2020-04-20
85
В комнате стало намного чище и просторнее.
Кроме стульев здесь успели поставить стол и маленький диванчик, накрытый потёртым зелёным бархатом.
– Да, здесь действительно стало гораздо уютнее. В прошлый раз я всё боялась, что откуда‑нибудь вылезет крыса и бросится на меня.
Гидеон опустил вниз дверную ручку и легонько надавил. Дверь не поддалась – мы были заперты.
– Они оставили дверь открытой только однажды, – улыбнувшись, сказал Гидеон. – Это был удивительно прекрасный вечер. Отсюда до самого Дворца Правосудия ведёт тайный ход. Он идёт глубоко под землей, там начинаются настоящие катакомбы с костями и черепами… и совсем близко отсюда находится винный погребок – как раз сейчас, в 1953‑м.
– Вот если бы у нас был ключ… – и снова мой взгляд невольно остановился на противоположной стене. Где‑то там, за одним кирпичом, лежал этот самый ключ. Я вздохнула. Какая ужасная несправедливость, что я не могу сейчас им воспользоваться. Но, честно говоря, знать что‑то, о чём Гидеон и не догадывается, было так приятно.
– А ты пил вино?
– Ты о чём? – Гидеон взял стул и поставил его возле стола. – Вот, это тебе. И удачи с Шекспиром!
– А, спасибо, – я села, вытащила из рюкзака всё необходимое и притворилась, что полностью поглощена чтением. Гидеон тем временем улёгся на диванчик и достал из кармана брюк свой iPod. Из наушников раздалась музыка. Через пару минут я отважилась глянуть на своего попутчика поверх книги и увидела, что глаза Гидеона закрыты.
Он что, уснул? Вообще‑то, ничего удивительного в этом нет, если учесть, что сегодня ночью он снова выполнял какое‑то задание в прошлом.
На мгновение я потеряла над собой контроль, и мой взгляд скользнул по тонким чертам его лица, прямому носу, бледной коже, мягким губам и пушистым загнутым ресницам.
Во сне Гидеон выглядел гораздо младше, и мне вмиг удалось совершенно чётко представить себе его маленьким. Он наверняка был очень милым карапузом. Его грудь мерно поднималась и опускалась, мне вдруг показалось, что, может, стоит рискнуть… нет, это было слишком опасно.
Мне больше нельзя даже смотреть на эту стену, если я хочу сохранить нашу тайну.
Ничего другого не оставалось, как только углубиться в домашнее задание. Не могла же я четыре часа подряд наблюдать за тем, как Гидеон спит, хотя, не скрою, мне бы очень хотелось поступить именно так. Но вместо этого я засела за полезные ископаемые Кавказских гор, а затем перешла к неправильным глаголам французского языка. К концу оставалось только написать сочинение про жизнь и творчество Шекспира, и я вместила его в одно‑единственное предложение: Последние пять лет своей жизни Шекспир провёл в Стратфорде‑на‑Эйвоне, именно там в 1616 году он и скончался. Ну, готово. Осталось только выучить наизусть сонет. Я особо не выбирала (они всё равно одинаковой длины), а открыла книгу и приступила к первому попавшемуся.
– Mine eye and heart are at a mortal war, how to divide the conquest of thy sight,[16] – бубнила я.
– Это ты мне? – спросил Гидеон. Он открыл глаза, сел и начал скручивать наушники.
Как я ни старалась сохранить спокойствие, мои щёки сразу же предательски покраснели.
– Это Шекспир, – сказала я.
Гидеон улыбнулся.
«Mine eye my heart thy picture’s sight would bar, my heart mine eye the freedom of that right..»[17] – вроде, как‑то так.
– Слово в слово! – сказала я и захлопнула книгу.
– Но ты ещё не выучила, – сказал Гидеон.
– До завтрашнего утра я бы его всё равно сто раз забыла. Лучше выучу завтра утром, перед тем, как идти в школу. Тогда, возможно, я и сумею удержать его в голове до урока английского и нормально сдать его мистеру Уитмену.
