Билли был направлен с диагнозом задержки роста. В это время он избегал свою мать, был голодающим одиноким младенцем, ребенком депрессивной 17-ти летней мамы. За время нашей работы с Билли / от его 5 до 9 мес./ произошло немало позитивных изменений: ребенок набрал вес и начал демонстрировать новые предпочтительные формы поведения по отношению к матери.
Описание одного из видеофильмов: Билли 9 мес., мама держит его на руках и кормит из бутылочки. Он выглядит довольным, мама смотрит на него с нежностью. Ребенок проявляет меньше черт избегания, чем мы наблюдали раньше. Затем, внезапно, мама превращает кормление в дразнящую игру. Она говорит: "Посмотри сюда, Билли", - вынимает бутылочку из его рта, поднимает ее высоко, закидывает голову назад и позволяет нескольким каплям молока упасть ей в рот. Невероятно, но Билли начинает смеяться и возбужденно брыкаться. И это был первый случай, когда некоторые из нас видели удовольствие на его лице. Мама возвращает ему бутылочку и, он продолжает сосать с удовольствием. Затем, к нашему изумлению, через некоторое время мама опять повторяет игру, вынув бутылочку изо рта Билли. Опять мы наблюдали смех и моторное возбуждение и присоединение к игре матери. Эта игра повторялись 6 раз за время одного кормления. Это было непереносимо наблюдать и нам хотелось, чтобы фильм остановился.
|
|
Билли охотно и с энтузиазмом разделяет садомазохистскую игру со своей мамой, становится ее партнером. Голодный младенец, которому знакомо ощущение голодания с первых месяцев, модифицирует крайне необходимую биологическую потребность с целью, которую можно назвать "социальной" с некоторой иронией. Болезненный аффект, который мы должны рассматривать как неотъемлемую часть неудовлетворяемого голода, трансформирован в аффекты удовольствия. Почему голодный ребенок не демонстрирует тревоги и не выражает протеста, когда бутылочку вырывают из его рта? Младенец, хотя бы раз переживший голодание и хроническую тревогу, что его голод не будет удовлетворен, будет, на наш взгляд, менее всего подходящим партнером для разделения дразнящей игры, в которой мама отбирает бутылочку. Где-то существует тревога, по меньшей мере, момент опасения, но этого не видно на его лице. Скорее всего, наблюдается нечто вроде возбужденного ожидания. Интересно, что существует быстротечный момент тревоги вместе с ожиданием потери бутылочки, и ритуал игры, которая всегда заканчивается отнятием бутылочки, обобщает опыт, что за возвращением всегда будет следовать потеря. Затем тревога может быть модифицирована предчувствием удовольствия, т.к. социальный компонент игры может прибавлять собственное возрастание удовольствия. В случае Билли проще описать, чем объяснить трансформацию аффекта. На данный момент может быть достаточно отметить, что трансформация аффекта может наблюдаться в 9 мес., гораздо раньше, чем мы можем говорить о подавлении, как форме защиты.
|
|
Работая с Билли и его мамой, стало ясно, что она повторяла садомазохистские отношения, принадлежавшие к переживаниям, связанным с рождением ее младшей сестры, когда Кэти/маме Билли/ было 5 лет. Когда мы помогли Кати увидеть связь между Билли и первым младенцем, вторгшимся в ее жизнь, дразнящие игры прекратились.
В начале второго года жизни примеры трансформации аффекта встречаются довольно часто. В 13 мес. Грег реагирует на угрожающий голос своей матери легкомысленным смехом. Несколько недель назад он начинал плакать или драться, когда слышал этот голос. Также в 13 мес. Жозуа, если его мама угрожала ему, начинал скакать вокруг нее и смеяться дьявольским голосом. Однажды, бросив мяч, его мама, случайно, попала ему по гениталиям, мальчик вздрогнул и засмеялся. Терапевт отметила, что "он смеялся с болезненным удовольствием". Бетти в 16 мес. вовлекалась в хитрые и провоцирующие соревнования со своей мамой, в которых агрессивный компонент был замаскирован улыбкой сквозь стиснутые зубы. Когда она бросает или в гневе ударяет игрушки, она смеется, и ее смех носит легкомысленный и театральный характер.
