Право и умирение власти

 

При разумно-прогрессив­ном общественном строе, при развитой демократической и правовой культуре власть благодаря приверженности к де­мократическим ценностям умиряет свои императивные административно-приказные стремления, сдерживает ("скре­пя сердце") свои властные порывы и во имя общественной поль­зы вводит властно-императивную государственную деятель­ность в строгие рамки.

С этой целью вырабатываются политико-правовые ин­ституты (разделения властей, федерализма, разъединения государственной и муниципальной власти и др.), которые препятствуют концентрации власти и превращению ее в самодовлеющий фактор. Подобное самоусмирение власти приобретает реальный характер в развитом демократиче­ском обществе, где по существенным содержательным эле­ментам государственная политика и функционирование более или менее развитой юридической системы совпада­ют. И именно тогда, подчеркну, в развитом демократическом обществе при устойчивом правовом прогрессе, вырабатываются и приобретают реальное значение положения формулы о "правовом государстве", "верховенстве права", "правлении права".

При таком нормальном, "деловом" взаимодействии власти и права, вполне естественном при демократическом общественном и государственном строе, происходит их взаимная притирка и — более того — взаимное обогащение. Политическая государственная власть, ее носители получают установку на то, чтобы умирять и даже обуздывать "себя", свои властные претензии. Со своей стороны и право, его представители и агенты преодолевают "правовой экстремизм", крайности формализма, другие теневые стороны юридической регламентации человеческих взаимоотношений.

Иное разрешение указанная ранее парадоксальная ситуация находит в обществах, где власть перешагнула социально оправданный порог своей концентрации и в содержании власти доминирующее значение приобретают авторитарные стороны и тенденции или, хуже того, власть попадает в сферу групповых, узкоклассовых или этнических интересов, доктринерской или даже утопической идеологии. При таком положении вещей власть, и так жестко-императивная по своим первородным началам, становится по отношению к праву и вовсе неуступчивой, нетерпимой.

В этом случае происходят процессы, обратные тем которые характерны для обществ с развитой демократиче­ской и правовой культурой. Власть стремится, и это ей во многом удается, подчинить себе правовые институты, так "обработать" их и таким образом ввести в существующую общественную и государственную систему, чтобы они стали послушной игрушкой в руках властвующих государственных и политических учреждений, безропотно реализовывали (и — что не менее важно — юридически оправдывали или даже возвеличивали) неправомерные требования вла­сти, а то творили прямой произвол. Здесь происходит де­формация права, нередко весьма значительная, которая при неблагоприятных политических условиях вообще превра­щает право в ущербную юридическую систему, а то и в один лишь фетиш, "маску права", "видимость права", или, по иной терминологии, в "имитационное право".

И наконец, — момент, к которому хотелось бы при­влечь внимание.

Как показывают фактические данные последнего времени, модные правовые лозунги ("правовое государство", "верховенство права", "права человека" и аналогичные им) широко и вольно используются в разнообразных политиче­ских целях различными политическими силами, в России — от коммуно-радикальных до радикальных демократов. Не­редко их со всей активностью пускают в дело и государст­ва, далеко не всегда отличающиеся последовательно демо­кратическим режимом. И это обстоятельство, что подобные лозунги с трудом реализуются или вообще не реализуются в жизни, заинтересованные люди порой объясняют несо­вершенством права, недостатками в работе законодатель­ных и правоохранительных учреждений, упущениями тех или иных должностных лиц.

Между тем здесь, наряду с упомянутыми обстоятель­ствами, есть еще и довольно жесткая закономерность, кото­рая по большей части не принимается в расчет. Право как нормативно-ценностный регулятор вообще, по определе­нию, не способно занять высокое место в общественной жизни, которое бы соответствовало критериям и стандартам правового государства и верховенства права, если в данном обществе политическая, государственная власть заняла авторитарно-доминирующее положение или - что хуже - положение тотально всемогущей, тиранической силы, - словом, Большой власти. То есть власти, намного превышающей естественные, социально оправданные "потребности во власти", существующие в данном обществе и настроенной на то, чтобы использовать свое могущество в групповых, узкоклассовых, этнических или идео­логических интересах.

