Глава 15. Сила самообладания

В октябре 2005 года я провел две недели в джунглях Амазонки. Мой отец собирался ехать в Бразилию, чтобы изучить работу тамошних золотых копей для своей книги The Dream Merchant («Торговцы грезами»), и я никак не мог отпустить его туда одного. Мой друг Дэн тоже хотел поехать с нами, поскольку всегда мечтал увидеть Амазонку. Большая часть нашего путешествия проходила примерно в 250 километрах к югу от Манауса в регионе под названием Тупана, где дороги, отходящие от трансамазонского шоссе, единственной местной связи с цивилизацией, постепенно превращаются из побитой двухполосной трассы в грязную тропу, со всех сторон окруженную джунглями; где деревья смыкаются над головой сплошным пологом и в конце концов поглощают отвоеванную у джунглей просеку. Каждые десять или двадцать миль по сторонам возникали маленькие деревеньки, практически не тронутые цивилизацией. В этой отдаленной части Бразилии существует глубокое уважение к тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. Здесь нет тех защитных механизмов, к которым большинство из нас привыкло. Нет бакалейных магазинов, больниц, поликлиник или полицейских, способных прийти на помощь в трудную минуту. Местные жители считают, что джунгли быстро излечивают от беспечности. Никто не отправляется в лес в одиночку. Почти все местные носят оружие. Опасность чувствуется слишком остро.

Во время пребывания в тропическом лесу нашим гидом был Мануэль — уроженец здешних мест, коренной житель Тупаны. Мужчина возрастом около пятидесяти лет, крепкого сложения, со светящимися карими глазами. Джунгли вошли в его кровь.

Он водит нас сквозь плотный подлесок, показывая целебные растения, тропы животных, опасных насекомых, обезьян, раскачивающихся на лианах, и другие знаки леса. Время от времени он останавливается и поднимает руку. Проходят минуты. Мы стоим молча, прислушиваясь к звукам леса: где-то неподалеку кормятся и крадутся обитатели джунглей. Мануэль вооружен дробовиком. Его друг Марсело одолжил нам еще один дробовик. О больших кошках джунглей приходилось помнить постоянно.

Во время путешествия мы с Дэном задавали проводникам множество вопросов о ягуаре. Пробираясь через лес ночью, мы хотели быть подготовленными к возможной встрече. Нам дали копья; с ними мы чувствовали себя увереннее. Но Мануэль снова и снова встряхивал головой и объяснял, что, если ягуар действительно захочет заполучить нас на обед, вряд ли мы сможем долго сопротивляться. Жители джунглей редко рассказывают о том, что видели ягуара, — они просто не успевают сделать это. Обычно группу туристов в джунглях хищники не трогают. Иногда может исчезнуть турист, идущий в цепочке замыкающим, но большие кошки групп обычно избегают. Это очень хитрые охотники. Одинокий путешественник двигается через джунгли, а ягуар может затаиться на суку дерева, нависшем над тропой. Практически невидимый во мраке леса, он ждет и прислушивается. Затем выскакивает из засады и оказывается на вашей шее. Рассказы Мануэля о ягуаре дышали прямо-таки религиозным почтением к его силе, напористости и хитрости. Но что, если бы у меня был мачете? Разве это не умножило бы мои шансы на выживание?

Как-то раз, лежа вечером в гамаках под покровом леса, со всех сторон окруженные глубокой темнотой и дикой симфонией ночных звуков леса, мы слушали рассказ Мануэля о том, что случилось с его другом несколько лет назад. Звали этого человека Жозе. Он родился на Амазонке. Он знал запахи и звуки джунглей, умел читать их знаки. Умел лечить почти все мыслимые болезни травами, делал отвары из коры разных деревьев, кореньев, листьев. Он лазал по лианам не хуже обезьяны и каждый вечер охотился с дробовиком и дротиками, смазанными отваром ядовитых растений. Для Жозе было достаточно самого легкого шороха или запаха, и он тут же растворялся в темноте леса, вслушиваясь, а затем бросая дротик в гущу деревьев и неизменно добывая своей семье обед. Он принадлежал к тем немногочисленным смельчакам, которые рисковали отправляться в джунгли в одиночку. В такие вечера он натягивал маску с глазами, нарисованными на затылке: это не позволяло ягуарам атаковать его сзади. Единственным его оружием был небольшой дробовик и мачете, которым он владел как самурай своим мечом.

