Задания для работы с текстом

Антон Марти. Что такое философия?...........................................6

Хосе Ортега-и-Гассет. Что такое философия?................................17

Список литературы к теме «Предмет философии»……………………24

 

Философия Древнего Востока…………………..…………………...25

Философия Древней Индии

Философия индуизма. Атмабодха («Постижение атмана»)…………..25

Философия буддизма. Дхаммапада…………………………………......31

Список литературы к теме «Философия Древней Индии»…………....37

Философия Древнего Китая

Конфуцианство. Конфуций. Беседы и суждения ………………………37

Философия даосизма:

Дао-дэ-цзин………………………………………………………………..49

Чжуан-цзы………………………………………………………………....57

Список литературы к теме «Философия Древнего Китая»……………64

 

Философия Древней Греции………………………………………….65

Платон. Апология Сократа………………………………………………65

Феохарий Кессиди. К проблеме греческого чуда………………………72

Список литературы к теме «Философия Древней Греции»……………85

 

Средневековая философия……………………………………………85

Аврелий Августин. Исповедь……………………………………………85

Список литературы к теме «Средневековая философия»……….……..93

 

Философия Нового времени………………………………………….93

Френсис Бэкон. Афоризмы об истолковании природы и царстве человека……………………………………………………………………………94

Рене Декарт. Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках……………………………………………105

Жюльен  Офре де  Ламетри. Человек-машина……………………….…115

Иммануил Кант. Что такое просвещение? О поговорке «может, это верно в теории, но не годится для практики»…………………………….124

Романо Гвардини. Конец нового времени………………………………132

Список литературы к теме «Философия Нового времени»……………143

 

Русская религиозная философия и русский космизм…………..143

Лев Толстой. Только непротивление злу насилием… Предисловие..143

Лев Шестов. Фрагменты………………………………………………. 155

Василий Розанов. Цель человеческой жизни…………………………165

Александр Введенский. Условия допустимости веры

в смысл жизни…………………………………………………………...172

Владимир Вернадский. Философские мысли натуралиста…………..181

Список литературы к теме «Русская религиозная философия и русский космизм»………………………………………………………………....186

 

Философия жизни …………………………………………..…………187

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­___________________________________________________________

Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра………………….………….187

Хосе Ортега-и-Гассет. Письмо к немецкому другу………………......194

Список литературы к теме «Философия жизни»……………………...200

 

Философия марксизма …………………………………………..…...201

___________________________________________________________

Фридрих Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Предисловие к первому изданию………………………….201

Список литературы к теме «Философия марксизма»………………...203

 

Проблема человека и его культурного бытия

 в философии ХХ века ………………………………………..……… 204

___________________________________________________________

Эмиль Дюркгейм. Ценностные и «реальные» суждения……………..204

Зигмунд Фрейд. Будущее одной иллюзии………………………...……211

Пьер Тейяр де Шарден. Феномен человека……………………...………219

Бертран Рассел. Почему я не христианин?....................................222

Жан Поль Сартр. Экзистенциализм — это гуманизм…………………..…226

Владимир Бибихин. Мир………………………………...………………233

Мишель Фуко. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы………..240

Элвин Тоффлер. Шок будущего…………………………………………251

Список литературы к теме «Проблема человека и его культурного

бытия в философии ХХ века»………………………………………......260

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

Работа с текстами первоисточников является неотъемлемой частью изучения курса философии в высшем учебном заведении. Именно знакомство с оригинальными текстами авторов, принадлежащих к различным эпохам и направлениям, позволяет студенту непосредственно приобщиться к миру философской мысли. Опыт чтения оригинального философского текста, с характерной для него лексикой, образами, метафорами, отнюдь не аналогичен опыту восприятия философских идей на лекциях, читаемых педагогом. В учебниках по философии изучаемые идеи и концепции, как правило, представлены в упрощенном и сокращенном изложении, что не всегда позволяет студенту составить достаточно глубокое и адекватное представление относительно изучаемого материала.

Данная хрестоматия содержит авторские философские тексты, связанные своим содержанием со всеми основными историческими и проблемными структурными единицами курса «Философия». Для упрощения работы с текстами первоисточников и придания ей большей целенаправленности каждый текст снабжен контрольными вопросами и заданиями, нахождение ответов на которые позволяет выделить философскую суть текста. Кроме того, главные идеи того или иного философа освещаются в лекционном материале по курсу «Философия»[1], обращение к которому создает информативную основу, на базе которой студент может осмысливать тексты первоисточников.  

ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ

Антон Марти

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?

