По правде говоря, Феликс понимал, что такой приём был оказан ему лишь за компанию с гномами. Те, помимо прочего, доказали, что до сих пор являются лучшими и единственными союзниками кислевитов в их борьбе. Для снятия осады воздушный корабль гномов сделал больше, чем объединённое Господарское войско.
— В этом нет необходимости, — после долгой паузы произнёс сержант. — Пошли, отнесём этот труп к погребальным кострам.
Феликс и Нелла обменялись взглядами, и каждый пошёл своей дорогой.

Макс Шрейбер осматривал огромный банкетный зал, гадая, закончится ли когда–нибудь празднество. Похоже, кислевитам нравится отмечать свои победы обильным пиршеством и бесконечными тостами. А ему, похоже, едва ли удастся поспать перед тем, как его разбудят на очередной круг грандиозной пирушки. Живот настолько раздулся, что Максу казалось, что он лопнет. К счастью, после того неловкого происшествия между ним и Ульрикой в Караг Кадрине Макс решил пить только воду, и придерживался своего решения. Что дало ему возможность поизучать окружавших его кислевитов. Давно уже ему не приходилось оказываться в столь благородной компании.
На почётном месте во главе стола, обычно занимаемом самим князем Праага, восседала царица Кислева Ледяная Королева Катарина, холодная и безупречно красивая женщина с глазами, напоминающими голубые льдинки. Сегодня её волосы были цвета зимней стужи. Макс знал, что их цвет меняется по её прихоти. Было нечто не совсем человеческое в её идеальных лице и фигуре, красотой напоминающих нестареющее скульптурное изваяние, и на царице, похоже, никак не отразились два дня пиршеств и возлияний. Глядя на неё, Макс легко готов был поверить в россказни о нечеловеческой крови, которая, как говорят, течёт в жилах королевского рода Кислева.
Что бы ни выступало источником её красоты, оно же наделило царицу вызывающей страх аурой магической мощи. Будучи сам волшебником значительной силы, Макс был способен распознать мощного мага при встрече, и царица, несомненно, была таким магом. «Нет, — подумал он, — это не совсем так. Сила царицы также отличается чем–то странным и не совсем человеческим». Он ощущал её не так, как всех остальных волшебников–людей, когда–либо ему встречавшихся, а когда он пустил в ход своё магическое зрение, то увидел окружавшие её водовороты энергии, тоже отличающиеся от тех, что сопутствуют магам–людям. Холодная голубая аура царицы, казалось, распространяется наружу далеко за пределы поля зрения Макса. Узоры магической энергии кружились вокруг неё, словно снежные хлопья в пургу. Словно она напрямую соединена с холодной энергией своей земли. Макс сомневался, что в магии, которой пользовалась царица, есть что–либо изысканное, однако понимал, что та эффективна, словно таран. Откуда–то она черпает значительную энергию.
Похоже, царица ощутила внимание Макса, и обратила на него свой холодный изучающий взгляд. Он слышал слухи о ней, как и о легионе её любовников, и не испытывал особого желания устанавливать их истинность. Он поспешно отвёл взгляд. Словно прочитав его мысли, царица ответила слабой насмешливой улыбкой. Макс провёл рукой по бороде, чтобы скрыть румянец, выступивший на его щеках. Он ещё не привык к развязности кислевитских женщин. Они весьма отличались от дам его родины, Империи.
Глаза Макса инстинктивно отыскали Ульрику. Она сидела через стол от него, рядом со своим отцом, здоровенным пожилым боярином Пограничья Иваном Петровичем Страговым. Глядя на эту пару, Макс удивлялся, как получилось, что отцом такой стройной и привлекательной женщины оказался кряжистый, смахивающий на медведя мужик. Иван Страгов был великаном, огромным в плечах и с почти столь же огромным животом. До пояса спускалась его длинная борода, напоминавшая гномью. На лишённом волос лбу блестел пот. В огромном кулаке он сжимал глиняную пивную кружку. В столь массивной, похожей на окорок руке та выглядела немногим крупнее изящного винного бокала.
