Попытки реформирования центральных органов государства и церкви

 

Мы далее, рассказывая о курсе царствования Федора, будем придерживаться реконструкции событий, созданной историками А.П. Богдановым, Н.Ф. Демидовой, Л.Е. Морозовой, А.А. Преображенским, т.к. их акцент на поиски «нового» (без отрицания «старого») лучше позволяет увидеть процесс европеизации.

Первым шагом в реформировании аппарата центральной государственной власти при Федоре Алексеевиче было создание Расправной Золотой палаты во главе с Н.И. Одоевским. Во многом она была предшественником петровского Сената. У палаты, как и у Сената, а до его появления в 1711 г. — у петровской «Консилии министров» было три функции:

1) она явилась высшим исполнительным органом после царя и замещала царя в моменты его частых болезней;

2) имела законотворческую функцию (к примеру, из 26 царских указов 1681 г. только 7 оформлены, как «царь приказал, а бояре приговорили», т.е. через Боярскую думу, а 19 — именными указами царя, идущими через палату Одоевского[765]);

3) играла роль высшего после царя судебного органа, через который рассматривались многие «важные дела», минуя Думу.

Вторым шагом царя Федора уже в реформе местной власти было максимальное усиление власти воевод на местах. Они не только окончательно заменили губных старост, учрежденных еще губной реформой Ивана IV и Избранной Рады, но и потеснили выборных начальников городского управления, чем вызвали недовольство посадского населения, которое Федор игнорировал. То же впоследствии сделал Петр I, передав власть на местах в руки назначаемых им губернаторов (первая областная реформа 1708–1710 гг.), а потом также назначаемых царем воевод в провинциях (вторая областная реформа 1719 г.). Причем, введя губернаторское правление, Петр вскоре был вынужден признать, что созданные им губернии слишком велики для эффективного управления, и вернулся, по сути, к той форме воеводского управления на местах, которую ввел в России во второй половине 1670-х гг. его старший брат.

Осенью 1681 г. команда Федора III замыслила грандиозный план перестройки государственно-церковного управления. По форме он был во многом заимствованием из польско-литовского опыта, но по сути являлся прямо противоположным духу польско-литовской государственности, ибо вел не к утверждению в России «шляхетской республики» (с выборным королем, «либертум-вето» у членов Сейма и правом шляхты на вооруженные «конфедерации»), а на усиление абсолютизма. Внешне напоминая западный абсолютизм, русское самодержавие времен Федора Алексеевича будет сохранять свою совершенно иную (вотчинную) социокультурную основу.

Разница между планами реформ Федора III и преобразованиями Петра I состояла в источниках заимствования формы государственных органов. Петру I оказались ближе не польские, а западноевропейские формы. Другое отличие состояло в том, что петровские реформы шли спонтанно, вызываемые нуждами Северной войны, были разбросаны во времени и не предполагали одновременного реформирования всей системы высших государственных и церковных органов. Н.И. Павленко заметил, что при всей стройности петровских преобразований в целом, они явно не имели изначально продуманного плана. При Федоре III, напротив, сначала разработали проект реформ, который (и это самое существенное отличие от Петра I) сумели реализовать лишь частично. В итоге Петру I пришлось завершать задуманные при Федоре начинания.

Федоровский проект предполагал одновременное реформирование церковной и административной власти в России. Авторами церковной части реформ, по предположению Т.Б. Соловьевой[766], являлись дьяк Илларион Иванов и боярин В.Ф. Одоевский. Целью реформы являлось ослабление власти патриарха как перед лицом высшей светской власти, так и по отношению к местному духовенству. После теократических претензий патриарха Никона и откровенно консервативной позиции духовенства в целом в отношении новых веяний, особенно в области заимствования европейского опыта, это была логичная государственная линия. Проект предполагал увеличение числа русских митрополий до 12, а архиепископств и епископств до 70. Сакральная символика чисел, которой увлекался царь, указывает на 12 апостолов Христа и 70 его учеников. При этом власть духовных иерархов строилась по принципу «вассал моего вассала не мой вассал»: патриарх не имел прямого выхода на низшие слои духовенства, ими руководили другие иерархи в зависимости от положения в церковной лестнице. При назначении на должности митрополитов и епископов более гибких и образованных духовных лиц, в частности выходцев из Левобережной Украины и православных районов Речи Посполитой, выехавших оттуда, подобно Симеону Полоцкому, а также их российских учеников, подобных Сильвестру Медведеву, открывалась возможность поворота церкови от защиты средневековых устоев в духе установок иосифлян XVI в. к развитию православной доктрины в рамках Нового времени. Осуществись подобное — и роль церкви в модернизации России была бы другой, как другим было бы и нравственное здоровье нации и власти в переломные эпохи русской истории.