– Тем лучше! Тогда мы можем приступать к уроку танцев, – Гидеон встал. – Места нам хватит.
– О нет, пожалуйста, только не это!
Но Гидеон уже склонился надо мной.
– Могу ли я пригласить вас на танец, мисс Шеферд?
– С превеликим удовольствием ответила бы вам согласием, – заверила я, обмахиваясь книжкой с сонетами, словно веером. – Но, к сожалению, я вывихнула ногу. Обратитесь к моей кузине. Это вон та дама в зелёном платье, – я кивнула на диванчик. – Она прелестно танцует, и с удовольствием продемонстрирует своё умение вам.
– Но я бы хотел пригласить именно вас, как танцует ваша кузина, я давно уже знаю.
– Я имела в виду мою кузину Диванну, а не кузину Шарлотту, – сказала я. – Уверяю тебя… Э‑э‑э… вас, что с Диванной танцевать ещё интереснее, чем с Шарлоттой. Возможно, она и не такая грациозная, но она мягче и приятней, да и вообще, у неё просто более сговорчивый характер.
Гидеон рассмеялся.
– Повторюсь, сударыня, меня интересуете лишь вы. Пожалуйста, будьте так любезны, окажите мне эту честь.
– Но такой джентльмен как вы, возможно, проявит сострадание к даме с вывихнутой ногой.
– Сожалею, не проявит, – Гидеон вытащил из кармана свой iPod. – Немного терпения, оркестр уже почти готов. – Он отдал мне сначала правый наушник, затем левый, и подал мне руку.
– О, круто, Linkin Park, – сказала я, а моё сердце в это время билось как сумасшедшее, потому что Гидеон оказался вдруг совсем близко.
– Что? Пардон, сейчас мы всё исправим, – его пальцы заскользили по экрану. – Вот – Моцарт, это подойдёт, – он передал мне iPod. – Нет, положи его в карман, обе руки должны быть свободны.
– Но ты ведь не слышишь музыку, – сказала я, а в ушах у меня при этом зазвучали скрипки.
– Я слышу достаточно. И незачем так кричать. Давай представим, что в этом танце участвуют восемь человек. Слева от меня стоит ещё один джентльмен, справа ещё два, все в один ряд. С твоей стороны та же картина, но в твоём ряду стоят дамы. Реверанс, пожалуйста.
Я присела и, помедлив, вложила свою руку в его ладонь.
– Но как только ты назовёшь меня тупицей, считай, мы закончили!
– Никогда бы не сказал тебе такое, – сказал Гидеон и провёл меня вдоль дивана. – Во время танца главное – это поддерживать светскую беседу. Позвольте узнать, почему у вас столь предвзятое отношение к танцам? Большинство дам находят это занятие весьма привлекательным.
– Т‑с‑с, дай сосредоточиться, – пока что всё шло хорошо. Я сама себе удивлялась. «Тур де ман» получился безупречно. Сначала влево, потом вправо.
– Может, давай ещё раз?
– Подбородок вперёд, да, вот так. И смотри на меня. Ты не должна сводить с меня взгляд, даже если рядом танцует настоящий красавец.
Я улыбнулась. Он что, напрашивается на комплимент? Пусть и не надеется. Хотя нельзя не признать, танцевал Гидеон действительно отлично.
С ним было совсем не так, как с губошлёпом – всё получалось само собой. Поэтому через некоторое время мне, кажется, действительно удалось справиться с этим заковыристым менуэтом. Гидеон тоже заметил, что у меня стало выходить вполне неплохо.
– Гляди‑ка, ты это сделала. Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо. Очень хорошо!
Он был прав. Я это сделала! Наконец‑то менуэт мне покорился!
Дрожа от радости, я развернулась к невидимому партнёру, а затем снова положила свою руку на руку Гидеона.
– Как по мне, он не изящней ветряной мельницы! – сказала я.
– Какая дерзость, что за сравнение, леди! – отозвался Гидеон. – Но ты любую мельницу затанцуешь до упаду.