В противоположность отцу, дочь была стройной, как клинок, с высокими скулами и широко расставленными глазами. Пепельно–белые волосы были коротко стрижены, на манер мужских, а держалась Ульрика с грацией танцора. На ней была рубашка и штаны для верховой езды, как и подобает истинной дочери одного из крупных коневладельцев Кислева. Она смеялась и обменивалась шутками с отцом, подобно любому простому воину, а её остроты вызывали громкие раскаты хохота, от которых брюхо старика колыхалось, словно пудинг.
Сидящий рядом с Максом князь, высокий мужчина угрюмого вида с длинными свисающими усами и впалыми щеками, склонился вперёд, чтобы наполнить вином кубок царицы. Глаза князя светились необычным блеском, и Максу пришли на память слухи о том, что Энрик не вполне нормален. Что неудивительно — управление населённым призраками Праагом даже самого здравомыслящего человека способно привести за грань рассудка. Казалось, что с того момента, как его брат погиб от рук хаосопоклонников, князь сделался ещё угрюмее и язвительнее, чем обычно. «Известна ли князю теория Феликса Ягера о том, что его брат сам был членом секты хаоситов?» — гадал Макс, понимая, однако, что вряд ли когда–либо это узнает. Кто рискнёт задать такой некорректный вопрос столь высокопоставленному аристократу? Не Макс, это уж точно.
Макс обвёл зал взглядом, рассматривая остальных. За высоким столом сидела царица, князь и несколько избранных, в окружении дворцовых фаворитов. За другими столами находились предводители объединённого войска Кислева — грозные воины, командиры десятков, сотен и тысяч кавалеристов. На взгляд Макса, они более походили на дикарей, чем на аристократов, однако он держал это мнение при себе. Являясь союзниками Империи, его родины, эти люди представляют цвет дворянства своей страны.
При любых обстоятельствах не стоит настраивать против себя подобных людей. Макс очень хорошо это понимал, проведя достаточно времени при дворах богатых и знатных вельмож. На краю главного стола с видом человека, ожидающего собственной казни, сидел гном Малакай Макайссон, единственный Истребитель, который озаботился принять княжеское приглашение на сегодняшний пир.
Макайссон был невысок ростом и, как все гномы, весьма и весьма широк. Без огромного хохла окрашенных волос, возвышающегося на его бритом черепе, его голова едва доставала Максу до груди, но он значительно превосходил Макса массой, причём весь этот дополнительный вес приходился на мускулы. Сдвинутые с глаз кристальные очки гнома расположились посередь его лба, во всех отношениях напоминая глаза какого–то гигантского насекомого. Кожаный лётный шлем висел на шее. Массивное туловище гнома облегала кожаная лётная куртка с меховым воротником. Его руки покрывали татуировки в виде переплетённых драконов.
Гном подметил взгляд Макса и улыбнулся ему щербатым ртом, прежде чем поднять свой кувшин с пивом. Макс ответил Макайссону улыбкой, ему нравился дружелюбный и общительный, насколько это вообще возможно для Истребителя, гном, являющийся гением в своём ремесле.
Макс волшебник, а не инженер, однако, он повидал достаточное количество изделий Малакая Макайссона и признавал, что гному подвластны силы, в своём роде почти столь же могущественные, как волшебство. Макс видел, как огромный воздушный корабль „Дух Грунгни“ снял осаду Праага с помощью алхимического огня. Как тот выдержал нападение дракона и обратил в бегство армию орков. Как доработанное Истребителем огнестрельное орудие за какие–то мгновения уничтожило множество гоблинов. Он слышал рассказы о построенных гномом могучих судах и осадных орудиях и отдавал должное его могучему, хоть и со своими заскоками, интеллекту, равному любому из тех, что когда–либо выставляли учебные заведения Империи и Колледжи магии. «А весьма возможно, и более великому», — признавал Макс.
— Жаль, что сегодня здесь не смог появится никто из твоих товарищей, — язвительно заметил князь, обращаясь к Малакаю Макайссону. — Похоже, их не привлекает оказанная честь отобедать с царицей.
Если Истребитель и был смущён, то никак это не показал.
— Це их дело, ваше княжеское величество, — ответил он. — Я не можу несты за ных ответственность. Готрек Гурниссон и Снорри Носокус — самая своенравная пара гномов из колы–небудь живших на свете.
— Это кое–что проясняет, — весело произнесла царица, вызвав за столом избранных.
