Суточное, седмичное и недельное (воскресное) богослужение. 4 страница

Для деятелей Церкви и церковных правоведов, которые далеко не сразу и не в полном объёме восприняли античное философское на­следие, логическая классификация данных понятий была в принци­пе невозможна.

Ещё одно отличие между двумя типами права состояло в пред­ставлении о действительности юридических предписаний. В свет­ском праве существовал взгляд, что последующие законы отменяют предыдущие (ср. Дигесты I, 4.4). В каноническом праве церковные каноны, утверждённые соборным решением (особенно если это было решение Вселенского Собора), признавались боговдохновенными и приобретали вечную правовую силу. В светском праве Византии высшей правовой (законодательной, административной и судеб­ной) инстанцией был император. Согласно классической сентенции великого римского юриста Улъпиана (II—III вв.), «то, что постано­вил принцепс, имеет силу закона» (ςυοά ρπηοίρΐ р!асш1, 1е§18 ЬаЬе! У1£огет — Дигесты I, 4.1). Однако источником права признавался только римский народ, который делегирует принцепсу (императору) высшие полномочия (хтрегшт е! ро1е81а1ет) посредством «царского закона» (там же). В каноническом праве источником права является не народ и тем более не светская власть, а соборное сообщество ве­рующих, водимое Св. Духом — т.е. Церковь.

Несмотря на то что вся правотворческая деятельность в империи находилась под контролем императора, каноническое право сохра­нило в рамках этой системы определённую автономию. Эта автоно­мия наиболее ярко проявлялась в различии церковной и светской юрисдикции.

Церковная и светская юрисдикции (К.А. Максимович). Институ­циональные различия между Церковью и государством были за­креплены разделением юрисдикции на светскую и церковную. Наряду с обычными судами со времён Юстиниана существовал императорский на Ипподроме, служивший высшей инстанцией по делам светского характера. В то же время в Константинополе дей­ствовал высший патриарший суд, в котором разбирались тяжбы с участием архиереев (Халк. 9; 17). Для разрешения споров между клириками на местах и по вопросам, связанным с верой, Церковью и культом,- существовал суд местного епископа с его особой разно­видностью - ерксораПз аисНепйа (см. выше). Если тяжба с участи­ем клириков касалась денежно-имущественных вопросов, то тяжу­щиеся стороны также должны были получить приговор местного епископа (в столице — патриарха Константинополя), который затем приводился в исполнение государственным чиновником; только в случае невозможности или нежелания одной из сторон сделать это допускался суд императорского наместника (в столице — префекта претория, ср. Сой. Ιυδί. I 3.32 (33)). Несколько особняком стоит в юридической традиции новелла имп. Ираклия 629 г., установившая принцип «истец следует юрисдикции ответчика» (τόν άκτορα τον του ρέου μεταδιώκειν φόρον). Светский суд над клириком или епи­скопом допускался также в том случае, если он подвергался судебно­му преследованию в столице, находясь вдали от своей епархии (Νον. 1и§1. СХХШ, 24; нов. Ираклия 629 г.). Уголовные процессы с участием клириков также должны были рассматриваться епископом (патриар­хом), который в случае доказательства вины клирика мог извергнуть его из сана, после чего за дело брались гражданские судьи или на­местник провинции (Νον. 1и§1. ЬХХХШ, 1; СХХШ, 21.1; нов. Ираклия 629 г.). Иски клириков против епископов (своей или другой епархии) по церковным делам разбирались епархиальным собором (Конст. 6; Халк. 9; 17), а споры между епископами — экзархом диоцеза или па­триаршим судом в Константинополе (там же; Νον. Ιπδί. СХХШ, 22).

Нарушение клириками церковной юрисдикции и попытки при­бегнуть к помощи светских властей сурово карались канонами и го­сударственными законами.

Светское право строго преследовало отступления от православно­го (кафолического) христианства (ереси, секты, расколы) как обще­ственно опасные деяния, но не вмешивалось в юрисдикцию Церк­ви (Νον. Ιπδί. ЬХХЕХ, 1; ЬХХХШ, 1; СХХШ, 21.2). Согласно Эклоге, христиане, отпавшие от веры в плену и вернувшиеся домой, не на­казывались в уголовном порядке, а передавались Церкви на покаяние (XVII, 6). Кодекс конца IX в. Исагога назначает пресвитерам и диако­нам за лжесвидетельство, не подкреплённое клятвой, трёхгодичный срок запрещения в служении и покаяния в монастыре (IX, 12).