Я захихикала. А потом вздрогнула.
– Ой, а вот и снова Linkin Park.
– А, какая разница.
В ушах у меня гремела песня 21 guns, а Гидеон, ни разу не сбившись, танцевал дальше, последнюю фигуру. Наконец, он поклонился. Я почти расстроилась, что танец закончился так быстро.
Сделав глубокий реверанс, я вытащила наушники.
– Вот, держи. Спасибо, что научил.
– Это всё из чистого эгоизма, – ответил Гидеон. – Ведь именно мне потом с тобой позориться, забыла?
– Нет, – моё хорошее настроение как ветром сдуло. Я опять невольно посмотрела на противоположную стену, заваленную стульями.
– Эй, это ещё не всё, – сказал Гидеон. – Это был уже очень неплохой танец, но далеко не идеальный. Ты почему насупилась?
– Как думаешь, зачем графу Сен‑Жермену понадобилось непременно отправить меня на этот званый ужин, а потом и на бал? Мы бы могли спокойно пообщаться где‑нибудь в Темпле, совсем не обязательно позорить меня перед другими людьми. Тогда бы никто обо мне не узнал, и граф смог бы сохранить свои тайны для потомков.
Гидеон пристально посмотрел на меня сверху вниз, и лишь потом ответил:
– Граф редко делится с кем‑нибудь своими планами, но каждая из его идей оказывается поистине гениальной. Он догадывается, кто мог напасть на нас в Гайд‑парке. Таким образом, представив нас своему окружению, граф хочет вывести злодея или злодейку на чистую воду.
– О, – ужаснулась я, – то есть, мужчины со шпагами снова…
– Нет, пока мы будем среди людей, – сказал Гидеон. Он присел на край дивана и скрестил руки на груди. – Но мне всё равно кажется, что это довольно опасное предприятие, по крайней мере для тебя.
Я облокотилась на стол.
– Ты считаешь, Люси и Пол могут быть замешаны в этом нападении в Гайд‑парке?
– И да, и нет, – ответил Гидеон. – У такого человека как граф Сен‑Жермен за долгую жизнь накопилось немало врагов. В Хрониках есть несколько отчётов о покушениях на его жизнь. Полагаю, чтобы достичь своей цели, Люси и Пол могли сговориться с кем‑нибудь из этих врагов, а то и с несколькими.
– Граф тоже так думает?
Гидеон пожал плечами.
– Надеюсь.
Некоторое время мы молчали.
– Я за то, чтобы ты снова нарушил правила и прихватил с собой пистолет как у Джеймса Бонда, – сказала я наконец, – тогда мы покажем этим типам со шпагами. Откуда он у тебя, кстати? Мне бы тоже стало бы гораздо спокойнее, если бы у меня была такая штуковина.
– Если человек не умеет обращаться с оружием, оно причиняет ему только вред, – сказал Гидеон. Я подумала о японском ноже для овощей в своём рюкзаке. Было страшно представить, какой вред он может мне причинить.
– А Шарлотта хорошо фехтует? Она умеет обращаться с таким пистолетом?
Гидеон снова пожал плечами.
– Она занимается фехтованием с одиннадцати лет. Само собой, она хорошо фехтует.
Понятно. Шарлотта всё делает хорошо. Только вот характер у неё паршивый.
– Графу бы она понравилась, – сказала я. – А вот я, очевидно, не в его вкусе.
Гидеон засмеялся.
– Ты ещё можешь всё исправить. Именно поэтому он хочет познакомиться с тобой поближе, чтобы уж точно убедиться, что в пророчестве – ошибка.
– Ты об этой магии ворона? – когда речь заходила о магии, я сразу начинала чувствовать себя не в своей тарелке. – А что там такого сказано, в этом пророчестве?
Гидеон помедлил, но потом тихо продекламировал:
– Ворон, поющий в рубиновом храме,
Слышит песнь мёртвых он между мирами,
Не знает, что силою он наделён,
Но вот пробил час, завершён круг времён.
Он поперхнулся:
– Да у тебя прямо мурашки по коже.
