(Тонкая удовлетворенная улыбка трогает его губы).
- Конечно, мы не могли в действительности подвергать такому наказанию ваших людей. Слухи и угрозы - одно дело, но действие… если слишком сильно давить на народ, на любой народ, есть риск спровоцировать бунт. Пять миллионов восставших янки? Немыслимо. И так уже слишком много военных задействовано в охране лагерей, и это оказалось явным успехом вторжения янки на Кубу.
У нас просто не хватало людей, чтобы сторожить пять миллионов пленных и почти четыре тысячи километров побережья. Мы не могли вести войну на два фронта. Поэтому было принято решение распустить лагеря и позволить десяти процентам янки работать по другую сторону колючей проволоки по специальной программе условного заключения. Эти люди делали работу, от которой отказывались кубинцы - поденщики, мойщики посуды, дворники. Хотя денег им почти не платили, рабочие часы учитывали по системе баллов, которые позволяли выкупить на свободу других задержанных.
Это была оригинальная идея - ее предложил какой-то кубинец из Флориды. Лагеря опустели за шесть месяцев. Вначале правительство пыталось следить за всеми переселенцами, но вскоре это оказалось невозможным. В течение года они полностью интегрировались, стали нортекубанос, внедрившись во все ячейки нашего общества.
Официально лагеря создавались, чтобы сдержан, распространение инфекции, но на самом деле боролись не с той заразой, что переносили мертвецы.
Вначале, когда мы еще жили в осаде, эта инфекция оставалась незаметной. То, что случилось в течение следующих нескольких лет, можно назвать скорее эволюцией, чем революцией. Экономическая реформа здесь, легализованная частная газета там. Люди начали смелее думать, смелее говорить. Медленно, постепенно семена дали всходы. Фидель наверняка хотел бы задавить железным кулаком нашу едва оперившуюся свободу. Возможно, он бы так и сделал, если бы события не способствовали нам. Когда мировые правительства решили пойти в наступление, все изменилось навеки.
Внезапно Куба превратилась в «арсенал победы». Мы были зерновым районом, промышленным центром, учебной площадкой и главным плацдармом. Мы стали узловым аэропортом для Северной и Южной Америки, огромным сухим доком для десяти тысяч кораблей.[60] У нас появились деньги, много денег, деньги, которые за пару недель создали средний класс и процветающую капиталистическую экономику, которая нуждалась в умениях и практическом опыте нортекубанос.
Нас связало узами, которые вряд ли когда-нибудь разрушатся. Мы помогли им вернуть их страну, а они нам - нашу. Нортекубанос показали значение демократии… свобода, не просто смутный, абстрактный термин, но на реальном, индивидуальном человеческом уровне. Свобода - не то, что ты имеешь просто так, на всякий случай. Вначале надо захотеть что-то другое, а потом и свободу - для того, чтобы бороться. Вот чему мы научились у нортекубанос. У них у всех была великая мечта, и они положили жизнь за свободу, чтобы осуществить ее. Почему бы еще их так чертовски боялся Эль Хефе?
Я не удивлен, что Фидель знал о приближении волны свободы, которая должна была смести его. Удивительно, как ловко он оседлал эту волну.
(Смеется, показывая на фото на стене, на котором Кастро произносит речь на Парк Сентраль).
- Представьте наглость этого сукина сына, который не только принял новую демократию страны, но еще и поставил ее себе в заслугу! Гений. Лично председательствовать на первых свободных выборах Кубы, где его последний официальный акт - проголосовать против себя самого. Вот почему в наследство он оставил статую, а не кровавое пятно на стене.
Конечно, наша новая латинская супердержава не идеальна У нас сотни политических партий и больше групп по интересам, чем песка на пляжах. Есть забастовки, беспорядки протесты, почти ежедневно. Понятно, отчего он вышел из игры сразу после революции. Гораздо легче взрывать поезда чем заставлять их ходить строго по графику. Как там говорил мистер Черчилль? «Демократия - худшая форма государственного управления, за исключением всех остальных». (Смеется).
Мемориал патриотам, Запретный город, Пекин, Китай
Я подозреваю, что адмирал Цзю Чжицай выбрал именно это место на тот случай, если вдруг я приведу с собой фотографа. Хотя с самой войны никто даже отдаленно не сомневался в патриотизме адмирала и его команды, он не желает представать перед глазами иностранных читателей в ином свете. Сразу заняв оборонительную позицию, адмирал соглашается на интервью, только если я «объективно» выслушаю «его» версию событий, и стоит на своем, даже когда я объясняю, что другой версии нет.
