2013-12-31
673
В прежних разделах своих воспоминаний, я немало писал о театральной жизни Ленинграда тех лет. Писал об опере и балете. О концертах симфонической музыки и даже об эстраде: от джаза Н. Минха и Я. Скоморовского до спектаклей великого Аркадия Райкина. Вот только о драматических театрах я писал очень мало. Произошло это вовсе не потому, что я равнодушен к драматическому искусству. Нет, я относился к нему с трепетом. Более того, в далекие школьные годы я душу отдавал театру, увлеченно занимаясь в драматической студии Орловского областного дворца пионеров и школьников. У нас были прекрасные руководители. Главным из них был бывший (довоенных времен) режиссер орловского драматического театра Дмитрий Георгиевич Станский. Он был требователен и к нам, и к своим помощникам, а главное – был строг в подборе репертуара. Мы ставили не облегченные скетчи, и не какие-то особо выигрышные фрагменты известных пьес. В течение года мы готовили (и выпускали в свет) два-три полнообъемных спектакля. К тому же, кроме работы над очередными пьесами, много внимания уделялось у нас обучению основам актерского мастерства. Был, в итоге, в Орловском дворце пионеров не рядовой детский (ученический) кружок, которых в те годы было в стране множество, а подлинная, хотя и любительская, студия драматического искусства.
Нашей самой большой удачей был спектакль «Снежная королева» по весьма известной пъесе Евгения Шварца, написанной по мотивам знаменитой сказки Андерсена. Этот спектакль мы показывали в Москве и получили за него грамоту ЦК Комсомола. Одним словом, по итогам работы нашей студии высшие партийные и комсомольские власти области (Отдел молодежи в Обкоме партии и Обком комсомола) подготовили проект решения об организации при Ленинградском театре Ленинского Комсомола специальной студии, набранной из орловской молодежи, с тем чтобы по окончании учебы выпускники этой студии составили бы ядро орловского молодежного театра. Была достигнута и соответствующая предварительная договоренность с руководством театра Ленинского Комсомола в Ленинграде. Однако от этих радужных планов пришлось отказаться на самой начальной стадии, даже не приступив к их реализации, и виновниками этого «краха» оказались мы сами, оцененные властями и руководством студийцы.
Пятерых лучших планировалось зачислить в учебную театральную студию без какого-либо конкурсного отбора. Это были наиболее «блистательные и заслуженные» артисты Орловского ДПШ. В их число попал и я, сыгравший за 3 года десяток интересных ролей. Этот список завершался ролью «Советника» – мерзкого злодея из «Снежной королевы». Остальные четверо тоже были участниками этого спектакля, то есть, причастными, в той или иной степени, к награждению кружка той самой Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ, которая и принесла нам «славу и признание». Прежде чем приступить к конкретной реализации задуманного, всю эту пятерку пригласили в Обком Комсомола, чтобы обрадовать нас такими радужными перспективами. К великому изумлению областного комсомольского начальства, все мы дружно отказались от обещанного нам счастья. Мы сказали, что жизненные планы у нас совсем другие: артистами мы себя не видим. Мотивировка у каждого была своя, но основы наших отказов были примерно одинаковы. Я сказал, что с радостью стал бы артистом, если бы был уверен, что обладаю подлинным талантом. Но я сомневаюсь, что смогу хотя бы приблизиться к своему кумиру тех лет – к великому НиколаюЧеркасову! Я давно решил, что стану геологом, а потому и пойду на Геологический факультет университета, а не в театральную студию! Ошарашенные руководители спросили: «А почему вы уверенны, что станете прекрасным геологом?». Я ответил, что вовсе в этом не уверен, но я точно знаю, что даже геолог среднего уровня приносит немалую пользу стране и народу, а вот средний артист, артист-троечник, по моему глубокому убеждению, приносит только вред! Примерно то же говорили и другие приглашенные. Во всяком случае Вадим Добин (Сказочник из Снежной королевы) поступил потом в Ленинградский горный институт, Фира Турбовская, блистательная атаманша разбойников из того же спектакля, поступила в Московский институт Стали, а наша трогательно-нежная Герда – всеобщая любимица орловских школьников обаятельная Люся Смирнова поступила в Ленинградский Политех.