Светская часть проекта, разработанная под руководством В.В. Голицына, имела три составляющих: «О судах», «О чести», «О наместничествах». Проект «О судах» предполагал разделение уже существовавшей Расправной Золотой палаты на «Судебную палату» и «Ответную (то есть исполнительную) палату». Как мы видим, зачатки современной политической мысли о пользе разделения судебной и исполнительной властей посещали умы русских реформаторов XVII столетия. К тому же проект делал ненужной Боярскую думу, превращая ее в архаический памятник придворной традиции, лишенный реальной власти.

Проект «О чести» являлся своеобразным предшественником «Табели о рангах» 1722 г. Он выстраивал новую иерархию чинов из 35 индивидуальных и групповых степеней, носители которых могли претендовать на более чем 80 важнейших государственных должностей. Старый принцип местничества заменялся личными заслугами служилого лица перед государством и выслугой лет. Проект предполагал резкое повышение статуса тех рангов, в которых находились ближайшие сподвижники Федора III, а именно «оружейничего» (И.М. Языков) и «постельничего» (А.Т. Лихачев). Для боярина В.В. Голицына предполагалось ввести новое звание «дворового воеводы», аналог чину «фельдмаршала», а возможно и «генералиссимуса» при Петре I. Вначале предполагали, что новые названия для 35 степеней возьмут из польско-литовской традиции, но потом, боясь обвинений в «латинстве», решили черпать названия из табели чинов византийского двора: «провестиарий» (постельничий, аналог «обер-камергера» двора Петровской табели), «спетер» (кравчий) и т.д.

Проект «О наместничестве» предполагал разделить Россию на 12 наместничеств. М.Я. Волков[767] видит в нем зародыш учреждений губернского типа XVIII в.

До обсуждения проекта церковно-административной реформы в Боярской думе Федор Алексеевич направил его на благословение патриарху. И не получил одобрения. Патриарх Иоаким высказал недовольство, особенно наместничествами, видя в них условие для сепаратизма и подрыва единоначалия в России. На деле это означало не столько критику светской части реформы, сколько неприятие роста влияния «церковных наместников» — митрополитов и епископов, которым предполагалось передать в непосредственное управление церковные дела на местах. Давление на царя в том же духе оказал срочно созванный Иоакимом в ноябре 1681 г. Освященный собор. При этом патриарх в духе иосифлянской традиции давал понять, что, если царь пойдет на уступки в области церковной реформы, он не выступит против светской части готовящихся преобразований.

Федор пошел на уступки. Новая редакция проекта свела реформу церкви к незначительному увеличению числа митрополий и епископств без изменения патриаршего единоначалия. Остался неизменным и курс на жестокое подавление старообрядцев. Все это означало, что к стратегически необходимой для развития русской культурной и духовной жизни церковной реформе придется возвращаться в будущем. Имелся лишь незначительный тактический выигрыш: при обсуждении в Боярской думе светской части проекта патриарх ни разу не выступил против.