(Примечание: для ясности китайские военно-морские звания заменены на западные).
- Мы не были предателями - прежде всего скажу об этом. Мы любили свою страну, любили свой народ. Даже если не сильно любили тех, кто управлял нами, все равно были непоколебимо преданы своему командованию.
Нам никогда в голову не пришло бы сделать то, что мы сделали, не стань ситуация отчаянной. Когда кэптен Чен озвучил свое предложение, мы уже были на грани. Они шаркали в каждом городе, в каждой деревне. На девяти с половиной миллионах квадратных километров, которые составляли нашу страну, нельзя было найти и сантиметра спокойствия.
Армейские, эти самонадеянные ублюдки, продолжали уверять, что они держат ситуацию под контролем, что каждый день наступает переломный момент, и до следующего снегопада они очистят всю страну целиком. Типичное сухопутное мышление: излишне задиристое, излишне самоуверенное. Всего-то и надо - взять группу мужчин или женщин, дать им одинаковую одежду, пару часов обучения, что-нибудь похожее на оружие, и вот уже у вас армия, пусть не самая лучшая, но тем не менее.
С военно-морскими силами такого не бывает. Для создания любого корабля, даже самого примитивного, надо много энергии и материальных затрат. Армия может заменить пушечное мясо новым за пару часов, а нам понадобятся годы. От этого мы становимся более прагматичными, чем наши коллеги в зеленом. Моряки рассматривают ситуацию с немного большей… пусть не осторожностью, но, возможно, с большим стратегическим консерватизмом. Отступать, консолидироваться, экономить ресурсы. Та же философия, что и в плане Редекера. Но армия никого не слушала.
- Они отвергли план Редекера?
- Без малейших размышлений или споров. Как же армия могла проиграть? С их огромными запасами обычного вооружения, с бездонным колодцем людских ресурсов… бездонный колодец, непростительно. Знаете, почему у нас был такой демографический взрыв в пятидесятых? Мао считал, что это единственная возможность выиграть атомную войну. Это не пропаганда, а действительно так. Все понимали, что когда атомная пыль постепенно осядет, пару тысяч выживших американцев или советских граждан поглотят десять миллионов китайцев. Численность - вот какова философия поколения моих дедушки с бабушкой. Такую стратегию армия освоила быстро, едва опытных профессионалов поглотила первая волна эпидемии. Генералы, эти больные, извращенные, старые преступники сидели в безопасности своих бункеров и бросали в бой один за другим отряды мальчишек-новобранцев. Им хоть приходило в голову, что каждый мертвый солдат - это новый живой зомби? Они хоть понимали что не мертвяки тонули в бездонном колодце, а мы сами там захлебывались, что самой многочисленной нации на Земле впервые за всю ее историю грозила опасность смертельного проигрыша в численности?
Вот что стало последней каплей для кэптена Чена. Он знал, что случится, если война будет продолжаться в том же духе, и каковы наши шансы на выживание. Если бы он видел хоть малейшую надежду, он бы сам взял винтовку и бросился на мертвяков. Чен был убежден, что вскоре китайцев - а может, и людей вообще, - не станет. Вот почему он поделился своими соображениями со старшими офицерами, заявив, что ВМС - последний шанс сохранить хоть что-то от цивилизации.
- Вы согласились на его предложение?
- Вначале я ушам своим не поверил. Убежать на атомной подлодке? Это не просто дезертирство. Улизнуть посреди войны, чтобы спасти свои жалкие шкуры? Кража одного из самых ценных достояний страны? «Адмирал Чженг Цзе» - одна из трех субмарин с баллистическими ракетами на борту. Новейшая лодка. На Западе ее называли «тип 94». Ребенок четырех родителей: помощь русских, технологии черного рынка, плоды антиамериканского шпионажа и, не стоит забывать, кульминация почти пяти тысячелетней истории Китая. Самая дорогая, самая современная, самая мощная машина, которую когда-либо создавала наша страна. Просто украсть ее, как спасательную шлюпку с корабля под названием «Китай», было немыслимо. Только сила личности кэптена Чена, только его глубокий, фанатичный патриотизм убедили меня, что другого выбора у нас нет.
