2018-03-09
95
(писано 11 мая 1886 года)
Здравствуй, моя милая Цирцея!
Видишь, я не забыла твое институтское прозвище…
С годами ты всё краше! Знать, время на острове Эя и впрямь застуденело. Словно и не было этих десяти лет, как мы покинули стены родной Елизаветинки.
Как вспомню порой нашу милую сердцу альма-матер! Бедняжку Люсьен, кокетку Мэри, самодуру Пульхерию Карловну... Помнишь, как мы потешались над её глухотой – вместо Сумарокова декламировали Фета?
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало…
Ну и озорницы же мы тогда были... Эх, молодость, молодость!..
Впрочем, ты все так же юна и прелестна. Старик Кронос абсолютно не властен над твоей красотой. Как я убедилась на балу у герцогини, твой дар очаровывать сынов Адама по-прежнему при тебе. Ты всё так же ловко пользуешься своим «чудодейственным прутиком». Мужчины, все как один: от взбалмошных юнцов до убеленных сединами старцев – как и десять лет назад вьются вокруг тебя, похрюкивая от удовольствия, и, постукивая копытцами по паркету (точь-в-точь как спутники отважного Улисса). Безмятежности твоего супруга можно только позавидовать! Столько поклонников порхает вокруг красавицы-жены, а он – точно Зевес-Олимпиец. Спокоен, стоек и тверд. Чудо, а не муж!
|
|
|
А вот мой муженек если и заслужил звания «чуда», то разве что «чуда в перьях». Угораздило же мне повиноваться воле батеньки. А mon papa прельстился княжеским титулом. Всё нудел: «Не дури, глупёха! Не смотри, что жених, почитай, мой ровесник. Выходи за N-ского – княгиней будешь, а мои внуки – князьями!»
Какие внуки?! Боже ты мой! О детях я могу только мечтать. Вон у вас с бароном уже трое, а у меня… У меня муж заместо дитяти. Старше меня аж на двадцать с лишним лет(!), а умом – хуже распоследнего шалопутного гимназиста. Все никак не наиграется в индейцев.
Ладно бы хоть со здоровьем или по мужской части у него была беда. Так ведь нет. Не смотря на годы (а мой Иннокентий давно перешагнул полувековой рубеж), он здоров, что Геркулес! Правда, муж мой крив, как Полифем (молвят, потерял глаз где-то в Афганистане), но следует отдать ему должное, сложен словно Аполлон. А уж силища-то в руках! Пальцами плющит серебряные рубли, что мятные пастилки, а ногами такие кренделя выписывает, сам Гердт позавидует… Знаешь, как князь порою развлекается? Заставляет лакея раскурить сигарету, а затем тушит её взмахом ноги! А ещё – Иннокентий часами может стоять на голове! Сказывают, учился в Индии у браминов… Эх, не к тому органу у него притекает кровь. Уж лучше бы он постиг на Востоке искусство любви. Сказывают, индусы по этой части великие доки. У них, по слухам, даже учебный трактат специальный имеется. Ещё название у него такое, странное. Что-то там с утра... Но, увы. Моего супруга интересуют совсем иные вещи. Его проще застать в гимнастической зале или библиотеке, нежели в моей спальне. Ну, право, за что мне такое наказание?!
|
|
|
А может быть здесь нечто иное?
Иногда в голову лезут весьма странные мысли. Поверишь ли, во всем доме нет ни одного моего изображения, даже фотографической карточки. А вот в кабинете мужа, аккурат над письменным столом, висит роскошный портрет красавца мужчины, некого французского барона Гийома Дорнье. Я даже толком не знаю, кто это, и что связывает его с моим супругом... Я весьма тревожусь по данному поводу. Уж не тайный ли содомит мой Иннокентий?!
Иной раз я думаю, а любит ли меня князь? И вообще – способен ли он на любовь?.. Но тогда зачем, спрашивается, он взял меня, совсем тогда ещё молоденькую девушку, в жены? Чтобы поиздеваться надо мной?
Порою мне мнится, что Иннокентий связал себя узами Гименея лишь для того, дабы не смущать умы господ московских обывателей. Чтобы его не считали сумасбродом… А ведь он и взаправду сумасброд. Превеликий, доложу тебе, сумасброд!