— Серед гномов це считается велыким комплиментом, — благоразумно заметил Малакай Макайссон, словно не заметив насмешки.
«Либо гном слишком простоват, чтобы её распознать, — подумал Макс, — либо в дипломатических интересах решил оставить это без внимания. Второе куда менее вероятно, но кто его знает? Никто, кроме безумца, не назовёт Малакая Макайссона глупцом».
— Тут они или нет, — произнёс Иван Страгов, — но в последнем сражении гномы были на высоте.
— Они славно послужили Кислеву, и должны быть вознаграждены, — заявила царица.
Малакай Макайссон поперхнулся своим элем. Макс прикидывал, стоит ли ему разъяснить Ледяной Королеве ситуацию. Готрек и Снорри ищут не наград или чести — они ищут смерти в искупление своих грехов. Он решил, что, скорее всего, не его дело рассказывать об этом. С другой стороны, царица выглядит чрезвычайно хорошо информированной женщиной. Вероятно, ей известна и эта информация.
— Пока эта война не закончится, нам будут крайне нужны такие бойцы, — продолжила Ледяная Королева.
Макс вздрогнул. Всё верно, идёт война, возможно, самая крупная в истории. До осады у него фактически не было времени задуматься об этом, Макса беспокоило лишь надвигающееся сражение, которое казалось заведомо проигранным. Теперь же он знал, что всему Старому Свету предстоит грандиозный бой. Он предопределён массовым исходом хаосопоклонников с севера. Ледяная Королева снова обратилась к Малакаю Макайссону, и сразу же стала очевидна цель, с которой тот был приглашён на пир:
— Вы обдумали наше предложение, господин Макайссон?
В очередной раз основательно приложившись к пиву, Малакай твёрдо встретил взгляд царицы:
— Дорогуша, если б це зависело от мене, я б це зробыв. Но мий воздушный корабль и мои услуги вже обещаны. Я должен вернуться в Карак Кадрин и помогты королю–Истребителю собрать войска.
— Господин Макайссон, вы, безусловно, можете уделить нам несколько дней, самое большее неделю, — заметила царица.
Голос царицы был вкрадчивым, однако Макс уловил в нём угрозу. Он гадал, как она поступит, если у Малакая Макайссона достанет дерзости открыто ей отказать. Царица не выглядела женщиной, легко принимающей отказы.
— Ваш воздушный корабль стоит целой армии разведчиков. За считанные дни вы сможете осмотреть территорию, на которую десяти тысячам моих смелых всадников потребуется месяц.
— Да, ты права, — произнёс Макайссон. — Я можу. И я понимаю, наскильки ценна буде ця информация. Хто знае, куда прыйдеться следующий удар цих обожающих Хаос ублюдков, извиняюсь за выражение.
— Значит, вы это сделаете? — решительно спросила Ледяная Королева.
Малакай звонко цокнул языком:
— Я дуже постараюсь, но треба прынять во внимание други факторы. Якшо мий любимый воздушный корабль собьют або взорвут в воздухе с помощью чародейства, або вин подвергнется нападению тых бестий с крыльями летучих мышей, яки вечно кружатся над хаосопоклонниками? Пользы от цього не буде никому. И я не владелец „Духа Грунгни“, всего лишь його создатель. Не мени им рисковать.
Макс едва не вмешался. Он сам накладывал на „Дух Грунгни“ заклинания, отражающие Хаос, и знал их силу. Мало кому из магов удастся преодолеть их быстро. И он был почти столь же уверен, что тяжеловооружённый воздушный корабль в состоянии отразить любое нападение. И если уж говорить о риске воздушным кораблём, то, насколько осведомлён Макс, у Истребителя–инженера на борту и так имеется немало всяких опасных приспособлений. Маг заставил себя держать рот на замке, понимая, что Малакаю всё сие известно не хуже Макса, и если уж гном собрался отказать Ледяной Королеве, на то у него имеются собственные веские причины.
Ледяная Королева вновь одарила гнома своим сердитым взглядом. Большинство мужчин от этого бросило бы в дрожь, однако Малакай лишь в очередной раз приложился к пиву.
– Мы, разумеется, возместим любые риски, с которыми вы можете столкнуться… – вкрадчиво произнесла царица.