- Сколько у вас заняла подготовка?
- Три месяца. Сущий ад. Циндао, наш порт, постоянно находился в осаде. Для поддержания порядка присылали все новые и новые армейские подразделения, с каждым разом все менее обученные и хуже вооруженные. Некоторым из командиров кораблей приходилось отдавать «расходных» членов команды для укрепления обороны. Наш периметр атаковали каждый день. И в таких условиях приходилось готовить лодку к выходу в море. Предполагалось, что это будет обычный плановый патруль. Мы тайком проносили на борт необходимые запасы и проводили родственников.
- Родственников?
- Да, это был основной момент плана. Кэптен Чен знал, что члены команды никогда не покинут порт, если с ними не поедут их семьи.
- Как у вас получилось?..
- Найти или провести на борт?
- И то и другое.
- Найти было трудно. У большинства родственников разбросало по всей стране. Мы сделали все возможное, чтобы связаться с ними, подключались к телефон ной линии или отправляли весточку с армейским подразделением, которое двигалось в нужную сторону. Текст сообщения был всегда одним и тем же: мы вскоре отправляемся в разведывательный поход, и присутствие семьи членов экипажа необходимо на церемонии. Иногда пытались придумать что-нибудь более срочное, например, кто-то умирает и хочет их видеть. Больше мы ничего не могли поделать. Никому не позволялось идти за родными самому: слишком рискованно. У нас всего один экипаж на борту в отличие от ваших ракетных лодок. В море необходим каждый матрос. Я жалел своих товарищей по команде, они так мучились ожиданием. Мне повезло, что моя жена и дети…
- Дети? Я думал…
- Что разрешалось иметь только одного ребенка? Закон изменили за несколько лет до войны, найдя практическое решение проблемы несбалансированности населения - у подавляющего большинства единственным ребенком был сын. У меня - две дочери-близняшки. Мне повезло. Жена и дети уже находились на базе, когда начались неприятности.
- А капитан? У него была семья?
- Жена бросила его в начале восьмидесятых. Жуткий скандал, особенно для тех времен. Я до сих пор удивляюсь как он сумел спасти карьеру и вырастить сына.
- У него был сын? Он плыл с вами?
(Цзю пропускает вопрос мимо ушей).
- Для многих остальных хуже всего было ожидание. Люди знали, что даже если их родственники доберутся до Циндао, мы вполне уже можем уплыть. Представьте себе чувство вины. Вы просите родных приехать к вам, вероятно, даже покинуть относительно безопасное убежище и примчаться только за тем, чтобы помахать вам вслед.
- И многие приехали?
- Больше, чем мы предполагали. Мы проводили их на борт ночью, переодев в военную форму. Некоторых - детей и стариков - проносили в ящиках с продовольствием.
- Родственники знали, что происходит?
- Не думаю. Каждому члену команды строго приказали хранить молчание. Если бы у министерства госбезопасности возникло хоть малейшие подозрение по поводу того, что мы задумали, мертвяки волновали бы нас меньше всего. Секретность вынуждала отплыть точно по графику. Кэптен Чен так хотел подождать отставших родственников, которые, возможно, находились всего в нескольких днях или даже часах пути! Но он знал, что этим подвергнет опасности весь план, и отдал приказ к отплытию. Чен пытался спрятать свои чувства. Думаю, у него неплохо получилось. Но я видел боль в его глазах, в которых отражались удаляющиеся огни Циндао.
- Куда вы направились?
- Вначале к назначенному сектору патрулирования, чтобы никто ничего не заподозрил. А потом - куда глаза глядят.
О новом доме, по крайней мере пока, и речи не шло. К тому моменту зараза распространилась по всем уголкам планеты. Ни одна нейтральная страна, как бы далеко она ни располагалась, не могла гарантировать нам безопасности.
- А почему вы не поплыли в Америку или другую западную страну?
(Он пронзает меня холодным тяжелым взглядом).
- А вы бы поплыли? На борту лодки имелось шестнадцать баллистических ракет, у всех разделяющиеся головные части с четырьмя боеголовками по девяносто килотонн. Все равно что целая держава, у которой достаточно сил, чтобы стирать в пыль целые города одним поворотом ключа. Вы бы отдали эту силу другой стране, особенно той единственной, которая успела применить атомное оружие в порыве злобы? Повторяю в последний раз: мы не предатели. Каким бы преступным или безумным ни было наше руководство, мы - китайские моряки.
