Миф как форма мировоззрения, специфика и содержание

МИФОЛОГИЯ и ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИИ

 

 

Мифология, понимаемая как совокупность мифов, рассматривается в данном курсе прежде всего как выражение определенной стадии и уровня развития общественного сознания, представляя собой его древнейшую форму – мифологическое сознание. Миф (от греческого mythos – предание, сказание, рассказ) – это не род словесности типа сказки или небылицы, но та форма, в которую облекается первая попытка осознания человеком явлений окружающего мира и его взаимоотношения с этим миром. Содержание мифа чаще всего передается в словесной форме, в виде какого-то повествования, рассказа, но может быть передано и через действо: обряд, танец, ритуал.

Исторически первой формой мировоззрения является общественное сознание первобытного строя, которое может быть названо мифологическим, поскольку именно в мифе отчетливо проясняются и фиксируются все основные особенности этого уровня сознания. Специфика мифологической формы сознания определяется в конечном счете тем материальным фундаментом, на котором оно возникает и функционирует и, соответственно, тем уровнем развития мышления, который был присущ его носителям, т.е. людям, создающим первые мифы.

Характерными чертами мифологического сознания являются образность, чувственная конкретность, нерасчлененность, эмоциональность, сто обусловлено слабым развитием логического понятийного аппарата, практической неспособностью первобытного человека создавать абстрактные понятия. Логический анализ осуществляется здесь с помощью конкретных представлений. Обобщение происходит без отрыва от конкретного: общее предстает в чувственной форме. В языке конкретность мышления выражается в отсутствии в языках первобытных племен обобщенных родовых понятий – слов для рыб, растений, животных, цвете и т.д. при множестве слов точно обозначавших пород животного, характер, внешние признаки того или иного предмета. Например, в языке африканского племени эве существовало 33 слова для описания различных видов походки и поступи. У тасманийцев человек черный обозначается одним словом, человек в смысле мужчина – другим; человек старый, человек белый, женщина, женщина черная или белая – все эти конкретные образы имели свои языковые эквиваленты. В языке обитателей Маршальских островов отсутствовали общие слова для выражения понятия отца, матери, брата, но слова эти всегда употреблялись как часть сложного слова и прилагались к определенному лицу. (См. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление)

    Субъективно не осознаваясь, многообразие мира тем не менее объективно отражалось в мифологическом образе. Создание образов представляет собой первую допонятийную попытку организации восприятия человеком окружающего мира. Исторически предшествуя понятиям, мифологические образы в то же время определяют рамки реального содержания формирующихся позднее категорий и понятий. Спецификой мифологического образа является его чувственная конкретность, тождество в сознании человека вещи и образа этой вещи. «Миф, - пишет Лосев А.Ф., - отождествляет идейную образность вещей с вещами как таковыми и отождествляет вполне субстанционально». (Лосев А.Ф. Проблем символа и реалистическое искусство) Мифологическое мышление не боится противоречий, поэтому один и тот же мифический персонаж может представать в самых различных образах; чем больше этих трансформаций, тем ближе и понятнее содержание мифа воспринимающей его аудитории. Обобщения и сопоставления, позднее получившие название метафор и метонимий и широко используемые в художественном творчестве, в мифе предстают еще как различные ипостаси мифического образа, непротиворечиво сосуществующие друг с другом. Здесь нет условности и целенаправленности художественного образа, «метафора» мифа понимается буквально и равнозначна образу. В мифологических образах женщины-птицы, девушки-солнца, человека-дерева, человека-росомахи и т.д. речь идет о буквальном мифологическом тождестве, а не о сравнении. Волоокость Геры первоначально воспринимается в древнегреческом мифе только так, что Гера – это корова и глаза Геры, соответственно, глаза коровы. Это не мешает ей быть одновременно также и матерью богов, и супругой Зевса. Точно также и в представлении Диониса в виде виноградной лозы на ранней стадии развития мифа наличествует еще буквальное отождествление его с лозой, а не уподобление ей. (Следует отметить, что говоря о первобытном сознании применительно к древнегреческой, египетской и др. мифологиям, мы имеем в виду те рудименты более ранних архаических представлений, которые могут быть выделены в каждой из этих мифологических систем.)