Антон Марти (1847-1914) – философ рубежа 19-20 веков, занимавшийся проблемами языка и коммуникации. С 1896 по 1913 г.г. занимал должность ректора Немецкого университета им. Карла-Фердинанда го­рода Праги. Предложенный ниже текст «Что такое философия?» является инаугурационной речью, произнесенной Марти по случаю вступления в эту должность. В 1908 году Марти опубликовал глав­ный труд своей жизни «Исследования основания общей грамматики и фило­софии языка». Философия языка Марти представляет собой существенный момент в раз­витии языкознания 20-го века. Его оригинальным вкладом можно признать интенциональную концепцию языка как намеренного социального действия; проект общей семантики, ориентированный на коммуникативную теорию значения; теле­ологическую и функциональную модель описания языка. Тематически произведения Марти находятся в тесном единстве с проблематикой таких ключевых направлений западное­вропейской философии начала 20-го века, как ранняя феноменология, грацкая школа теории предметов и представляет собой важный вклад в развитие современной теории познания и онтологии.

◘

К ак заметил Кант, есть нечто странное в том, что даже люди, хранящие бережное молчание в отношении наук, в которых они не располагают про­фессиональными знаниями, стремятся в области философии мастерски и с полной уверенностью обсуждать и решать вопросы.

Напротив, специалист пошел бы на это с неохотой, и наверняка с этим связаны некоторые тяжелые последствия. Но если не обращать внимания на следствия, а заняться, вместо этого, изучением причин, тогда можно (действуя точно по принципу «все понять — все простить») и здесь встре­тить нечто более приятное, даже можно натолкнуться на нечто прямо-таки отрадное. Ведь это специфически иное (по сравнению с другими сферами знания) обращение людей с философскими вопросами становится вполне понятным только из того обстоятельства, что философия прежде всех дру­гих наук становится предметом всеобщего и живого участия…

Философские проблемы не могли не коснуться даже того, кто мало све­дущ в философских системах, которые после Фалеса, позволившего миру возникнуть из воды, вышли из бушующих мыслей многих выдающихся умов…

Так чем же является тогда философия, если к ней проявляют интерес столь многие люди, даже если они не всегда с достаточным почтением отно­сятся к ее трудностям и к необходимости добросовестной философской вы­учки? Мы часто говорим лишь о том, что в этой сфере знания почти каждый человек запросто и отважно осмеливается высказывать свои суждения. Од­нако мы редко задаемся вопросом, хотя бы на мгновение, отчего же такой, казалось бы, простой, элементарный вопрос, как вопрос о том, что такое философия, обычно приводит людей не в меньшее смущение. Но когда мы обращаемся с этим вопросом не к философским дилетантам, а к профессио­нальным философам, то ответ у них, конечно, уже всегда готов, только вот ответ почти у всех разный. У Аристотеля можно прочесть, что философия есть учение о послед­них основаниях и причинах вещей. Стоики, напротив, определяли фи­лософию как стремление к добродетели, а Эпикур — как способность и искус­ство жить счастливо. Философы же Нового времени не соглашались ни с од­ной из этих школ, да и между ними самими не было на этот счет единого мнения. Для Спинозы философия является рассмотрением вещей sub specie aeternitatis, для Шеллинга — наукой о вечных первообразах вещей или нау­кой обо всем знании, а для Гегеля — даже мысленным постижением абсолют­ной истины, которая есть разум, понимающий себя как все бытие. А Шопенгауэр, напротив, давал ей имя учения о сущности мира и человеческого духа (doctrina de essentia mundi et mente humana). Следует, наконец, упомянуть и преслову­тую попытку определить философию, исходя из ее принципиальной проти­воположности к специальным научным исследованиям. При этом дело представляется таким образом, будто философия занимается теми же воп­росами, что и специальные дисциплины, но стремится ответить на них с по­мощью иного метода. Или утверждается, будто при всей оригинальности философских проблем они являются столь универсальными, что в своей со­вокупности относятся ко всем предметам, которые под другими углами зре­ния выступают объектом совершенно разных специальных наук.

Вид этого расхождения во мнениях поражает. Если у философов нет еди­ного взгляда на задачи их собственной науки, то еще более понятным это ка­жется относительно трудностей, связанных с проблемами и методами фило­софии. Но с еще большим правом можно задаться вопросом о том, как же это стало возможным, что философы не могут договориться даже о том, ка­кой вообще тип задач стоит перед ними.

Философия стремится обрести знание. Чтобы быть однозначно охвачен­ными одним и тем же именем, разные вещи должны иметь между собой неч­то общее; они должны образовывать единый класс. И вопрос о том, что та­кое философия, не может выглядеть иначе, как вопрос о том классе знаний, к исследованию и сохранению которого стремится философия. Если мы окинем теперь взором те дисциплины, которые в узком смысле называют философскими, то увидим перед собой весьма пестрое разнообразие. (При­чем не будем забывать, что существует и гораздо более широкий смысл тер­мина «философия», который охватывает всю сферу абстрактного естествоз­нания и который, по крайней мере, в Англии еще остается общеупотребительным).