А дискуссии в Думе приобрели столь резкий тон, что иногда доходило, как отмечал летописец, до «междоусобия». Встретив оппозицию в аристократической Думе, царь решил опереться на некое возрождение форм, присущих Земской монархии. Он предложил Думе компромисс, решив передать проект на доработку комиссий с участием выборных от различных сословий депутатов. Но не от всех сословий, кроме крепостных, как было во времена расцвета Земских соборов времен Михаила Романова, а тех сословий, которых напрямую касались вопросы реформы. Впрочем, известный специалист по истории русских Земских соборов Л.В. Черепнин считал, как ныне П.В. Седов, комиссии начала 1680-х гг. последними полнокровными Земскими соборами XVII столетия[768]. (Большинство ученых называет последним Земским собором полного представительства и полномочий Собор 1653 г., решавший вопрос о принятии Украины под руку Москвы и начале войны с Речью Посполитой.)

В перипетиях обсуждения проекта царь Федор III выступил куда большим «европейским сувереном», чем Петр I. Французский король Людовик XIV заявлял: «Государство — это я!». Но на деле его роль состояла в постоянной координации интересов старого дворянства и новой буржуазии. Править в Западной Европе, далеко оторвавшись от расклада общественных сил, было невозможно. Петр I, как известно, шел напролом, открыто игнорируя мнение общества по многим вопросам, особенно в выборе форм, методов и темпа преобразований. Отчего получились они весьма противоречивыми с точки зрения стратегии развития русского общества, зато усилили самодержавие, проведя «закрепощение всех сословий», и принесли России статус великой европейской державы за счет итогов выигранной Северной войны. Федор III демонстрировал желание учитывать и мнение окружающей его политической элиты (в значительной степени консервативной, как показал опыт обсуждения проекта церковно-административной реформы), и мнение более широких общественных кругов, о чем говорит вроде бы нелогичное, с точки зрения курса на становление абсолютизма в России, обращение Федора к традиции Земских соборов. Однако именно последнее помогло продавить отмену местничества, причем методами куда менее болезненными, чем те, к которым будет тяготеть Петр I.

Осенью 1681 г. было учреждено две комиссии. Первая решала судьбу военных чинов и военной службы. Председательствовал здесь глава приказа Ратных дел В.В. Голицын, но активную роль играли также боярин В.Д. Долгоруков, окольничий Д.А. Барятинский, думный дьяк В.И. Змеев, думный дьяк Разрядного приказа В.Г. Семенов. Вносили свои мнения выборные от служилых людей. Итогом оказалось «Соборное деяние» от 12 января 1682 г. Его положения публично зачел на Кремлевской площади В.В. Голицын, после чего состоялся символический акт сожжения местнических книг. Так в России был отменен обычай, часто стоявший камнем преткновения для назначения на высшие должности деятельных талантливых людей. Местничество давно устарело, отчего Михаил и особенно Алексей Михайлович его явно игнорировали, но при этом не секрет, что наибольшее число местнических «разборок» пришлось именно на царствование Михаила Романова. Отмена местничества стала самой большой государственной реформой, произведенной Федором III.

Вторая комиссия занялась налоговой реформой, что говорит о том, что налоговая реформа 1679 г. (переход к подворному обложению) не удовлетворила царя. К деятельности второй комиссии были привлечены выборные от посадов (по два человека от города), приказные люди Поместного приказа, где набралось множество спорных дел о земельных владениях. Работу комиссии прервала смерть царя. Далее она не возобновлялась, а выборных распустили по домам.

С курсом царя Федора Алексеевича связано и выдвижение царевича Петра в качестве возможного наследника русского престола, а следовательно и формирование придворной «партии Петра», известной больше под условным названием «партии Нарышкиных». В июне 1681 г. трагически завершился первый счастливый брак Федора. 11 июня при родах умерла его жена А.С. Грушецкая, а вскоре вслед за ней последовал и царский сын младенец Илья. Вопрос о наследнике постоянно болеющего царя Федора остался открытым. И.М. Языков и А.Т. Лихачев склонили царя к скорому новому браку. Но выбор ими новой царской невесты говорит о том, что планировался и запасной вариант. Новая царица 14-летняя Марфа Матвеевна Апраксина была крестницей опального Артамона Сергеевича Матвеева, воспитателя Натальи Кирилловны Нарышкиной. Матвеев, как известно, выступил сторонником Петра как наследника еще в последний год жизни Алексея Михайловича. Разрешение царице Наталье Кирилловне в 1681 г. вернуться в кремлевский дворец, как и смягчение ссылки А.С. Матвеева, перевод его поближе к Москве, - все это свидетельствовало о сближении Федора с «партией Нарышкиных».

