Европеизация костюма, европейская символика

Западные авторы XVII в. описывали русскую одежду как весьма непохожую на западноевропейский костюм. Русским людям западное платье виделось странным. Правда, уже великий князь Василий III, чтобы угодить своей возлюбленной Елене Глинской, решился одеваться на польско-литовский манер. Будучи ребенком, облекался с разрешения боярина-воспитателя в европейский камзольчик сын Михаила Романова царевич Алексей. Не прочь примерить дома европейскую одежду были и многие вельможи, поклонники европейского влияния. Правда, под нажимом патриарха царь Алексей Михайлович в 1675 г. вынужден был издать указ[1030], повелевающий стольникам, стряпчим, жильцам и московским дворянам «платья, кафтанов и шапок с иноземных образцов» не носить, «немецких и иных извычеев» не перенимать, «волос у себя на голове не постригать». Однако само появление этого указа свидетельствовало о широком распространении западной моды в придворном круге. А вскоре первым из русских монархов, как подчеркнул Д.И. Иловайский, царь Фёдор Алексеевич приступил к массовой европеизации платья своих подданных. В октябре 1681 г. он издал указ, призывающий служилых людей, включая стрельцов, вместо длинных старорусских одежд носить короткие кафтаны. Правда, в вопросе моды царь Фёдор III не был сторонником прямого западноевропейского костюма, каким впоследствии оказался его брат и крестник Петр I. Фёдору (как и Василию III) нравилась польско-литовская одежда. Придворным и служилым людям приказывалось надевать впредь короткие ферезеи и кафтаны польского образца. Одежду немецкого и французского покроя россиянам тем же указам носить запрещалось, что говорит о том, что некоторые русские не только хорошо знали, как она выглядит, но и готовы были ее носить. Реформа одежды произвела на умы россиян значительное впечатление. Неизвестный автор текстов, помещённых на щитах по бокам посмертной парсуны Фёдора, среди прочих достижений его царствования отметил, что царь старые «…убыточные народу одежды переменил»[1031].

После смерти царя Фёдора Алексеевича строгость за ношением нового костюма была ослаблена. Подданные сами выбирали платье. Многие вернулись к русскому платью, а «канцлер» России, глава Посольского приказа, а заодно и правительства России при Софье — князь Василий Василевич Голицын при дворе щеголял в польском костюме, а своих западноевропейских гостей встречал дома в немецком платье. При Фёдоре и в регентство Софьи многие вельможи стали стричь волосы на европейский манер и брить бороды.

Ещё одним явным заимствованием с Запада стало появление во второй половине XVII в. в круге русской аристократии моды на «родовые гербы», которых, как известно, у русских дворян ранее никогда не было. Спровоцировать это могло знакомство с гербами западных дипломатов и знатных западноевропейцев на русской службе, а также наличие гербов, служащих внешним подтверждением знатности родов, у польско-литовской, западно- и южнорусской православной шляхты и даже у малороссийской казачьей старшины. Один из самых уважаемых московских служилых «немцев» Патрик Гордон всегда одевал своих слуг в цвета своего шотландского клана, на гербе которого красовались 3 золотые кабаньи головы на лазоревом поле. Гордон оставил в своём «Дневнике» описание вполне европейского «фамильного герба» Шереметевых: «два льва, держащих корону, и сверху вместо нашлемника три креста»[1032].

8.9. Медицинское дело [1033]

На Руси XV–XVI вв. профессиональная медицинская помощь и аптекарские услуги были доступны только царской семье и узкому кругу придворных, пользующихся услугами западноевропейских врачей и аптекарей по прямому дозволению государя. Прочие больные довольствовались молитвой и советом знахарей да средствами зелейного торгового ряда, где продавали лекарственные травы и различного рода «фетиши», которым приписывались защитные свойства. Баня и водка служили дополнением к этому арсеналу лечебных средств.