Макс уже ожидал возражений Малакая Макайссона, что, будучи Истребителем, тому неуместно вести разговор о рисках. Макайссон его удивил:
– Я ж там и умерты могу. Подывымся, шо вы можете предложить.
После этих слов Малакай Макайссон и Ледяная Королева принялись торговаться. Макс не понимал, почему его удивило такое развитие событий. В конце концов, ведь Малакай Макайссон гном – представитель расы, известной своим пристрастием к золоту.
Однако Макс подумал, что подобное постоянное акцентирование собственных интересов теми, кто считается союзниками, не сулит ничего хорошего тому, как будет развиваться война.

Феликс Ягер был удивлён. „Белый кабан“ стоял по–прежнему. Ну, по большей части. Часть крыши сгорела и была наскоро заделана досками, добытыми из развалин близлежащих многоэтажных домов. Дверной проём скрывало одеяло, у которого на страже стояли два вооружённых до зубов наёмника, провожающие подозрительными взглядами всякого, кто проходил по улице. Феликс расправил плечи и двинулся вперёд, всячески стараясь придать себе вид, что его не заботят их подозрительные взгляды.
Оказавшись внутри, он вновь был удивлён, на сей раз заполненностью заведения. Похоже, что едва ли не половина всех городских наёмников попыталась набиться сюда, скрываясь от стужи. Феликс подозревал, что даже не гори в очаге огромный костёр, для поддержания тепла в помещении хватило бы и плотно стоящих тел. Услышав в громких воплях знакомые голоса, он направился прямо к тому столу, за которым на руках боролись двое гномов–Истребителей.
Готрек Гурниссон выглядел так, словно совсем не пострадал от ужасных ран, полученных во время осады. Целители из храма Шаллии потрудились на славу, заштопав его раны. Прямо сейчас его единственный целый глаз блестел от нервного напряжения. На лбу его вздулись вены, а огромный хохол крашенных в рыжий цвет волос стоял торчком. По его татуированному черепу струился пот, стекающий со лба прямо в повреждённую глазницу, прикрытую широкой глазной повязкой. Мощные жгутоподобные сухожилия вздулись на его огромной ручище, которой он боролся с другим гномом, даже крупнее его самого.
«Вид у Снорри Носокуса даже глупее обычного», — подумал Феликс. Напрягшись, гном идиотски облизывал свои губы. И выглядел так, словно среди всех его занятий борьба на руках требовала наибольшего интеллектуального напряжения. Три крашенных гвоздя, торчащие из обритого черепа, являлись явным свидетельством его животной тупости. Снорри почти столь же уродлив, как покойный Бьорни Бьорниссон. Одно ухо начисто оторвано, второе напоминает кочан цветной капусты. Нос был сломан так часто, что на лице смотрится потёками воска из оплывшей свечи. Руки у него толще, чем бедра крепкого мужчины. Мышцы бугрятся и перекатываются, когда Снорри пытается перебороть хватку Готрека. Медленно и неуклонно начала сказываться феноменальная сила одноглазого Истребителя. Снорри выругался, когда его рука врезалась в столешницу, едва не опрокинув его пиво.
— Теперь ты мне должен ещё одну кружку этого подобного моче людского пойла, Снорри Носокус, – произнёс Готрек, мрачный голос которого прозвучал даже более презрительно, чем обычно.
— Снорри считает, нам следует продолжать до двадцати семи побед, — заметил Снорри.
— Ты всё равно проиграешь, — уверенно заявил Готрек.
— Возможно, Снорри удивит тебя, Готрек Гурниссон, — произнёс Снорри.
— Пока у тебя не очень получается.
— Всё когда–то происходит в первый раз, — немного обиженно, как показалось Феликсу, ответил Снорри Носокус.
— Ты во что–то вляпался, человечий отпрыск? — поинтересовался Готрек. — Это у тебя на лице написано.
Феликс быстро поведал историю о мёртвой девушке и том, как избежал когтей стражи. Готрек слушал с каким–то неоправданным интересом, что показалось Феликсу плохим знаком. Даже Снорри ловил каждое его слово. Закончив рассказ, Феликс произнёс:
— Кажется, ты совсем не удивлён тому, что от меня услышал.
— За последние несколько дней я слышал несколько историй, похожих на твою. Похоже, где–то там шатается озверевший убийца. Которого следует завалить.