К самому Петру Федор III всегда относился с искренней любовью, веселил мальчика фейерверками и пушечной стрельбой в подмосковных царских резиденциях, и, возможно, именно эти детские воспоминания определили дальнейшую привязанность Петра к подобным забавам. С государственной точки зрения живой, любознательный сводный брат царя Федора, отличавшийся к тому же завидным здоровьем, куда лучше подходил на роль наследника, чем косноязычный, подслеповатый, заторможенный и постоянно хворый родной брат Федора III — царевич Иван Алексеевич. В «партию Петра» явно входил и патриарх Иоаким. На близость фаворитов Федора — Алексея Тимофеевича Лихачева и его брата Михаила к «Нарышкиным» указывает еще и то, что они оказались в кругу высших управленцев в период начального кратковременного «одиночного» царствования Петра I в апреле-мае 1682 г. То же можно сказать и о И.М. Языкове, с которым восставшие стрельцы расправились так же, как с А.С. Матвеевым. После Хованщины А.Т. Лихачев оказался в ссылке в Калязином монастыре. В 1685 г. он был вызван оттуда, но вновь его карьера пошла в гору только после переворота 1689 г. в пользу «младшего царя» Петра Алексеевича. В 1700 г. мы застаем А.Т. Лихачева на посту главы приказа Рудных дел. Его брат М.Т. Лихачев был в 1690 г. произведен в окольничие, в 1692 г. возглавлял Серебряную, Золотую и Оружейную палаты, с 1698 г. служил в Казенном приказе. Очевидно, что провозглашение 10-летнего Петра царем сразу же после смерти Федора Алексеевича было актом, подготовленным А.Т. Лихачевым, И.М. Языковым в содружестве с «партией Нарышкиных», патриархом и отчасти самим царем Федором. Хотя точки в этом деле Федор III не поставил. По официальной версии, он так и не произнес имя наследника и не благословил его, как сделали в свое время умирающие цари Михаил и Алексей. Но, с другой стороны, мы знаем, что в последние дни жизни Федора при нем неотлучно находилась сестра Софья, которая полностью отгородила его от контактов с другими людьми. Имя ее «протеже» — брата Ивана Федор III также не назвал.

Что касается еще одного видного сподвижника царя Федора Алексеевича — В.В. Голицына, то в кризисные для русского престола апрельские дни 1682 г. он сделал иной выбор: стал сторонником «партии Ивана», а точнее, сподвижником царевны Софьи Алексеевны. Эта царевна решилась на невиданный для царских дочерей прежде поступок: обнаружила желание участвовать в управлении государством. С необычной царевной Голицына связывали узы личной приязни, многие современники (иностранцы и русские) говорили о любовной связи князя и Софьи. Еще при жизни Федора в деле выбора его второй жены царевна Софья и В.В. Голицын предлагали кандидатуру вовсе не из круга А.С. Матвеева. Они стояли за Прасковью Салтыкову, которая в будущем станет супругой «старшего царя» Ивана V.

 

Регентство Софьи

 

В отношении регентства царевны Софьи (1682–1689) в исторической литературе присутствуют три точки зрения: для одних это период кардинальных реформ, для других — органичное продолжение курса предшественников, для третьих — время отката к «старомосковской старине». Последнюю точку зрения высказывают как почитатели славянофильского и почвеннического взглядов на отечественную историю, так и ярые сторонники преобразований Петра. Для первых время Софьи – позитив, для вторых — символ застоя и невежества. Надо сразу оговориться, что оценка 1682–1689 гг. как «старомосковского периода» является устаревшей. Главный недостаток этой точки зрения состоит в том, что она базируется не на исследовании документов эпохи, а на идеологической позиции авторов в отношении преобразований Петра I. Для безоговорочных апологетов Петра I, яркий пример которых олицетворяют взгляды Н. Устрялова, Софья, являясь конкурентом Петра, априори воспринималась противником реформ и европеизации России, а следовательно была однозначно отрицательным историческим персонажем. «Славянофильствующие» авторы, в частности Б. Костин, автор книги «Царевна Софья», создает художественный, преимущественно вымышленный образ царевны — защитницы самобытной Святой Руси, в противовес ужасу петровских «европеизаторств».