По делам, касающимся вероисповедных и дисциплинарных во­просов, церковной юрисдикции теоретически подлежали все ми­ряне. Однако на практике церковная юрисдикция не распростра­нялась на императора, членов его семьи и приближённых (одно из редчайших исключений из этого правила — епитимия, наложенная в 906 г. при патр. Николае [Мистике на имп. Льва К/за его неканонич­ный четвёртый брак). В одной анонимной императорской новелле принцип неподсудности императора Церкви даже сформулирован эксплицитно: «...наш дворец и казна не подлежат каноническим (т.е. церковным) законам (νόμοις κανονικοΐς)».

С различием юрисдикций был также связан запрет для клириков заниматься любой деятельностью светского характера. Так, напри­мер, клирики не могли выступать официальными адвокатами в свет­ском суде.

Взаимодействие канонического и светского права (КА. Максимо­вич). В первые века христианства светское и церковное право раз­вивались независимо друг от друга. Пока язычество оставалось го­сударственной религией, Церковь дистанцировалась от светской власти. Однако, после того как христианство приобрело статус ре­лигии, покровительствуемой императором (с Константина Вели­кого). а затем и государственной религии (с Феодосия Г), началось постепенное проникновение христианских элементов в правовую систему, унаследованную от римской государственности. Начиная с IV в. светское право официально признаёт святость христианской религии и государственный статус Церкви. В условиях, когда глава государства — император — также был членом Церкви и вместе с нею заботился о духовном благе подданных, прежнее дистанцирование Церкви от мирской власти потеряло смысл. Императоры стали пред­седательствовать на Вселенских Соборах и утверждать их решения (первый известный пример — эдикт Феодосия I от 30.08.381, утвер­дивший решения II Вселенского Собора: Сой. Тйеод. XVI 1. 3).

Многие церковные каноны регулируют взаимоотношения Церк­ви с высшими светскими властями (Апост. 84, Трул. 69, Антиох. 11— 12, Сард. 7-9, Карф. 58-64, 75, 82, 84-85, 93, 96-97, 102, 104, 106, ср. комм. Феодора Вальсамона к Апост. 16). С другой стороны, государ­ственные законы христианской империи начинают рассматривать церковную общину как юридическое лицо (регзопа 1псег1а). Уже при Константине Великом церковная община может выступать в роли законного наследника завещанного ей имущества (Сой. Ιπδί. I, 2.1, 321 г.). Тогда же впервые выделяются государственные субсидии на содержание дев, посвятивших себя Богу, и церковных вдовиц (Феодо- рит. Церк. ист. I, 11.2), вводится право освобождения рабов в Церкви (тапиткыо ίη есс1е81а. ср. Сой. Ιυδί. I, 13, 316 и 321 гг. — широко рас­пространившись в Италии, оно затем было введено и в африканских епархиях, ср. Карф. 75 и 93) и др. Церковь также получает от государ­ства средства на помощь бедным (Сой. Ιυδί. I, 2. 12, 451 г.).

Уже в V в. церковные каноны приближаются по своему статусу к законам государства. Так, имп. Валентиниан III законом от 451 г. объявил недействительными ранее изданные законы (рга^шайсае запсйопез), противоречащие церковным канонам (Сод. Ιυδΐ. I, 2.12; ср. Эфес. 8). В VI в. Юстиниан окончательно придал церковным канонам (прежде всего канонам Вселенских Соборов) силу госу­дарственного закона (Сой. 1и§1. I, 3. 44; Νον. 1и§1. VI, 1.8; СХХХ1, 1). В интерпретации Номоканона XIVтитулов (см. выше) именно зако­ны следуют канонам, а не наоборот.

С официальным принятием христианства в систему светского права вводятся новые элементы. Так, в дополнение к светским за­конам и церковным канонам появляется новый тип императорских конституций — так называемые «божественные законы» (1е^ез άίνΐηαβ} θβιοι νόμοι), т.е. императорские постановления о Церкви. В преамбу­лах к новеллам VI и СХХХУП Юстиниан Великий провозглашает, что император обязан заботиться о хранении истинных догматов веры и чести священников, наблюдать за исполнением не только обще­гражданских и «божественных законов», но и церковных канонов. Уже в раннем императорском законодательстве о Церкви возника­ет тенденция к смешению «закона» и «веры»: в конституции Кон­стантина I от 326 г. зафиксирован особый термин — «кафолический закон» (саИгоИса 1ех), соблюдающие который противопоставлены «еретикам» (Иаегепсоз). Императорские законы не только осущест­вляют всестороннее регулирование церковной жизни, но и трактуют (в соответствии с решениями Соборов) богословские вопросы (Сой. Ιυδί.Ι, 1.5; 6; 1,5.18 и др.).