Если Сервантовский дон Кехана свихнулся, начитавшись рыцарских романов, то мой любезный супруг тронулся рассудком не иначе как под воздействием авантюрной гили Фенимора Купера, Понсон дю Террайля и Евгения Сю. Он попросту помешан на дальних странствиях и опасных путешествиях. Ну ни минутки ему дома не сидится. Все в разъездах, да в отлучках. То в Европе, то в Америке, то в Японии, то в каком-нибудь Богом забытом Сиаме. Исколесил всю Землю, и никак не желает угомониться. В запрошлом месяце опять куда-то укатил. Поговаривают, снова в Индию.
Ни много ни мало, князь возомнил себя новоявленным Одиссеем...
Помнишь нашу Греческую залу с мраморными колонами и барельефами? Твой муж ещё заметил: «Прямо иллюстративное пособие к «Мифам классической древности» Штоля»? Это подарок князя к десятилетию нашей свадьбы. На сюрпризы мой суженный всегда был горазд. Такой затейник, такой выдумщик! Знать, помнит о моей давнишней любви к античной мифологии… Так вот. Если присмотреться хорошенько к барельефу, рассказывающему о странствиях хитроумного Лаэртида, то в царе Итаки без труда можно признать моего Иннокентия. А уж с кого скульптор ваял Пенелопу, мне думается, уточнять не имеет смысла. (Кстати. Пожалуй, это единственный мой портрет во всем доме. Хотя – какой это портрет, издевательство одно)…
Такие вот намеки от дражайшего супруга. Мол, сиди и жди. А что: сижу – жду. За десять лет брака я видела своего супруга немногим чаще, чем моя древнегреческая товарка своего.
Нет-нет, я не жалуюсь. Уютное гнездышко на Бронной, 30 тысяч годового дохода и княжеский титул – весьма недурной bonus к фамилии N-ская. Да и муж никогда не докучает моралью. Антиноев (а таковые, признаюсь тебе, душенька, по секрету наличествуют) по приезду из очередного странствия из лука не расстреливает… Но всё же, всё же. Как порой хочется прижать крохотное тепленькое тельце к груди, почувствовать биение маленького сердечка. Ведь скоро мне исполнится тридцать лет! Как увижу племянника нашего управляющего, 12-тилетнего Саньку, так сердце кровью обливается. Ведь и у нас с князем мог быть такой сынишка. Разве что чуть помладше… Увы, увы...
О, чуть не забыла написать тебе о главном!
Пред самым отъездом на Восток мой благоверный вручил мне чудесную китайскую шкатулку из обсидиана. Сказал: «Дорогая, храни сей ларец, как зеницу ока. Отдать его можешь лишь двум людям на свете: либо мне, либо человеку, что предъявит тебе точно такое же кольцо, как у меня»... А колечко, доложу тебе, у мужа зело примечательное. Не золотое – платиновое. Исполнено в виде змеи, хватающей себя за хвост. Глаз аспида – крохотный изумруд. С внешней стороны кольца латинская надпись «Semper paratus!», с внутренней – «In omnia paratus!». (Ты же помнишь, в мертвых языках мне в институте не было равных; я с легкостью перевела сии девизы: «Всегда готов! Готов ко всему!»). Никогда ранее Иннокентий не снимал кольца. В тот день он сделал это впервые. И то лишь с тем, чтобы продемонстрировать мне надпись на внутренней стороне...
|
|
|
Эх, зря Иннокентий не взял с меня клятвенного заверения не заглядывать в шкатулку. Словно не знал, что в каждой женщине с рождения живет Пандора (порою мне думается, мой муж совсем не знает нас, женщин). Напрасно князь понадеялся на умение китайских мастеров. Недооценил моё любопытство и упорство в достижении поставленной цели. Целый месяц я билась над нелегкой задачкой, крутила проклятую шкатулку и так, и эдак. Наконец мои труды были вознаграждены – вчера вечером ларчик раскрылся! Знаешь, что было внутри? Ни за что не догадаешься…
Громадный бриллиант! Размером с грецкий орех!!!
Проконсультировалась я у О'Рейли, у ювелира герцогини. Так он мне заявил: это не простой бриллиант, а «Люцифер»! Тот самый «Люцифер», о котором лет тридцать тому назад так много писала пресса, – мол, князь N-ский привез в Россию из Голконды легендарный камень богини индийских душителей, – и само существование коего с таким завидным упорством всё это время отрицал мой благоверный.