И все же уверен, что наши успехи тех лет, какими бы скромными они ни были, принесли, тем не менее, пользу и нашему кружку-студии, и нашему дому пионеров, и даже нашему славному городу в целом. Как раз тогда было принято решение о строительстве в Орле нового здания дворца пионеров и школьников. И очень скоро в центре города появился подлинный дворец, с отличным зрительным залом, с роскошной (поворотной!) сценой, оснащенной всяческими механизмами. Если бы не мы, не достижения нашей студии, этого бы не было. И когда я бывал в последующие годы в Орле, я охотно посещал этот новый Дворец. Правда, мне все же был роднее и милее наш прежний скромный и тесный послевоенный дом, в котором я был некогда не только одним из ведущих актеров, но и даже самым главным лицом от тех самых «пионеров и школьников – Председателем совета актива ДПШ. Но да Бог с ним, с этим комсомольско-административным постом. Любовь к театру, к драматическому искусству, сформировавшаяся и окрепшая там, в те годы, конечно же, не прошла, да и не могла пройти! А театров для ее реализации в Ленинграде тех лет было достаточно.
Конечно, не все театры были равноценны по своей популярности. Лидерами, конечно, были Театр драмы имени Пушкина (знаменитая «Александринка»), слава которой была заложена еще в дореволюционные годы, но помаленьку вползавшая именно в те годы в период некоего застоя, обусловленного тем, что спортсмены именуют сменой поколений, и стремительно набиравший вес нынешний лидер – Большой драматический театр, именовавшийся у любителей просто БДТ. Конечно, в Александринке еще продолжали играть такие звезды как Бруно Фрейндлих, Полицеймако, Меркурьев, но играл и совсем юный Игорь Горбачев, блиставший несколько лед назад в нашей университетской студии в принесшей ему всесоюзную славу роли Хлестакова, но БДТ был тогда (да и сейчас) явно сильнее. Один Симонов в «Живом трупе» чего стоил! Да все там было великолепно. Любая скучнейшая по молодежном восприятии пьеса оказывалась, в действительности, шедевром, даже если ее название было напрочь засушено школьной программой литературы и политическими акцентами – те же «Враги», «Мещане» и прочая классика соцреализма!
Интересен был и Театр Ленинского Комсомола, где одним из «хитов», как бы теперь сказали, был бессмертный «Сирано» Ростана, и где режиссером в те годы был Товстоногов, в Питере уже ставший звездой первой величины. Но звезда эта была явно восходящая, и в масштабах СССР она тогда еще не обрела такого значения, той славы, которое принесло ему вскоре творчества во главе БДТ. Совершенно особое положение занимал тогда Акимовский «Театр комедии», не ходить в который интеллигенту было просто неприлично! Этот театр можно было бы назвать театром Евгения Шварца. Тень, Дракон, Обыкновенное чудо и прочие прозрачно-антидиктаторские пьесы, проходившие с неизменно-оглушительным успехом в пору расцвета коммунистической диктатуры, были ярчайшими свидетельствами предстоящих перемен! О них говорили всюду, в любом «приличном обществе», хотя они и вызывали несомненное раздражение у блюстителей коммунистически-государственных порядков.
Напомню, что я пишу здесь о самом конце пятидесятых годов. Смоктуновский и Тараторкин, тогда еще и не обозначились даже, во всяком случае – в Питерских масштабах. Но именно тогда появилась на Ленинградской сцене личность, которая навсегда стала для меня не просто первой, а вообще несопоставимой фигурой в российском театральном мире! Самое забавное, что увидел я ее тогда чисто случайно. Я вообще не должен был попасть на тот спектакль, где мне выпало счастье увидеть ее впервые. Может даже и хорошо, что я ничего не слышал к моменту своей первой встречи с ней об этой актрисе. Никаких отзывов и никаких околотеатральных разговоров. Я был к той встрече абсолютно не подготовлен!