К собственно философским дисциплинам прежде всего причисляют метафизику. Она занимается наиболее простыми и общими понятия­ми (такими, как «сущее», «причина»), а также исследует первые и наиболее независимые (после Божественного) принципы, которые выступают осно­вой бытия всего остального в мире. Но как раз подле метафизики находим мы психологию, которая имеет дело с наиболее запутанными и зависимыми явлениями. Ведь психическая жизнь, — как это ныне всеми признается, — за­висит от физиологических процессов. Однако процессы эти обнаруживают столь сложное переплетение физических и химических законов, что по сравнению с ними изменение силовых воздействий при влиянии, которое тела оказывают друг на друга в необозримом мире небесных светил, выгля­дит легко и просто исчисляемым. Стало быть, уже здесь мы имеем ярко вы­раженную противоположность между метафизикой и психологией. И эта противоположность не становится меньшей, если мы примем во внимание другие философские дисциплины. Если метафизика и психология были, по крайней мере, едины в том, что они, подобно математике, физике, химии и физиологии относятся к теоретическим наукам, то этика как философская дисциплина, напротив, в значительной мере является наукой практической. Она хочет устанавливать цель и указывать путь всему образу нашей жизни. И если этика стремится дать нам предписания для целого наших жизненных устремлений, то логика дает, прежде всего, правила пользования суждением при нахождении и про­верке истины, тогда как эстетика — указания для художественной и художе­ственно-критической деятельности, для создания и оценки прекрасного.

При таком различии указанных групп философского знания на первый взгляд кажется невозможным отыскать в них какую-то общую черту, которая могла бы объединить их в класс. Характер различных дисциплин угрожает проявить свою полную разнородность. И тогда естественно, что при недостат­ке единства в предмете становится невозможной и единая дефиниция фило­софии, которая бы равномерно учитывала все употребления этого имени.

Тем самым кажется, будто разногласия философов при истолковании понятия философии, по крайней мере, отчасти, объясняются недостат­ком единства знаний, о которых идет речь, отсутствием истинного класса, ко­торому все эти знания принадлежат…

Но, как при любой классификации одних и тех же предметов существуют различ­ные точки зрения, так и группирование наших философских знаний, их объ­единение в одну науку, тоже может осуществляться с разных позиций. С чис­то теоретической точки зрения, подразумевающей наиболее сообразный с природой обзор исследованного, в одну науку составляются именно такие истины, которые в качестве истин обнаруживают внутреннее родство. А уже потом повествование об отдельных исторических событиях и учение о зако­нах (а среди законов, в свою очередь, те, которые господствуют в различных родах и видах предметов) расходятся по разным научным дисциплинам.

С практической же точки зрения, напротив, положения, которые явля­ются между собой разнородными, могут объединяться ради одной цели, ко­торая, возможно, вообще располагается вне сферы познания…

Можно было бы задаться следующим вопросом: каким образом метафизика входит в общество объединения теоретической психоло­гии и биолого-медицинских дисциплин? (То есть, каким образом философия связана с психологией и почему психология является философской дисциплиной? – прим. составителя). Это представляется са­мой тяжелой частью проблемы, частью, которая и в самом деле чаще других моментов подвержена сомнению и заблуждению. Однако более подробное рассмотрение вопроса показывает, что и метафизика с психологией, нес­мотря на различие их предметов с эвристической точки зрения, тесно свя­заны друг с другом, и что именно психолог, в отличие от любого другого ис­следователя, кажется наиболее способным для постановки и решения мета­физических проблем. Уже благодаря Канту был поставлен вопрос о том, не существуют ли наряду с аналитическими еще и синтетические априорные суждения? И не являются ли вторые столь же повсеместно необходимы­ми для научного прогресса, как и первые, однако в отличие от этих лишены всякого значения вне феноменальной области? Если мы так ставим вопрос, тогда очевидно, что решать здесь может только психологическое исследова­ние. Причем ответ на данный вопрос обусловливает любое онтологическое или космологическое исследование. Тем самым, психологический опыт и анализ оказываются тем единственным, что только и может привести к ис­точнику и подлинному смыслу таких важнейших метафизических поня­тий, как причинность или субстанция. Ну, а теперь коснемся проблемы, которой столь интенсивно занимались Аристотель, Декарт и Лейбниц. Имеется в виду вопрос о том, не является ли некий аналог рассуд­ка и планомерной воли последней скрытой причиной всего бытия и проис­ходящего? Очевидно, что вопрос этот никак не мог возникнуть иначе, как только на психологической основе. Ведь сами понятия рассудка и воли заим­ствованы из психической сферы. Когда область психологии, процессы кото­рой характеризуются наибольшей сложностью и зависимостью, образует для нас исходный пункт изучения самого простого и независимого, тогда вполне подтверждаются слова Аристотеля: что по природе является самым ранним и первым, то для нашего познания выступает последним. Признание правильного положения дел (по крайней мере, скрыто) уже содержится в том моменте, на который обратили внимание Дж. Локк и Д. Юм, а именно что одно из важней­ших обстоятельств, которым обусловлены значение и ограниченность нашей способности познания, заключено в раз и навсегда данном числе и виде последних элементов наших со­зерцаний [Anschauungen]. Ведь Локк и Юм совершенно ясно сознавали, что микроскопи­ческое расчленение и описание этих представлений составляет одну из задач психолога…

