Задания для работы с текстом

1. Является ли Б. Рассел материалистом? Подтвердите свою версию цитатами из текста.

2. Доказательству какой идеи посвящен текст?

3. Какие аргументы приводит автор в пользу своего понимания данной проблемы?

4.  Как Рассел объясняет возникновение идей Бога и бессмертия? Сравните его обоснования с доказательствами бытия Бога Декарта из «Рассуждений о методе».

5. Принципиально ли, по мнению философа, различие духа и материи?

Жан-Поль Сартр

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ — ЭТО ГУМАНИЗМ

Жан-Поль Сартр (1905-1980) – французский философ и писатель, глава французского экзистенциализма. Исходит из основной идеи экзистенциализма, гласящей о том, что «существование предшествует сущности». Основной категорией учения о человеке у Сартра выступает Свобода. Она рассматривается как сущность человеческого поведения, источник деятельности и единственная возможность существования человека. Сартр отрицает объективные принципы и критерии морали, «каждый человек вынужден сам изобретать для себя свой закон». Сартр знаменит своим тезисом «Человек осужден быть свободным». Статья «Экзистенциализм – это гуманизм», написанная в 1946 году, задумана как манифест экзистенциализма, объяснение основных его принципов, которые связаны с пониманием существа человека и его места в мире.

◘

Д ля экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становит­ся лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой приро­ды человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто суще­ствует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он пред­ставляет себя уже после того, как на­чинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма. Это и называется субъективностью, за ко­торую нас упрекают. Но что мы хо­тим этим сказать, кроме того, что у человека достоинства больше, нежели у камня или стола? Ибо мы хотим сказать, что человек — существо, ко­торое устремлено к будущему и со­знает, что оно проецирует себя в бу­дущее. Человек — это прежде всего проект, который переживается субъ­ективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста. Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек ста­нет таким, каков его проект бытия. Не таким, каким он пожелает. Под желанием мы обычно понимаем со­знательное решение, которое у боль­шинства людей появляется уже после того, как они из себя что-то сделали. Я могу иметь желание вступить в пар­тию, написать книгу, жениться, однако все это лишь проявление более первоначального, более спон­танного выбора, чем тот, который обычно называют волей. Но если существование действительно предше­ствует сущности, то человек ответствен за то, что он есть. Таким обра­зом, первым делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него пол­ную ответственность за существо­вание.

Но когда мы говорим, что чело­век ответственен, то это не означает, что он ответственен только за свою индивидуальность. Он отвечает за всех людей. Слово «субъективизм» имеет два смысла, и наши оппонен­ты пользуются этой двусмысленнос­тью. Субъективизм означает, с одной стороны, что индивидуальный субъ­ект сам себя выбирает, а с другой сто­роны — что человек не может выйти за пределы человеческой субъектив­ности. Именно второй смысл и есть глубокий смысл экзистенциализма. Когда мы говорим, что человек сам себя выбирает, мы имеем в виду, что каждый из нас выбирает себя, но тем самым мы также хотим сказать, что, выбирая себя, мы выбираем всех людей. Действительно, нет ни одного нашего действия, которое, создавая из нас человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же время образ человека, каким он, по нашим представлениям, должен быть. Вы­брать себя так или иначе означает одновременно утверждать ценность того, что мы выбираем, так как мы ни в коем случае не можем выбрать зло. То, что мы выбираем, — всегда благо. Но ничего не может быть благом для нас, не являясь благом для всех. Если, с другой стороны, суще­ствование предшествует сущности и если мы хотим существовать, творя одновременно наш образ, то этот образ значим для всей нашей эпохи в целом. Таким образом, наша ответ­ственность гораздо больше, чем мы могли бы предполагать, так как рас­пространяется на все человечество. Если я, например, рабочий и решаю вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую партию, если я этим вступлением хочу пока­зать, что покорность судьбе — наиболее подходящее для человека решение, что царство человека не на земле, — то это не только мое лич­ное дело: я хочу быть покорным ради всех, и, следовательно, мой поступок затрагивает все человечество. Возьмем более индивидуальный случай. Я хочу, например, жениться и иметь детей. Даже если эта женитьба зави­сит единственно от моего положения, или моей страсти, или моего жела­ния, то тем самым я вовлекаю на путь моногамии не только себя самого, но и все человечество. Я ответствен, та­ким образом, за себя самого и за всех и создаю определенный образ чело­века, который выбираю: выбирая себя, я выбираю человека вообще.