Сильное влияние канонического права отмечается в новеллах имп. Ираклия от 612, 617, 619 и 629 гг., императрицы Ирины между 780—790 и 797—802 гг., иконоборца Льва V и его сына Константи­на 819/820 г. Активную законотворческую деятельность развил имп. Лев VI Мудрый (886—912 гг.), из 113 новелл которого 35 посвящены Церкви — в частности, вопросам приспособления светского права к соборным канонам VII—VIII вв., не учтённым в юстиниановском законодательстве.

Взаимодействие канонического и светского права не ограничива­лось влиянием первого на второе. Светское право также сыграло важ­ную роль в формировании церковных институтов. Так, по-видимому, влиянием светского права можно объяснить появление в Церкви ин­ститута апелляционного суда (Ант. 12, Сард. 3—5; Халк. 9, 17), про­цедура заседаний Вселенских и некоторых Поместных Соборов была фактически скопирована с процедуры заседаний римского сената.

Появление нового юридического жанра — императорских «боже­ственных законов», касающихся Церкви - неизбежно должно было поставить перед церковными властями проблему сбора, тематической

II.3. История институтов и богослужения классификации и кодификации юридического материала, относяще­гося к церковным делам. Начиная с VI в. в церковно-канонической книжности распространяется новый тип сборника, объединяющий соборные и святоотеческие каноны с императорским законодатель­ством о Церкви — Номоканоны (от греч. νόμος ‘закон’ и κανών ‘канон, правило’). Наиболее важными из них были Номоканон Ь титулов и Номоканон XIV титулов, возникшие в VI и VII вв.

Христианизация гражданского права (ΐιι$ сМ1е) (К.А. Максимович). В светском праве Византии были предусмотрены ограничения в правах для лиц, не являющихся членами Церкви — еретиков, рас­кольников, отступников, отлучённых (Сод. Ιπδί. I, VII). Отступники от христианства лишались права выступать свидетелями в суде, на­следовать по завещанию, совершать акт дарения, а отпавшие от хри­стианства в иудаизм наказывались конфискацией имущества (Сод. Ιιΐδΐ. I, 7.1; 3). Запрещалось любое отчуждение (продажа, дарение и т.д.) имущества православных общин в пользу еретиков или иновер­цев (Сод. Ιπδί. I, 5.10; 18; нов. СХХХ1, 14). Еретики лишались права занимать официальные должности, быть адвокатами и участвовать в местном самоуправлении (Сод. Ιπδί. I, 5.12. 9-12; нов. XV, 37.5-6). Дети православных родителей, ставшие еретиками, получали юри­дический статус «неблагодарных» с вытекающими из этого послед­ствиями, предусмотренными римским наследственным правом (нов. СХУ, 3.14). Имущество еретиков наследовалось, независимо от их по­следней воли, только их православными детьми или родственниками, а при отсутствии таковых отходило государству (Сод. Ιπδί. I, 5.18.6—7; нов. СХУ, 3.14; 4.8).

В области семейного законодательства влияние христианства и Церкви было не менее сильным, чем в вещном праве. Уже при Кон­стантине были приняты законы, приводившие семейные отношения в соответствие с нормами христианской нравственности: отменено действие закона против безбрачных и бездетных (Евсевий Кес. Жизнь Конст. IV, 26; Сод. ТЬеод. VIII, 16.1; Сод. Ιπδί. VIII, 58.1), установ­лена полная гражданская правоспособность женщин с 18 лет (Сод. ТЬеод. II, 17.1; Сод. 1и§1. II, 45.2) и ограничена возможность развода (Сод. ТЬеод. III, 16.1). При Юстиниане введен запрет брака между духовными чадами и родителями (Сод. 1и§1. V, 4.26.2), позднее рас­пространённый также на брак духовных родителей с физическими родителями новокрещённого (Трул. 53). Вопрос о допустимости бра­ков в зависимости от степени родства впоследствии стал одной из тем византийских трактатов по каноническому праву.