В XVII в. русских монархов по-прежнему окружают квалифицированные западноевропейские врачи. До нас дошли «истории болезни» царственных пациентов. Их начали вести три врача, приставленных к Михаилу Романову, — Граман, Крамер и Белау. В XVII в. на московскую службу брали только обладателей дипломов западноевропейских университетов, многие из которых носили звания докторов[1034].

В книге Адама Олеария дается характеристика одного из лейб-медиков — Гартмана Грамана. «Этот последний очень осведомлен в герметическом врачевании и в лечении болезней всегда имел большое счастье, — более иных; потому не только у его царского величества он в большой милости, но и бояре, князья и вельможи очень любят его, уважают и приносят ему подарки. Он получает правильное денежное жалованье в 62 рубля или 124 талера и, кроме того, еще ежегодно по 300 рублей, что составляет в общем 2 088 талеров, помимо хлеба в зерне и в печеном виде, солоду, меду и других вещей для домашнего хозяйства. Когда нужно отворять жилу или давать лекарство, доктору дается еще особая награда в 100 талеров наличными деньгами, а также кусок атласу или дамаста, сорок соболей и т.п. От бояр, князей и других вельмож редко получают за лечение деньги, но лишь соболей, куски копченого сала, водку или другую провизию… (Доктора) ежедневно должны являться ко двору и бить челом вельможам, в особенности же своему начальнику — инспектору царской аптеки, которая содержится весьма великолепно»[1035].

Стоит заметить, что смерть 46-летнего Михаила Романова, человека совсем нестарого, во многом объяснялась игнорированием рекомендаций врачей. С годами и его сын — царь Алексей Тишайший стал отказываться принимать западные лекарства. Как сообщал хронист голландского посольства Балтазар Койэт, простудившись в январе 1649 г., Алексей Михайлович игнорировал советы лейб-медиков, лечил себя сам ледяным квасом, подаваемым в стакане бивня наврала, материала якобы отводящего порчу и отраву, а также требовал, чтобы ему на живот клали колотый лед[1036]. Понятно, что при таком врачевании простая простуда быстро дополнилась тяжелыми осложнениями, которые и свели царя в могилу 29 января 1676 г.

Европейские лекарства ко двору поставляла Царская аптека, созданная еще английским фармацевтом Джеймсом Френчем при Иване Грозном. В XVII в. это заведение процветает. Помещение Царской аптеки, оборудование, склянки для лекарств были оформлены с царской роскошью. Один западный современник оставил следующий отзыв о Царской аптеке XVII в.: «Могу сказать поистине, что я нигде не видел такой превосходной аптеки: фляжки, графины были из хрусталя шлифованного и крышки в оных и края выложены красиво позолотой». Петер Койэт, владелец первой в России стекольной мануфактуры, поставил в 1670 г. Аптекарскому приказу большой набор стеклянных изделий[1037]. Штат Царской аптеки состоял из специалистов, выписанных из Западной Европы. Они с раннего утра трудились в аптеке. За пропущенный день аптекари наказывались вычетом из их жалованья двухмесячного оклада. Одним из опытнейших аптекарей был британец Роберт Склэйтер (Роман Афанасьевич Шлатор русских источников). Он начал службу в Царской аптеке в 1670-е гг. и продолжал ее в начале XVIII в.

Часть лекарств, находящихся в Царской аптеке, поступала в нее из Европы, другие изготавливались на месте как из западноевропейского «сырья», так и из лечебных трав, собранных в России. Дикорастущие травы собирали специальные «травники» (они же «помясы»). Учитывая, что лечебные растения надо собирать в определенное время года, центральная власть предписывала воеводам на местах помогать «травникам», выделять им в помощь крестьянских детей. Кроме того, в XVII в. уже существовала практика выращивания лекарственных растений на специальных аптекарских огородах. Лучшим аптекарским огородом слыл «царев огород» в дворцовом селе Измайловское под Москвой. Аптекарские огороды имели установленный штат работников: садовников с учениками (и те и другие, как правило, были западноевропейцами), сторожа, истопника и нескольких подсобных рабочих.