— Считаешь, что это твоя задача? — с опаской осведомился Феликс.
Если уж подобная идея втемяшивается в голову Истребителя, Феликс обычно оказывается вместе с ним в каком–нибудь мрачном и мерзком месте. Готрек пожал плечами.
— Если ублюдок попадётся мне на пути, я с радостью это сделаю, человечий отпрыск, однако я пока что не собираюсь заниматься его розысками.
— Пока что? Это хорошо.
— Снорри гадает, не может ли это всё же оказаться демоном, — заявил Снорри. — На взгляд Снорри, тот солдат говорил вполне разумно.
Готрек покачал головой.
— Будь то демон, уже каждый волшебник в городе выкрикивал бы свои заклинания, а каждый священник с церковной крыши распевал экзорцизмы.
— Что же это может быть? — спросил Феликс.
— Твои предположения будут не хуже моих, человечий отпрыск, — заметил Готрек и сделал долгий глоток из свой пивной кружки. — С уверенность можно утверждать лишь одно. Ничего хорошего.

«„Лук и певец“, возможно, лучшая таверна Праага, — думал Адольфус Кригер, оглядываясь по сторонам, — но это ещё ни о чём не говорит». В любом из небольших городков Империи он видел таверны и получше. Он понимал, что ему следовало бы оставаться в особняке Осрика, однако странное беспокойство, снедавшее его с недавних пор, снова погнало его вон на ночь глядя. Когда это настроение накатывало, Кригер даже своего верного слугу Роча едва выдерживал.
Он запахнул на себе плащ и изучал собравшуюся в таверне толпу. Кригер мог различить каждый отдельный запах, расслышать биение каждого сердца, ощущать алый поток, струящийся по каждой вене. «Столь много людей, — думал он, — столь много крови». Он ощущал себя чревоугодником, обозревающим тилейский пир.
«С чего начать? — думал Кригер. — Может, с той молодой аристократки, расположившейся вон там со своим любовником?» Она была почти красавицей, однако он находил в ней что–то слегка отталкивающее. Адольфуса, как правило, не волновали женщины–кислевитки с их невыразительными крестьянскими чертами лица и короткими мускулистыми телами. «Нет, не с неё».
Официантка одарила его широкой улыбкой и предложила принести ещё вина. «Возможно, — предположил Кригер, — так она отреагировала на мой приглядный внешний вид, хотя куда вероятнее, что на покрой одежды. Чует деньги, либо в виде чаевых, либо за иное, не связанное с работой обслуживание». Адольфус покачал головой и приветливо улыбнулся. Он только что незаметно выплеснул на пол половину своего очередного бокала. Много времени прошло с тех пор, как Адольфус употреблял вино. Официантка двинулась дальше с нахальной усмешкой на губах. Когда–то давно она бы могла заинтересовать его, но сейчас он даже в роли жертвы её не рассматривал.
Адольфус покачал головой и принялся рисовать кончиком пальца по столешнице, используя для этого пролитое вино. Настроение у него необычное, а он не прожил бы столь долго, не научившись осознавать опасность подобных ситуаций. Он становился жертвой разнообразных необычных побуждений и гадал, что же это предвещает.
К примеру, прошлой ночью Кригер полностью осушил ту девушку, хотя собирался сделать лишь небольшой глоток. В этом не было необходимости. Её кровь была пресной и жидковатой, без какого–то было намёка на интерес. И сама девушка была просто коровой, едва ли стоившей его внимания. Зачем же он так поступил? Зачем выпил столь много, что она умерла, и зачем зубами разорвал ей горло в жалкой попытке замести свои следы?
Это едва поддаётся пониманию. Помутнение рассудка накатило на него так, словно опыта многих столетий как не бывало. Он высосал кровь девушки, словно юнец в свою первую ночь после обращения. Так случилось и ночью ранее, и в ночь до того. Вспоминая свои лихорадочные действия теперь, Кригер находил их крайне неестественными. Словно бы его охватывает какое–то безумие, и безумие это усиливается.
Адольфус всегда презирал Восставших, что убивали без разбора. Это было грубо, бесхитростно и крайне, крайне неэффективно. Этот путь ведёт к охотникам на ведьм, волшебникам и жрецам с их смертоносными заклинаниями, по крайней мере, до той поры, пока Адольфус не исполнит древнее вампирское пророчество. Один на один, и даже один на десять, Восставший более чем достойный противник для любого смертного, однако скот многочисленнее и у них имеется магия и могущественные союзники.