Впрочем, неудачные рейды некоторых философов в область естествознания, истории и т.д. приносили и полезные результаты для философии. Ибо неотвратимая и очевидная неудача деятельности философов в тех областях, где надежный масштаб для оценки истинно науч­ных достижений очень скоро высказывает свой беспощадный приговор безосновательным суждениям, должна была подготовить их фиаско и в сфере психологии, этики и т.д. Тем са­мым становилось ясным, что хваленое «интеллектуальное созерцание» и волшебное сред­ство «диалектического метода» ведут лишь к мнимым успехам, и только шаг за шагом про­думанный образ действий, вооруженный средствами наблюдения и эксперимента, индук­ции и солидной демонстрации опытов, может принести здоровые плоды знания.

Мы признаем, что и весьма серьезные философы заходили в область наук о природе, мате­матики и т. д., внося значительный вклад в эти науки. Обратное тоже имело место, и в осо­бенности выдающиеся естествоиспытатели то и дело, в разной степени сознавая, что они за­нимаются философствованием, делали предметом своих размышлений психологические и космологические, даже логические и эстетические вопросы. Мы благодарны, например, Нь­ютону за его, помимо прочего, замечательные размышления в области логики. Мы благодар­ны также Иоганну Мюллеру, Фехнеру, Гельмгольцу, Герингу, Маху, Фику и др. за их ценный вклад в экспериментальную психологию, да и многих других естествоиспытателей мы благо­дарим за их, без сомнения, философские достижения. Однако следует признать, что и здесь перешагивание границ своей области составляло не правило, а исключение…

Известно, что и политическая экономия [Nationalökonomie] понималась ее основателями как философская дисциплина. Адам Смит недвусмысленно рассматривает ее как часть сво­ей системы моральной философии, а в новейшее время так называемая австрийская школа особенно настойчиво подчеркивает связь политической экономии с психологией. Не пре­тендуя здесь на решение вопроса о том, насколько уже сегодня стало бы полезным более ин­тенсивное привлечение психологии к изучению политической экономии, мы все-таки должны отнести этот предмет также к группе философских дисциплин. Мы не сделали это явным образом лишь потому, что политическая экономия кажется нам специальной частью политики (в аристотелевском смысле этого слова).

А то, что политика самым тесным образом связана с этикой и без обращения к высшим и принципиальным моментам в ценностях и задачах человека лишается всякой путеводной звезды, — это единодушно признавалось всеми значительными деятелями данной науки, от Аристотеля до Бентама. Последний считал, что государственное законодательство и мо­раль имеют перед собой одну и ту же цель, только в различном протяжении. И у Аристоте­ля политика и этика столь тесно связаны друг с другом, что этика представляется лишь как первая и основополагающая часть политики.

Если мы окинем взором это обширное философское поле, не менее про­тяженное, чем сфера естествознания, располагающегося по-родственному рядом с философией, то становится понятным ряд особенностей, замечен­ных в этой дисциплине.

Сначала о трудностях предмета философии. Продвигаясь от простейше­го к более сложному, мы, в конечном счете, достигаем психологии, в пред­мете которой физические процессы самым различным образом переплете­ны с химическими, а сознательные акты — с физиологически бессознатель­ными. И если в психологии философ имеет дело со сложнейшими явления­ми, то в метафизике — с такими феноменами, которые, правда, по природе являются самыми первыми и простыми, однако для наших ограниченных познавательных сил — чем-то последним.

Но со сложностью и зависимостью предмета связано отсталое состояние науки. И не существует никакого точного познания законов протекания психических процессов без физиологии. Но если физиология вообще счи­тается самой молодой среди естественных наук, то особенно это справедли­во в отношении физиологии мозга. Более значительное развитие этой дис­циплины наблюдалось только в самые последние десятилетия, но, несмотря на это, она до сих пор стоит на очень шатком основании. Закон, описываю­щий по видимости столь запутанные орбиты планет, мы открыли; а вот раз­гадка орбит движения молекул мозга, с которыми связана изменчивая игра наших мыслей, тоска и надежда, томление и страх нашей души, — над этим еще предстоит потрудиться будущим поколениям.

Какими бы ни были тяжелыми философские вопросы и несовершенны­ми их решения, они все же постоянно и в особой мере возбуждают то всеоб­щее участие, которое — как мы видели — уже в самом этом слишком смелом подключении к философствованию обнаруживает известный дефицит под­готовки. Понятно и это своеобразие философского знания, присущий ему мощный интерес, который успешно состязается даже с познавательным ин­тересом естествознания. Если наука о природе учит нас познавать землю и небеса, то философия — наш внутренний мир; и голос совести внутри нас не меньше звездного неба над нами способен наполнять душу постоянно но­вым восхищением и благоговением. Естествознание знакомит нас с некото­рыми средствами, благодаря которым можно распространить на Земле че­ловеческую культуру. Философия говорит нам, в чем состоят главные и суще­ственные блага этой культуры. Только философия ведет речь о радостях и горестях человеческой души, только она говорит о том, что составляет про­тивоположность знания и лжи, добродетели и порока, одним словом, о том, что единственно придает ценность человеческой жизни.