Ведь власть — это наиболее могущественный социаль­ный фактор в обществе, который способен применять сколь угодно мощное насилие и имеет монополию на это и которо­му (коль скоро власть достигла значительных величин, пре­ступила порог допустимого и оправданного) в этом отношении нет равных. Такой власти нет противовеса, нет воздействия никакой альтернативы; и даже формально введенные ин­ституты по упорядочению власти — разделение властей, федерализм и др. во многом оказываются бессильными. И с такой ("Большой") властью право, сколь бы оно ни было развито и совершенно, справиться также не в состоянии. Право в обществе, в котором доминирует Большая власть, "социально обречено", ибо это общество в принципе не в состоянии стать правовым обществом, в котором утвержда­ется верховенство права, правление права.

Запомним эти положения. Они, как надеется автор, помогут в понимании особенностей одного из основных на­правлений философии права (коммунистического), которое в процессе своего развития реализовалось в феномене все­сильного государства.

 

"Право сильного" и "право власти".

 

То обстоятельст­во, что право может не только "рассчитывать" на власть, на ее поддержку, но и попасть под ее пяту, стать инструмен­том политической государственной власти, означает, что перед нами — особый феномен, интегрированный в систе­му политико-государственных отношений, который допус­тимо так и назвать — "правом власти" и который, помимо всего иного, приводит к утверждению специфической идеологии, господствующей повсеместно и поныне, — юридиче­ского этатизма.

Здесь необходимо затронуть проблему более общего характера, ранее уже упомянутую, проблему о силе, которая служит основой юридических механизмов.

И этой связи нужно еще раз подчеркнуть, что право — такой нормативно-ценностный регулятор, который нуждается в известной поддержке "со стороны", в силовых методах гарантирования. Наряду с природной необходимостью, этическим (религиозно-этическим) освящением права, требуется и просто сила, способная воздействовать на волю людей, при необходимости — преодолеть ее сопротивление и добиться фактической реализации права.

С этой точки зрения позитивное право с первых же, фаз своего формирования и до последнего времени выступало и выступает в качестве "силового" нормативно-ценностного регулятора, то есть такого социального образования, которое для людей является внешним фактором, напрямую поддерживается силовыми институтами и рычагами, с той или иной степенью навязывается извне.

Но существо и характер этой силы, стоящей за спиной права, различны.

В данном отношении история позитивного права во многом состояла в трансформации и модификации силы, определяющей жизнь и реальность юридических установ­лений, когда право, оставаясь "силовым", меняло стоящие, за ним силовые институты и рычаги.

Логику такой трансформации и модификации можно выразить в формуле: от права сильного к праву власти, а затем — к праву государства[72].

Право сильного — это первичный, по своей основе в немалой степени биологический, способ устройства жизни "организованных сообществ". Он образует исходный, начальный блок иерархического построения жизни "органи­зованных существ", в том числе и человеческого сообщества.

Право сильного, при всем негативном или сдержанном отношении к нему с точки зрения современных этических и гуманитарных представлений, необходимо отличать от бес­предела насилия. Право сильного в естественном бытии — суровый, жесткий, порой жестокий, но вместе с тем — природно-нормальный, неизбежный и вполне целесообразный способ первобытной социальной организации при безраздельном или преимущественном господстве в сообществе биологических начал. Этот способ — преграда для проникновения в сообщество того, что в жизни людей реализовалось в насилии (в частности, того, что характерно для законов и истребительных сторон межвидовой борьбы, грозящих здесь, во внутривидовых отношениях, смертельным хаосом правового состояния, неизбежным в этом случае само­уничтожением), и одновременно — наилучшая в условиях зоологического мира форма достижения и обеспечения спло­чения сообщества "организованных существ".