О, плут! О, лукавец! О, хитроумный Лаэртид!.. Да что там Одиссей, сам Гермес Агорей не годится в подметки моему Иннокентию! Ты только подумай: всё это время, все эти тридцать с лишним лет он хранил сие сокровище в тайне! Скрывал ото всего мира! Даже от меня!!!
Пора явить камень свету. Решено! Ежели мой Улисс не вернется до конца года к своей Пенелопе (а с него станется), или же вдруг не нагрянет незнакомец со змеиным кольцом, на рождественском балу я выставлю камень на всеобщее обозрение... Я уже предвосхищаю восторженные и одновременно завистливые взоры наших московских барынь. И пусть эти взоры будут маленькой компенсацией за холодность моего супруга по отношению ко мне...
|
|
|
А камень поистине чудесен! Он чарует взор, пленяет душу, туманит сознание. Смотрю на него, и никак не могу налюбоваться.
Иногда «Люцифер» напоминает мне князя. Такой же загадочный и холодный.
Десять лет я замужем, но до сих пор мой супруг для меня как непрочитанная………………………………………………………………….
VIII.
Книга без названия.
(Избранные листы из книги, найденной Николенькой Гумилевым в старом чулане в Поповке, летом 1897 года)
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ.
Названия у книги не было…
Впрочем, нет. Какое-никакое название, наверное, все-таки было. Просто Коля его не знал.
А как, спрашивается, узнать название книги, когда у этой самой книги нет ни обложки, ни титульного листа.
Что там титул с обложкой – в книге не хватало доброй половины страниц! Да и те, что наличествовали, были изрядно обожжены и основательно потрёпаны.
Но это даже к лучшему. Конечно читать такую книгу крайне неудобно – ни начала тебе, что называется, ни конца. Зато все эти прожженности и обрывчатости придавали процессу чтения некую неповторимую таинственность и загадочность. А Николенька о-очень любил всё загадочное и таинственное. А кто, скажите, не любит – в одиннадцать-то лет…
Книгу эту Коля нашел в старом пыльном чулане в Поповке, когда играл в кладоискателя. Наверно она осталась от предыдущих хозяев усадьбы.
Интереса ради мальчик принялся листать находку. И вот тебе раз - чтение весьма захватило его. Найденная книга на поверку оказалась не менее интересной и занимательной, чем романы обожаемого капитана Майн Рида.
Сам того не подозревая, Николенька с головой погрузился в мир удивительных приключений и невероятных авантюр.
Неведомые страны, старинные гробницы, смертельные схватки, древние клады, потайные ходы, подземные лабиринты, могущественные ордена, сакральные знания и леденящие кровь обряды… Восторг, да и только!
Кто знает – может быть именно эта старая обгоревшая книга без обложки и титульного листа заронила в сердце будущего «конквистадора в панцире железном» первые семена необоримой страсти к дальним путешествиям и рискованным предприятиям. Кто знает…
* * *
…Четвертые сутки Иннокентий безуспешно пытался выбраться из хитроумной ловушки, в каковую угодил по собственному легкомыслию и непростительной в данном конкретном случае доверчивости.
А всё проклятый Пури, хвостом его по голове (князю отчего-то припомнилась озорная прибаутка Гийома Дорнье). Коварный индус хитростью заманил русского гостя в этот каменный мешок и запер его здесь, точно крысу. Подлый предатель! А ещё ученый человек, пандит.
– Бандит он, а не пандит! – в сердцах фыркнул Иннокентий, горько рассмеялся собственной шутке, вновь ухватился за обломок кинжала.
Булатная сталь глухо звякнула о камень. Звяк… Результата – ноль! Лишь несколько песчинок выщербились из вулканической породы. Стены старинной шахты, пожалуй, не уступали по твердости алмазам, кои здесь в стародавние времена добывали поданные султана Голконды.
Князь тяжело вздохнул. Да-с, придется попотеть... Ну да ничего, прорвёмся. Мы N-ские – народ упертый. Недаром наш родовой девиз гласит: «Nil desperandum!»
Отчаиваться Иннокентий и не собирался. Он сжал покрепче рукоятку старинного клинка и, с упорством крота-трудофила, продолжил вгрызаться в неподдающуюся породу. Сквозь зубы князь глухо захрипел:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог…
Страсть к декламации стихов осталась у Иннокентия с отроческих лет, когда он по рецептуре великого афинского оратора Демосфена пытался избавиться (и надо признать небезуспешно) от излишней конфузливости, легкого заикания и некоторой картавости. Заберется бывало в самую гущу старого парка, набьет полон рот камней, – гальку по приказу батюшки специально доставляли аж с побережья Эгейского моря! – и ну вещать под шум большого каскада:
Пг`остите, вег`ные дубг`авы!