Исследователи середины XIX — начала XXI вв., имевшие предметом анализа источники конца XVII в., решительно отвергли приведенный выше подход. Даже не углубляясь в документы, нетрудно понять, что женщина-правительница, не мать и не вдова государя, в русской истории явление новое, отвергавшее традицию, особенно на фоне присущей первым Романовым привычки — отсылать царских дочерей в монастырь. Невозможно доказать и преданность «старомосковской тишине» В.В. Голицына, главного сподвижника царевны, известного сторонника европейского влияния, разработчика реформы по отмене местничества.

Для современной историографии вопрос о регентстве Софьи сводится к дилемме: было ли это время подготовки кардинальных реформ или прямое продолжение курса прежних Романовых на постепенные преобразования при постоянном росте западного влияния. Яркими защитниками первой точки зрения являются зарубежные историки З. Шаховской и О’Брайн. Мы склонны разделить точку зрения профессора Лондонского университета Линдси Хьюз. Ее монография, посвященная царевне Софьи, была написана на основе обширного корпуса источников. Исследовательница рассмотрела разные аспекты жизни и деятельности Софьи: от вопросов воспитания царевны и круга ее общения — до курса государственной внутренней и внешней политики, взаимоотношений светской и церковной властей, направления развития русской культуры в 1682–1689 гг. На английском языке книга Л. Хьюз вышла в 1990 г., ее русский перевод под названием «Царевна Софья. 1657–1704» появился в Санкт-Петербурге в 2001 г. Л. Хьюз обосновала точку зрения, давно высказанную в отечественной историографии: правление Софьи стоит рассматривать в контексте общего курса первых Романовых. Для решительных реформ, идея которых была не чужда В.В. Голицыну, не доставало ни времени, ни легитимности правительства Софьи. Регентство само по себе указывало на временное обладание Софьей властью, особенно на фоне неотвратимого взросления «младшего царя Петра», не нуждающегося в будущем в опеке родственников.

Изучение государственных актов 1682–1689 гг. и других источников привело Л. Хьюз к выводу, что внутренняя политика Софьи затрагивала те же аспекты, что и политика царей Алексея и Федора III. Софья и Голицын стремились продолжить постепенное создание регулярной армии в России путем постепенной замены формирований старого строя (дворянской сотенной службы, стрельцов и пр.) регулярными полками европейского строя. В русле этой военной реформы предпринимались меры по техническому перевооружению армии, развитию отечественной промышленности и торговли. Софья стремилась и к поддержанию «служилой системы, системы налогообложения и тесно связанной с ними системы землевладения и крепостного права», а также ее курс предполагал восстановление после бурных событий стрелецкого выступления мая 1682 г. «правопорядка в отношении безопасности государства и церкви».

Мы кратко остановимся на регламентации судебной практики регентства, в которой есть явный признак европейского влияния и стремления к робкой модернизации. Мы будем опираться на исследование данного вопроса у Л. Хьюз[769].

Соборное Уложение часто требовало крайне жестоких наказаний не только за серьезные преступления, но и за незначительные, с точки зрения современного человека, проступки. Так, Уложение 1649 г. впервые выделяло в особый вид преступлений политические дела («Государево слово и дело»). К ним относились все поступки, несущие угрозу государственной власти: от бунта «скопом», заговора, «поносных слов» в адрес царя, правительства и членов царской семьи — до простых описок в царском титуле. За всё полагалась смертная казнь, варьировалась лишь степень мук виновного. В марте 1683 г. был выпущен указ, по которому незначительные политические преступления (описки, досужая болтовня о царской фамилии и даже «непристойные слова», если они были сказаны впервые, «спьяну» или «с простоты», т.е. по незнанию и без умыслу) наказывались не смертью, а поркой кнутом и отсылкой в разные окраинные города.

