2020-06-12
65
С Цзинтинских склонов я смотрел на юг –
В небесных взгляд мой растворялся далях.
Пять‑шесть святых здесь появились вдруг
И, говорят, не раз затем бывали:
Журчит ручей Цинь Гао[219] между скал,
На той вон круче – место Магутаня[220],
Гора Линъян, куда Дракон летал,
Сосна – с нее Журавль воззвал к Цзыаню[221].
Кто оперен – тот время покорил,
Витает с Фениксами на просторе,
Небесный свод лежит у этих крыл,
Волною дыбятся четыре моря[222]…
Мирское все оставив позади,
Настигну ль их за облачною гранью?!
Наш век – сто лет, и я – на полпути,
А дальше все сокрыл туман бескрайний.
Уже не вижу вкуса в пище я,
Встречаю вздохом суету дневную.
Уйти бы за Цзымином в те края,
Где выплавлю Пилюлю Золотую[223]!
753 г.
Направляясь из Лянъюань к горе Цзинтин, встретил Хуэй‑гуна,
Мы вместе погуляли и поговорили о красотах горы Линъян,
В связи с чем и подношу ему это стихотворение
Принес меня осенний ветер
На пожелтевшие луга,
В пути красивых гор не встретил
И не смотрел на облака.
Но только лишь минуешь Реку[224] –
Летят листы в лицо с ветвей,
Цзинтин чарует человека
Простою чистотой своей.
Пронизаны ущелья светом,
И горы выстроились в ряд,
Я встретил У и Ши, одетых
Так, словно здесь Небесный град[225],
В пространствах сих народ чудесен,
Средь вод и трав исполнен тайн,
Хуэй‑гун особенно известен,
Он освящает этот край.
Сметая пыль в высокой зале,
Витийствует, и мнится мне –
Под тонкой кистью горы встали
Изящной рифмой на стене[226].
Пустынничества скрыты смыслы,
Красу Линъян живописал.
Свод неба над ручьем немыслим,
В воде дрожит луны овал.
Два пика, Каменный и Желтый,
Кто смог столь близко водрузить?
Журавль не прилетает долго,
Цзыань во тьме пути не зрит[227].
Или в стране не стало места
Для птиц, слетающих с небес?
Уходят кручи в неизвестность
Сквозь плотный облачный навес.
Не лучше ль взять дорожный посох,
Уйти в наполненность пустот?
Нам и луну достичь непросто,
И тех, кто в памяти живет.
Мы свидимся ль, почтенный старец,
На тропках горного леска?
Письмо труда Вам не составит,
Зато развеется тоска.
753 г.
В вечерний час, провожая гостя до маленькой горушки к северу от Цзинтин, встретил историографа Цуя, и мы поднялись вместе
Мы с гостем шли к Беседке Се.
Вас встретив, выпить захотели,
На лошадей, куражась, сев,
На склон Циншань, смеясь, взлетели.
Летите, кони, на Чанъань…
Но запад скрыл последний лучик.
Столица в сотнях ли… Туман…
Дорогу преградили тучи.
753 г.
Посылаю господину Чжун Цзюню из монастыря Линъюань
В округе Сюаньчжоу
На тумане белых туч над Цзинтин
Словно выписан зеленый утун[228],
И в зерцале мелких речек у стен
Неземную вижу я высоту.
Обитают здесь Драконы, Слоны[229],
Цзюнь почтенный – он велик среди них
За Рекою его рифмы слышны,
Ветр несет их до просторов морских.
Ваши чувства – круг луны на воде,
Ваши мысли – жемчуга меж камней.
Не Чжи Дунь[230] ли мне вдруг встретился здесь,
Чтоб открылась суть Не‑Сущего[231] мне?
753 г.
Вместе с наньлинским Чан Цзаньфу посещаем гору Усун
Мне вспомнился Аньши[232], плывущий к морю,
Поймал он ветер, в рифму пел с волной,
От мира отрешаясь на просторе,
За рамки бытия уйдя душой,
Душа открылась таинствам природы,
Покоя безмятежности полна.
Здесь ощутил я что‑то в этом роде
И поднялся по склону, взяв вина.
С годами к старине мы тяготеем –
Вот я и навестил сей дивный склон:
Непостижимой чистотой овеян,
Чарует больше, чем Вочжоу[233], [234]он,
Шумят ветра, щебечут в гроте птицы,
И морось, словно осенью, мягка,
Ручей, рыча, к подножию стремится,
Как в Трех ущельях Вечная Река.
Цветок небесный мы нарисовали
И долго любовались им вдвоем.
Ах, если б здесь пожить в Драконьем зале[235]! –
Мне душу укрепил бы этот дом.
755 г.
На горе Усун подношу стихотворение наньлинскому Чан Цзаньфу
Лишь в орхидее – истинность цветка,
А истинное дерево – сосна,
Душист цветок во тьме у родника,
Сосна зимой – все так же зелена.
Нужна взаимопомощь и крепка,
Когда вокруг бушует дикий цвет.
Так, рядышком клюют два петушка,
Два Феникса одну избрали ветвь –
Там блеск жемчужин, а не грязь песка,
Жемчужина с жемчужиной дружны,
Так странник, что пришел издалека, –
Ему советы мудрые нужны.
Коль не поддержат люди чужака –
В иные дали уведут пути.
Царям служить – опасность велика,
И канцлер Юй бежал в ночи с Вэй Ци;
Смерть в море – это гордость моряка,
Когда настигла весть: Тянь Хэн убит[236].
Жизнь мудреца всегда была горька,
Но на века не будет он забыт.
У Вас душа – она моей близка,
Так дайте мне хоть толику тепла,
Мир пуст и молчалив, моя тоска
Мне не дает прозреть свои пути.
Возьму свой меч, дорога далека,
Про дом родной мне ветер шелестит.
755 г.
Ночую в доме бабушки Сюнь у горы Усун
Эту ночь я провел под горой
В тишине, пустоте и печали,
Тяжко в поле осенней порой,
Сжатый рис разбирают ночами,
За столом при полночной луне
Предложили овсяную кашу…
Застыдился я – вспомнилась мне
Та голодная, мывшая пряжу[237].
755 г.
На горе Усун в Наньлине прощаюсь
с седьмым сыном [238] бабушки Сюнь
Вы – Сюнь, который на Иншуй живал[239],
Отважный Сюй с иншуйских берегов[240],
Придворный летописец бы назвал
Вас одного – собраньем мудрецов.
Бывает, яшма кроется в пыли,
А орхидея сохнет до весны.
Пусть между нами десять тысяч ли –
Мы чистотою душ съединены.
755 г.
Провожаю Инь Шу к горе Усун
Сей южный край невыразимо мил,
В ветрах вы воспарите там душой.
Поскольку Инь Чжунвэнь[241] давно почил,
Один Инь Шу слепит нас чистотой.
На горный склон со жбанчиком вина
Под «Песнь о белых тучках»[242] Вы пришли,
С небес к Вам опускается луна
С высот огромных в десять тысяч ли.
Вы чашу предлагаете луне,
Но луч скользнет – и уж не виден он.
Расстанемся мы с Вами завтра, мне
Останется лишь этот грустный склон.
755 г.
Похмельное четверостишие на горе Тунгуань
Как хорошо на Тунгуань хмелеть
За веком век! Отсюда не уйду,
И в танце закружусь, и буду петь,
И рукавом с Земли Усун смету.
755 г.