– Это звучит жутко. Особенно про поющих мертвецов, – я обхватила себя за плечи. – А продолжение там есть?
– Нет. Это, в общем‑то, всё. На тебя совсем не похоже, так ведь?
Да, в этом он, кажется, прав.
– А о тебе тоже что‑то сказано в этом пророчестве?
– Конечно, – сказал Гидеон. – Там упоминается каждый путешественник во времени. Я – лев с алмазной пастью, при одном взгляде которого солнце… – тут он, кажется, смутился, и, улыбнувшись, продолжил: – Тра‑та‑та и всё в таком же духе. А твоя пра‑прабабушка, строптивая леди Тилни, описана там как лисица, лисица из жадеита, которая прячется пол липой, очень подходящее описание, по‑моему.
– Разве можно в этом пророчестве хоть что‑нибудь понять?
– Конечно. Оно переполнено символами. Надо просто правильно трактовать, – он посмотрел на часы. – У нас есть ещё немного времени. Может, продолжим урок танцев?
– А на званом ужине тоже нужно танцевать?
– Вообще‑то, нет. Там обычно едят, пьют, разговаривают и… э‑э‑э… музицируют. Тебя тоже обязательно попросят что‑нибудь сыграть или продекламировать.
– М‑да, – сказала я. – Надо было всё‑таки выбирать пианино, а не кружок хип‑хопа, на который мы ходили вместе с Лесли. Но я неплохо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я без труда выиграла в караоке. Я исполняла тогда собственную перепевку «Somewhere over the rainbow».[18] И мне дали первое место, хотя я и была в совершенно дурацком костюме автобусной остановки.
– Ну ладно. Если кто‑нибудь попросит тебя спеть, ты скажешь, что всегда робеешь, когда на тебя направлено такое внимание.
– Это мне можно говорить, а про вывихнутую ногу – нет?
– Вот, держи наушники. Ещё раз сначала.
Он поклонился.
– А что, если меня пригласит кто‑нибудь другой? – спросила я и присела, ой, то есть, сделала реверанс.
– Тогда ты станцуешь всё то же самое, – сказал Гидеон и взял меня за руку. – Но в восемнадцатом веке было полно формальностей. Просто так незнакомую девочку никто танцевать не пригласит, сначала кавалера и даму должны друг другу официально представить.
– То есть, надо сделать парочку неприличных движений веером.
Постепенно наш танец стал лёгким, словно дыхание. Я перестала напрягаться и просто плыла по комнате.
– Каждый раз, когда я хоть капельку наклоняла веер, Джордано хватался за сердце, а Шарлотта качала головой из стороны в сторону, как китайский болванчик.
– Она ведь просто хочет тебе помочь, – сказал Гидеон.
– Ага. Я бы скорее поверила в то, что Земля плоская, – фыркнула я, хотя фыркать во время танца наверняка не разрешалось.
– Создаётся впечатление, что вы не очень‑то дружны.
Мы как раз шли по кругу с воображаемым партнёром.
Правда? Неужели?
– Мне кажется, Шарлотту любят только тётя Гленда, леди Ариста и наши учителя.
– Не могу в это поверить, – сказал Гидеон.
– Ой, я совсем забыла: ещё Джордано и ты.
Упс! Кажется, я нахмурилась, а это наверняка запрещено в приличном обществе восемнадцатого века.
– Может, ты просто немного завидуешь Шарлотте?
Я засмеялась.
– Если бы ты знал её так же хорошо, как я, ты бы такого не говорил, поверь мне.
– Вообще‑то я неплохо её знаю, – тихо сказал Гидеон и взял меня за руку.
Да, но только когда она притворяется белой и пушистой, хотела добавить я, и вдруг я действительно почувствовала, что страшно завидую своей кузине.
– Так насколько хорошо вы, собственно, друг друга знаете? – я убрала руку и подала её несуществующему второму партнёру.
– Ну, как люди, которые проводят много времени вместе, – проходя мимо меня, Гидеон коварно улыбнулся. – Ведь ни у меня, ни у неё не было времени на другие… э‑м‑м… знакомства.
– Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что имеешь, – моё терпение лопнуло. – Ну, и как же Шарлотта целуется, а?
Гидеон потянулся за моей рукой, которая зависла в воздухе сантиметров на двадцать выше, чем положено.
– Вы делаете огромные успехи в поддержании светской беседы, госпожа, но о таких подробностях джентльмен обычно умалчивает.
– Ага, хорошая отговорка, только никакой ты не джентльмен.
– Неужели я дал вам повод сомневаться в моей галантности…
– Ах, замолчи! Что бы там между вами не происходило, меня это не интересует. Но вот то, что ты в то же время решил… закрутить ещё и со мной, вот это подло с твоей стороны!
– «Закрутить»? Какое вульгарное слово. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы объяснили мне причины своего недоверия, но при этом не забывали также о локтях, в этом пируэте они должны быть опущены.
– Ничего смешного не вижу, – прошипела я. – Если бы я знала, что между тобой и Шарлоттой что‑то есть, никогда бы не позволила тебе меня целовать… – ай, Моцарт закончился и в наушниках снова заиграл Linkin Park, он, в общем‑то, гораздо больше соответствовал моему настроению.
– Между мною и Шарлоттой – что?
– … больше, чем дружба.
– Кто это сказал?
– Ты?
– Я такого не говорил.
– Ага. Значит, вы ещё ни разу… скажем, не целовались?
Я решила пропустить реверанс, а вместо этого гневно уставилась прямо в глаза Гидеона.
– Этого я не говорил, – он поклонился и потянулся к iPod‑у, который лежал в моём кармане. – Помни о руках, а так всё замечательно.
– А твоё умение поддерживать беседу оставляет желать лучшего, – сказала я. – Так между вами что‑то есть или нет?
– Мне кажется, тебе вовсе не интересно знать, что происходит между мной и Шарлоттой.
Я всё ещё не спускала с него глаз.
– Да, правда.
– Вот и хорошо, – Гидеон снова передал мне iPod.
Из наушников послышались аккорды Hallelujah в исполнении Джона Бон Джови.
– Это не та песня, – сказала я.
– Нет, как раз та, – сказал Гидеон и улыбнулся. – Мне кажется, тебе стоит послушать что‑то мягкое и успокоиться.
– Ты… ты такой… такой…
– Какой?
– Идиот!
Он подошёл ещё ближе, между нами оставалось не более сантиметра.
– Видишь, какие вы разные. Она бы никогда такого не сказала.
У меня вдруг перехватило дыхание.
– Может, ты просто не давал ей повода.
– Не думаю. Она просто лучше воспитана.
– Да. И нервная система у неё покрепче моей, – сказала я. Почему‑то я поглядела Гидеону прямо в рот. – И вот ещё: если ты вдруг захочешь это сделать ещё раз, когда мы будем торчать где‑нибудь в исповедальне, и тебе вдруг станет скучно, так вот, знай – во второй раз я тебе этого не позволю!
– Значит, мне больше нельзя тебя целовать?
– Точно, – прошептала я, не в состоянии сдвинуться с места.
– Как жаль, – сказал Гидеон и наклонился ко мне ещё ближе, так что я почувствовала его дыхание. Не очень‑то похоже, что он воспринял мои слова всерьёз. Да я и сама уже передумала. Да и вообще, я ведь не кинулась ему на шею, а это уже можно считать волевым решением. Момент, когда можно отвернуться или оттолкнуть его от себя, я, кажется, упустила.
Гидеон, наверное, думал о том же. Он погладил меня по волосам, и вдруг я наконец ощутила нежное прикосновение его губ.
There’s a blaze of light in every word,[19] – доносился из наушников голос Джона Бон Джови. Мне всегда нравилась эта песня, я могла слушать её десять‑пятнадцать раз подряд. Но теперь она всегда будет напоминать мне о Гидеоне.
Аллилуйя.
~~~
Семейный девиз Монтроузов.