Совсем не похоже на прежние дни, о которых с пиететом рассказывают Прародители. Род человеческий стал гораздо сильнее с тех пор, как представлял собой одетых в шкуры варваров, на которых охотились в лесах.
Разумеется, ситуация может измениться. И раньше человеческая цивилизация скатывалась в анархию. Адольфус мог припомнить времена трёх императоров и попытки фон Карштайна восстановить превосходство Восставших. То была отважная, но обречённая попытка.
Фон Карштайн не был ни достаточно могуч, ни достаточно умён, чтобы победить в той войне. Адольфус знал, что когда придёт его время, всё произойдёт иначе. Он избранный. Он Повелитель ночи. Глаз и трон будут принадлежать ему!
Если только тот старый дурень отдаст ему талисман, никаких недоразумений не произойдёт. Адольфус подавлял желание отправиться прямо в особняк старика и завладеть вещью, однако это слишком шумно, слишком заметно, и такой поступок раньше намеченного привлечёт к Адольфусу внимание в определённых кругах. Нежелательно, чтобы графиня или кто–либо из её трусливого окружения обнаружили, что он собирается предпринять. «Нет, — решил Кригер, — лучше подождать».
Он снова обратил внимание на аристократку. «В действительности, не столь уж она плоха, — подумал Кригер. — Среди собравшегося сегодня стада она явно лучшая». Он заметил, что она почувствовала его взгляд и посмотрела на него краем глаза. Не раздумывая, Адольфус привёл в действие свою силу воли. Женщина застыла и уставилась на него так, словно видела впервые. Адольфус улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ. Он снова опустил взгляд на стол и позволил ей освободиться. На сегодня достаточно. Связь установлена. Он воспользуется ей после, когда придёт время, возможно, не сегодня, но в другую ночь, если почувствует жажду. Кригер заметил, что её спутник, молодой аристократ, судя по его платью, смотрит на него, а затем на неё. Тот явно заметил их обмен взглядами, и, весьма вероятно, ревнует. Он склонился вперёд и что–то взволнованно прошептал на ухо женщине. Та покачала головой, словно что–то отрицая. Если бы Кригер пожелал, то мог бы услышать их разговор простой концентрацией на нём своих мыслей. Как и все Восставшие, он обладал фантастически острыми чувствами. «Скот всегда слишком предсказуем», — подумал Адольфус.
Он выбросил смертных из своих мыслей. Это к делу не относится. Что беспокоило Кригера, так это недостаток самоконтроля. Он не мог себе такого позволить. Не сейчас, когда столь близки к осуществлению все его планы, и то, над чем он кропотливо трудился, уже почти в пределах досягаемости. Сейчас ему требуется всё его здравомыслие. Требуется вся его хитрость и изворотливость. Нужно держать свои планы в секрете, пока у остальных Восставших или кого–нибудь ещё, кого это затронет, не останется времени, чтобы остановить его. Вместо этого он ударился в кровавый кутёж, насыщаясь и убивая без разбора, оставляя след, по которому специально обученный охотник может последовать с лёгкостью лесника, выслеживающего мамонта. Это просто не укладывалось у Кригера в голове. С ним такого не случалось с того момента, как все эти столетия назад его первая госпожа даровала ему кровавый поцелуй. Почему же это с ним происходит? И почему сейчас?
Кригер слышал, что подобные вещи случались ранее. Иногда Восставших посещает необычное безумие, проникающее в кровь и превращающее их в безумных кутил. Когда подобное происходит, те часто становятся объектами охоты, как для своих соплеменников, так и для скота. Никому из Восставших не нужно, чтобы скот пришёл в ярость. Адольфус знал, что, продолжай он в том же духе, лишь вопрос времени, когда за ним явится кто–нибудь из Совета, а этого нельзя допустить, пока талисман, по крайней мере, не окажется в его руках. Как только это произойдёт, и предмет подстроится под него, они могут посылать кого–угодно. Но до тех пор самое вредное для него — попасть под контроль, если только он не хочет закончить с колом в сердце и черепной коробкой, набитой ведьминым корнем, служа назиданием для остальных не поступать так, как Кригер.