Другой специфической чертой мифологического образа является то, что созданные воображением существа, события, ситуации воспринимаются объективно существующими и создающими свою особую реальность, исходя из которой объясняются природа и общество. Когда древние египтяне мыслили о небе как о великой корове, четыре ноги которой – это четыре стороны света, или как о богине Нут, поднятой Шу из объятий бога земли Геба, или как о реке, по которой плывут с востока на запад ладьи солнца, луны и звезд, то эти образы не были для них метафорой, но представлялись реальным существованием единого мифологического образ, все ипостаси которого тождественны и не противоречат друг другу. При этом и Нут, и корова представлялись как живые телесные существа, требовавшие своего культа и жертвоприношений, реальность существования которых была для мифически мыслящего человека самоочевидна и не нуждалась в доказательстве или проверке. Этнографы свидетельствуют, что мифы в их естественной, первозданной форме, какими они существуют в первобытной общине, были не историей, которую рассказывают, но реальностью, которой живут. Это объяснялось, во-первых, отсутствием логических средств для проверки содержания представлений в силу неразвитости логико-понятийного аппарата первобытного человека, а, во-вторых, крайне низким уровнем экономического и социального развития древнего общества, при котором весь практический опыт был сосредоточен в мудрости предков и аккумулировался в мифе. Он не мог быть опровергнут случайными наблюдениями, но являлся объектов веры, которая в свою очередь, не подлежала проверке и не нуждалась в ней.

Характерной чертой мифологического сознания является его нерасчлененность, диффузность. Это проявляется, прежде всего, в неотчетливом разделении в сознании субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, пространственно-временных отношений. Миф не боится противоречий и не стремится избегать их.

Основные качественные признаки предмета неотдифферинцированы еще от вторичных и несущественных, поэтому мифологическое сознание часто сближает противоположные с нашей точки зрения вещи, например, дурное и хорошее, низкое и высокое передаются часто одним и тем же словом и мыслятся тождественными. Так, sacer у древних греков – это «святой» и «гнусный», впоследствии – «посвященный подземным богам», небо и преисподняя также обозначались первоначально одним словом – sacrum, что впоследствии обозначает святыню. (См. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности.) Подобное неразличение качественных свойств и признаком находит свое выражение качественных свойств и признаков находит свое выражение в амбивалентности мифических образов, которые, как правило, совмещают в себе черты «святости» и «гнусности» одновременно. Сочетание священного с уродливым и смешным является одной из характерных черт мифа.

Нерасчлененность первобытного сознания проявлялась и в такой специфической черте мифа как отождествление образа и предмета, субъективного и объективного, внутреннего и внешнего, в мышлении по схеме «все есть все» и «все во всем». Зевс, в таком случае, «оказывается и небом, и землей, и воздухом, и морем, и подземным миром, и быком, и волом, и бараном, и орлом, и человеком, а иной раз просто жуком или каким-нибудь геометрическим телом. Аполлон также и свет, и тьма, и жизнь, и смерть, и небо, и земля, … и еще сотня всяких предметов и явлений» (Лосев А.Ф. Античная мифология, с.13).

Еще одним проявлением диффузности сознания является отсутствие в нем осознанной противоположности единичного и множественного. Рассказывая об обряде ежегодного умерщвления птицы Panes, существовавшего у калифорнийских туземцев, один из исследователей с удивлением отмечал, что «туземцы верили, будто каждый раз, когда птица умерщвлялась, она возвращалась к жизни, кроме того, они питала твердую веру, веру, способную двигать горами, в то, что все птицы, умерщвляемые во время годового праздника в огромном количестве удаленных друг от друга селений, являются одной и той же птицей»(Леви-Брюль Л. Первобытное мышление, с.54) На этом же отождествлении единичного и множественного во многом основан обряд размножения тотемного животного (интечиум), существующий у австралийских аборигенов. 

В мифологическом сознании первобытного человека не существует отчетливо осознанного разделения субъекта и объекта. Качественно не выделяя себя из природы и не имея возможности оказывать на нее активное практическое воздействие, человек не был способен противопоставить себя ей в качестве субъекта. Природа и человек понимаются соответственно тому роду деятельности, которой занят первобытный коллектив, т.е. зооморфно, хтонически (от слова Хтон – земля), а впоследствии и антропоморфно. В первобытном сознании нет деления на живое и неживое, отсутствует осознанная противоположность жизни и смерти. Об отношении новогвинейцев к музыкальным инструментам как к живым существам свидетельствует тот факт, что время от времени их «кормят», кладя кусочки пищи в открытые концы, считается, что после работы они устали и их надо подкормить для восстановления прежней силы.(Богораз В. Чукчи). У древних греков был обычай, по которому за жертвенное убийство быка судили не жреца, а топор; в функции архонта-басилевса входил и суд над вещами.