Дословный перевод:
«Покажите, что вы действительно можете»
Глава шестая
На этот раз нам ничто не помешало: ни прыжок во времени, ни наглый маленький демон.
Пока не доиграла «Аллилуйя», поцелуй оставался очень нежным и осторожным. Но когда музыка закончилась, Гидеон запустил обе руки в мои волосы и крепко прижал меня к себе. Это уже нежностью не назовёшь, но больше всего меня удивила моя собственная реакция: моё тело вдруг стало очень лёгким и безвольным, а руки сами собою обвились вокруг шеи Гидеона.
Я не успела даже понять, как это произошло, но через несколько минут мы опустились на зелёный диванчик, где всё продолжали целоваться, пока Гидеон вдруг резко не вскочил и не посмотрел на свои часы.
– Жаль, однако, что мне больше нельзя будет тебя целовать, – сказал он, немного отдышавшись. Его зрачки расширились, а щёки сильно покраснели.
Интересно, какой же вид был в тот момент у меня. За время нашего поцелуя из нормального человека я превратилась в какой‑то пудинг, у меня не хватило сил даже на то, чтобы встать с дивана. Я судорожно пыталась понять, сколько же времени прошло с тех пор, как закончилась «Аллилуйя». Десять минут? Полчаса? Ничего нельзя было сказать наверняка.
Гидеон посмотрел в мою сторону, мне показалось, что он немного смутился.
– Надо собрать вещи, – сказал он немного погодя. – И срочно сделай что‑то со своими волосами – вид у них такой, будто какой‑то идиот запустил в них обе руки, а потом повалил тебя на диван… Тот, кто будет нас встречать, может что‑нибудь заподозрить… И не смотри ты так!
– Как?
– Будто ты и пошевелиться не можешь.
– Но именно так оно и есть, – серьёзно сказала я. – Ты превратил меня в пудинг.
Лицо Гидеона озарилось улыбкой. Затем он вскочил и начал запихивать мои вещи в рюкзак.
– Ну давай же, маленький пудинг, вставай скорее! У тебя есть с собой расческа?
– Где‑то на дне, – вяло протянула я.
Гидеон вытащил футляр для очков, который Лесли одолжила у своей мамы. Он держал его на вытянутой руке прямо перед собой.
– Здесь?
– Нет! – выкрикнула я. От такого испуга моё пудингообразное состояние мигом улетучилось.
Я вскочила, вырвала из рук Гидеона футляр с японским ножом для резки овощей и бросила его обратно в рюкзак. Гидеон, казалось, ни капли не удивился, во всяком случае, виду он не подал. Он поставил стул у стены и снова посмотрел на часы. А я, тем временем, искала щётку для волос.
– Сколько у нас ещё времени?
– Две минуты, – сказал Гидеон и поднял с пола iPod. Понятия не имею, как он там оказался. И когда.
Я поспешно провела расчёской по волосам.
Гидеон не сводил с меня серьёзного взгляда.
– Гвендолин!
– Чего? – я опустила расчёску и посмотрела на него, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. О Боже! Он выглядел таким красивым, что часть меня опять захотела превратиться в безвольный пудинг.
– Ты уже…?
Я ждала:
– Что?
– Нет, ничего.
Вдруг я почувствовала, как в моём желудке снова началось знакомое кружение.
– Кажется, мы сейчас прыгнем обратно, – сказала я.
– Крепко держи рюкзак, ни в коем случае не отпускай его. И пройди немного вперёд, а не то приземлишься прямиком на стол.
Только я успела сделать несколько шагов, как перед моими глазами всё заплясало. И через долю секунды я мягко приземлилась прямо перед широко от открытыми глазами мистера Марли. Наглая мордочка Химериуса выглядывала из‑за его плеча.
– Ну наконец‑то, – сказал Химериус, – а то этот рыжеволосый уже минут пятнадцать разговаривает сам с собой, а мне приходится это выслушивать.
– С вами всё в порядке, мисс? – запинаясь, прошептал мистер Марли. Он подошёл ко мне поближе.