Надзор и руководство деятельностью Царской аптеки и аптекарских огородов осуществлял Аптекарский приказ. Предыстория этого учреждения уходит в XVI столетие[1038]. Есть предположение, что Аптекарская палата была открыта в 1520, в 1620 г. она была преобразована в Аптекарский приказ[1039]. Во главе Аптекарского приказа стоял русский боярин («судья»), безусловно, обладавший определенными медицинскими знаниями. В его обязанности, в частности, входило знакомиться с рекомендациями и прочими документами, которые предоставляли прибывающие из-за границы врачи и аптекари, а также аттестовать принимаемых на русскую службу врачей. Глава Посольского и Аптекарского приказов А.С. Матвеев выписывал из Европы медицинские книги и сам интересовался лекарствами. Правда, подобные увлечения многочисленные недоброжелатели царского фаворита трактовали в тёмном свете. Царевич Фёдор Алексеевич, зная тайное желание Матвеева видеть наследником престола не его, а Петра, отказывался что-либо выписывать из Аптекарского приказа Матвеева, несмотря на свои частые хвори. Когда же Фёдор стал царем, Аптекарский приказ возглавил «его человек». Сразу же созвали консилиум врачей и аптекарей, и Фёдор стал получать профессиональную помощь.

Карьера и сама жизнь судьи Аптекарского приказа зависела от качества лекарств, приготовленных для царя. Судья сам пробовал лекарства прежде, чем дать их государю. На должность судьи Аптекарского приказа попадали только лица, особо приближенные к монарху. (И.Б. Черкасский — при Михаиле; поочередно Ф.И. Шереметев, И.М. Милославский, А.С. Матвеев — при Алексее Михайловиче; Н.И. Одоевский — при Фёдоре Алексеевиче; А.А. Виниус при царевне Софье.)

Штат Аптекарского приказа включал разных специалистов. На 1645 г. в нём значились: доктора, лекари, аптекари, окулист, алхимики, часовых дел мастер и переводчик[1040]. Царь Алексей Михайлович ценил европейских медиков выше, чем европейских офицеров. Так, «нововыезжий лекарь» Юрий Мак получил в подарок «за выход» 15 марта 1652 г. 40 соболей (на 20 рублей), 8 аршин камки и 4 аршина английского сукна. А шотландский майор Яков Шот 16 марта 1652 г. был пожалован «за выход» только камкой[1041].

В XVII столетии произошли видимые изменения в отношении русской социальной элиты к западной медицине. «…Знатные господа, — сообщал голштинец Адам Олеарий о 1630-40-х гг., — теперь иногда обращаются к совету немецких докторов и к настоящим лекарствам»[1042]. В 60–80-е годы XVIII в. это «иногда» явно сменилось на «часто»: Аптекарский приказ был заполнен прошениями дворян позволить им приобрести в Царской аптеке лекарства. Одним из востребованных товаров, отпускаемых аптекой публике, было мыло, которое покупали за границей, а также некое моющее вещество из настоев душистых трав, которое изготовлялось в самом Аптекарском приказе[1043]. Кстати, о мыле. Для царского обихода, помимо импортного мыла, постоянно приобретали «Костромское мыло»[1044].

Чтобы не перегружать Царскую аптеку сторонними заказами, в 1672 г. царь «приказал, а бояре приговорили» открыть вторую государственную аптеку, именовавшуюся в дальнейшем «Новой». Лечебные травы для Новой аптеки присылались даже из Сибири. Также было организовано их выращивание на специальном аптекарском огороде в Измайловском. Здесь же находилось, по сообщению курляндца Якоба Рейтенфельса, «изящное здание для приготовления лекарств»[1045]. В Новой аптеке покупать лекарства могли «всяких чинов люди».