Открытия естествоиспытателей почти беспредельно расширили наши телесные силы и техническое мастерство. Но и к психическим законам от­носится известное бэконовское выражение «знание — сила», и только психо­логическое знание, которым обусловлена культура души, может уберечь нас от того, чтобы умноженная материальная сила, подобно ножу в руках ребен­ка, не использовалась во зло, но приносила бы только добро и благо. Такие проницательные социологи, как Дж. С. Милль указали на опасность, возни­кающую для человечества, когда односторонний прогресс естествознания, усиливая технические средства человечества, не получает при этом соотве­тствующего благословения со стороны философского прогресса и основан­ного на нем улучшения морального образования и дисциплины. Социаль­ный вопрос ясно показывает ныне всем мыслящим людям справедливость данного замечания.

Эта сокровенность и серьезность философских вопросов, их непосред­ственная связь с высшими и важнейшими интересами человека, имело сво­им особенным практическим следствием то, что размышления над этими вопросами облагораживающим образом воздействовали на ум и душу чело­века, даже если попытка научно решить их вначале оказывалась безус­пешной. Такие великие мыслители, как Сократ, Платон, Спиноза и др., о жизни и творчестве которых сообщает нам история философии, останут­ся в смысле своего морального облика и спустя тысячелетия идеалами и све­точами для будущих поколений. И это притом, что философская система Спинозы страдает от многочисленных недостатков, этические размышле­ния Сократа останавливаются в своих началах, а платоновское учение об идеях и числах оказывается перед лицом трезвой критики одним сплошным заблуждением. Но стремление, беззаветно преданное самому возвышенно­му, уже само по себе возвышает и облагораживает стремящегося. Человек растет вместе с более высокими целями, которые он перед собой ставит. Это можно выразить и словами одного ученого мужа, которого преданность высшим проблемам тоже привела, причем, по-видимому, после бурной юности, к позиции мученика — к героическому отречению от жизни ради собственных убеждений. Я имею в виду слова Джордано Бруно:

Пусть стремление остается вне цели,

И душа изводится в страстном порыве,

И тело бледнеет, — лишь бы было священным

Пламя, что возгорается в нас.

Однако к внутренней ценности философии все-таки часто присоединя­ется и внешнее счастье, причем в виде благ, которые прежде всех других можно назвать отрадными. Вряд ли кто-то не согласится с Аристотелем, ког­да он причисляет дружбу к высшим человеческим благам: без друзей никто бы не захотел жить, будь он даже осыпан всеми другими земными дарами.

Однако после этих слов о практических особенностях философии поз­вольте мне на минуту возвратиться к ее теоретическому своеобразию. Мы видели, что философия в некотором смысле зависима от всех других наук. Но, учась у всех других наук, филосо­фия многим из них и воздает. Воспринимая от истории, филологии, линг­вистики и правоведения материал для своих широких индуктивных обобще­ний в смысле наук о духе, философия предоставляет конкретно-историчес­ким дисциплинам результаты этих обобщений в качестве благодарности и услуги. Ведь для того, чтобы узреть в пестром многообразии исторических событий царящий в них всеобщий закон, мы берем на себя тягостный труд по выяснению и установлению деталей этих событий. С другой стороны, мы видим, что физиология и все прямо или косвенно связанные с нею естест­венные науки образуют необходимый фундамент для исследовательской ра­боты психолога и метафизика. И если это так, тогда поиск психологом-мета­физиком законов психических процессов как наиболее сложных явлений природного мира, поиск им последних оснований реального, представляет­ся, в свою очередь, достойным завершением любого учения о более прос­тых природных процессах и о более частных причинах бытия и всего про­исходящего. Можно даже сказать, что теоретико-познавательные опыты философа имеют своей непосредственной целью проверку и оправдание всех усилий науки по установлению источников и границ любого истинного познания. Таким образом, философское размышление тысячью нитей свя­зано со всеми другими дисциплинами, поэтому решение философских проблем является важнейшей задачей разума и представляет собой интерес вся­кого научного исследования. Принимая в расчет и это отношение, я бы позволил себе в этот торжественный момент и в этом месте, с которого к вам поочередно обращаются разные факульте­ты нашей alma mater, попытаться прояснить понятие философии и выска­зать добрые слова о ее значении…

Жизнь человеческая коротка, а богатство еще не изведанного наукой беспредельно. Благо нам, если в служении этому великому делу важным ока­зывается не количество и качество достигнутого знания, а само благород­ное стремление познавать в том месте, к которому каждого из нас призыва­ет наша особая склонность и наше дарование. Это бескорыстное старание является само по себе нерушимой ценностью, коль скоро оно, даже понача­лу обращаясь к незначительному и частному, не забывает о великом и целом. Ибо непоколебимой остается мысль, высказанная Джоном Локком: «Лю­бовь к истине ради нее самой составляет важнейшую часть земного челове­ческого совершенства и средоточие всех других добродетелей».                                             

Текст печатается по изданию: Марти, А. Что такое философия / А. Марти; перевод с немецкого С. Поцелуева // Логос. – 2004. – № 1 – С. 169-185.