При попытке купить билеты на очередной традиционно-дефицитный спектакль БДТ (не помню уж даже, на какой именно), я вынужден был купить в качестве «нагрузки» билет в непрестижный тогда театр, носивший, впрочем, славное имя В. Ф. Комиссаржевской, на совсем неходовой спектакль «Раскрытое окно». Причем на спектакль, который был, к тому же, «выездным, то есть, шел не на основной сцене театра, а в зале Василиеостровского Дворца Культуры. В театре Комиссаржевской, хоть зал был уютным, акустика прекрасная, и с любого места все происходившее на сцене было не только отлично слышно, но и хорошо видно. А тут зал громадный, неуютный, с неважнецкой акустикой. Да и декорации в габариты сцены неизбежно не вписываются: они же были для другого объема разработаны и сделаны! Словом, мы с Наташей идти на этот спектакль и не собирались, и отнеслись к приобретению этих билетов именно как к «нагрузке», то есть к увеличению стоимости билетов в БДТ, ради покупки которых все это делалось, примерно на треть. Но тут вмешалась погода. Был конец мая, когда в Питере порой выпадают недели, изобилующие солнцем и ласковым теплом. Синее небо, цветы. Ну, чего бы и не погулять? Тем более, что снимали мы тогда комнату на 9-й линии Васильевского острова, не так уж далеко от того самого «Дома культуры».
Я и сейчас помню, что тот самый «нагрузочный» билет мне продали в городской театральной кассе, помещавшейся тогда (как и многие годы) в «псевдоклассическом» здании между Думой и Гостиным Двором. Так или иначе, но оказались мы с Наташей, в итоге, на том самом «Раскрытом окне». Пьеса не то чтоб плохая. Скорее – никакая. Очень уж типично «совковая». Таких пьес, как и подобных кинофильмов, было тогда – хоть пруд пруди! Какая-то молодая пара решает свою судьбу. То ли ехать по распределению после института куда-то в провинцию, то ли любой ценой оставаться в Ленинграде. А заодно – то ли сходиться им, то ли расходиться. В итоге все решается патриотично и трогательно. Едут! Вместе едут! Прямо как герои известной Пахмутовской песни: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты и я!». Все хорошо, конечно, но больно уж примитивно и до мелочей предсказуемо! Непредсказуемым и неожиданным оказалось другое: в качестве своего рода «фона» была выведена в пьесе другая пара. Сестра главной героини, оказывается, тоже выпускница, но не ВУЗа, а всего лишь школы. И она тоже «на переломе», тоже выбирает судьбу. И рядом с ней – самозабвенно влюбленный в нее юноша-одноклассник. Тут тоже все, вроде бы, просто до примитива. Но почему-то первое же появление этой юной героини на сцене, буквально обожгло, ошеломило. Она была настолько естественна, так органична, что сразу стало ясно, что это талант, и талант высшей пробы! Ах, как она была великолепна! Ну, подумаешь, что-то зубрит, изображая на сцене подготовку к экзамену. Но вот – срывается вдруг с места и говорит обалдело влюбленному в нее парню: «А знаешь, пойду-ка я не в педагогический, и не м медицинский, а в Театральный институт. Стану звездой оперетты. А почему бы нет?!!». И она проносится по сцене, выкручивая какие-то фуэтэ, нанизанные на антраша и поет: «Частица черта в нас, заключена подчас!» – бессмертная Сильва! Но как все это было исполнено! И ты понимаешь, что все это она может. И инженером может стать, врачом, и учителем, и блистательной опереточной дивой! В итоге именно она стала главной фигурой пьесы, превратив роль второго плана в роль опорную. Это был праздник, праздник неплановый, неожиданный, а потому и особо прекрасный!
Я, ведь, тогда не купил даже программу спектакля. Только потом, уже выйдя из театра, прочитал я на афише, кто же так бесподобно играл эту роль. Не играл даже, а жил на наших глазах этой жизнью: А. Фрейндлих. Самое удивительное, что эта фамилия в моем сознании почему-то даже не сочеталась с именем весьма ценимого мною актера Александринки Бруно Фрейндлиха. Наверное, потому, что я сразу ощутил всем своим нутром меру таланта этой юной актрисы. Точнее, его безмерность. Она ничья. Она сама по себе, и только сама. Теперь-то я понимаю, что Алиса Бруновна Фрейндлих – это не дочь прекрасного артиста Бруно Фрейндлиха. То есть, дочь, конечно, но это не существенно. Она – самоценна и несравненна! А вот Бруно Янович Фрейндлих – он, конечно, отличный актер, но главное в нем не это, а то что он отец бесподобной Алисы!