- Итак, вы остались одни…
- Совсем одни. Ни дома, ни друзей, ни безопасного порта. «Адмирал Чженг Цзе» был для нас целой Вселенной: небом, землей, солнцем и луной.
- Трудновато, наверное, вам пришлось.
- Первые несколько месяцев прошли как в обычном патруле. Ракетные подлодки предназначены для того, чтобы прятаться, этим мы и занимались. Мы не знали, и шугали нас наши же собственные субмарины. Скорее всего у правительства и других забот хватало. И все же команда регулярно проводила занятия по боевой подготовке. Кроме того, мы тренировали гражданских в искусстве сохранять тишину. Командир подлодки даже сделал столовую звуконепроницаемой, чтобы она служила одновременно классом и игровой комнатой для детей. Дети, особенно маленькие, не понимали, что происходит. Многие из них прошли со своими семьями через зараженные районы, некоторые едва выжили. Они только знали, что чудовища теперь встречаются лишь в редких кошмарах. Здесь безопасно, а остальное не столь важно. Учитывая, что творилось на планете, чего еще мы могли желать?
- Вы как-нибудь наблюдали за развитием кризиса?
- Не сразу. Нашей целью было затаиться, уйти подальше и от торговых морских путей, и из патрульных секторов субмарин… наших и ваших. Но мы размышляли. Насколько быстро распространяется инфекция? Какие страны затронула больше всего? Использует ли кто-нибудь атомное оружие? Если да, нам всем конец. На зараженной радиацией планете в «живых» могут остаться только зомби. Никто точно не знал, как воздействуют на мозг мертвяков большие дозы облучения. А вдруг убивают, изрешетив их серое вещество множественными распространяющимися опухолями? С обычным человеческим мозгом произошло бы именно это, но поскольку существование живых мертвецов противоречит всем законам природы, почему бы им и тут не отличиться? Иногда по ночам в кают-компании, негромко разговаривая за чашкой чая после рабочей смены, мы рисовали образы зомби - быстрых, как гепарды, проворных, как обезьяны, зомби с мутировавшим мозгом, который рос, пульсировал и вырывался за пределы черепа. Коммандер Сонг, командир реакторной группы, взял на борт акварель и нарисовал город в руинах. Он уверял, что это не какой-то конкретный город, но все узнали искореженные остатки небоскребов Пудуна. Сонг вырос в Шанхае. Ломаный горизонт светился темно-красным заревом на фоне черного неба атомной зимы. Пепел оседал на грудах изуродованных обломков, поднимавшихся из озер расплавленного стекла. Посредине апокалипсической картины извивалась река, страшная зелено-коричневая змея, которая заканчивалась головой из тысяч переплетенных тел: лопнувшая кожа, обнаженный мозг, плоть, стекающая с костлявых рук, тянувшихся из открытых ртов под красными огнями глаз… Не знаю, когда коммандер Сонг начал свою картину. Только через три месяца пребывания в море он тайком показал ее нескольким из нас. Сонг никогда не собирался демонстрировать ее кэптену Чену. Он был не так уж глуп. Но кто-то, наверное, проболтался, потому что Старик обратил внимание на занятия нашего художника.
Сонгу приказали писать в свободное от работы время что-нибудь веселое, вроде летнего заката над озером. Позже он выдал несколько позитивных рисунков, развесив их на переборках. Кэптен Чен также велел прекратить досужие размышления. «Пагубные для боевого духа команды». Думаю, это подтолкнуло его к идее восстановить какое-то подобие контакта с внешним миром.
- Подобие активного общения или пассивного наблюдения?
- Последнее. Старик знал, что картина Сонга и наши невеселые рассуждения вызваны долгой изоляцией. Единственный путь пресечь опасные мысли - заменить предположения реальными фактами. Мы были отрезаны от мира почти сто дней и ночей. Все хотели знать, что происходит, даже если действительность так же мрачна и безнадежна, как творение Сонга.