Шведский дипломат Иоганн Филипп Кильбургер, посетивший Москву в 1674 г., рассказывает о персонале Новой аптеки. В его приезд здесь трудились «провизорами Христиан Эйлер, Иоганн Гутменш и Роберт Бентон и сверх того два англичанина и несколько работников, иностранных и русских»[1046]. Сообщение Кильбургера - одно из первых, где упоминаются русские по происхождению «аптекари». Интересно, что «при сей аптеке находится большой кабак, который, по словам доктора Розенберга, — сообщает Кильбургер, — вместе с аптекой принес казне в год чистого дохода до 28 тысяч рублей. Но аптека эта год от года приходит в упадок, хотя снабжена хорошими лекарствами. Все лекарства отпускаются за печатью и чрезвычайно дороги…»[1047]. Фразу про «упадок» аптеки надо, очевидно, читать: в сравнение с кабаком. Спрос людей разных чинов на лекарства явно рос, и в 1699 г., уже при Петре I, позволили открыть сразу 8 частных аптек, в которых по-прежнему в большинстве своем трудились «немцы».

Кильбургер привел также имена врачей, которых он лично застал в Москве в 1674 г. — «доктор Розенберг-старший, доктор Блуменпрост, доктор Граман, доктор Даниил Ефлевич и доктор Розенберг-младший; хирург, родом из Силезии и довольно разбогатевший в Москве, зовется Сигизмунд Зоммер и состоит на службе царя, как и все вышесказанные»[1048].

Иностранные врачи и аптекари имели в России определенные профессиональные трудности. «Хотя они и любят и ценят врачей, — писал опять-таки Адам Олеарий, — но тем не менее не желают допустить, чтобы применялись и обсуждались такие общеупотребительные в Германии и других местах средства для лучшего изучения врачевания, как анатомирование человеческих трупов и скелеты; ко всему этому русские относятся с величайшим отвращением»[1049].

«Из медицинских документов того периода наибольший интерес представляют докторские «сказки», которые отражали уровень медицинских знаний в Россиив XVII веке. В «сказках» есть сведения обосвидетельствовании больных и раненых, способах лечения болезней, описывался характер ранений, методы лечения ран, давался перечень применявшихся для лечения трав, минеральных средств. По данным «сказок» можно судить об известных в XVII веке болезнях: ангина, рожа, опухоли, «падучая», «сухотка» (туберкулез), водянка, «каменная», «лихорадочная», «чечуйная» (геморрой), «весница».

Затрудняясь с постановкой диагноза, врачи указывали лишьсимтомы болезней («распух», «ноги опухли», «лом в ногах», «в голове лом» и др.) Об уровне постановки диагноза свидетельствуют многие примеры из врачебной практики, имеются записи с постановкой зубоврачебных диагнозов: “Гришка Афанасьев ранен саблею, отрублен нос и верхние губы и зубы передние... рана тяжела. Ивашка Андронов ранен в голову: пушечным ядром переломило висок левой в трех местах. Раны тяжелы. Алешка Федотов ранен: опалило лицо из пушки и нос сшибло”[1050]. В некоторых «сказках» даются прогнозы заболевания, не всегда оптимистичные: «…а лечить его не мочно, потому что болезнь у него застарела». В этих документах есть заключение о том, годен ли человек к несению службы»[1051].

Русское простонародье и в XVII в. не пользовалось услугами врачей. При этом многие иностранные наблюдатели, включая и Адама Олеария, отмечали хорошее здоровье и выносливость русского народа. «В Нарве, — вспоминал Олеарий, — я с удивлением видел, как русские и финские мальчики лет 8, 9 или 10, в тонких простых холщовых кафтанах, босоногие, точно гуси, с полчаса ходили и стояли на снегу, как будто не замечая нестерпимого мороза. В России вообще народ здоровый и долговечный. Недомогает он редко, и если приходится кому слечь в постель, то среди простого народа лучшими лекарствами, даже в случае лихорадки с жаром, являются водка и чеснок»[1052].

В отличие от простых русских людей жители Немецкой слободы пользовались врачебной помощью. «Дневник» Патрика Гордона содержит частые упоминания о лекарствах и врачах. К иностранным врачам Гордон обращался и в Киеве, где служил в течение 7 лет (1678–1685). Иностранные доктора сопровождали русское войско в походах. В Москве в 1689 г. генерал обращался к доктору Грегорио Карбонарии, который прибыл в Россию в 1688 г. из Священной Римской империи. В 1700 г. он будет сопровождать русские войска под Нарву и попадет в плен. Ну а в ноябре 1689 г. он лечил дочь Гордона, которая быстро поправилась[1053].

