Над У нависла снега пелена

Цзиньлин (совр. г. Нанкин), столица многих династий, имеет историю в две с половиной тысячи лет, и этот грандиозный пласт древности неудержимо манил романтичного поэта. Здесь он обрел немало друзей, и они частенько засиживались до рассвета в знаменитом «Западном тереме» на склоне горы Фучжоу в окрестностях Цзиньлина. А через 2 десятилетия Ли Бо проведет в этом заведении одинокую ночь со жбаном вина и воспоминаниями о своем любимом поэте 5 века Се Тяо, а затем опишет ее, мешая тушь со слезами.

В «Западном тереме» за Цзиньлинской стеной

Под луной читаю стихи

В дуновении зябком цзиньлинская ночь затихает,

Я один, а вокруг – земли У и Юэ[267], земли грез,

И плывут по реке облака и стена городская,

И с осенней луны ниспадают жемчужинки рос.

Я луне напеваю, не в силах прервать эту ночку.

Трудно встретить созвучную душу в минувших годах.

«Шелковиста вода»: стоит только напеть эту строчку –

И «во мраке мелькнувшего» Се[268] не забыть никогда.

749 г.

На подходе к Цзиньлину Ли Бо встретили три горы, рядком выстроившиеся на восточном берегу Янцзы. В древности их называли «сторожевыми» – считалось, что при приближении врага горы начинают дрожать, предупреждая жителей об опасности.

Горы замерли, и даже Янцзы текла достаточно спокойно, хотя уже близился сезон зимних штормов. Но был взволнован город: интеллектуальная элита успела познакомиться с «Одой о Великой Птице Пэн», недавно привезенной попутными торговцами. Произведений такой художественной силы давно не создавалось, и в небольшую гостиничку, где остановился поэт, повалили гости. Поэт импровизировал, каллиграф Чжан Сюй быстрой кистью записывал, приглашенные музыканты напевали. Как говорится, на три дня растянулся малый пир, на пять дней – большой. Отправились к Белым воротам – району любовных свиданий в Цзянькане, как назывался Нанкин еще до того, как стал Цзиньлином. И Ли Бо тут же на мотив популярной песенки «Янпар» изобразил в стихотворении томление юной девы, запасшейся духовитым вином из Синьфэна и ожидающей возлюбленного, с которым их «дымки сольются», как в древних жаровнях, где в специальную чашу выкладывали ароматичные ветви в виде мифической горы Бошань.

Волнение в ивах

Спой мне песенку про ивы

Под Синьфэнов аромат,

Мило в ивах слушать с милой

Иволгу от Белых врат.

Птицы спрячутся в ветвях,

Ты войдешь в мою светлицу,

Как в бошаньских духовитых очагах,

Два дымка сольются, пламя разгорится.

726 г.

До изящной беседки на склоне горы в окрестностях Цзиньлина (совр. г. Нанкин) обычно провожали дорогого гостя, и если к тому времени ивы уже выпустили листки, расстающиеся друзья по давнему обычаю дарили друг другу свежие ветви ивы как знак того, что расставаться горько (слово «ива» омонимично слову «остаться»).

Павильон разлуки – Лаолао

Нет в мире места горше для души,

Чем Лаолао Павильон разлуки…

Весенний ветер знает наши муки

И ветви изумрудить не спешит!

747 г.

Песня о Павильоне разлуки – Лаолао

Павильон Лаолао печалью прощаний отмечен,

И вокруг буйнотравием сорным прикрыта земля.

Нескончаема горечь разлук, как поток этот вечный,

В этом месте трагичны ветра и скорбят тополя.

На челне непрокрашенном, как в селинъюневых строчках[269],

О снежинках над чистой рекой я всю ночь напевал.

Знаю, как у Нючжу Юань Хун декламировал ночью, –

А сегодня поэта услышит большой генерал[270]?

Горький шепот бамбука осеннюю тронет луну…

Я один, полог пуст, и печаль поверяю лишь сну.

749 г.

Цзиньлинские кабачки оказались столь милы «хмельному сяню», что он ввел их в вечность, живописав прощание с приятелями в одном из них, причем своей изысканной обычно кисти придал едва не деревенскую простоту, войдя в роль местного завсегдатая.

Оставляю на память в цзиньлинском кабачке

Винный дух в кабачке, пух летит с тополей,

Девки давят вино – ну‑ка, парень, отпей!

Все дружки из Цзиньлина меня провожают.

Я в дорогу, вы нет. Так кому же грустней?

Все грустны, каждый присказку знает про воду:

Утечет на восток – что же станется с ней[271]?

726 г.

Когда поздней весной Ли Бо уже который раз приехал в Цзиньлин (совр. Нанкин), его давний друг Цуй[272], прослышав об этом, тут же примчался издалека и привез свое стихотворение («…на краю земли часто взываю к старине Тайбо, / И вот в Цзиньлине ухватил этого «бессмертного гения вина»), на которое Ли Бо тут же сымпровизировал ироничный ответ.

Стихами отвечаю историографу Цую

К чему Цзылину[273] десять тысяч колесниц?!

Ушел на склон пустой к лазурному ручью –

Летучая звезда исчезла из столиц[274]…

А «сянь хмельной» Тайбо[275] – я здесь, в Янчжоу пью.

748 г.

Провожаю друга к Абрикосовому озеру

Там растут абрикосы, и ранние росы

Покрывают на ветках весенний наряд.

Ты пришли мне письмо с лепестком абрикоса,

Чтоб с утра и до ночи стоял аромат.

А потом ты увидишь и купы Синьлиня[276],