Это позволяет нам понять, что скрывается за столь громкими сло­вами, как «тревога», «заброшен­ность», «отчаяние». Как вы увидите, в них заложен чрезвычайно простой смысл. Во-первых, что понимается под тревогой? Экзистенциалист охот­но заявит, что человек — это тревога. А это означает, что человек, который на что-то решается и сознает, что он еще и законодатель, выбирающий одновременно с собой и все челове­чество, не может избежать чувства полной и глубокой ответственности. Правда, многие не ведают никакой тревоги, но мы считаем, что эти люди прячут это чувство, бегут от него. Несомненно, многие люди полагают, что их действия касаются лишь их са­мих, а когда им говоришь: а что, если бы все так поступали? — они пожи­мают плечами и отвечают: но ведь все так не поступают. Однако на самом деле всегда следует спрашивать: а что бы произошло, если бы все так по­ступали? От этой беспокоящей мыс­ли можно уйти, лишь проявив неко­торую нечестность (mauvaise foi). Тот, кто лжет, оправдываясь тем, что все так поступают, — не в ладах с совес­тью, так как факт лжи означает, что лжи придается значение универсаль­ной ценности. Тревога есть, даже если ее скрывают. Это та тревога, которую Кьеркегор называл тревогой Авраа­ма. Вы знаете эту историю. Ангел приказал Аврааму принести в жертву сына. Хорошо, если это на самом деле был ангел, который пришел и сказал: ты — Авраам и ты пожертвуешь сво­им сыном. Но каждый вправе спро­сить: - действительно ли это ангел и действительно ли я Авраам? Где доказательства? У одной сумасшедшей были галлюцинации: с ней говорили по телефону и отдавали приказания. На вопрос врача: «Кто же с вами раз­говаривает?» — она ответила: «Он го­ворит, что он бог». Но что же служи­ло ей доказательством, что это был бог? Если мне явится ангел, то отку­да я узнаю, что это и на самом деле ангел? И если я услышу голоса, то что докажет, что они доносятся с не­бес, а не из ада или подсознания, что это не следствие патологического со­стояния? Что докажет, что они обра­щены именно ко мне? Действитель­но ли я предназначен для того, что­бы навязать человечеству мою кон­цепцию человека и мой выбор? У меня никогда не будет никакого до­казательства, мне не будет дано никакого доказательства, мне не бу­дет дано никакого знамения, чтобы в этом убедиться. Если я услышу голос, то только мне решать, является ли он гласом ангела. Если я сочту данный поступок благим, то именно я, а не кто-то другой, решаю, что этот по­ступок благой, а не злой. Мне вовсе не обязательно быть Авраамом, и тем не менее на каждом шагу я вынужден совершать поступки, служащие при­мером для других. Для каждого человека все происходит так, как будто взоры всего человечества обращены к нему и будто все сообразуют свои действия с его поступками. И каж­дый человек должен себе сказать: дей­ствительно ли я имею право дейст­вовать так, чтобы человечество брало пример с моих поступков? Если же он не говорит себе этого, значит, скрывает от себя свою тревогу. Речь идет здесь не о том чувстве, кото­рое ведет к квиетизму, к бездействию. Это — тревога, известная всем, кто брал на себя какую-либо ответствен­ность. Когда, например, военачаль­ник берет на себя ответственность, отдавая приказ об атаке и посылая людей на смерть, то, значит, он ре­шается это сделать и, в сущности, принимает решение один. Конечно, имеются приказы свыше, но они слишком общие и требуют конкрет­ного истолкования. Это истолкование исходит от него, и от этого истолко­вания зависит жизнь десяти, четыр­надцати или двадцати человек. При­нимая решение, он не может не ис­пытывать какого-то чувства тревоги. Такая тревога знакома всем руково­дителям. Однако она не мешает им действовать, наоборот, составляет условие действия, так как предпола­гает, что рассматривается множество различных возможностей. И когда они выбирают одну, то понимают, что она имеет ценности именно потому, что она выбрана. Эта тревога, о ко­торой толкует экзистенциализм, объ­ясняется, кроме того, прямой ответ­ственностью за других людей. Это не барьер, отделяющий нас от действия, но часть самого действия.