 

Задания для работы с текстом

1. Найдите и выпишите из философского словаря термины «априорный», «синтетические» и «аналитические суждения» или найдите значения этих понятий в разделах учебников по философии, посвященных И. Канту.

2. Выпишите из текста приведенные Марти определения философии и их авторов.

3. Сформулируйте главную проблему текста. Почему возникает вопрос «что такое философия?».

4. Что автор текста причисляет к философским дисциплинам?

5. По какому принципу можно объединить все философские дисциплины с точки зрения теории и практики?

6. Как объясняется связь философии и психологии?

7. Как объясняет автор тот факт, что все считают себя философами?

8. С какими видами деятельности людей и формами общественной жизни тесно связана философия?

9. Есть ли у философии какие-то особенности, отсутствующие у других наук? На что способна только философия?

10. В чем ценность философии?

11. Что дает философия другим наукам?

12.  Объясните фразу Джона Локка, которой заканчивается текст. Каким образом она связана с сущностью философии?

 

 

Хосе Ортега-и-Гассет

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?

Хосе Ортега-и-Гассет (1883-1955) – испанский философ, занимавший позицию, родственную философии жизни и экзистенциализму. С 1908 г. профессор высшей педагогической школы в Мадриде. Основал мадридский Институт гуманитарных наук. В центре внимания Ортеги-и-Гассета стояли социальные проблемы, он исследовал особенности так называемого массового общества. Полагал, что в XX веке сложилась система общественных связей, в которой каждый человек чувствует себя статистом, исполнителем извне навязанной ему роли, частью безличного начала - толпы. Ортега-и-Гассет пытался конструктивно преодолеть тезис Декарта, в соответствии с которым человек в главной своей ипостаси – человек познающий, а не человек живущий. Развивал понятие «жизнь», прибегая к иррационалистическим методам. Известен своими работами «Восстание масс», «Дегуманизация искусства», «Размышления о технике», «Человек и люди».

 

◘

 

С егодня и науке господствует настроение, диаметрально противоположное тому, что было тридцать лет назад. Тогда то одна, то другая наука пыталась повелевать остальными распространить на них свой собствен­ный метод, а остальные униженно терпели это нашествие. Сейчас каждая наука не только мирится со своими врожденными недостатками, но и ре­шительно не желает жить по чужим законам.

Таковы наиболее существенные черты интеллектуального стиля, поя­вившегося в последние годы. На мой взгляд, они могут положить начало великой эпохе в человеческом познании с единственным условием: нельзя, чтобы науки сохраняли свою замкнутость и независимость. Не отрекаясь от своих завоеваний, они должны установить взаимные связи, не означающие подчинения. А этого, именно этого, можно добиться единственным спосо­бом: вернувшись на твердую почву философии. Вечный признак движения к новой систематизации налицо: в поисках решения своих научных про­блем ученым все чаще приходится погружаться в глубины философии.

Однако мой теперешний предмет не позволяет отвлекаться на раз­мышления о будущем науки, а беглый очерк ее настоящего помог мне об­рисовать состояние интеллектуальной атмосферы, которое, преодолев упа­док последнего столетия, способствовало возвращению к большой филосо­фии. В новых общественных веяниях философ черпает решимость обрести независимость, признав положенные ему судьбой пределы.

Но существует и более глубокая причина возрождения философии. Решимость каждой науки признать свои границы и провозгласить незави­симость - есть только отрицательное условие преодоления препятствий, в течение столетия мешавших развитию философии, однако не эта реши­мость питала философию, и не она активно способствовала ее развитию.

Тогда почему человек вернулся к философии? Почему склонность к ней снова стала считаться нормальной? Очевидно, возвращение к какой-либо вещи происходит по той же причине, по которой к ней обратились впервые. В противном случае возвращению недостает искренности, это фальшивое возвращение, притворство.

Поэтому мы должны поставить вопрос о том, почему человеку вооб­ще приходит в голову заниматься философией.

Почему у человека - вчера, сегодня и завтра - возникает желание фи­лософствовать? Нужно получше разобраться в том, что скрывается за при­вычным словом «философия», чтобы затем ответить на вопрос: почему лю­ди философствуют.

В этой новой перспективе наша наука вновь обретает черты, свойст­венные ей во времена расцвета, хотя в процессе развития мышления неко­торые из них приняли новую, более строгую форму. Что представляет со­бой, на наш взгляд, возрожденная философия?