В условиях цивилизации право сильного постепенно модифицировалось, шаг за шагом освобождалось от "чисто" биологических свойств и приобретало черты социального явления. Одной из таких модификаций стало кулачное право, когда реализация преимуществ "просто сильного" полу­чила юридическую регламентацию (в виде нормативно-регламентированной системы турниров, поединков в сфере юридических доказательств).

Иную оценку должна получить та специфическая мо­дификация права сильного, которая нашла выражение в на­силии, в праве войны; она выявила негативные стороны человеческого разума и сыграла глубоко отрицательную, тра­гическую роль в истории человечества. Хотя право войны и получило некоторую юридическую регламентацию (jus gladii) и даже некое этическое и художественно-романтическое обоснование, порой возвеличивание, оно по сути не просто отбросило людей во внеправовое состояние, но и даже с био­логической стороны стало глубоко противоестественным яв­лением: право войны дало некое оправдание насилию, переносу истребительных сторон межвидовой борьбы на внут­ривидовые отношения в человеческом сообществе, оправда­ние самому страшному, "бесовскому" греху — возможности физического уничтожения себе подобных — убийству.

Право власти. Это уже существенный шаг вперед в правовом прогрессе. Такой крупный скачок в "со­циализации" права сильного произошел в результате того, что силовые формы выражения и обеспечения юридических норм и институтов монопольно сосредоточиваются в руках политической, государственной власти.

Право власти знаменует существенное развитие позитивного права. И прежде всего — в его прогрессивных характеристиках. Здесь возможное насилие, принуждение прерогативой "одного лица" — политической государственной власти, которая — именно как власть - не только способна решать дела по усмотрению, но и oбременена ответственностью. К тому же возможное насилие, принуждение по мере развития общества все более становится предметом закона, юридической регламентации, приобретая черты правового принуждения.

Вместе с тем право власти — такой юридический феномен, который свидетельствует о том, что право еще не имеет в полной мере своего собственного бытия, суверенности. По основным своим параметрам оно является орудие, инструментом власти, его прямым выражением и воплощением. Поэтому оно не только не реализует своего исторического назначения, связанного с самими основами человеческого бытия, но и может выступать, и в жизни общества, действительно, нередко выступает, в качестве формы массового, крупномасштабного произвола, средства реализации групповых, узкоклассовых и этнических интересов авторитарных и тоталитарных режимов, утопий, узкодок­тринерских фантазий, бесчеловечных экспериментов и на­силия над людьми.

Конечно, категорию права власти не следует тракто­вать упрощенно. В юридических системах, которые можно отнести к рассматриваемой категории, значительное место - пожалуй, со времен позднего первобытного общества — за­нимают нормы, институты и целые отрасли, существование которых напрямую обусловлено требованиями экономической жизни общества, необходимостью охраны общественного по­рядка, упорядочения семейно-брачных отношений, другими элементарными требованиями (институты частного права, полицейского и налогового права, семейного права).

Кроме того, коль скоро власть использует именно "пра­во", она хочешь — не хочешь вынуждена считаться со свой­ствами правовой материи, юридическими формами и про­цедурами, общепринятыми юридическими канонами. И по­тому, в частности, при известном уровне развития данной юридической системы оказывается возможным проведение в жизнь элементов законности, поддержание определённого — пусть и ограниченного, ущербного, но все же — правопорядка. И произвол, своеволие власти в такого рода усло­виях не всегда в полной мере осуществимы.

И еще, надо заметить, в реальной исторической ситуации нынешнего времени в различных странах, включая демократические, сложившиеся юридические системы отли­чаются разноплоскостными характеристиками. Они нередко соединяют черты разноуровневых по "силовому обеспечению" правовых образований (в том числе, увы, и "право войны"); и по этому их особенности как права власти проявляются в качестве тенденции, впрочем подчас доминирующей.

