Марии де Розьер в Париж

Keir, 2 окт[ября] 1848, Perthshire

Очень Вам благодарен за Ваши хорошие письма и очень сожалею, что не смогу доставить Вам столько же удовольствия своими. Вы знаете мою беспомощность — я не могу связать двух слов без истинной муки; поэтому я рассчитываю на то, что Вы помните об этом, и надеюсь, что простите меня. Я только что получил несколько слов от Людвики, которая с нежностью говорит о Вас. Она мне пишет, что в отношении здоровья у них всё благополучно; холера щадит их. В других частях письмо менее утешительно. Не посылал ли я Вам из Лондона письма Людвики? У меня было одно, я в этом уверен (если только оно не осталось среди моих бумаг под крепким замком в Лондоне), и мне кажется, что я его Вам отправил. Уж не похитил ли его из любопытства перед своим отъездом мой итальянец (Итальянец — слуга Шопена.), которому я поручил снести его на почту. В конце концов это выяснится. Во всяком случае, не вините Людвику, потому что я знаю, что у меня в Лондоне еще есть словечко для Вас. Я получил всего 2 письма из Польши: одно из Варшавы и потом это, последнее, из деревни вблизи Торна (Торн — Торунь.), где Людвика с детьми провела каникулы. Меня расстраивает то, что Вы пишете о Соль. Я глубоко огорчен за Люс. Если Соль когда-нибудь поедет в Россию, с кем она будет говорить о Франции? Кому она сможет сказать словцо по-берришонски (Диалект провинции Берри.)? Это как-будто бы не имеет значения, а между тем, в чужой стране величайшее утешение — иметь кого-нибудь, кто вас переносит на Вашу родину всякий раз, как вы на него посмотрите, что-нибудь ему скажете или услышите его. А как Ваши путешествия? Почему Вы ими пренебрегаете? разве что Вы уже набрались сил на зиму — на зиму, которую я не знаю, где провести. Я хотел бы сделать как можно лучше и уверен, что сделаю как можно хуже. Но такова моя участь. Никто не избежит своей судьбы. Я стал еще больше задыхаться после месяца, проведенного в прекрасной стране Вальтера Скотта. Королева только вчера уехала из Aberdeen Shire. Вся Англия в этом году приехала в Шотландию — как для того, чтобы почтить е[е] в [еличество], так и потому, что на континенте нет спокойного уголка. То место, где я живу в настоящее время, называется Keir в Perth-Shire вблизи Стирлинга. Завтра я еду в Эдинбург, где пробуду несколько дней; может быть, даже дам себя послушать. Не думайте, однако, что это занятие дает что-нибудь, кроме беспокойства и изнеможения. Но тут много лиц, которые как будто любят музыку и мучат меня, заставляя играть, и я из вежливости играю — а затем всякий раз снова сожалею об этом и зарекаюсь, что больше уж меня не проведут... Если бы простояла хорошая погода, я прожил бы здесь еще октябрь, потому что у меня есть приглашения, которыми я пока не мог воспользоваться, а жизнь в замках у здешней знати, право, весьма любопытна. Ничего подобного нет на континенте. Если будет хорошая погода, я поеду еще к герцогине Аджил в Inverary на озеро Lone и к леди Белхэйвен, — в один из самых знатных домов страны. В настоящее время она здесь; тут находится до тридцати персон, очень красивых, очень умных, очень оригинальных, очень глухих, и один слепой, очень известный (Sir Walpole (Вероятно, Спенсер Гораций Уолпул (род. в 1806 г.), английский консервативный политический деятель.)). Туалеты, бриллианты, бородавки на носу, прекраснейшие волосы, изумительнейшие фигуры, дьявольская красота и дьяволы без красоты. Последняя категория повсюду наименьшая редкость. Всё это общество отправилось сегодня в Эдинбург на Caledonian Rout [Каледонский раут]. Всю неделю будут скачки, развлечения, балы и т. д.. Это fashion [обычай] этих мест, охотничий клуб ежегодно устраивает празднества. Все дворяне страны съезжаются туда. Но, пожалуй, [довольно] болтовни. Хотя я не знаю, когда снова напишу Вам. Теперь мне нужно написать моим и Соль, которой я написал уже 50 черновиков. Я зачеркиваю больше букв, чем пишу, — следовательно, это не от лени. Надеюсь скоро Вас увидеть (вот луч солнца подсказывает мне это); но стоит ему спрятаться, и я буду убежден в противном. Ну, пожмите мне крепко руку и напишите мне по тому же адресу в Эдинбург; где бы я ни был, письмо меня найдет. А Франкомм! я ему не ответил, но ведь невозможно написать своим друзьям всё, что хотелось бы. Всё это очень глупо; надо кончать, а то я разорву письмо, если мои помарки будут продолжаться.

До свидания и тысячу самых искренних дружеских приветов.

Всегда преданный Вам Ш.

Гжим[але] я пишу.

Оригинал на французском языке. Адрес: «Mademoiselle Mademoiselle de Rozière, Paris, 48, Rue St. Lazare».

ВОЙЦЕХУ ГЖИМАЛЕ В ПАРИЖ

[Эдинбург, 3 октября 1848]

Мое письмо, начатое в Кейре, я кончаю только сегодня, 3 octobre [октября] в Эдинб [урге]. Сегодня хорошая погода, даже тепло, и мне лучше. Завтра вечером я должен тут играть, но я еще не видел зала и не составил программы. Женни Линд и пани Грот, которых я встретил на железной дороге, были здесь и поехали в Глазго участвовать в спектакле. И Гризи, и Марио, и Альбони — все были здесь. Женни Линд отсюда поедет в Дублин. В этом году они здесь не так понравились, как в прошлом. Ведь они уже не в новинку. Роже (Гюстав Ипполит Роже (1815—1879) — французский певец, дебютировавший в 1839 г. в Комической опере (см. письмо 331), с 1868 г. профессор Парижской консерватории; автор интересных воспоминаний «Le carnet d’un ténor» — «Из записной книжки тенора». Пел в концерте 16 февраля 1848 г., последнем концерте Шопена в Париже, и в Реквиеме на похоронах Шопена.) — тенором в Сомнамбуле, но, между нами, был, как обычно, всё тем же парикмахеришкой.

Кончаю, пора.

Искренне обнимаю Тебя.

Твой до смерти Ш.

Пиши мне. Если увидишь Делакруа, обними его. Посылаю также письмо де Розьер. Мой адрес прежний — Лыщиньскому.