К XVII в. относятся попытки создание в России аналогов настоящих больниц. Ещё в 1551 г. Стоглавый собор постановил описывать по городам прокаженных, больных и престарелых, лишенных опеки, и пристаивать их в богадельни при монастырях. Богадельни появились на Руси ещё в XIV в. в соответствии с уставными монастырскими положениями, заимствованными из практики византийских монастырей. После пожара в Москве в 1611 г. богаделня-госпиталь действовала на территории Троице-Сергиева монастыря. Временный госпиталь открылся в Смоленске в 1656 г. Он действовал в течение всей Русско-Польской войны за Украину. Аналогичный госпиталь открыли в Переяславле Рязанском в 1678 г. в ходе Русско-Турецкой войны. Смоленский и Рязанский госпитали были государственными учреждениями и существовали за счет казны. Монастырская двухэтажная больница-богадельня открылась вновь при Троице-Сергиевой обители в 1653 г. К концу XVII в. Троице-Сергиев монастырь, к примеру, имел 1132 богодельных «приюта» в 23 уездах и 470 помещений по городам. Знаменитый своей благотворительностью «западник» Фёдор Ртищев на собственные средства открыл лечебницу на две палаты в 1656 г.

Царь Фёдор Алексеевич приказал провести ревизию всех богаделен по стране. В столице «настоящими пациентами» богаделен насчитали 412 человек. В 1682 г. Фёдор III приказал открыть в Москве два госпиталя «по еуропейским обычаям» при Знаменском монастыре и на Гранатном дворе. Медики, находящиеся в ведении Аптекарского приказа, должны были сотрудничать с этими госпиталями.

С 1653 г. среди медиков «низшего звена» находились и русские люди. В 1653 г. при Стрелецком приказе стала действовать школа костоправов, а с 1654 г. и лекарская школа при Аптекарском приказе. Лекарей учили 2,5-7 лет. Один из русских студентов, Петр Посников, сумел закончить Падуанский университет и вернулся в Москву со степенью доктора медицины. В 1657 г. появился первый переводной учебник по анатомии человека. «Эпиоме» А. Везалия перевел на русский язык Е. Славенецкий.

Но в целом к концу XVII в. Россия продолжала отставать в области медицины от западных стран. Франц Лефорт, прибывший в Россию в 1676 г., имел несчастье заболеть в 1677 г. Он написал своему старшему брату Ами 12 июня 1677 г.: «Больному человеку здесь очень плохо. Между русскими нет ни врачей, ни хирургов, ни аптекарей; прежде русский народ вовсе и не знал их, да и теперь большинство русских не верит, чтобы врач мог помочь в какой-либо болезни. В случае лихорадки они берут большой стакан водки, кладут туда перцу, чесноку и пороху, все это перемешивают, процеживают сквозь тряпку и выпивают. Средство хорошее, но не всякий переносит его. Побывав в руках немецких докторов, я решил принять это чистительное a la russe, и оно помогло мне в известной степени. Врачи-иностранцы здесь чрезвычайно дороги; берут за каждый визит по три талера или наименьшее — по червонцу»[1054]. Из писем Лефорта следует, что он израсходовал в Москве на докторов 60 талеров. По письмам Лефорта капитанское годовое жалованье в России в мирное время было 120 талеров. Кстати, из 11 детей Лефорта, рожденных в России, выжил лишь один — сын Андрей. Но здесь виновата не медицина, а природа. Из 7 детей Патрика Гордона, родившихся в России, выжило 6. Лефорт, несмотря на высокий рост, красивую внешность и физическую силу, обеспечившую ему прекрасное владение холодным и огнестрельным оружием, умер в 1699 г. в возрасте 43 лет.