И все же, как бы то ни было, юридическая система в пильной обстановке, когда политическая государственная власть остается решающим фактором в жизни общества и когда, следовательно, наличествует и тем более доминирует право власти, юридическая система в подобной обстановке так или иначе приспосабливается к властному диктату, и потому существуют "легитимные", оправдывае­мые действующим правом и порой приобретающие юриди­чески утонченные, изощренные формы возможности для произвола и насилия.

"Право власти" — это господствующее начало построе­ния юридических систем в странах, существовавших дол­гие тысячелетия в Древнем мире, средневековье, на на­чальных этапах буржуазного общества (да и в настоящее время в условиях, когда в той или иной стране господствует авторитарный или тоталитарный режим власти). Только в эпоху Просвещения в ходе и в результате буржуазных революций под влиянием идей естественного права (обра­щенных, надо заметить, в то время к власти, ее умирению) произошла первая, условно говоря, "революция в праве", существо которой и состояло в том, чтобы начать долгий и мучительный процесс отрыва права как высокой цивилизационной ценности от власти, ее произвола.

Одно из последствий того обстоятельства, что в тече­ние исторически долгого времени, вплоть до наших дней, право выступало и ныне по большей части выступает в облике права власти, — это последствие идеологического характера. Под влиянием рассматриваемого феномена во все поры жизни общества, в официальную идеологию и, к сожалению, в интеллектуально-духовную жизнь внедри­лась идеология юридического этатизма, то есть представ­ления о том, что право по своей природе, органике — явление, порожденное властью и государственной волей и существующее исключительно в государственно-полити­ческой сфере общества, замкнутое в ней. Начиная с древ­негреческой философии софистов и до наших дней разнообразные версии юридического позитивизма, позволяющие ценить догму права как значительную ценность общечеловеческой культуры, в то же время так или иначе, исподволь или открыто, утверждают неизбежную для юридического позитивизма идеологическую предпосылку — юридический этатизм, препятствующий постижению исторического предназначения и истинной ценности в жизни людей[73].

 

"Право государства".

 

В обществе, в котором утверждаются и получают развитие демократические и гуманистические ценности, демократическая и правовая культура, право власти постепенно перерастает в "право государства".

Если исходить из представлений о власти и государстве, сложившихся под императивным влиянием марксистской, ленинско-сталинской идеологии в советском обществе, то только что приведенное положение может быть оценено как чистой воды тавтология. Ведь по упомянутым представлени­ям государство и есть власть, да притом такая, которая представляет собой "машину в руках господствующего класса'' "орудие господства одного класса над другим классом".

Между тем в высшей степени важно проводить стро­гое разграничение между близкими и даже взаимопрони­кающими явлениями политической жизни — властью и государством.

Прежде всего, они характеризуют различные срезы государственно-политической действительности: одно из них, государственная власть, — явление функционального по­рядка, характеризующее главную активную, работающую силу в политической жизни, другое, государство, — всеоб­щее территориально-институционное, аппаратное образо­вание, в рамках и посредством которого власть осущест­вляется. Главное же заключается в том, что в отличие от "власти" "государство" — образование по определению относительно высокого общецивилизационного уровня, призванное обеспечивать надлежащую организацию и ста­бильное, устойчивое, защищенное функционирование и раз­витие общества, всех его подсистем.

Только в отношении неразвитых государств, а также государств с авторитарными и тоталитарными режимами отождествление "государства" с "властью" в известной мере допустимо: здесь власть в своих многообразных проявлени­ях охватывает всю, в сущности, государственно-политиче­скую жизнь страны (марксистская, ленинско-сталинская доктрина как раз и ориентируется на такого рода государст­ва). В тех же странах, в государственно-политической жизни которых получают развитие и реализуются демократические принципы и гуманистические ценности, нужно с должной определенностью констатировать существенные различия между этими, терминологически близкими, категориями и, в частности то, что власть в демократическом обществе существует и реализуется "в окружении" и под многообразным воздействием многих демократических институтов: и государственных, и негосударственных (таких, как система правосудия, адвокатура, политические партии, иные объединения граждан, институты массовой информации).