В каждом из этих примеров следует стараться рассмотреть тревогу, которая превращается в смех. В короткий момент перед тем, как трансфомироваться, она как бы обрывается. Но для каждого их этих детей хроническая или тяжелая тревога является частью их жизни с первых недель. Театральный смех или глупая улыбка являются очевидными защитами против непереносимой тревоги, но как достигается трансформация - объяснить трудно. С.Фрайберг полагает, что мы также не очень хорошо понимаем истерический смех в более позднем детстве и у взрослых.
Тем не менее, то, что мы видели, можно отнести к форме защиты, параллельной "реактивному образованию", которое мы понимаем как защиту Эго, - и встречается в 9 мес., как у Билли, и может наблюдаться в клинической выборке тоддлеров в течение второго года.
Переживание горя тоже может быть трансформировано у младенцев, пример симптома, который напоминает тик. У 16-ти месячной Синди, проводившей много времени в неподвижном состоянии, с пустым ничего не выражающим лицом, наблюдалось стереотипное потирание глаз. Без видимых эмоций ее рука направляется к глазам и трет их, как в пантомиме вытирания слез. Но никаких слез нет, и девочка очень давно не плачет от горя. Ей запрещено плакать. Ее бранили за плач и ее мама, и воспитатель детского сада, говоря ей, что она похожа на младенца, когда плачет. Синди не может больше отпустить слезы горя. Когда ее мама прощается с девочкой каждое утро в детском саду, Синди молчалива и ее глаза сухие, но, затем она впадает в состояние замороженности, стоя за кроваткой. Стереотипное потираний глаз, мы можем предположить, имеет место, когда аффект горя близок к проявлению. Он был подавлен или, может быть, закрыт, прежде чем возникла сознательная регистрация, и моторный паттерн потирания глаз, как бы останавливающий поток слез, является следом переживания горя. Но теперь уже нет слез.
Отмена /reversal/.
Поворот агрессии против себя направляет наше внимание на наблюдения детей второго года жизни, начиная с 13 мес. Мы не хотим сказать, что подобные проявления не могут встречаться раньше. Спитц в 1965 г. описал детей в приютах, которые атаковали сами себя.
Бетти в 16 мес., в порыве гнева бьющейся головой об пол."'0на, кажется, не замечает боли. Жозуа, в 13 мес. лишен осторожности; безрассудный, он забирается на опасную высоту, падает, сумасшедше носится и сталкивается с мебелью, и если вы хотите догнать его с намерением утешить, он выглядит задетым и покоробленным, но не испытывающим боли. В самом деле, для Жозуа и для Бетти болевой порог является очень высоким, и только серьезное происшествие может вызвать слезы, что мы, как наблюдатели, могли бы назвать соразмерным с нашими ощущениями количества боли. Нормальный ребенок после удара головой об пол или столкновения с мебелью не сможет быстро успокоиться даже с утешающей его мамой. Но Бетти и Жозуа могут перенести сильную боль без утешений. И эти два ребенка никогда не ищут комфорта у своих мам.
|
|
Трудно объяснить, как 13-месячный ребенок может повернуть агрессию против себя. Существует прямое объяснение, которое мы можем проверить, но, чем больше мы изучаем данную проблему, тем она становится более сложной. Прямое объяснение заключается в том, что детский страх родителей и родительских отношений тормозит выражение агрессии, направленной на родителя. И агрессия направляется на ребенка. Но боль должна быть препятствием для, самонаправленной агрессии. Так должно быть, но следующая загадка появляется в наблюдениях, когда эти дети не переживают боли в повреждениях, которые наносят сами себе, по крайней мере до того, как она пересекает высокий болевой порог. Опять возвращаемся к вопросам без ответа о боли и биологической защите от непереносимой боли, к некоторому обрывающему механизму, который, как нам кажется, имеет место в каждом обращении к абберантному поведению детей. Возможно, биологических причин, которые бы влияли на восприятие боли у этих детей не существует. Когда терапевтическая работа с тревогой успешна, и родители начинают защищать детей от опасности, эти младенцы начинают выглядеть как нормальные дети. Агрессия, благодаря любви родителей, встает на нормальный путь и перестает направляться против себя, и боль переживается адекватно. После того, как Жозуа, в следствии работы с данной парой, стал испытывать успокоение и безопасность со своей мамой, упав или ударившись, он начинает плакать и визжать, и, как мы и ожидали, бежит к маме за утешением.