– Да, с ней всё хорошо, – ответил за меня Гидеон, который как раз приземлился за моей спиной и тщательно осматривал меня с головы до пят. Когда я попыталась ему улыбнуться, Гидеон быстро отвернулся.
Мистер Марли кашлянул.
– Мне велено передать, что вас ожидают в Зале Дракона, сэр. Внутренний… прибыл… номер семь, он желает с вами побеседовать. Если позволите, я провожу мисс к машине.
– Нет у мисс никакой машины, – сказал Химериус.
– Не нужно, она пойдёт со мной, – Гидеон взял в руки чёрную повязку.
– Это столь необходимо?
– Да, именно так, – Гидеон завязал узел на моём затылке. При этом туда попали несколько моих волос, было больно, но я только прикусила губу, возмущаться мне сейчас не хотелось.
– Так ты не будешь знать, где находится хронограф, и не сможешь никому об этом рассказать, если ты действительно предательница, и тогда нас никто не сможет подкараулить, когда мы окажемся в этой комнате в другом времени.
– Но ведь этот подвал во все времена принадлежал хранителям, на всех входах и выходах здесь постоянно стояла стража, – сказала я.
– Во‑первых, в это место можно попасть не только из Темпла, а во‑вторых, не исключено, что нас хочет подстеречь кто‑нибудь из своих.
– Не доверяй никому. Даже собственным чувствам, – пробормотала я. – А здесь сплошь подозрительные личности.
Гидеон положил руку мне на талию и легонько подтолкнул вперёд.
– Вот именно.
Краем уха я услышала, как с нами попрощался мистер Марли, и дверь закрылась. Мы молча шли рядом.
Мне бы очень хотелось кое‑что обсудить с Гидеоном, но заговорить первой я не решалась.
– Что‑то мне подсказывает, что вы там опять тискались, – заметил Химериус. – Такой уж я проницательный.
– Чепуха, – ответила я и услышала, как Химериус зашёлся от смеха.
– Эх ты, я ведь не вчера родился, всё‑таки живу почти тысячу лет, и мне известно, как выглядит девушка, которая только что выбралась из сеновала.
– Из какого ещё сеновала?! – возмутилась я.
– Это ты мне? – спросил Гидеон.
– А кому же ещё? – сказала я. – Который час? Я так проголодалась, даже сено пожевать не прочь.
– Почти половина восьмого, – моё замечание Гидеон оставил без ответа. Я услышала несколько гудков, а затем врезалась плечом прямо в стену.
– Эй!
Химериус снова захохотал.
– Вот это кавалер!
– Прости, здесь внизу нет сети, не могу дозвониться. Тридцать четыре пропущенных вызова, ну и ну. Это могла быть только… мама! – Гидеон тяжело вздохнул. – Она оставила сообщение на автоответчике.
Я на ощупь пробиралась вдоль стены.
– Или сними эту дурацкую повязку, или веди меня дальше!
– Ладно‑ладно, – его рука снова вернулась на плечо.
– Даже не знаю что и сказать, вот это джентльмен – завязал своей девушке глаза, чтобы та не мешала ему звонить по телефону, – сказал Химериус.
Мне нечего было ему возразить.
– Что‑то случилось?
Гидеон снова вздохнул.
– Пожалуй. Мы не очень‑то часто созваниваемся. Сети всё ещё нет.
– Осторожно, ступенька, – сказал Химериус.
– Может, кто‑нибудь заболел, – сказала я, – или ты забыл о чём‑то важном. Моя мама недавно оставила мне целую кучу сообщений на автоответчике, чтобы я не забыла поздравить с днём рождения дядю Гарри. Уф!
Если бы не Химериус, я бы напоролась животом прямо на перила.
Гидеон всё ещё ничего не замечал. Я с горем пополам на ощупь продвигалась по винтовой лестнице.
– Нет, дело в чём‑то другом. Я никогда не забываю о днях рождения, – голос его звучал встревоженно. – Наверное, что‑то случилось с Рафаэлем.
– Это твой младший брат?