От Кригера не укрылось, как и всё прочее происходящее в зале, что молодой любовник поднялся с места и подошёл к группе своих богато разодетых дружков, стоящих у бара. Он указывал рукой в направлении Адольфуса, и указывал агрессивно. «Ну не сейчас, молодой ты идиот, — подумал Кригер. — Мне это не нужно». Группа юнцов начала продвигаться к его столу, держа руки на рукоятях мечей.
В маленьких городках Адольфус наблюдал, как точно такой походкой к домам своих жертв приближается толпа линчевателей. Он смотрел, как юнцы приближаются к его столу, смутно надеясь, что те пройдут мимо, при этом сознавая, что вряд ли такое случится. Теперь он пожалел, что не захватил с собой Роча. Его здоровенный прислужник всегда неплохо отвлекал внимание в подобных ситуациях.
— Стало быть, ты тот, кто разглядывал Анну–Лизу, — послышался рядом голос с акцентом, свойственным классу богатых купцов Праага, но его тон был одновременно раздражённым, заносчивым и самонадеянным.
«Молодой ревнивец, — подумал Адольфус, — собирающийся совершить величайшую ошибку в своей короткой жизни». Кригер не отвечал, но внимательно изучал содержимое своего бокала. Резко взметнулась рука и опрокинула его бокал.
— Слышь, сударь, я к тебе обращаюсь. Не игнорируй меня.
Адольфус поднял взгляд и пристально вгляделся в говорившего. Пижонистый молодой дуралей, одетый по последней моде: длинный плащ, яркие панталоны, широкополая шляпа с пером. Узкое лицо, белые острые зубы и дикий яростный взгляд глаз. Оспины на его не лишённом привлекательности лице заретушировала косметика.
— Твои действия сделали это весьма сложным, сударь, — заметил Адольфус, глядя вверх.
Он почувствовал алкоголь в дыхании молодого мужчины. Пристально поглядев тому в глаза, Кригер попробовал установить контакт, но глубоко охваченный пьяным гневом ревности юнец уже был недосягаем. «Тем хуже для него, — решил Адольфус, чувствуя, как демон гнева зашевелился в его собственном небьющемся сердце. Он скользнул взглядом по дружкам юнца. «Все сделаны из того же теста, — подумалось ему, — молодые, пьяные, ошибочно полагающие, что могут сделать с находящимся тут незнакомцем всё что им вздумается и безнаказанно уйти. В обычных обстоятельствах, они, вероятнее всего, оказались бы правы. Однако тут имеют место необычные обстоятельства».
— Я хочу, чтобы ты сейчас поднялся, вышел и больше никогда не показывал свою уродливую рожу в этом заведении.
Адольфус пожал плечами. В нормальных обстоятельствах он, вероятно, сделал бы то, что потребовали эти грубияны. Сейчас ему не нужны неприятности, которых можно избежать. Но где–то на периферии его мыслей зашевелился затаившийся демон, тот, что заставил его осушить тех женщин. Он чувствовал растущее внутри раздражение, незначительное назойливое чувство, которое быстро раздулось, принуждая заупрямиться. Кто такие эти болваны, чтобы помыкать им? Всего лишь скот, насекомые, едва достойные его внимания. Кригер поглядел на них с отвращением, позволив тому проявиться на его лице. И увидел на их лицах гневную ответную реакцию.
— И как ты собираешься меня заставить, парень? — поинтересовался Адольфус. — С какой стати я должен слушать ребёнка, которому требуется полдюжины товарищей по играм, чтобы передать простое предупреждение? Так обычно поступают так называемые мужчины Праага? — А внутренний демон заставил его добавить: Разве удивительно, что Анна–Лиза предпочла настоящего мужчину безбородому мальчишке, вроде тебя?
Лицо юнца искривила ярость. Он сам себя загнал в ловушку и понимал это. Акцент Адольфуса выдавал в нём аристократа, пусть и из какого–то захолустья Империи. Просто наброситься на него толпой будет бесчестием. Единственно приемлемый вариант — вызвать Адольфуса наружу и драться на дуэли. Кригер заметил, что юнец начал глядеть на него, словно в первый раз, оценивая высоту, ширину плеч, потрясающую уверенность в себе, с которой Адольфус противостоял целой группе вооружённых людей. Однако даже опьянённые мозги юнца сохранили достаточно здравого смысла, чтобы тому явно не понравились выводы из того из увиденного. Адольфус гадал, как же тот собирается выкрутиться. Результат был предсказуем.