Мифологическое сознание часто не способно провести границу между природным и социальным, человеком и окружающим его миром. Устройство мира нередко представлялось тождественным устройству человека, мир мыслился состоящим из различных частей тела первочеловека: «Дай первый ответ…, как создали землю, как небо возникло? –Имира плоть стала землей…, небом стал череп…», - говорится в «Старшей Эдде». Подобное объяснение характерно для многих космогонических мифов в которых элементы первочеловека представлялись также и как элементы мира: плоть (или кости) – земля, кровь – вода, волосы – растения, зрение – огонь, дыхание – ветер и т.п. В то же время возможно было и обратное воздействие космологических представлений на образ жизни и организацию поселений первобытного человека. Жилище человека строилось по аналогии с устройством Вселенной, после смерти человек уходил в могилу, т.е. в другой дом, который тоже имел сходную со Вселенной структуру: «Я укрепляю землю над тобой, кладу сверху (этот) пласт… Да будет стоять точно сводом земля, тысячи столбов да будут принесены сюда», - говорится в древнеиндийских текстах «Ригведы».

Восприятия первобытного человека организуются соответственно степени развития и особенностям его мыслительного аппарата и наполняются своеобразным содержанием, в котором вещь, пространство и время представляются нерасчлененно и конкретно. Мифологическое сознание не знает формально-логического принципа причинности, неспособно отличить post hoc (после этого) от propter hoc (по причине этого). Причина одного явления часто лежала для мифически мыслящего человека в явлении смежном во времени и пространстве Предшествующее обстоятельство, особенно обстоятельство новое и непонятное могло выступать для первобытного человека причиной самых неожиданных явлений. Например, известны случаи, когда широкополые шляпы миссионеров были объявлены туземцами причиной засухи, а портрет королевы Виктории - причиной эпидемии только на том основании, что предметы эти были новы и непонятны, а, следовательно, с их точки зрения, и опасны.

Первобытное мышление не знает еще и самого понятия причины, вместо него выступают «вина» или «начало». «Даже античные языки,- пишет О.М.Фрейденберг,- не имеют терминов «причина»и «следствие» в отвлеченном значении; у греков «причина» - это вина, у римлян – повод и дело, а следствие не имеет, строго говоря, соответствующих терминов». (Фрейденберг О.М. Миф и литература древности, с.20) Многие явления общественной и природной жизни объяснялись в мифе как наказание человека за непослушание или месть со стороны природных объектов.

   Нерасчлененность мифологического сознания находила свое выражение в своеобразном понимании первобытным человеком пространства и времени, представлении о времени как форме пространства и о пространстве как средстве для выражения временной протяженности. В мифе часто наблюдается изоморфизм структуры космического пространства и событий мифического времени:мифическому начальному времени соответствует, как правило, эпоха первопредметов и перводействий. Мифическое «начало» тождественно принципу и субстанции творения, прошлое в мифе выступает источником всего субстанциального в настоящем. В мифе нет представления о необратимости времени, напротив, события мифического времени, классическим примером которого является dream time или время «алчеринга» австралийских аборигенов, мыслятся способными оказывать влияние на всю настоящую и последующую жизнь племени. Трудовая и социальная практика первобытного коллектива обосновывается и освящается ссылкой на это мифическое начальное время в противоположность времени эмпирическому. Обрядовая инсценировка или пересказывание мифов с точки зрения посвященных членов племени воспроизводят это время вновь и делают их участниками происходящих в нем событий.

Пространство в мифологическом понимании всегда заполнено и всегда вещно, вне вещей оно не существует. Вещь является конституирующим элементом пространства. Очень часто пространство представляется состоящим из расчлененного тела первочеловека.