Пг`ости, беспечный миг` полей…
Через год занятий дефекты речи и природная застенчивость исчезли без следа, а вот привычка к декламации осталась.
Вот и теперь под монотонные ритмичные удары булатного клинка князь вслух читал обожаемого Пушкина:
Его (удар) пример (удар) другим (удар) наука (удар);
Но боже (удар) мой (удар), какая (удар) скука (удар)…
«Евгения Онегина» Иннокентий знал наизусть лет так с двенадцати. Молодой человек вообще отличался феноменальной памятью. И если Пушкинский герой хранил в своей памяти «дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней», то в голове у князя N-ского сыскалось место для нескольких сотен вирш российских поэтов: от Ломоносова и Сумарокова до Тютчева и Фета…
К XVI-ой строфе – той самой, в которой описывается визит Онегина в ресторацию Пьера Талона– пыл Иннокентия несколько поостыл.
На строчке «пред ним roast-beef окровавленный» дал знать о себе голод. А при упоминании трюфелей, лимбургского сыра и «золотого» ананаса желудок князя издал протяжный стон, по громогласности способный соперничать с призывным кличем слона-самца в период гона.
Скудные запасы провизии – четыре галеты да пара подвядших бананов – давно закончились. Хорошо хоть домовитый Гийом буквально силком всучил князю три полгаллонные фляжки с водой. А он, глупец, еще отмахивался, противился. Зачем, мол, тащить лишний груз, и без того тяжело… Да, без живительной влаги в подземной западне пришлось бы и вовсе туго.
В алмазных копях Голконды царила ужасная жара. Градусов тридцать по Реомюру, никак не меньше. Плюс ко всему – проклятая тропическая влажность, не хуже чем в родных сандуновских парильнях…
Иннокентий процитировал первый русский роман в стихах:
Вошел: и пробка в потолок! –
откупорил флягу (уже третью, последнюю), наполнил походную чарку, капнул в нее из заветной серебряной баклажки две капли арманьяка («для питательности»), осушил одним глотком.
Вот и пообедал. А может поужинал, или позавтракал. Бог его ведает, какой сейчас час. Время в узилище течет иначе, чем на воле – еле сочится…
Князь прикрыл веки, сосредоточился. Перед мысленным взором предстал Махатма Рампал.
Архат приветливо улыбнулся, молвил: «Крепись, челя. И помни, вода – капля за каплей – истачивает гору».
– Помню, гуру, – кивнул Иннокентий. Заскорузлые пальцы привычно легли на… < страница отсутствует; сгорела >
…………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………
…смертельно хотелось курить.
Проклятая привычка, будь она неладна! Прав Учитель: Человек должен управлять страстями, а не страсти человеком…Эх, кабы еще страсть. А то ведь так – страстишка…
Как учит нас Ульджанасутра: «Обуздывать, обуздывать, и ещё раз обуздывать». Только так, и никак не иначе!
Коли выберусь живым из этой передряги – ни в жизнь более не притронусь к трубке!..
Князь стиснул зубы до эмального крошева, вновь замонотонил:
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но…
…Счастье оказалось куда как ближе, чем считала Татьяна, и гораздо достижимей, нежели изначально полагал Иннокентий.
Вооруженная огрызком кинжала рука неожиданно провалилась в пустоту.
Виват! Ура!! Аллилуйя!!!
Он сделал это.
Одолел! Совладал!! Победил!!!
Удесятирив усилия, князь с остервенением принялся расширять брешь. Два часа упорного труда, и заветное отверстие выросло до размеров барсучьей норы.
Недолго думая, Иннокентий, юноша весьма субтильной комплекции, вбуравился в получившийся лаз. В клочья изорвал рубаху, исцарапал в кровь плечи и спину, но все-таки пролез…
– В этом подземелье, – проворчал Иннокентий, – воленс-ноленс превратишься в какого-нибудь элурантропа. Поначалу учишься смотреть в кромешной тьме, затем ползаешь по разным крысиным норам. Так глядишь, скоро у меня отрастут усы, когти и длиннющий хвост. А там и мышей есть сподоблюсь.