|
|
Рассматривая патологические отношения младенцев с родителями можно предположить, что абберантное развитие объектных отношений близко соотносится с девиантным направлением развития агрессивной потребности, что наиболее ясно видно из описания случаев начала второго года.
Агрессия обычно модифицируется в процессе развития ребенка через любовь к матери и отводится от партнера через ритуалы, защищающие социальные нормы. Интересно, что абберрантные формы агрессии, включающие самоповреждение, наблюдались у обезьян, которые в процессе эксперимента были отделены от матерей и факторов социализации.
Формы избегания, которые были описаны, приводят в действие механизм прерывания восприятия, который избирательно "редактирует" действительность, исключая материнское лицо и голос, и, очевидно, противостоит болезненному аффекту.
Трансформация аффекта у младенцев в первой половине второго года говорит нам о том, что боль может быть трансформирована в удовольствие задолго до появления Эго /Билли/, и боль может быть вычеркнута из сознания, пока симптом, как потирание глаз у Синди, занимает место конфликта. Девиантное направление агрессии у депривированных и подвергшихся опасности младенцев замечено в начале второго года жизни, когда агрессия высвобождается в дикой вспышке ярости в один момент, и обращается на себя в виде самоповреждения в другой момент. И, наконец, наше внимание привлечено к младенцу, защиты которого ослабевают /терпят поражение/ перед труднопреодолимой задачей защищаться без защитников. Это описанное дезинтегративное состояние, в котором ребенок колотиться и визжит и демонстративно находится вне контакта с его окружением.
В двух случаях из данной подгруппы наше вмешательство, как терапевтов, направленное на удовлетворение отношений матери и младенца и модификацию паттернов зашиты, не было успешным. Одна девочка, Сандра, была рекомендована для усыновления после 6 мес. безуспешного лечения. Бетти, ребенок матери с шизофренией, осталась, в ненадежных отношениях с матерью. Когда девочке было 3 года, она оказалась в другой программе для дальнейшего лечения. Неустойчивые паттерны гнева, направленного на мать и агрессия развернулись против ее собственного тела. В возрасте 2,5 лет Бетти могла раздирать ногти на пальцах ножек до крови и затем рассматривать кровоточащие ранки с интересом, не проявляя ни малейшего сигнала, что испытывает боль. Улыбка, сопровождавшая враждебность в 16 мес., теперь преобразована в черту личности. Дезорганизация личности в 16 мес. приобрела угрожающие формы в 3 года.
Наиболее удачными стали истории тех детей, чьи родители были способны получить пользу от нашей помощи в течение критических месяцев и лет младенчества. В каждом случае работа в области объектных отношений считалась центральной. Выделялись помехи отношений между матерью и ребенком (во всех случаях - повторение материнского прошлого), и использовались методы, позволяющие исключить ребенка из старых конфликтов. Поддерживался, одобрялся каждый аспект позитивных отношений мамы и ребенка, которые появлялись в лечении. Когда матери начинали защищать своих детей, патологические защиты у этих младенцев исчезали.