  Характерной чертой мифологического сознания является его синкретизм. Мифология представляет собой слабо дифференцированное единство бессознательно-поэтического творчества, первобытной религии, социальных норм и зачаточных донаучных представлений об окружающем мире. Было бы неверным считать сознание первобытного человека полностью иррациональным. Являясь единственно возможной формой миропонимания первобытного человека, миф с необходимостью включал в себя и адекватные знания об этом мире. Первобытный человек имеет очень специфическую систему понимания действительности, однако, все жизненно необходимые закономерности находят в ней свое отражение, выражаясь в фантастической, превратной форме. «Несомненно, в известных случаях, где действует непосредственный практический интерес, они оказываются весьма внимательными и часто весьма искусными в различении самых неотчетливых впечатлений, в распознавании внешних признаков того или иного предмета или явления, от которого зависит их существование, и, может быть, их жизнь»,- писал известный исследователь первобытного мышления Л. Леви-Брюль. Так, например, жители севера:алеуты, эвенки, чукчи, чтобы выжить должны уметь хорошо ориентироваться на местности, уметь предугадывать погоду, разбираться в атмосферных явлениях. Все ученые-этнографы, собиравшие материал о жизни северных народов, отмечают их необычайные способности в этой области. Алеуты, например, умеют очень хорошо прогнозировать погоду и особенно ветры. Наблюдая за закатом и восходом солнца, они безошибочно могли определить, каков будет наступающий день. Помимо этого, они умели предугадывать погоду следующих месяцев, туман, бури и т.д. Чукчи различали 12 месяцев года и имели весьма подробный календарь, различая «время первого снега», «время сужения дня», «время удлинения дня» и др.

  И вместе с тем, все эти очень верные и точные наблюдения над природой, накопленные веками практического опыта первобытного коллектива, находили самые невероятные и фантастические, с т.зр. современного человека, объяснения. Связано это с тем, что эмпирические знания, составляя существенную часть первобытного сознания и играя огромную роль в жизнеобеспечении первобытного коллектива, не имели, тем не менее, самостоятельного значения. Они являлись составной частью синкретического мифологического комплекса и осознавались в соответствии с особенностями мифологического сознания. Так, для объяснения смены времен года у чукчей существовал миф о том, как месяц хотел похитить девушку-чукчанку, но не смог этого сделать и был вынужден создать времена года. Ветер, по их представлениям, производит старуха вселенной, которая считается хозяйкой ветров: стряхивая снег со своего жилища, старуха порождает на земле снег, ветер и т.п. 

Мораль также не существует еще как самостоятельная форма общественного сознания, будучи включенной в первобытный мифологический комплекс. Древний человек не осознает себя нравственным или безнравственным существом, однако, нравственность выступает здесь как объективное свойство жизнедеятельности первобытного коллектива. Собственно моральные понятия добра и зла еще не сформулированы, им предшествуют представления о полезности или вредности того или иного поступка. Практически все действия первобытного человека запрограммированы и регулируются веками отработанной системой обычаев и запрещающих правил (табу). В языках этого временного периода почти отсутствуют общие нравственные понятия. Однако, субъективно не осознаваясь, объективно нравственные отношения находили свое отражение в мифологической форме, являясь одним из аспектов синкретического мышления.

Мифологическая картина мира тесно связана с эмоциональным отношением к нему. Чувства в первобытном сознании еще не отделились от разума, восприятия, переживания, стремления слиты воедино. Это объясняется тем, что исторически и онтогенетически эмоции возникают раньше, чем в сознании человека формируется возможность их субъективного осознания и адекватного отражения в понятиях и обобщениях.

 

                 Функции мифа

 

Рассматривая вопрос о функциях мифа в первобытном обществе, следует сразу же отметить, что распространенное представление о мифе как своего рода сказке или небылице, которые сочиняются из праздного любопытства и рассказываются на ночь, не имеет ничего общего с действительностью. Миф представляет собой мировоззрение в его стихийной, наивной форме, это особый вид мироощущения и миропонимания; специфическое, образное, чувственное представление о явлениях природы и общественной жизни. Объясняя и санкционируя существующий социальный и космический порядок, миф ориентирует на его целостное восприятие и поддержку. Миф также стремится к сакрализации существующих общественных устоев, а значит, помимо мировоззренческой, выполняет еще и систематизирующую функцию фантастического превращения хаоса в космос.

Еще одна важная задача мифа – объяснение окружающего мира и, прежде всего, наиболее важных с хозяйственной точки зрения явлений. Мифы этиологически объясняют существующее устройство реальной действительности, климатические и географические особенности местности, повадки и внешний вид животных. Мифологическое сознание зачастую отождествляет временную и причинно-следственную последовательность, поэтому и модель мира строится по принципу описания что, откуда и каким путем возникло. Объяснить мир – значит описать процесс его происхождения. Все, с чем сталкивается человек в процессе жизнедеятельности, должно быть им осознано и осмыслено, все должно получить мифологическое объяснение. Наиболее распространенными являются рассказы о возникновении и эволюции мира, солнца, луны, звезд и прочее (космогония), о происхождении богов (теогония), Появлении животных (зоогония), человека (антропогония), о всемирном потопе, непорочном зачатии и т.д. Объяснение не сводится только к происхождению, но и включает ответ на вопрос: зачем эта вещь или явление существуют. Первобытный человек не только приписывает вещам и явлениям различные свойства, но и в фантастической форме дает объяснение, почему эти свойства у них наличествуют. Своего объяснения требовали не только явления природного мира, но и окружающей человека социальной действительности. Так, например, почти каждый из запретов принятой в первобытном обществе системы табу имел свой миф, в котором говорилось о происхождении этого запрета и объяснялось в силу чего нарушить его было невозможно.