До того момента о происходящем за пределами лодки знали только акустики. Они слушали море. Течения, «биологические существа», то есть рыба и киты, тихий шум винтов где-то неподалеку… Я уже говорил, что мы отошли в самый отдаленный уголок океана, намеренно выбрав район, где обычно не регистрируют ни единого судна. Но за последние месяцы акустики отмечали все большее количество случайных контактов. Теперь на поверхности находились тысячи кораблей.
Кэптен Чен приказал подниматься на перископную глубину. Антенна-мачта выехала вверх и тут же начала принимать сотни сигнатур, радио тоже захлебывалось в передачах. Но вот перископы, поисковый и основной, вышли на поверхность. В фильмах показывают по-другому: человек вытаскивает трубу и смотрит в глазок. Наши перископы не проникали во внутреннюю оболочку субмарины. На каждом стояла видеокамера, чей сигнал передавался на экраны лодки. Мы не верили своим глазам. Выглядело так, словно люди выходили в море на всем, что попадет под руку. Танкеры, транспортные корабли, круизные суда. Буксиры, тянущие баржи, суда на подводных крыльях, рыбачьи шхуны…
В следующие несколько недель мы наблюдали и десяток военных судов, любой из которых мог нас обнаружить, но никому не было до нас дела. Знаете американский корабль «Саратога»? Мы видели, как его тащили на буксире через Южную Атлантику. Полетную палубу превратили в палаточный городок. Как-то попалось судно, сильно напоминавшее английскую «Викторию», которое бороздило волны под лесом импровизированных парусов. Мы видели «Аврору», знаменитый крейсер, с выстрела орудия которого началась русская большевистская революция. Не знаю, как его вывезли из Санкт-Петербурга и откуда взяли столько угля для корабельных котлов.
Мы насчитали огромное количество потрепанных суденышек, которым давно пора на покой: ялики, паромы и лихтеры, никогда прежде не покидавшие тихих озер или внутренних рек, каботажные суда, которые должны были до конца службы оставаться у родного причала. Видели плавучий сухой док размером с перевернутый небоскреб, на его палубе теснились строительные леса, служившие временными квартирами. Док бесцельно качался на волнах. Не знаю, как эти люди умудрялись выжить, да и умудрялись ли. Попадалось много дрейфующих судов, у которых закончилось топливо и не работали двигатели.
Мы видели уйму частных лодок, яхт и парусников, сцепленных вместе наподобие гигантских плотов, плывущих в никуда, и не меньше настоящих плотов, сделанных из бревен или покрышек. Наткнулись даже на морской «самострой», обосновавшийся на сотнях мусорных мешков, наполненных упаковочной пенопластовой крошкой. Это напомнило мне о «пинг-понговой флотилии», беженцах, которые во время культурной революции пытались доплыть до Гонконга на мешках, набитых шариками для пинг-понга.
Мы жалели тех людей, зная, какая судьба их ожидает. Оказаться посредине океана и погибнуть от голода, жажды, солнечного удара или самого моря… Коммандер Сонг назвал это «большой регрессией человечества». «Мы пришли из моря, - говорил он. - А теперь бежим обратно».
Про «бежим» он верно подметил. Эти люди явно не задумывались, что станут делать, когда найдут «безопасность» среди волн. Они просто решили, что лучше находиться здесь, чем быть разорванными на берегу. В панике они не предполагали, что только оттягивают неизбежное.
- Вы пытались им помочь? Дать воды или пищи, отбуксировать…
- Куда? Даже если бы мы представляли, где могут находиться безопасные порты, капитан не имел права рисковать. Нас могли обнаружить. Мы не знали, у кого есть радио, кто может слушать сигнал. А вдруг за нами охотятся? И еще одна опасность: живые мертвецы. Мы видели множество зараженных кораблей, на некоторых команда все еще боролась за жизнь, на других остались лишь зомби. Однажды возле побережья Сенегала нам встретился роскошный лайнер под названием «Нордик Эмпресс», водоизмещением в сорок пять тысяч тонн. Оптика перископа оказалась достаточно мощной, чтобы мы увидели каждый кровавый отпечаток на окнах бального зала, каждую муху, сидящую на останках на палубе. Зомби падали в океан каждые несколько минут. Наверное, замечали что-нибудь вдалеке, вертолет или даже наш перископ, и пытались дотянуться. Они натолкнули меня на одну мысль. Если мы всплывем в парах сотен метров и приманим их к себе, то сможем очистить корабль без единого выстрела. Кто знает, что взяли с собой на борт беженцы? «Нордик Эмпресс» мог оказаться дрейфующей продуктовой базой. Я изложил свою задумку старпому и мы вместе пошли к капитану.