Я собираюсь ответить на этот вопрос, выделив ряд признаков, через определение которых я постепенно, день за днем буду раскрывать общий смысл понятия.

Первым на ум приходит определение философии как познания Уни­версума. Однако это определение, хотя оно и верно, может увести нас в сторону от всего того, что ее отличает: от присущего ей драматизма и атмо­сферы интеллектуального героизма, в которой живет философия и только философия. В самом деле это определение представляется антитезисом возможному определению физики как познанию материи. Но дело в том, что физика сначала очерчивает границы последней и только затем берется за дело, пытаясь понять ее внутреннюю структуру. Математик также дает определение числу и пространству, то есть все частные науки стараются сначала застолбить участок Универсума, ограничивая проблему, которая при подобном ограничении перестает быть проблемой. Иными словами, физику и математику заранее известны границы и основные атрибуты их объекта, поэтому они начинают не с проблемы, а с того, что выдается или принимается за известное. Но что такое Универсум, на розыски которого, подобно аргонавту, смело отправляется философ, неизвестно. Универсум - это огромное и монолитное слово, которое, подобно неопределенному ши­рокому жесту, скорее затемняет, чем раскрывает это строгое понятие: все имеющееся. Для начала это и есть Универсум. Именно это - запомните хо­рошенько - и не что иное, ибо когда мы мыслим понятие «все имеющееся», нам неизвестно, что это такое; мы мыслим только отрицательное понятие, а именно: отрицание того, что было бы только частью, куском, фрагментом. Итак, философ в отличие от любого другого ученого берется за то, что само по себе неизвестно. Нам более или менее известно, что такое часть, доля, осколок Универсума. По отно­шению к объекту своего исследования философ занимает совершенно осо­бую позицию, философ не знает, каков его объект, ему известно о нем только следующее: во-первых, что это не один из остальных объектов; во- «вторых, что это целостный объект, что это подлинное целое, не оставляющее ничего вовне себя и тем самым единственно самодостаточное целое. Но как раз ни один из известных или воображаемых объектов этим свойст­вом не обладает. Итак, Универсум - это то, чего мы по существу не знаем, что нам абсолютно неизвестно в своем положительном содержании.

Совершая следующий круг, можно сказать: другим наукам их объект дается, а объект философии как таковой - это именно, что не может быть дано; поскольку это целое нам не дано, оно в самом существенном смысле должно бы искомым, постоянно искомым. Нет ничего удивительного в том, что науки, которая должна начинать с поисков своего объекта, т.е. которая проблематична даже по своему предмету и объекту, по сравнению с другими науками ведет менее спокойную жизнь и не может наслаждаться тем, что Кант называл «достоверный шаг». Философия, исповедующая чис­тый теоретический героизм, никогда не шла этим надежным, спокойным и буржуазным путем. Как и ее объект, она является универсальной и абсолютной наукой, ищущей себя. Так назвал ее первый знаток нашей дисцип­лины Аристотель: философия - это наука, которая себя ищет.

Однако в вышеприведенном определении «Философия - это познание Универсума», слово «познание» имеет иное значение, чем в прочих науч­ных дисциплинах. Познание в строгом, изначальном смысле - это конкрет­ное позитивное решение проблемы, то есть совершенное проникновение субъекта в объект с помощью разума. Итак, будь познание только этим, фи­лософия не могла бы претендовать на свою роль. Вообразите, что в нашей философии удалось доказать, что конечная реальность вселенной консти­туирована абсолютно своенравной, авантюрной и иррациональной волей -и действительно, это считал.своим открытием Шопенгауэр. Тогда не может быть и речи о полном проникновении субъекта в объект, ибо иррациональ­ная реальность будет непроницаема для разума, однако никто не сомнева­ется, что это безупречная философия не хуже других, для которых бытие в целом прозрачно для мысли и покорно разуму - основная идея рационализ­ма.

Тем не менее, мы должны сохранить смысл термина «познание» и заявить, что если и в самом деле он преимущественно означает полное про­никновение мысли к Универсуму, то можно установить шкалу ценностей познания в соответствии с большим или меньшим приближением к этому идеалу. Философия в первую очередь должна определить максимальное значение этого понятия, одновременно оставив открытыми его более низ­кие уровни, которые впоследствии окажутся теми или иными методами по­знания. Поэтому я предлагаю, определяя философию как познание Универсума, понимать под этим целостную систему умственной деятельности, в которую систематически организуется стремление к абсолютному знанию. Итак, совокупность мыслей может стать философией при одном условии: реакция разума на Универсум должна быть такой же универсальной, цело­стной, короче, должна быть абсолютной системой.

Таким образом, от философии неотделимо требование занимать теоретическую позицию при рассмотрении любой проблемы - не обязательно решать ее, но тогда убедительно доказывать невозможность ее решения. Этим философия отличается от других наук. Когда последние сталкиваются с неразрешимой проблемой, они просто отталкиваются от ее рассмотрения. Философия, напротив, с самого начала допускает возможность того, что мир сам по себе - неразрешимая проблема. И доказав это, мы получим фи­лософию в полном смысле слова, точно отвечающую предъявленным к ней требованиям.