  Этиологическую функцию мифа нельзя отождествлять с познавательной. Объяснения, даваемые мифом, не ставят своей целью добиться истинного знания об окружающем мире, т.к. само понятие истины еще не сложилось. В мифе не ставится вопрос об «истинности» или «неистинности» представлений, однако, фактически, он включал в себя реалистические представления о действительности.

Мифология не выполняет познавательной функции в смысле научного объяснения и понимания, но все имеющееся в первобытном обществе знание об окружающем мире так или иначе получает свое выражение в мифе. «Мифология, как пишет О.М. Фрейленберг, выражение единственно возможного познания, которое еще не ставит никаких вопрос о достоверности того, что познает, а потому и не добивается ее» (Фрейденберг О.М. Миф и литература древности, с.15)

Мифология является непосредственным выражением и систематизацией обычаев и верований и представляет собой ту единую мировоззренческую основу, на базе которой сплачивается и укрепляется стихийный коллективизм первобытного общества. Тем самым обеспечивается консолидация сил для того, чтобы выжить и противостоять природе. Таким образом, мифология выполняла также консолидирующую (социально-практическую) функцию: интегрирование всего коллектива и каждого его члена в общность.

Мифология выполняет также регулятивную функцию. Система мифов объясняет и санкционирует нормы первобытного общества, предписывает определенные правила поведения, систему табу, жестко регламентирующую жизнь и поступки первобытного человека. Регулярное воспроизведение мифов в обрядах и ритуалах, участие в которых принимают все члены коллектива, обеспечивает чувство единства человека с коллективом, служит одним из средств «поддержания» и объяснения мирового порядка и включения человека в этот порядок. О важности и необходимости сакральной, ритуализованной жизни свидетельствует тот факт, что в некоторых первобытных коллективных традициях число дней, отводимое для ритуалов, превышает число дней обыденной трудовой жизни.

Однако, ритуалы преследовали не менее прагматические цели жизнеобеспечения, чем трудовой процесс. «Обрядово-ритуальная система, - пишет Б.А.Путилов, - призвана осуществить три главные устойчивые функции, фактически и структурно между собой весьма связанные: обеспечить нормальное хозяйственное производственно-практическое функционирование коллектива и получение им необходимых средств к существованию; поддерживать необходимую связь коллектива с миром мифических предков и со всеми теми силами, от которых так или иначе зависит его благополучие; регулировать на традиционном уровне социальные нормы отношений внутри рода и между родами, обеспечить неизменность и порядок этих отношений.» (Путилов Б.Н. Миф – обряд – песня Новой Гвинеи, с.92) Таким образом, несомненно, что в первобытных обществах обряд и миф тесно связаны друг с другом и представляют известное единство в мировоззренческом, структурном и функциональном планах. Присущий первобытному сознанию синкретизм делал возможным семантическое приравнивание речи и действия, а, следовательно, обряда и мифа.

Одной из важных функций мифа являлось накопление и передача социального опыта. Система мифов первобытного общества концентрирует в себе весь духовный и практический опыт членов этого коллектива, освящает его традиции и нормы. Мифология не только сохраняет и закрепляет достигнутый уровень развития культуры, но и обеспечивает связь культур и преемственность поколений. Обряд инициации, обеспечивающий превращение юноши во взрослого члена общины, с необходимостью включал в себя знакомство с системой мифов, принятых в данном обществе, и тем самым усвоение накопленного обществом социально-практического опыта. Мифы передавались от поколения к поколению, от старейших членов рода к самым молодым его членам и являлись основой, обеспечивающей связь и преемственность поколений, что было особенно важным в условиях отсутствия письменности. Развитие представлений о мире, накопление духовного и практического опыта первоначально интегрировалось в систему мифов данного общества.

 

    

Первобытные верования как практическое воплощение мифа.