А. Фрейд попыталась классифицировать различные защитные механизмы в соответствии с конкретными провоцирующими тревожность ситуациями, вызывающими их к действию, и проиллюстрировала это рядом клинических случаев. С ростом нашего знания о бессознательной активности Я, по-видимому, станет возможной более точная классификация. Еще остается много неясного относительно исторической связи между типичными переживаниями в индивидуальном развитии и выработкой конкретных типов защиты. А. Фрейд указывает на то, что типичные ситуации, в которых Я прибегает к механизму отрицания, связаны с мыслями о кастрации и с утратой объекта любви. Отрицание – примитивный или ранний механизм защиты, с помощью которого индивид отвергает некоторые или все значения события. Таким образом Я избегает осознания некоторых болезненных аспектов реальности и тем самым уменьшает тревогу или другие неприятные аффекты. Эксплицитно или имплицитно отрицание является также интегральным аспектом всех механизмов защиты. С конца 70-х годов этот термин стал употребляться не столько для описания отдельного защитного механизма, сколько для описания отвергающего реальность аспекта защитных действий.
Чтобы устранить восприятие реальности, на помощь приходит фантазия, сглаживающая не согласующиеся между собой и нежелательные моменты ситуации. Ток, напуганный и беззащитный ребенок может вообразить себя сильным или всемогущим. Отрицание часто достигается также с помощью действия, хотя оно тоже основывается но бессознательных отрицающих фантазиях.
В детском возрасте отрицание — нормальное явление, а умеренная степень отрицания в любом возрасте является ожидаемой и, как правило, естественной реакцией на стресс, травму или утрату любимого человека.
Однако альтруистический отказ от инстинктивных импульсов, по-видимому, при определенных условиях является специфическим способом преодоления нарциссического унижения.
При нынешнем состоянии нашего знания мы уже можем с уверенностью говорить о параллелях между защитными мерами Я против внешней и против внутренней опасности. Вытеснение — скрывает, изгоняет или забывает идею или чувство. Оно может исключить из сознания то, что было однажды сознательно пережито, или вообще не допустить идею или чувство до сознания. Так, субъект может не осознавать ненависти по отношению к родителю или братьям и сестрам. Вытеснение действует но протяжении всей жизни, регулярно возникая в отношении событий критического периода детства — до шести лет (инфантильная амнезия). Вытеснениеизбавляет от производных инстинктов, так же как отрицание разрушает внешние стимулы.
Формирование реакции предохраняет Я от возвращения изнутри вытесненных импульсов, тогда как при помощи фантазий, в которые обращена реальная ситуация, поддерживается отказ от поражения извне.
Торможение инстинктивных импульсов соответствует ограничению, накладываемому на Я, чтобы избежать неудовольствия, исходящего от внешних источников. Интеллектуализация инстинктивных процессов как мера против опасности, угрожающей изнутри, аналогична постоянной бдительности Я по отношению к опасности, грозящей извне. Все остальные защитные меры, которые, подобно обращению и обороту против человека, производят изменения в самих инстинктивных процессах, имеют свой аналог в попытках Я воздействовать на внешнюю опасность посредством активного изменения условий во внешнем мире. На этой последней стороне активности Я не будем здесь останавливаться подробнее.
Это сравнение параллельных процессов заставляет задать вопрос: каким образом Я разворачивает формы своих защитных механизмов? Строится ли борьба против внешних сил по образцу борьбы с инстинктами? Или же дело обстоит наоборот — меры, используемые во внешней борьбе, являются прототипом различных защитных механизмов? Выбор между этими двумя альтернативами нелегок. Детское Я переживает натиск инстинктивных и внешних стимулов в одно и то же время; если оно хочет сохранить свое существование, то должно защищаться одновременно с двух сторон. В борьбе с различными видами стимулов, которыми Я должно овладеть, оно приспосабливает свои орудия к конкретным нуждам, вооружаясь то против опасности, грозящей изнутри, то против Опасности, грозящей снаружи. В какой мере в своей защите от инстинктов Я следует собственным законам, а в какой — подвержено влиянию характера самих инстинктов? Некоторый свет на эту проблему может быть пролит сравнением с аналогичным процессом — процессом искажения сна. Перевод латентных намерений сна в явное его содержание осуществляется под присмотром цензора, т. е. представителя Я во сне. Но сама работа сна не осуществляется Я. Конденсация, замещение и многие странные способы представления, происходящие в снах,—это процессы, характерные для Оно, и используются они в основном в целях искажения. Таким же образом различные защитные меры не являются исключительно делом Я. В той мере, в какой модифицируются сами инстинктивные процессы, используются характерные особенности инстинкта. Например, готовность, с которой эти процессы могут быть замещены, способствует механизму сублимации.