Насчет мышей и хвоста молодой человек, конечно же, шутил. А вот ногти с щетиной – те да, Мурлыка, любимый матушкин кот, позавидует.
Видела бы меня сейчас Лизет, усмехнулся князь, поднимаясь на ноги… Стоп. Как на ноги. Ну да, черт побери, – на ноги! Он наконец-то мог стоять в полный рост, а не полулежать, согнувшись в три погибели, точно чертик в табакерке.
Как беда не приходит одна, так, по всей видимости, и удача не разгуливает в одиночку.
Не успел князь в полной мере насладиться преимуществом вертикального способа перемещения в пространстве по сравнению с горизонтальным, как ветреная Тихе одарила его очередной очаровательной улыбкой. Иннокентий узрел свет!
И не тот свет Абсолютной Истины – Брахман, о котором так много и не всегда понятно вещал Махатма Рампал. И не свет в конце «длинню-ю-ющего темного коридора», о коем взахлеб рассказывал переживший в позапрошлом году летаргию Кирюша Перепелкин. Князь узрел самый обыкновенный дневной свет… < часть страницы отсутствует; оторвана>
…………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………
…странный человек сидел в не менее странной позе. Ноги причудливым образом подогнуты, – но отнюдь не по-турецки, а с некоторым поистине акробатским подвывертом, – руки возлежат на коленях ладонями вверх, пальцы собраны в щепоть. Голову незнакомец держал ровно, но глаза закрыты, точно у спящего.
Падмасана, – сообразил Иннокентий. Уроки Рампала не прошли даром. – Так вот ты какой, человек достигший нирваны… < несколько страниц отсутствуют; вырваны >
…………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………
…налитые кровью глаза дико выпучены, алый язык безобразно вывален наружу («Дразнится зараза!»), острые зубы ощерены страховитым частоколом.
Чуть выше переносицы – в том самом месте, где по поверью индусов располагается шестая чакра, «аджна», – сверкал огромный, величиной с приличный финик, бриллиант.
Иннокентию припомнилась пушкинская строка:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Впрочем, четырехрукая madame мало походила на Царевну-Лебедь. Скорее уж на Бабу-Ягу. Ожерелье из черепов и пояс из отрубленных рук только подчеркивали это сходство.
– Да это же Кали, хвостом меня по голове! – воскликнул Гийом, похлопывая каменную барышню по гипертрофированным грудям. – Черная Богиня!.. По ходу, mon chere amie, мы забрались в самое сердце владений тугов.
– Уйдем отсюда, Гийом, – предложил Иннокентий, опасливо озираясь по сторонам.
– Уйти и не взять с собой ничего на память? – самым искренним образом изумился француз. – Никогда!
Он выхватил из-за пояса свою знаменитую наваху и принялся выковыривать изо лба статуи исполинский бриллиант.
– Зачем тебе третий глаз, красавица? – шутливо приговаривал Дорнье. – И двух за глаза хватит... Ха! И двух глаз за глаза. Каламбурчик, однако, хвостом меня по голове.
– Не надо, Гийом, – умоляюще прошептал Иннокентий.
Барон лишь подмигнул и, навалившись на нож всем телом, выковырнул-таки упрямый камень. < часть текста отсутствует; страница сильно обгорела >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
– Держите его! – завопил Пури.
Несколько тугов бросилось наперерез русскому.
Румал шелковой змеёй обвил шею Иннокентия. Перед глазами потемнело.
Последнее что он увидел – бегущего к нему на помощь барона Дорнье. В руках Гийом сжимал револьвер…< Отсутствует целая тетрадка; вырвана с корнем >
…………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………
...многочисленные испытания тела, – стрельба из арбалета и тяжелого английского лука, поединки до первой крови на эспадронах и палашах, вольтижировка и конкур, подъем по кинжалам на крепостную стену, прыжки с шестом через крепостные же рвы, и многие-многие другие силовые экзерсисы, – слава Богу, остались позади.
Иннокентий облегченно вздохнул, улыбнулся.
Да-с, знать, список экзаменов составлял не кто иной, как наставник знаменитого Гаргантюа Понократ.
Вот бы еще кто объяснил, как могут пригодиться все эти анахронические рыцарские забавы в наш просвещенный XIX век, в век пара и электричества? That is the question.