— Вытащите этот кусок мусора наружу и отделайте его до полусмерти, — произнёс юнец.
— Рогоносец, да ещё и трус, — усмехнулся Адольфус.
Он оглядел остальных. Кригер ещё частично сохранил здравый смысл и полагал, что следует хотя бы попытаться дать им возможность выбраться из того, что готово свершиться. Расправа над шестерыми сыновьями местных богатеев однозначно привлечёт к нему огромное и нежелательное внимание.
— Вы действительно собираетесь сражаться вместо этого труса в затеянной им ссоре? — спросил он.
Кригер заметил, что справедливость его слов дошла, по крайней мере, до двух из них. Тем явно не хотелось драться в подобной ситуации, не больше, чем ему самому. Они понимали, что в их действиях нет чести. Один или двое колебались. Адольфус поймал взгляд одного из них и начал подавлять своей волей. Юноша заколебался и произнёс:
— Полагаю, Курту следует вызвать этого человека наружу, если он столь жёстко настроен.
Курту такая идея явно не понравилась.
— Вы все струсили? Так вас напугал один жалкий иноземец?
И тут оказалось, что патриотизм кислевитов обладает не менее слабым воздействием, чем обращение Кригера к их храбрости. Он почувствовал, что юнцы снова колеблются.
— Вытащите его наружу и покажите, что происходит в Прааге с надменными иноземцами, которые не держат язык за зубами.
Адольфус снова посмотрел по сторонам. Он заметил сочувствующие взгляды, но на помощь никто не спешил. Эту группу юнцов тут явно хорошо знали и боялись. Похоже, не осталось иного выхода, кроме как биться. Как неудачно. Кригер лишь надеялся, что сможет сдержать свою жажду крови.
Настоящей же проблемой сейчас является проблема тактики. Как ему разобраться с этой компанией молодых хулиганов, не вызвав подозрений о своей подлинной сущности? Видимо, ему всё же следует просто уйти. Кригер встал со стула и навис над Куртом.
— Не утруждайтесь, я ухожу. Слишком уж для моего пищеварения силён тут запах трусливых свиней.
Адольфус выругался про себя. И что вот заставило его это сказать? Если бы он уверенным шагом попросту проследовал к двери, оставался шанс, что они дадут ему уйти. Теперь же вариантов не осталось. Кригер знал ответ на собственный вопрос. Глубоко в своём сердце он не желал оставлять в живых этих наглых скотов. Он не лучше их самих. Не та мысль, что способствует повышению его самоуважения, и Кригер знал, что заставит юнцов за это заплатить.
Курт протянул руку и схватил Адольфуса за плечо.
— Э, нет, не пойдёт. Так просто тебе от меня не уйти, дружок.
Адольфус пристально посмотрел на него сверху вниз, позволяя своему гневу отразиться во взгляде. Курт на мгновение спасовал, и Адольфус было решил, что тот даст ему уйти, однако грубиян с поросячьей рожей оказался слишком тупым и пьяным, чтобы довериться своим инстинктам. Он попытался преградить Адольфусу путь, когда тот легко избавился от его хватки.
— Вы сами на это напросились, — заметил Адольфус, выходя из дверей в ночь со следующими за ним молодыми дуралеями.
Он посмотрел по сторонам. Они находились на улице. Стражников не заметно. Как и свидетелей. Идиоты сделали всё за него. Пока ковыляли за ним, они надели на руки кастеты и достали небольшие тяжёлые дубинки. «Бывалые кабацкие драчуны, — подумал Кригер. — Но это им не поможет».
— А теперь ты получишь то, что заслужил, — произнёс Курт.
— Один из нас уж точно, — ответил Адольфус и улыбнулся, впервые показав все свои зубы. В тусклом свете юнцам потребовалось несколько секунд для осознания того, что они видят перед собой. И тут их лица побледнели. Курт начал вопить.
Адольфус продолжал улыбаться, зная, что убьёт их всех, и что всегда так и собирался поступить.