– Он уже давно себя не бережёт. Ездит без водительских прав, прыгает со скал в море, лазает по горам без страховочного снаряжения. Не представляю, что и кому он хочет этим доказать. В прошлом году он попал в аварию на параплане и три недели лежал в больнице с сотрясением мозга. Я думал, это происшествие его чему‑то научило, но нет, на день рождения он попросил у монсеньора моторную лодку. А этот идиот, конечно, во всём ему потакает.
Мы поднялись наверх, и Гидеон ускорил шаг. Я несколько раз споткнулась.
– Ну наконец‑то! Сейчас должно получиться.
Наверное, он на ходу прослушивал свой автоответчик.
К сожалению, я не могла разобрать ни слова.
– О нет! – несколько раз пробормотал Гидеон. Он снова забыл обо мне, и я брела вперёд на ощупь.
– Если не хочешь наткнуться на стену, поворачивай влево, – сообщил Химериус. – О, кажется, до него наконец дошло, что у тебя нет встроенной навигационной системы.
– Ладно… – пробормотал Гидеон. Его руки на миг коснулись моего лица и остановились на затылке.
– Гвендолин, прости, – заботливо сказал Гидеон, но было ясно, что думает он не обо мне. – Ты сможешь выбраться отсюда без моей помощи? – он развязал мне глаза, и я зажмурилась от яркого света.
Мы стояли перед ателье мадам Россини.
Гидеон торопливо погладил меня по щеке и натянуто улыбнулся:
– Ты ведь дорогу знаешь, правда? Машина ждёт, увидимся завтра.
Не успела я что‑либо ответить, как он уже обернулся и поспешил прочь.
– И был таков, – сказал Химериус. – Не очень‑то вежливо с его стороны.
– Но что случилось? – крикнула я ему вдогонку.
– Мой брат сбежал из дома, – ответил он, не повернувшись и не замедлив шаг. – И догадайся, куда он направляется? Давай, у тебя есть три попытки.
Но прежде, чем я могла потратить хоть одну из этих попыток, Гидеон уже завернул за угол.
– Кажется, не на острова Фиджи, – пробормотала я.
– Мне кажется, лучше бы ты с ним на сеновал не ходила, – сказал Химериус. – Теперь он вообразил, что добиваться тебя больше не нужно, вот он и не старается.
– Химериус, заткнись. Твои шуточки про сеновал меня раздражают. Мы просто немножко поцеловались.
– Эй, золотко, да ты покраснела как помидор!
Я приложила руки к щекам – они пылали.
– Всё, хватит, пошли, я так проголодалась. Сегодня у меня, по крайней мере, появился шанс ухватить кусочек ужина. И может, нам удастся ещё краем глаза взглянуть на этих таинственных хранителей из Внутреннего круга.
– Да ну, тоже мне, ценность! Я их целый день подслушивал, – сказал Химериус.
– О, супер, расскажи!
– Ску‑ко‑та! Я думал, они буду пить кровь мертвецов или рисовать на руках тайные знаки. Так нет! Сплошная болтовня, а сами все такие важные – в пиджаках и галстуках.
– А о чём именно они болтали?
– Ну, я не очень‑то запомнил, – он кашлянул. – В основном, они говорили о том, можно ли нарушить Золотые Правила, чтобы обмануть Чёрного Турмалина и Сапфир. Одни говорят: отличная идея, другие: не‑е‑ет, ни за что, потом снова первые, потом опять вторые… Эй, так мы не сможем спасти этот мир, вы, трусы. А те, другие: не‑е‑ет, не‑а, это, мол, нехорошо по отношению к континууму и к тому же аморально, а первые: да, но это не важно, когда речь идёт о спасении мира, потом вообще какая‑то скукота началась, и тут я, кажется, уснул. Ну, и в конце концов они сошлись на том, что Алмаз, к сожалению, действует слишком самостоятельно, а Рубин вообще маленький тупица, и поэтому не подходит для операций «Опал» и «Жадеит», просто потому что он странненький. Эй, ты меня слушаешь?