Наблюдалось смягчение и некоторых норм уголовного права. За разбой без убийства и поджога вместо смертной казни указ от 28 ноября 1682 г. приказывал бить кнутом, отсекать левое ухо и два меньших пальца левой руки да ссылать в Сибирь. Последовавший вскоре в марте 1683 г. указ отменил членовредительство, мешавшее нормальной трудовой деятельности преступника: велено было «резать только уши, а не пальцы». Уложение 1649 г. за повторное воровство требовало смертную казнь, указы времен Софьи заменяли ее «торговой казнью», т.е. битьем кнутом и ссылкой в Сибирь. Были изданы указы, отменявшие 14-ю статью 22-й главы Уложения о закапывании живьем женщин-мужеубийц. Им теперь полагалось «отсечение головы». Однако, судя по повторным указам на данный счет в петровскую эпоху, как и зафиксированным в мемуарах современников случаям «окапывания» жен-мужеубийц вплоть до 1740-х гг., древний судебный обычай брал свое.

Были приняты указы, направленные на поддержание нравственности, служебного долга и вообще, так сказать, «цивилизованных» форм поведения. Так, за игру в зернь, бражничество и растрату казенных денег июньский указ 1684 г. ужесточил наказание: вместо кнута полагались батоги. Указ декабря 1682 г. запрещал проводить торги и ярмарки в воскресные дни, а указ августа 1684 г. запретил торговлю в монастырях в ходе крестных ходов, т.к. торговый шум и крики мешают «божественному пению», а кроме того торги создают тесноту «в проходе и проезде». В марте 1686 г. запрещалась бесконтрольная и самовольная пальба из оружия частным лицам. С января 1683 г. велели пресекать превышение полномочий караульными стрельцами и солдатами. Внутри Москвы запрещено было пользоваться бичами и вожжами, которыми возницы, судя по многочисленным челобитным горожан, расчищали себе путь и «побивали людей».

Довольно часто в судебных делах применялся обычай смягчения приговоров по случаю какого-либо события, связанного с царями или памятью их предков. К примеру, в августе 1682 г. жителей Новгорода, Твери, Пскова и нескольких других городов, которых следовало судить за неуплату недоимок, амнистировали по случаю поминовения царей Алексея Михайловича и его сына Федора. Была прощена немалая сумма — 157 062 рубля. Примером частного смягчения наказания может служить дело работного человека Степана Колосова, который случайно в драке убил крестьянина. 29 июня 1684 г. по случаю именин «младшего царя» Петра Алексеевича смертная казнь была заменена штрафом в 50 рублей, которые преступник должен был постепенно выплатить вдове и детям покойного.

Правительство Софьи пыталось навести порядок в самом процессе судопроизводства. Указы 1682–1689 гг. ограничивали время судопроизводства и разграничивали юрисдикцию многочисленных государственных учреждений. Это были меры, направленные на борьбу с волокитой, за которую указ ноября 1685 г. налагал различные виды наказаний. С августа 1687 г. дела о воровстве и разбое вели только Сыскной и Земский приказы.

Однако планы В.В. Голицына, разрабатываемые еще при Федоре Алексеевиче, о разделении функций гражданских и военных чинов и создании по типу польского апелляционного суда особой коллегии из 12 человек, которая будет рассматривать судебные дела, прежде решаемые Боярской думой, так и остались не реализованными.

В целом реформа судопроизводства была не завершена, а предпринятые меры лишь слегка смягчили средневековые суровости и неопределенность судебного процесса, не затронув никоим образом практику применения пытки как главного метода следствия, что, впрочем, практиковалось и в судебной практике большинства тогдашних европейских стран.