Именно существование и функционирование власти "в государстве", в котором утверждаются и получают разви­тие демократические и гуманистические ценности, позво­ляет ставить власть "на место" — делать ее умеренной, ограничивать ее функции общественно необходимыми за­дачами, препятствовать заложенным в ней потенциям к не­ограниченному властвованию, диктатуре, произвольным действованиям.

Три основных механизма умирения и "обуздания" вла­сти имеют при этом решающее значение. Это:

конституция — закрепление в законе наивысшей юридической силы (не подвластной обычной для законов процедуре изменения) основных принципов и структуры построения власти, конституирующих ее демократический характер и подчиненность началам гражданского общества, служению определенным, строго очерченным задачам;

народовластие, система свободных и равных выборов — прямое участие населения в формировании и осуществле­нии власти путем всеобщего избрания представительных (за­конодательных) учреждений и включения в политическую жизнь негосударственных объединений граждан;

разделение властей — такое построение основных под­разделений государства (трех "властей" — законодатель­ной, исполнительной, судебной; федеративного центра и субъектов федерации, а также разъединение государствен­ной и муниципальной властей), при котором они взаимно уравновешивают и сдерживают друг друга, перекрывая таким образом саму возможность неоправданной концен­трации власти, превращения ее в самодовлеющую необуз­данную силу, и, стало быть, государственного произвола, государственного насилия и террора.

И вот в обстановке, когда власть при помощи указанных механизмов становится умеренной, адекватной, хотя бы в основном, общественным потребностям, право как бы оживает, начинает раскрывать свои потенции. Теперь оно даже в тех своих частях и гранях, которые ранее определялись произволом власти, как бы становится с ней на одну плоскость, причем — так, что его основные источники, носители — законы, и прежде всего Конституция, выступаю, в качестве силы, упорядочивающей власть, — критерия возможностей и пределов действия государственных учреж­дений и должностных лиц всех ступеней и рангов. Особо действенной становится миссия права в упорядочении и ограничении власти в связи с функционированием своего рода "связки", соединяющей возможности указанных ра­нее механизмов — Конституции и правосудия, выраженно­го в деятельности конституционного суда (совета).

С рассматриваемых позиций право уже не может быть охарактеризовано как право власти: оставаясь, как и ранее, "силовым" регулятором, оно теперь является в принципе юридической системой всего государства — нормативным образованием, занявшим равновеликое место с политиче­ской, государственной властью.

Такое развитие права, как свидетельствуют историче­ские данные, все же не гарантирует с правовой стороны защиту от рецидивов государственного всевластия, осуще­ствляемого по большей части высшими государственными инстанциями — парламентскими, президентскими, правительственными: ограничение и блокирование деятельности демократических институтов при этом реализуется и обос­новывается теми же самыми формами и началами, которые предназначены для демократического умирения власти, прежде всего конституционным началом — "волей народа", порядком "свободных выборов".

"Законная" трансформация при помощи свободных выборов и референдумов (плебисцитов) ряда демократиче­ских государств Европы в тоталитарные фашистские госу­дарства стала тяжким свидетельством какого-то коренного неблагополучия в действующем праве. В праве еще не ока­залось таких элементов, которые в конечном счете стали бы независимыми от власти, ее изощренного, прикрытого юри­дическими формами произвола.

Увы, потребовались кровавые уроки, преподанные че­ловечеству тоталитарными режимами (фашистской Герма­нии, советским), когда люди всей земли были поставлены на грань тотальной деградации, мракобесия и самоистребления, увы, "потребовалось" все это, чудовищное и гибельное, что­бы в послевоенное время, в 1950—1960-е годы, произошла вторая ''революция в праве", обозначившая коренные, ка­чественные изменения в праве, которые в полной мере и рас­крыли его историческое предназначение.