Для прагматизма и всех так называемых «естественных» наук нераз­решимая проблема - не проблема, при этом неразрешимость понимается как неразрешимость с помощью заранее установленных методов. Следова­тельно, проблемой в них называется «то, что можно сделать». На деле прагматизм - это практицизм, подменивший собой любую теорию. Но в то же время - это частная теория, в которой выражен познавательный метод частных наук, хранящий черты практической деятельности, не стремящий­ся к чистому знанию и, следовательно, не признающий неограниченных проблем.

Спрашивается, откуда берется это влечение к Универсуму, целостно­сти мира, лежащее в основе философии?! Это влечение, которое якобы от­личает философию, есть просто-напросто врожденная и спонтанная жизне­деятельность нашего разума. Понимаем мы это или нет, когда мы живем, мы живем, стремясь к окружающему миру, полноту которого чувствуем или предчувствуем. Человек науки - математик, физик - расчленяет эту це­лостность нашего жизненного мира и, отделяя от нее кусок, делает из него проблему. Если познание Универсума, или философия, не поставляет истин по образцу «научной жизни», тем хуже для последней.

«Научную истину» отличают точность и строгость ее предсказаний. Однако эти прекрасные качества получены экспериментальной наукой в обмен на согласие не покидать плоскость вторичных проблем, не затраги­вать конечные, решающие вопросы. Это отречение возводится ею в глав­ную добродетель, и нет нужды повторять, что только за это она заслуживает аплодисментов. Но экспериментальная наука - только ничтожная часть че­ловеческой жизнедеятельности. Там, где кончается она, не кончается чело­век. Если физик, описывая факты, задержит руку там, где кончается его ме­тод, то человек, живущий в каждом физике, волей-неволей продолжит на­чатую линию до конца, подобно тому, как при виде разрушенной арки наш взгляд восстанавливает в пустоте недостающий изгиб.

Задача физики - отыскать начало каждого происходящего в данный момент события, т.е. предшествующее событие, его вызывающее. Но этому началу, в свою очередь, предшествует другое начало вплоть до первонача­ла. Физик отказывается искать это первоначало Универсума и правильно делает. Но повторяю, человек, живущий в каждом физике, не отказывается и волей-неволей устремляется душой к этой первой загадке - причине. Это естественно. Ведь жить - значит общаться с миром, обращаться к нему, действовать в нем, задумываться о нем. Поэтому человек в силу психологической необходимости не может не стремиться обладать полным представ­лением о мире, целостной идеей Универсума. Этот выходящий за пределы науки облик мира - груб он или утончен, осознан или нет - проникает в ду­шу каждого человека и начинает управлять нашим существованием гораздо успешнее научных истин. В прошлом веке хотели остановить человеческий разум там, где кончается точность. Это насилие, это игнорирование конеч­ных проблем получило название агностицизма.

Подобное нельзя ни оправдать, ни извинить, ибо неспособность экс­периментальной науки своими силами решить главные вопросы - еще не повод для того, чтобы, повторяя изящный жест лисы перед недосягаемым виноградом, называть их «мифами», советуя от них отказаться. Как можно жить глухим к конечным драматическим вопросам? Откуда пришел мир, куда идет? Какова в конечном счете потенция космоса? В чем главный смысл жизни? Мы задыхаемся, сосланные в зону промежуточных вторич­ных вопросов. Нам нужна полная перспектива с передним и задним пла­ном, а не изуродованный пейзаж, не горизонт, лишенный манящего мерца­ния далей. Не зная стран света, можно сбиться с пути. И безразличие к конечным вопросам не оправдать ссылкой на то, что способ их решения не найден. Тем более мы должны в глубинах нашего бытия с болью прислу­шаться к их требовательному зову! Разве не исчезает жажда знания, если ее нельзя утолить? Пусть эти вопросы неразрешимы, они не исчезают, а с на­ступлением ночи приобретают особый драматизм в дрожащем свете звезд; ведь звезды, по словам Гейне, это тревожные мысли ночи, сотканные из зо­лота. Север и юг служат нам ориентирами, хоть это и не соседние города, куда можно съездить, купив железнодорожный билет.

Этим я хочу сказать, что нам не дано отказываться от конечных во­просов: хотим мы того или нет, они проникнут в нас в том или ином обличье. «Научная истина» точна, однако это неполная, предпоследняя истина, она неизбежно сливается с другим видом истины - полной, последней, хотя и неточной, которую беззастенчиво называют мифом. Тогда научная истина и плавает в мифологии, да и сама наука в целом является мифом, великолеп­ным европейским мифом.

Текст печатается по изданию: Х. Ортега-и-Гассет. Что такое философия? / Х. Ортега-и-Гассет; пер. - М.: Наука, 1991. - С.76-81.