Первоначальный синкретизм мифологического сознания не позволяет говорить о мифе как особой форме религии, философии или искусства. Тем не менее все эти формы мировоззрения сосуществуют в мифе в неявном и нерасчлененном единстве. Миф – это одновременно и предфилософия, и предрелигия, и преднаука.

Особенности мифологического сознания наиболее ярко проявляются в таких типах первобытных верований как фетишизм, тотемизм и магия. Следует учитывать, что фетишизм и тотемизм на ранних этапах развития не были религией, если понимать ее как относительно самостоятельную, обособившуюся сферу духовной жизни.

Источником формирования фетишистских и тотемистических представлений является конкретность и нерасчлененность первобытного мифологического сознания. Фетишизм наделяет непосредственно видимую и осязаемую веешь несвойственными ей силами или функцией, перенося на нее социальные функции первобытного коллектива и овеществленные силы природы. В роли фетишей выступают, как правило, самые обычные вещи с которыми сталкивается первобытный человек в процессе жизнедеятельности. Этнографы неоднократно замечали, что объектами культа в примитивных племенах становились палки, камни простые булыжники, которым приносили жертвы крови. На Новых Гебридах поклонялись голышам, промытым водой. «Вещь, которую ты видишь перед собой, она сама и ничто больше есть бог», - писал Узенер, однако, следует учесть, что само понятие «бог» - результат гораздо более позднего развития и его не могло быть на ранних стадиях мифологического сознания. Известно описание своеобразного «музея фетишей», увиденного исследователями в одной из африканских деревень. В хижине, где жил старый негр, было собрано до 20 000 фетишей: различные осколки, черепки, большие и маленькие камни, лоскутки. Каждый из этих предметов был подобран и сделан фетишем в силу какой-то конкретной услуги, которую он когда-то оказал своему владельцу.

Следует заметить, что современная наука не располагает чисто фетишистскими и тотемистическими мифами, но путем ретроспективного анализа можно выделить элементы этих мифов в более поздних мифологических системах. Возможность такого анализа обусловлена характерным для развития мифа симбиозом прошедшего с настоящим. Ни одна предыдущая стадия развития мифа не исчезает и не преодолевается последующей, но продолжает существовать наряду с ней, образуя тем самым сложную структуру мифологического образа, персонажа, сюжета. А.Ф.лосев предлагает различать в мифе рудименты и основное «прогрессивное» содержание мифа, отражающее тенденцию его развития, для каждого периода различное. Рудименты остаются в мифе в том или ином виде от самых разнообразных предыдущих ступеней его развития, действуя в нем с самой разнообразной интенсивностью, даны в самых причудливых сочетаниях и переплетениях. (Лосев А.Ф. Античная мифология) С этим связано и то, что несмотря на все идейно-художественное развитие таких позднейших образов древнегреческой мифологии как Зевс, Гера, Аполлон и др., они могли даже в период наибольшего расцвета греческой цивилизации почитаться в идее камней, кусков дерева, то обработанных, а то и совсем необработанных. Известны упоминания о представлении Зевса в виде каменной пирамиды, колонны (на Ликейской горе) и т.п. Можно предположить, что и дуб Зевса в Додоне, который являлся одним из древнейших и авторитетнейших оракулов, первоначально понимался не как дуб Зевса, но как сам Зевс. Сходные представления существовали об Аполлоне и других богах Олимпийского пантеона. В Мегирах был камень, который почитался за Аполлона Карнейского, мать Аполлона Лето почиталась на Далосе в виде бесформенного полена, сестра его Артемида – как чурбан. Можно сказать, что все боги древних религий имели свое фетишистское и тотемистическое прошлое.

Несомненно, что фетишизм и тотемизм явления взаимосвязанные, имеющие общие социальные и гносеологические корни. Однако, в тотемизме на первый план выступает идея коллективности, сущность тотемизма - в самоотождествлении первобытного клана с каким-то животным, реже - с растением, тогда как фетишизм такого тождества не предполагает. Тотем связывает данный человеческий коллектив с данной территорией, настоящее – с прошлым, культурное и социальное – с природным. В условиях, когда кровные узы не осознавались, принадлежность к одному тотему служила важнейшим фактором поддержания единства и целостности коллектива. Недаром в некоторых языках первоначальное значение слова «человек» было «соплеменник», «из моей деревни», люди вне племени представляются потом дьяволами, чертямиЮ варварами. Название местности и племя часто совпадали и носили имя тотема.