Потом я ходил на все ее спектакли. И она всегда там пела что-нибудь. Песни-то так, лабуда какая-то: «Сидели два медведя, на ветке зеленой, один сидел, как следоват, другой болтал ногой!». Но это надо было слышать, а также видеть! Везде она была нашей современницей. То озорной, то трагичной (к примеру, в блокадных пьесах). А то так – трагичной и озорной сразу! Но она была везде органичной. Ни грана фальши! Более того – она, юная, была камертоном на сцене: при ней никто не фальшивил!!!
Потом появилось и кино. Опять же, не помню даже названия. Роль даже не второго плана. Сценка в памяти: девушки в рабочем общежитии говорят о любви. «В любви должен быть принцип!» – говорит Героиня. «В любви должен быть Принц!!!» – возражает Алиса, оснастив свою реплику целым букетом интонаций! И все бы хорошо, но она попала в явный водоворот штампа. Ее затягивало однообразие предлагавшихся ролей в мелкотравчатых пьесах. И ведь появилась уже тогда в журнале «Театр» статья главного режиссера театра имени Комиссаржевской (забыл, увы, кто это был) о растущем в их театре таланте – о юной Алисе Фрейндлих. Статья кончалась утверждением, что вопреки широко распространенному убеждению, что лирическая душа русской сцены закатилась полвека назад со смертью великой Комиссаржевской, мы видим, что душа эта живет, и лучшее свидетельство тому – появление на этой сцене бесподобной Алисы Фрейндлих! Думаю, он был прав в этом своем утверждении. Но не может «Бессмертная Душа Русской сцены» расти и развиваться на одних лишь сиюминутных пьесах! Поэтому меня не удивил переход Алисы в «Театр им. Ленсовета», к явно находившемуся на подъеме режиссеру И. Владимирову. Там ее ждали новые роли. Там была русская и мировая классика, там были и «хиты» современности. Словом – другой уровень, в гораздо большей мере отвечавший ее таланту.
Первым спектаклем, показавшим нам (и всей стране) новую Алису был, конечно, Пигмалион Бернарда Шоу. Но это было уже потом, много позже. Но для меня ничего сверхнового в этом не было. Я стал преданным поклонником Алисы с первого же увиденного мною спектакля, с того самого «Раскрытого окна». Я остаюсь им до сих пор. Она для меня – величайшая актриса современности. Я посещал (по возможности) все ее новые спектакли, даже когда уехал из Питера, и жил в Красноярске, в Сыктывкаре. Каждый свой приезд в Питер я старался достать билет на очередной спектакль с ее участием. Тем более, это происходило, когда она приезжала на гастроли в города, где я жил: Красноярск, в Сыктывкар. Иногда я писал ей. Без излишней назойливости. Просто, порой было трудно сдержать свои восторги в себе. И однажды она очень обрадовала меня. Где-то в году 1965 в журнале «Советская женщина» было опубликовано в мартовском номере (в связи с Международным женским днем) обстоятельное интервью с Алисой Бруновной. Отвечая на вопрос о ее отношениях со зрителями, она процитировала довольно обширные фрагменты из трех моих писем. Писем других «поклонников» она не приводила. Значит, мои письма не просто понравились ей, но и запали в душу! Ну, как не радоваться этому. Но все это было потом. Потом. Да, теперь ее знают все. Это теперь в ее день рождения к ней приходит с визитом и дарит ей цветы Президент России. А я не просто рад – я счастлив, что оказался в числе самых первых поклонников ее таланта, что полюбил я это несравненное чудо тогда, в далеком шестидесятом году, и любовь эта по сию пору (вот уже 50 лет, считай!) не проходит!
