Миколай Шопен — Ф. Шопену в Париж

Варшава, сего 21 марта 1842

Мой дорогой Фридерик.

Твое письмо от 25-го прошлого месяца доставило нам двойную радость; во-первых, оно успокоило нас после трех месяцев молчания с твоей стороны, — а наше положение было бы куда тягостнее, если бы г-жа Василевская не ободрила нас после получения писем от своего сына, польщенного хорошим приемом, который Ты ему оказал; во-вторых, мы узнали из него, что Ты дал музыкальный вечер, который, судя по присланным Тобой вырезкам [из газет], удовлетворил Твоих слушателей. Я от всего сердца поздравляю Тебя с этим успехом, главным образом потому, что он доказывает, что Ты сохраняешь свое место среди артистов, а также и из-за дохода, который, без сомнения, позволит Тебе провести летом несколько месяцев в деревне в ту пору, когда число уроков обычно уменьшается и когда Ты можешь отдохнуть после своих трудов. Я не стану Тебе ничего писать о том, что надо откладывать на будущее, разве только то, что если бы мы смогли больше отложить, нам было бы лучше, хотя мы и так довольны. Я почти всю зиму не выходил из дому, однако я был на концерте Арто (Александр Жозеф Арто (1815—1845) — французский скрипач и композитор, концертировавший в Европе и Америке; в Варшаве выступал проездом в Россию; на упоминаемом концерте им, вероятно, была исполнена Мазурка B-dur, op. 17 № 1, Шопена.), который, несомненно из-за Тебя, вспомнил о нас и прислал нам ложу. Мне было приятно услышать, как он играл одну из Твоих Мазурок, — он ею произвел фурор. Почтенный Эльснер, который помнит о Тебе, пришел нас проведать в день Твоих именин; его поздравления искренни, — он желает Тебе самого хорошего. Нас также посетил граф Мыцельский, который был в Карлсбаде в одно время с нами. Он льстит себя надеждой когда-нибудь увидеть Тебя у себя, и он сказал мне, что Ты вновь обещал это одной из его родственниц, которая была в Париже. Мы уверены, что Тебя там хорошо примут. Лист еще сюда не приехал; говорят, что он выехал из Берлина, направляясь через Кенигсберг в Россию, и что только на обратном пути мы будем иметь удовольствие услышать его. Я признаюсь, что не ожидал от него того, что Ты мне о нем пишешь и что сообщается о нем и Таль[берге] в статьях о Твоем вечере; это не очень-то будет способствовать вашему сближению. Как поступить в подобной ситуации? Действовать с Твоей обычной осторожностью и деликатностью, не сдавая своих позиций. Ты сможешь проявить благородство и своим поведением привести к тому, чтобы он был в ответе за всё. Я лишь заверяю Тебя, что [ты] доставишь мне большое удовольствие, не оставляя меня так долго без вестей о себе. Вот истекает мой 72-й год; пусть я в то небольшое количество времени, которое мне еще остается, могу испытать радость читать время от времени Твои письма. Так что пиши мне о себе, пиши обо всём, что касается Тебя, — ведь это единственное, что может меня интересовать. Приближается лето, — что Ты намерен делать? Останешься ли в Париже? Не предпримешь ли какое-нибудь путешествие? Итак, пиши нам настолько обстоятельно, насколько только позволит Тебе время, не тратя, однако, его, когда оно особенно дорого. Верь, что мы не забываем Тебя. Твоя мать, Твоя нежная мать, несмотря на усиливающуюся слабость зрения, пишет Тебе несколько слов. Обнимаю Тебя от всего сердца.

Ш.

Р. S. Эрнст зашел к нам и прислал мне билет на свой концерт.

[Приписка Людвики Енджеевич:]

Мой самый дорогой Фридерик.

Лишь сегодня поздравляю Тебя с 1 и 5 марта; мы не писали Тебе, так как ждали письма, а зная о концерте, думали, что Ты ждешь, как он пройдет, чтобы сообщить нам об этом, — так оно и случилось. Слава богу, письмо пришло, потому что оно было очень нужно для спокойствия и здоровья Родителей. Я предпочитаю рецензию из «Gazette de France». В «[Gazette] Musicale» никуда не годится, по сравнению с той прошлогодней (Речь идет о рецензиях на концерт Шопена, состоявшийся 21 февраля 1842 г. в зале Плейеля. Первая из них, принадлежавшая перу композитора и музыкального критика Мориса Буржа, появилась 27 февраля в № 9 «La Gazette Musicale» (а не в «Gazette de France», как написала Л. Енджеевич) и была озаглавлена «Soirée Musicale de М. Chopin» — «Музыкальный вечер г-на Шопена»; вторая, написанная Леоном Эскюдье, появилась также 27 февраля в «La France Musicale», в виде передовой статьи, и была озаглавлена «Concert de М. Chopin» (обе рецензии полностью приведены Ф. Гёзиком).). Всегда Фриц будет единственным, которым еще бесчисленное множество раз будут удивляться и восторгаться [как это происходит сейчас] с [его] последними композициями. Новаков[ский] говорил, что они необыкновенны, прекраснейшие среди Твоих самых прекрасных. Хорошо, что музыкальный мир доволен; они радуются, что Ты, возможно, начнешь давать себя услышать, и хотят разузнать об этом. Пусть ждут; может, и дождутся, как и я, осуществления своей мечты увидеться с Тобой [...]. Мой дорогой, Ты уже знаешь о нашем горе («... знаешь о нашем горе...» — о смерти Войцеха Живного, скончавшегося 21 февраля — в день концерта Шопена.). Ты не можешь себе представить, как нам сильно его недостает, потому что этой привязанности ничем не возместишь; славный старик; и скончался при мне; узнав поздно [вечером] о его болезни, я на следующий день утром пошла его проведать. Я сказала ему, что нам очень грустно оттого, что мы ничего не знали [о его болезни]; племянница, или кто там она, сказала, что дядюшка заболел так неожиданно, что только в среду etc. [и так далее], а он, услышав это, [сказал]: во вторник; и это были его последние слова. Потом старик потерял сознание и вскоре скончался; я пришла в четверть 10-го утра, а в 10¹/₂ его не стало. Он всё время стоит у меня перед глазами. [...] Арто Твоей Мазуркой произвел фурор. Что творилось в театре! Отец даже расплакался и совсем не кашлял. Арто, весьма любезный, прислал ложу, tribu [t] rendu par tout les artistes [повинность, исполняемая всеми артистами] по отношению к Твоим родителям [...].