Ранние тотемистические представления базируются на нерасчлененности в сознании первобытного человека субъекта и объекта, природного и культурного начал, на отождествлении вещей не по существенным, а по случайным, внешним признакам. На основании внешнего сходства, которое, по мнению индейцев бороро, существовало между ними и арара (попугами), бороро утверждали, что они уже сейчас являются настоящими арара и настаивали, что между ними и арара существует тождество по существу. Наиболее яркие примеры тотемизма дает нам египетская мифология, где практически каждый бог имел свое, тождественное с ним тотемное животное. Известно о почитании богини неба Нут в образе коровы, Гора в образе сокола, Амона – как гуся или барана.

Примером тотемистических представлений является Ворон – центральный персонаж палеоазиатской мифологии. Вороний крик во время промыслового праздника воспринимался как отождествление с воронами самого коллектива охотников. Проявлением более поздних модифицированных тотемистических представлений в африканских мифологиях является употребление имен тотемных животныз в качестве эпитетотв («хвалебных имен»), которыми наделяют богов, обожествленных предков, вождей, царей(эпитет Мвари, божества шона – слон, большой павиан; один из эпитетв Ньяме, божества ашанти - великий паук и т.д.) Предкам царской династии, как правило, предписывалось звериное происхождение. У арунта, племени австралийских аборигенов, каждый индивид являлся прямым перевоплощением предка из времени «алчеринга» (мифического периода) или частицы –духа какого-нибудь животного из времени «алчеринга».Тотем каждого человека рассматривается как нечто тождественное с этим человеком. С другой стороны, за каждой тотемной группой предполагается способность оказывать влияние на большее или меньшее изобилие растений или животных, имя которого носит данная тотемная группа. В обряде интичиума, направленного на увеличение численности тотемного животного, большую роль играли предметы, которым приписывалась способность увеличивать животную или растительную пищу. Это могло быть дерево, камень или груда камней, скала. Эти предметы являлись объектами наиболее важных обрядов, вокруг них концентрировались ранние разрозненные верования, мифы о причинах почитания этих предметов. Тесная связь тотемизма с фетишизмом проявлялась в фетишизации изображения тотема. Части тотема животного или птицы являются фетишами у американских индейцев; женщины рода волка вплетают в волосы полоски волчьей шкуры, а мальчики носят сзади волчьи хвосты, шкура волка – любимый фетиш охотника этого рода.

Человек и продукты его жизнедеятельности на раннем этапе также истолковывались в русле фетишистских и тотемистических представлений. Одушевленность еще не осознавалась как нечто специфически человеческое, духовная жизнь отождествлялась с деятельностью всего организма или с его отдельными функциями. Душа на этом уровне понимается столь же обыденно и материально как и прочие органы человеческого тела. Чаще всего душа отождествляется с кровью или диафрагмой (у Гомера). Дж.Фрэзер, описывая систему табу, существовавшую в некоторых примитивных обществах, замечает: «Боязнь пролить кровь на землю в общем объясняется верой в то, что в ней пребывает душа и что в силу этого земля, на которую попадает кровь,становится табуированной, или священной». (Дж. Фрэзер Золотая ветвь) Он также приводит много примеров отождествления души с тенью, отбрасываемой человеком. По этому представлению ущерб, нанесенный тени, рассматривается как ущерб личности ее владельца. Эскимосы Берингова пролива верят, что некоторые люди обладают способностью выкрадывать душу человека, а без нее он чахнет и умирает. Во многих примитивных племенах наступить на тень человека значило нанести ему неслыханное оскорбление. Часто душа представляется птицей, готовой улететь. В таком случае, чтобы возвратить душу на место можно воспользоваться рисом как приманкой. При этом малайцы, например, не только разбрасывают рис, но и кудахтаньем призывают душу вновь вернуться к ее владельцу.