Однажды ночью Жозе возвращался домой через джунгли практически в полной темноте с привязанной сзади капибарой[22]. Внезапно его пробрал озноб. Остановившись, он прислушался: где-то неподалеку послышалось глубокое урчание большой кошки. Он чувствовал запах ягуара. Поскольку Жозе возвращался с охоты, зарядов больше не осталось, и дробовик был бесполезен. В этот момент он стоял под гигантским хлопковым деревом, которые в джунглях часто используются местными жителями для передачи сигналов на большие расстояния. Жозе немедленно выхватил мачете и начал размахивать им взад-вперед в ночном тумане, бряцая об огромный корень дерева, вылезший на поверхность земли. Вибрирующие громкие звуки звали на помощь. Их наверняка было слышно километра за полтора от места событий. Может быть, его сын еще не спит и услышит сигнал. Затем Жозе замер на некоторое время, вслушиваясь в тишину. Запах большой кошки ощущался очень явно. Она была где-то рядом. Через несколько секунд большой черный ягуар, onza negra, весом более сотни килограммов соскользнул с дерева метрах в шести впереди и начал описывать медленные круги по поляне. Жозе помнил мерцающие желтые глаза, как будто сам дьявол из преисподней явился за ним. Он прекрасно понимал, что стоит только побежать — и ягуар настигнет его. Тогда он швырнул свою добычу на густую траву подальше перед собой, сжал в руках мачете и начал ритмично водить им из стороны в сторону, приготовившись дорого продать свою жизнь. Ягуар пошел прямо на него, затем вдруг остановился, не дойдя двух метров, и свернул в сторону. Некоторое время зверь заходил то справа, то слева, удерживая дистанцию, но не сводя глаз с Жозе. Он видел мачете и следовал за его движениями. Сначала Жозе это устраивало, поскольку он подумал, что, может быть, ягуар не решится напасть и предпочтет пообедать мертвой капибарой. Томительно тянулись минуты. Руки немели от безостановочного размахивания мачете. Жозе видел, как играют мышцы на мощных лапах зверя, и представлял, как когти впиваются в его тело. Оставался только один шанс. Когда ягуар бросится, надо увернуться и ударить. Если повезет, он попадет в шею или сумеет отрубить лапу и одновременно увернуться от острых как лезвия зубов. Все это случится в одно мгновение. Но ожидание просто пожирало его изнутри. Тело, напряженное до крайности, было готово к бою и быстрому движению; желтые глаза ягуара горели огнем, и он тем временем продолжал будто бы вяло и расслабленно описывать круги, подбираясь все ближе — два с половиной метра, два... Спустя десять минут напряжение уже стало невыносимым, Жозе бросало в пот, правая рука тряслась от тяжести мачете. Он переложил его в левую руку, надеясь, что ягуар не заметил небольшой заминки. Он чувствовал сонливость, как будто зверю удалось загипнотизировать его. Страх заполонил рассудок. Этот человек, плоть от плоти джунглей, просто распадался на части.

Через пятнадцать минут ягуар ускорил темп движения. Он сворачивался в клубок и опять разворачивался, следил за мачете, затем опять начал расхаживать туда и сюда. Желтые глаза неустанно искали щель в обороне человека. Жозе чувствовал себя полностью вымотанным. Нервы трепетали. Желтые глаза словно втягивали его куда-то глубоко. Тело тряслось. Жозе начал всхлипывать. Он попытался отступить подальше, и это оказалось ошибкой. Ягуар пошел прямо на него. Он оскалился, припал к земле и сжался в клубок. У Жозе уже не оставалось сил сопротивляться. Он покорился судьбе, и в этот момент невдалеке послышался треск. Затем крик. Ягуар повернулся на звук. Что-то опять затрещало, и двое молодых людей с громкими криками ворвались на поляну. Сын Жозе прицелился в ягуара из ружья, но животное растаяло в зарослях, оставив человека всхлипывать на густом ковре из трав. Три года спустя Жозе все еще не оправился от этого случая. Односельчане говорили, что он сошел с ума. Его воля была сломлена.