Да Бог с ним, с вопросом. Надо собраться, сконцентрироваться, сосредоточиться – впереди испытания воли и разума …< несколько страниц отсутствует; вырваны >
…………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………
…Четыре магистра в лазоревых казакинах и широкополых фетровых шляпах. Лица скрыты под черными бархатными полумасками, в руках старинные шпаги.
По богатырскому разлету плеч и по свежему рубцу на подбородке, оставленному уруми подлого предателя Пури, Иннокентий узнал в одном из магистров Дорнье. Если Александр Дюма писал своего Портоса с реально существующего человека, этим человеком является не кто иной, как Гийом.
В руке барона сверкнул клинок. Холод толедской стали ожег обнаженное плечо Иннокентия.
– Повторяй за мной, – гремел великан. – Клянусь….
< несколько абзацев абсолютно нечитаемы из-за огромного чернильного пятна >
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…ольцо, символ братства.
Платиновый уроборос блеснул изумрудным оком, обвил средний палец неофита. На внешней стороне кольца змеилась латинская надпись: «Semper paratus!», на внутренней (Иннокентий не видел, но знал это от Гийома) – ей вторила максима: «In omnia paratus!»
Дорнье распахнул объятия, стиснул друга до хруста костей.
– Добро пожаловать в братство «Рыцарей света»! Теперь ты один из нас!
< несколько страниц отсутствует; вырваны >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
..рукоятки торчавшего из груди барона кинжала.
Сколько раз Гийом спасал ему жизнь. А он не смог, не сумел, не успел!
К горлу подкатил комок. На глаза навернулись слезы. Едкие, что щелочь, соленые, как кровь.
– Проклятье четырехрукой мстительной стервы, хвостом ее по голове, – хрипел Дорнье, захлебываясь кровью, – достало меня и в Европе. Но не это главное… Теперь ты – хранитель… – Барон вложил в ладонь Иннокентия прóклятый камень. От густой запекшейся крови бриллиант казался рубином. – Не плачь, mon amie… Если верить мэтру Рампалу, наша жизнь – есть цепь перерождений... Я ухожу. Но не навсегда… Душа бессмертна. И я обязательно вернусь. В обличии какого-нибудь тигра, барса или льва. Но уж точно не в теле шакала или гиены, хвостом меня по голове… Верь мне, мой друг. Я вернусь… Я не жалею ни о чем. Я любил и был любим. Я боролся и искал, находил и не сдавался. Судьба даровала мне счастье быть твоим другом. Мне не о чем жалеть… – Кровь запузырилась на губах умирающего. – Я ухожу. Мне остается лишь повторить вослед за гениальным автором «Сатирикона»… – Гийом набрал полную грудь воздуха, выдохнул: – Illud erat vivere!
Выдохнул и...умер. Умер, как и жил – с улыбкой на губах... < несколько страниц отсутствует; вырваны >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
...выверенным движением китаец обмотал косу вокруг шеи.
Без боя не уйти, понял Иннокентий и скинул суртюк.
Азиат хищно прищурился, закатал рукава – жилистые предплечья аж синие от многочисленных татуировок. Князь присмотрелся: на левой руке – клыкастый тигр, на правой – когтистый дракон.
Дело обстоит гораздо серьезней, чем казалось поначалу. Незнакомец-то, по всей видимости, член тайного общества «Саньхэхой». Да-с, закавыка.
– Отдай камень, – угрожающе процедил ханец.
Везде и всюду одна и та же песня, подумал Иннокентий. Вслух же произнес хрестоматийную фразу спартанского царя Леонида:
– Приди и возьми.
Взгляд китайца подозрительно затуманился, сам он принялся как-то странно покачиваться, скрючил пальцы, словно держал в каждой руке по пиале.
Цзуй Цюань, – смекнул князь, – стиль пьяницы. Придется попотеть.
Иннокентий сжал кулаки, принял la garde, по всем правилам французского бокса.
Ну что ж, потанцуем. Это даже интересно. Европа против Азии. Франция против Китая. Сават против ушу.
В благородном искусстве «фехтования ногами» (так в шутку величал французский бокс Иннокентий) князя наставлял Гийом Дорнье (упокой Господь его душу). Друзья бывало часами не вылезали из шикарной гимнастической залы в родовом замке барона. Тренировались до седьмого пота. А уж сколькими пинками да зуботычинами они обменялись – и не перечесть...