- Что он сказал?
- «Ни в коем случае». Неизвестно, сколько зомби на борту мертвого лайнера. Хуже того, он показал на экран, где мертвяки падали за борт.
«Смотрите, - сказал капитан. - Не все из них тонут».
Действительно. Некоторые успели до момента смерти надеть спасательные жилеты, некоторые надувались газами от разложения. Тогда я в первый раз увидел дрейфующего зомби. Мне следовало понять, что они будут попадаться на каждом шагу. Даже если заражено десять процентов кораблей, все равно это десять процентов от нескольких сотен тысяч. Миллионы зомби случайно сваливались в воду По одному - или сотнями, когда какое-либо из старых суденышек шло на дно. После шторма они устилали море до горизонта. Волны из болтающихся голов и протянутых рук. Однажды мы выдвинули поисковый перископ и уставились в искаженную зелено-серую муть. Вначале решили - что-то с оптикой, но потом оказалось, что мы зацепили одного мертвяка прямо за ребра. А он все еще трепыхался, и продолжал, наверное, даже после того, как перископ опустили. Если бы кто-нибудь принес заразу в лодку…
- Но вы были под водой? Как они могли…
- В момент всплытия субмарины мертвяк попадал на палубу или на мостик. В первый раз, когда я открыл люк, внутрь тут же скользнула вонючая, разбухшая от воды рука и схватила меня за воротник. Я потерял равновесие, упал на вахтенного, который стоял ниже, и грохнулся на палубу рядом с оторванной гниющей конечностью. Надо мной на фоне отрытого люка вырисовывался бывший обладатель руки. Я схватил пистолет и выстрелил, не раздумывая ни секунды. Нас засыпало костями и кусочками мозга. Повезло… будь у кого-то открытая рана… я заслужил выговор, который получил. Наверное, заслужил даже более серьезное наказание. С того момента мы всегда внимательно относились к моменту всплытия, и примерно каждый третий раз обнаруживали нескольких зомби, ползающих по корпусу лодки.
В те дни мы только смотрели и слушали мир вокруг, получая информацию из гражданского радиоэфира и даже из спутниковых телетрансляций. Картина не радовала. Умирал и города, целые страны. Мы слышали последнюю передачу из Буэнос-Айреса, потом узнали об эвакуации Японии… У нас были обрывочные сведения о бунтах в российских войсках. Получив сведения об «ограниченном атомном конфликте» между Ираном и Пакистаном, удивлялись, отчего всегда были так уверены, что на кнопку нажмете вы или русские. Из Китая ничего не поступало, ни подпольных трансляций, ни официальных правительственных сводок. Пытались поймать переговоры судов ВМС, но после нашего побега коды поменяли. Пусть присутствие китайских кораблей представляло для нас некоторую угрозу - мы все еще не знали, охотятся за нами или нет, - зато они служили доказательством, что не весь наш народ сгинул в желудках мертвяков. В тот момент мы были рады любым новостям.
Начались проблемы с продуктами. В ближайшем будущем надо было придумать выход. С лекарствами оказалось сложнее. И западных таблеток, и традиционных лечебных средств стало не хватать. Многие гражданские страдали различными заболеваниями.
У госпожи Пэй, матери одного из наших офицеров, был хронический бронхит, аллергическая реакция на какое-то вещество, краску или машинное масло, в общем, на то, от чего на подлодке просто так не избавишься. Она уничтожала наши запасы противоотечных средств с угрожающей быстротой. Лейтенант Чин, один из наших офицеров, спокойно предложил устроить старушке эвтаназию. Командир лодки посадил его на неделю под арест, наполовину сократил паек и приказал не выдавать ему медикаменты, если не будет угрозы для жизни. Чин был хладнокровным ублюдком, но его предложение заставило нас задуматься о том, как поступать дальше: растягивать запасы или найти способ переработки отходов.
Набеги на мертвые суда все еще находились под строжайшим запретом. Даже когда мы замечали вроде бы совершенно пустой корабль, из его трюма всегда доносился стук пары-тройки зомби. Для рыбалки у нас не было ни материала, чтобы связать сети, ни желания держать лодку часами на поверхности, закидывая их в море.