Фетишистские и тотемистические представления о вещах и явлениях природы неразрывно связаны с определенными магическими операциями, имеющими целью как-то повлиять на эти объекты. Магия, в свою очередь. Невозможна без представления о вещах как о фетишах и тотемах. Магические операции основываются на представлении о том, что вещи, которые хоть раз были в контакте, продолжают и после этого оказывать влияние друг на друга (смежность подменяет причинность, «после этого, значит вследствие этого»), а также на представлении о том, что подобное рождается подобным. Основным условием для достижения желаемого результата является, с точки зрения участника магических операций, строгое и неукоснительное соблюдение определенных магических обрядов и правил. При этом предполагается, что одно событие с необходимостью следует за другим, не требуя пока еще вмешательства какого-либо духовного агента. В то же время, магия для первобытного человека – это не свод теоретических положений, а целый ряд практических установок: колдовских действий и обрядов, требующих скрупулезно-точного соблюдения. Магические операции в большинстве своем связаны с представлением о некой безликой, невидимой и недифференцированной силе, разлитьй в мире. Термин «сила» в данном случае является не совсем точным, в русском языке это представление скорее могло бы быть обозначено как «нечто», с функциями существительного и прилагательного. Это «нечто» (в разных языках называемое по-разному: мана, оренда, имуну, вакан, мумунгу и т.п.) связывает и соединяет все предметы и явления окружающего мира. В основе любой магии лежит представление о том, что вещи каким-то образом воздействуют друг на друга благодаря существующему в них и между ними «нечто». Предмет обладает «нечто» и в качестве такового является объектом магических операций. Это представление о существовании внеличностной магической силы, на которую можно воздействовать с помощью правил магического искусства, сами эти правила, обряды и заклинания позволяют видеть в первобытной магии прообраз и первоисточник последующего религиозного культа. Дж. Фрэзер пишет о роли магии на Востоке: «Древняя магия лежала в основании самой религии, Верующему, если он желал добиться расположения бога, ничего не оставалось, как прибрать его к рукам с помощью обрядов, жертвоприношений, молитв и песнопений, которые открыл ему бог, и которыми этого последнего принуждают сделать то, что от него требуется.» В качестве составной части магия входит во все позднейшие религиозные системы.

В первобытных племенах Западной Африки, например, существует твердое убеждение, что удача на охоте, победа в войне зависит не только от силы и храбрости, но и от фетиша. В день сражения воин произносит заклинания над своим оружием. Фетишистские и тотемистические представления, соответственно переосмысленные, войдут в качестве составных элементов в позднейшие религиозные системы. Например, тотемистический обряд разрывания и поедания тотемного предка позднее трансформируется в идею причащения, почитание раскрашенных камней и досок - в культ икон. «То, что в религии будет именоваться богом, здесь впервые появляется в образе кравчего, расчленителя, раздатчика частей тотема-зверя. Здесь уже находятся образные предпосылки будущих умирающих и воскресающих богов, богов, растерзанных на части, как в Греции Дионис Загрей, как у египтян Осирис»,- пишет О.М. Фрейденберг. Но все это пока еще только предпосылки. Само понятие бога в фетишизме и тотемизме еще не сложилось, не оформилось представление о существовании иного, сверхъестественного мира, так как эти понятия предполагают значительную степень абстракции, на которую первобытный человек еще не способен.

Для мифически мыслящего человека все материальное тождественно идеальному, телесное – духовному, живое – неживому. Разделение мира на естественный, земной и сверхъестественный, потусторонний еще четко не проводится. Часто потусторонний мир мыслится простым продолжением земного существования. Люди здесь также живут родовыми общинами, охотятся, женятся и т.д. Между этими мирами нет непреодолимой преграды, представляется, что мертвые могут оказывать влияние на жизнь живых, и наоборот. Важно отметить, что эти два мира здесь еще качественно неотличимы, нет представления о «сакральности», «святости» одного и «греховности» другого. Фетишам и тотемам могли приноситься «жертвы крови», однако первобытное мифологическое сознание не проводит еще четкого различия между жертвой и тем, кому эта жертва приносится. На Крите существовало представление о верховном божестве в виде быка, одновременно там же существовали специальные стада жертвенных быков: бык, таким образом, выступал одновременно в качестве жертвы и объекта жертвоприношения. Исследователи замечают, что в мифологии коряков и чукчей есть такой персонаж как Писвусъын - хозяин диких оленей и других животных, прообраз бога охоты. Когда Писвусъын приближается к селению в виде черного щенка, то последнего нужно принести в жертву, чтобы на следующий год к берегу приплыл кит в качестве объекта охоты. Очевидно, что здесь Писвусъын также выступает и как жертва, и, одновременно, как лицо, принимающее эту жертву.

Таким образом, можно сделать вывод, что мифологическое сознание не равнозначно религиозному, представляя более древнюю синкретическую форму общественного сознания. Не следует, однако, думать, что первобытное сознание полностью лишено абстракции. Развитие человеческого сознания – это процесс развития отвлеченного мышления и этот процесс происходит непрерывно. На первых этапах абстрактные понятия не осознаются еще в качестве таковых, выступают в конкретной, чувственной форме, но возможность их появления уже заложена в самой природе человека.