Китаец прыгнул первым. И, надо сказать, почти достал Иннокентия. Нога в сапоге с заостренной металлической набойкой на носке промелькнула в каком-то миллиметре от носа кня… < часть текста отсутствует; страница сильно обгорела >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…не пальцы – клещи для колки сахара! Судя по всему, он сломал мне ребро. А то и не одно…Да-с, мил господа, сорок пять – не двадцать пять! Годы берут своё. Совсем загнал меня проклятый хунхуз, хвостом его по голове… Пора заканчивать бой.
Преодолевая жгучую боль в груди, князь с трудом воздел себя на ноги. Перед глазами плыли радужные круги, решительно не хватало воздуха.
– Nil desperandum! – просипел Иннокентий и стиснул разбитые в кровь кулаки.
Китаец завизжал, точно кот, которому прищемили дверью хвост (а то и какой более важный орган), и ринулся в атаку. Удары посыпались что из рога изобилия (упаси Господь от такого изобилия). Князь еле поспева…< часть текста отсутствует; страница сильно обгорела >
…ая привычка не отпускала князя и в бою. Гениальные строки Пушкина гудели в голове в ритм схватке:
Швед (удар), русский (еще удар) – колет (пинок), рубит (захват), режет (бросок).
Бой барабанный (перекат), клики (прыжок), скрежет (залом),
Гром пушек (нырок), топот (подсечка), ржанье (выпад), стон (проворот),
И смерть (тычок) и ад (нырок) со всех сторон (уклон)...
Иннокентий мастерски провел coup d'arrêt в правую ногу китайца, жадно втянул ноздрями воздух.
Ну, а теперь «le compas»…
«Le compas» – коронный удар Гийома. А теперь – один из любимейших приемов князя. В свое время Иннокентий потратил не один час, прежде чем отточил сие мудрёное па до совершенства…
Тут главное вытащить соперника в нужную позицию. Без маленькой военной хитрости, пожалуй, не обойтись. A la guerre, как говориться, comme a la guerre.
Князь нарочито подставил под очередной удар китайца левую руку, притворно ойкнул, свесил якобы поврежденную конечность плетью, открыв тем самым голову.
Мнимый пьяница купился на эту не столь уж и хитрую уловку. Взвизгнул что резанный и нанес сокрушительнейший удар ногой, целя противнику в висок.
Удар был на столько силен, что вполне мог проломить Иннокентию череп… если бы достиг своей цели.
Но князь отказал мастеру цюань шу в удовольствии дать угостить себя кованым сапогом в висок. В самый последний момент он кинул своё поджарое тело вниз, а правую ногу – наоборот вверх. Одновременно со скоростью торнадо провернулся на опорной ноге вкруг оси (со стороны – и впрямь вылитый циркуль).
Бац! Удар пришелся в затылок. Прямо каблуком. С оттяжечкой. Как и учил Гийом.
Китаец нелепо всплеснул руками и рухнул, точно подкошенный.
– Дружеский match Париж-Пекин закончился победой старушки Лютеции, – шутливо констатировал князь, натягивая сюртук.
Затем достал из заветного нагрудного мешочка злосчастный алмаз, несколько раз подбросил на ладони.
Поистине страшный камень…
Интересно, что за ужасную тайну он скрывает? Отчего за ним с таким остервенением охотятся служители различных тайных культов? Сперва пхасингары. Затем адепты «Зелёного Дракона». Теперь вот китайская «Триада».
Кто следующий? Синоби, ассасины, или вовсе какие-нибудь люди-леопарды из дебрей тропической Африки?
«Люцифер» хранил молчание. Лишь пере…< Отсутствует две тетрадки; вырваны >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…битая нога горела, точно её засунули в топку пироскафа. Скованные руки ужасно саднили. Голова трещала.
А тут ещё Джафар со своим змеиным шепотом.
– Как я посмотрю, вы решили посостязаться в упрямстве со своим французским дружком, – зловеще прошелестел палач. – Позволю себе напомнить, барону Дорнье ужасно повезло, он умер легко. Поверьте, вам я не доставлю такого удовольствия... Не скажешь, где камень, я выжгу тебе глаза.
Раскаленное до красноты жало медленно приближалось к правой зенице князя…< несколько страниц отсутствует; вырваны >
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Иннокентий поправил повязку a-la Potemkin. Пора домой, в Россию. Поди уж заждались. И…
IX.
«Златоглавая и её обитатели».