Сублимация – Психический процесс, определяемый Фрейдом двояким оброзом. Впервые обоснованной теоретически в 1905 году, сублимация рассматривалась как отвлечение инстинктивных влечений от своих первоначальных целей и объектов в сторону социально более значимых. Тем самым предполагалось наличие в структуре психики постоянно действующего вытеснения. Изначально Фрейд полагал, что все поведение проистекает из либидинозных влечений и усиливается ими, при этом цель либидинозного влечения нередко противоречит требованиям, предъявляемым индивиду культурой и социумом. Подобные гипотетические построения представляют собой попытку обосновать существование социально значимых, внешне несексуальных и неконфликтных видов деятельности — художественного творчества, труда, познания и т.п.
В основу первого определения сублимации положены следующие два момента:
1) аналогия с химическим процессом и
2) поэтическая метафора гордости, величия, возвышенности, противоположных низменному или ничтожному. Таким образом, социально ценное поведение отражает 'очищенный' и более 'сублимированный' вариант изначально 'низменного' влечения. Фрейд изначально рассматривал сублимацию как превращение инстинктивного влечения, позднее — как функцию Я, как особую форму защиты.
При помощи этого механизма Я достигает своей цели — отклонения инстинктивных импульсов от их чисто сексуальной цели на те, которые общество считает более высокими. Кроме того, обеспечивая вытеснение при помощи реактивного образования, Я извлекает выгоду из способности инстинкта к обращению.
Реактивное образование изменяет неприемлемое на приемлемое, тем самым обеспечивая эффективность вытеснения. Болезненная идея или чувство замещается противоположным. К примеру, у ребенка, вытеснившего чувство ненависти к матери, может развиться чрезмерное стремление и забота о ее благополучии.
Мы можем заключить, что защита выдерживает атаку лишь в том случае, если она построена на этой двойной основе,— с одной стороны, на Я, а с другой — на сущностной природе инстинктивных процессов.
Но даже когда мы допускаем, что Я не полностью свободно в создании защитных механизмов, которые оно использует, при исследовании этих механизмов впечатляет величина достижений Я. Само существование невротических симптомов указывает на то, что Я потерпело поражение, а каждый возврат вытесненных импульсов, приводящий к формированию компромисса, показывает, что какой-то план защиты не удался и Я было побеждено. Но Я одерживает победу, когда его защитные меры достигают своей цели, т. е. позволяют ему ограничить развитие тревоги и неудовольствия и так преобразовать инстинкты, что даже в трудных обстоятельствах обеспечивается какая-то степень удовлетворения. А это, в свою очередь, позволяет поддерживать гармоничные отношения между Оно, Сверх-Я и силами внешнего мира.
Смещение сдвигает фокус или акцент в сновидении или поведении, в общем случае отвлекая интерес и силу (катексис) от одной идеи к другой, связанной ассоциативно с первой, но при этом более приемлемой. Так, эксгибиционистские желания могут быть смещены из области гениталий на тело в целом. Какие-либо важные части скрытого содержания могут проявляться в сновидениях в виде малозночимых деталей.
Проекция экстернализирует отрицаемые побуждения и идеи, приписывая их другому лицу или каким-то, быть может, мистическим силам внешнего миро ('бес попутал'). Невыносимые идеи или желания могут преобразовываться еще до проекции: Фрейд, например, считал, что паранойяльные идеи основываются на бессознательной гомосексуальности. Сначала чувство гомосексуальной любви трансформируется в ненависть, и лишь затем ненависть проецируется на лицо, которое было объектом неприемлемой любви. Такое лицо становится 'преследователем'.