Лежа в гамаке и слушая эту историю, я не переставал удивляться сходству между мной и хищником, мной и жертвой.

Я привык создавать управляемый хаос на шахматной доске, пока соперник не терял способность сопротивляться. Я всегда любил неизведанное, любил ставить вопросы, требовавшие ответов.

Если готовых ответов не было, я чувствовал себя как рыба в воде, а соперники терялись. После этого игра бывала сделана. Затем психологический рисунок игры усложнился, и я получил дополнительное преимущество. В первых партиях с гроссмейстерами мирового уровня я обычно проигрывал, как и Жозе в поединке с ягуаром. Даже если на доске складывалась относительно равная позиция, по мере роста напряжения я чувствовал себя так, будто голову зажали в тиски и сдавливают ее все сильнее, сильнее, пока наконец психологическое давление не усиливалось настолько, что я волей-неволей делал маленькую ошибку — как Жозе, решив отступить. Характер игры тут же менялся, но я готов был на что угодно, лишь бы избавиться от чудовищного напряжения, разрывавшего мозг. А затем терпел поражение.

Гроссмейстеры умеют обращать мельчайшие ошибки соперника в свою пользу. Единственное, что можно сделать в такой ситуации, — оставаться нечувствительным к боли, принять ее, научиться выносить многие часы углубленного анализа партии с той же легкостью, что и приятную прогулку в парке. В конце концов, тиски существовали только в моем воображении. Я годами работал над поддержанием напряжения по собственной воле, учась примиряться с растущим прессингом и сохранять при этом игровой тонус. Впоследствии, уже как мастер боевых искусств, я использовал результаты этих усилий, заставляя соперников взрываться от ментального напряжения благодаря тому, что мой собственный «порог чувствительности» был уже намного выше.

В любом виде деятельности способность сохранять ясную голову, вовлеченность, спокойствие «под огнем» — это именно то, что отличает лучшего из лучших от посредственного специалиста. Во время соревнования динамика достаточно очевидна. Если один из соперников неизменно сосредоточен, тогда как второго разрывают на части внутренние противоречия, исход поединка очевиден. Жертва теряет способность ясно мыслить и совершает ошибки одну за другой, а хищник в это время нацелен на одно — на убийство. Эта проблема присутствует и в том случае, если речь идет об индивидуальных по своей сути занятиях, таких как писательский труд, живопись, наука или обучение, — правда, проявляется несколько иначе. При отсутствии постоянного внешнего воздействия нам приходится самим следить за собственными действиями, и лучший показатель эффективности такого контроля — степень сосредоточенности. Нельзя надеяться достичь совершенства, если считать нормой жизни формальное выполнение своих обязанностей. Если глубокая и гибкая сосредоточенность становится второй натурой, то жизнь, искусство и обучение достигают таких высот, которые способны восхитить и потрясти. Преуспевают, как правило, те, кто стремится каждую секунду жизни прожить максимально полно и творчески. Для этих мастеров полной жизни степень вовлеченности в ежедневный процесс обучения настолько высока, что остальным удается к ней приблизиться лишь изредка, когда обстоятельства складываются наилучшим образом.

Но секрет состоит в том, что обстоятельства всегда складываются наилучшим образом. Чем выше степень вовлеченности в повседневные тренировки, тем выше она будет и во время турнирного боя, в совещательной комнате совета директоров, на экзамене, за пультом управления, на сцене. Если у нас есть хотя бы малая надежда достичь совершенства, не стоит жаловаться на обстоятельства; мы должны привыкнуть жить в постоянном напряжении. Сосредоточенность должна стать такой же естественной, как дыхание.