Говоря о «заброшенности» (из­любленное выражение Хайдеггера), мы хотим сказать только то, что бога нет и что отсюда необходимо сделать все выводы. Экзистенциализм проти­востоит той распространенной свет­ской морали, которая желает изба­виться от бога с минимальными из­держками. Когда около 1880 года не­которые французские профессора пытались выработать светскую мо­раль, они заявляли примерно следую­щее: «Бог — бесполезная и дорого­стоящая гипотеза, и мы ее отбрасы­ваем. Однако для того, чтобы суще­ствовала мораль, общество, мир куль­туры, необходимо, чтобы некоторые ценности принимались всерьез и счи­тались существующими a priori. Не­обходимость быть честным, не лгать, не бить жену, иметь детей и т.д. и т.п. должна признаваться априорно. Следовательно, нужно еще немного поработать, чтобы показать, что цен­ности все же существуют как скри­жали в умопостигаемом мире, даже если бога нет. Иначе говоря, ничто не меняется, если бога нет; и это – умонастроение всего того, что называют радикализмом. Мы сохраним те же нормы честности, прогресса, гуманности; только бог превратился в устаревшую гипотезу, которая спокойно, сама собой отомрет. Экзистенциалисты, напротив, обеспокоены отсутствием бога, так как вместе с богом исчезает всякая возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть больше блага a priori, так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы его мыслил. И нигде не записано, что благо существует, что нужно быть честным, что нельзя лгать; и это именно потому, что мы находимся на равнине, и на этой равнине живут одни только люди.

Достоевский как-то писал, что «если бога нет, то все дозволено». Это – исходный пункт экзистенциализма. В самом деле, все дозволено, если бога не существует, а потому человек заброшен, ему не на что опереться, ни в себе, ни во вне. Прежде всего, у него нет оправданий. Действительно, если существование предшествует сущности, то ссылкой на раз и навсегда данную человеческую природу ничего нельзя объяснить. Иначе говоря, нет детерминизма, человек свободен, человек – это свобода.

С другой стороны, если бога нет, мы не имеем перед собой никаких моральных ценностей или предписаний, которые оправдали бы наши поступки. Таким образом, ни за собой, ни перед собой – в светлом царстве ценностей — у нас не имеется ни оправданий, ни извинений. Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя со­здал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает. Экзистенциалист не верит во всесилие страсти. Он никогда не станет утверждать, что благородная страсть — это всесокру­шающий поток, который неумолимо толкает человека на совершение оп­ределенных поступков и поэтому может служить извинением. Он по­лагает, что человек ответствен за свои страсти. Экзистенциалист не считает также, что человек может получить на Земле помощь в виде какого-то знака, данного ему как ориентир. По его мнению, человек сам расшифро­вывает знамения, причем так, как ему вздумается. Он считает, следователь­но, что человек, не имея никакой поддержки и помощи, осужден вся­кий раз изобретать человека. В одной своей замечательной статье Понж писал: «Человек — это будущее чело­века». И это совершенно правильно. Но совершенно неправильно пони­мать это таким образом, что будущее предначертано свыше и известно богу, так как в подобном случае это уже не будущее. Понимать это выра­жение следует в том смысле, что, каким бы ни был человек, впереди его всегда ожидает неизведанное бу­дущее.

Текст печатается по изданию: Сартр, Ж.П. Экзистенциализм — это гума­низм // Сумерки богов / Сост. и общ. ред. А.А. Яковлева: Пер. - М.: Политиздат, 1990. - С. 323-328.