Изоляция отделяет невыносимые идеи или события от связанных с ними чувств, тем самым изменяя эмоциональную нагрузку, Существует несколько типов изоляции. Так, изолироваться могут две и более связанных мысли либо чувства: например, мысли 'я зол на нее' и 'она бросила меня' разделяются во времени и тем самым теряют причинную связь. В другом случае мысли могут появляться без осознанного присутствия ассоциируемых с ними чувств. Внезапные агрессивные мысли — всадить в кого-либо нож, выбросить ребенка из окна, непристойно выругаться в общественном месте — нередко проявляются без соответствующей им эмоции (гнева).
Такая изоляция лишает мысли их мотивационной силы и, соответственно, не реализуется намерение; мысли кажутся чуждыми, действие расстраивается, иногда удается избежать чувства вины.
Аннулирование в виде ритуала 'отменяет' нежеланное действие, иногда посредством его искупления. В частности, при неврозе навязчивости двухступенчатое действие может символизировать агрессивные или сексуальные желания и их отмену или аннулирование. Некоторые индивиды, совершившие проступок, стараются аннулировать их путем религиозного искупления или самонаказания.
Описаны и многие другие механизмы защиты. И хотя функция их идентична — защититься от болезненных аффектов, — пути достижения этой цели различны. Регрессия возвращает на более раннюю стадию психической организации; интроекция и идентификация переносят то, что составляет угрозу, внутрь; отрицание делает вид, что угрозы здесь нет; сублимация изменяет неприемлемую форму влечения в приемлемую; обращение против себя меняет направление импульса извне вовнутрь, с другого человека на себя. (Последний механизм особенно часто встречается в случаях депрессии и мазохизма.)
Интернализация рассматривается как средство, при помощи которого аспекты удовлетворяющих потребности отношений и функций, осуществляемых одним индивидом для другого, сохраняются, становясь частью самого индивида. Интернализация, являясь первичным феноменом, способствующим психическому развитию, действует в течение всей жизни, когда нарушаются либо прекращаются отношения со значимым другим. Восприятие, память, мыслительные репрезентанты и символические образования кодируют во внутреннем плане аспекты объектов и интеракций с ними, постепенно выстраивая структуры психического аппарата, благодаря чему индивид получает возможность присвоить функции, изначально осуществлявшиеся другими. Существуют различные формы репрезентации — сенсомоторная, образная, словесная, символическая. Таким образом, психический аппарат получает возможность фиксировать и сохранять личностный и культурный опыт индивида, и эта фиксация отражает как фазу психосексуального развития и развития Я, так и способ переработки информации.
Компромиссное образование. Идеационные, аффективные и поведенческие результирующие попыток разрешения конфликта между психическими силами или между психикой и внешним миром. Компромиссное образование возникает в результате того, что проявления-дериваты инстинктивных влечений (желания и фантазии) сталкиваются с ограничениями со стороны Я или запретами со стороны Сверх-Я; конфликт завершается тем, что они отделяются от сознания. Разрешение такого конфликта предполагает реорганизацию внутренних сил, при которой возникает возможность приемлемого выражения и проявления каждого из соперничающих интересов в соответствии с принципом множественного функционирования.
Регрессия – термин, обозначающий возврат к менее зрелому уровню психического развития. Кок правило, регрессия возникает в. ситуации, когда нарушаются процессы психической организации, соответствующие данной фазе развития. При этом регрессия рассматривается кок один из механизмов защиты. Концепция регрессии тесно связана с положением о том, что психологическое развитие индивида проходит ряд фаз, каждая из которых характеризуется специфическими особенностями проявлений влечений Я, Я-идеала и Сверх-Я. Становление каждой фазы зависит от: 1) способа разрядки инстинктивных влечений, 2) функционирования Я; 3) присущих индивиду идеалов и проявлений совести.
Защиты могут быть конструктивными, повышая эффективность мыслей и действий. Их можно назвать адаптивными механизмами или автономными функциями Я. Например, изоляция, диссоциируя мышление и эмоции, облегчает логическое продвижение посредством избегания отвлекающих ассоциаций.