Были также запрещены браки между христианами и иудеями (Сой. Ιπδί. I, IX.6; Халк. 14), а также между православными и ерети­ками (Лаод. 31). Жёнам еретиков, которые сами привержены ереси, запрещалось получать приданое и пользоваться связанными с ним преимуществами вплоть до отказа от ереси (Νον. 1и§1. С1Х). При укло­нении одного из супругов в ересь брак подлежал расторжению. Если же один из супругов, живших ранее вне веры и Церкви, обращался в православие, такой брак предписывалось сохранить согласно указа­нию св. ап. Павла\ «неверующий муж освящается женою верующею» (1 Кор. VII, 14; ср. Трул. 72). Детей, родившихся от смешанного бра­ка, следовало крестить в православие (Халк. 14; Сод. Ιυδΐ. I, 5.18.8).

Согласно каноническому праву, из церковнослужителей могли вступать в брак после рукоположения только чтецы (анагносты) и поющие на клиросе (псалты) (Апост. 26; Трул. 6, 12, 13; Неокес. 1; Карф. 20, 34 (25)). Прочие клирики (диаконы и священники) имели право жениться лишь до рукоположения (Трул. 6), а епископам в не­которых локальных Церквах начиная с V в. официально предписыва­лось «воздержание от своих жён» (ср. Карф. 34 (25): «и да будут яко не имеющие их»). Целибат епископов, установленный на Карфагенском Поместном Соборе 419 г., был закреплён в канонах Трул. 12 и 48.

В юстиниановой новелле VI, 1.3 содержится несколько иное предписание: кандидат в епископы должен быть либо неженатым, либо женатым на женщине «от ее девичества» (при этом ничего не говорится ни о «воздержании» от жены, ни о необходимости оста­вить жену перед хиротонией, как предписано в Трул. 48).

Церковнослужителям запрещалось также вступать в брак с ино­верцами или еретиками, если только последние не пообещают перей­ти в православие (Халк. 14; Лаод. 10; Карф. 21). Вопросы семейной жизни духовенства подробно регламентировал Трулльский (Пято- Шестой Вселенский) Собор 691—692 гг., оказавший затем значитель­ное влияние на имперское законодательство о браке (например, в «Эклоге»).

Новеллы Юстиниана (V, 5; СХХШ, 38-40; СХХХШ 10), а за­тем и «Частная пространная Эклога» (Ес1о§а рпуа!а аис!а, II, 16, 19), возникшая предположительно между 829 и 870 гг. в Южной Италии, предусматривают уход в монастырь как причину расторжения брака.

Христианизация частного права происходила не только на со­держательном, но и на формальном уровне, проявляясь, например, в использовании Свящ. Писания в правовых текстах. Так, в поряд­ке частной инициативы составляются такие юридические сборни­ки, как Моисеев закон (Νόμος Μωσαϊκός), целиком основанный на древнеиудейском законодательстве Ветхого Завета. В светских зако­нодательных сборниках (например, в Эклоге) появляются цитаты из Свящ. Писания.

Христианизация уголовного права (К.А. Максимович). Византий­ское государство боролось с язычниками и еретиками при помощи как административных, так и уголовных наказаний. Уже имп. Кон­стантин Великий принимал меры против языческих культов (Евсе­вий Кес. Жизнь Конст. IV, 25) и гаданий (Сод. ТЬеод. IX, 16.1—2); он же позаботился о том, чтобы иудеи, переходящие в христианство, не подвергались преследованиям со стороны своих бывших единовер­цев — в противном случае последних следовало сжечь на костре (Сод. ТЬеод. XVI, 8.1; Сод. 1и§1. I, 9.3). Язычникам и иудеям запрещалось под угрозой крупного штрафа иметь рабов-христиан, а за обрезание раба-христианина хозяину-иудею грозила смертная казнь (Евсевий Кес. Жизнь Конст. IV, 27; Сод. 1ш1.1, 9.16; 10; Нов. XXXVII, 7). Начи­ная с 354 г. регулярно издаются эдикты, налагающие запрет на язы­ческие культы под страхом смерти (§1адю ийоге) (Сод. Ιυδί. I, 11).

Для отступников от христианства, еретиков и сектантов первона­чально предусматривались административные наказания — штрафы и другие поборы в пользу государства (Сод. Ιαδί.1,5.1; 7.1). Начиная с 380 г. еретики и сектанты подвергаются уголовным наказаниям. Под страхом смерти им было запрещено устраивать собрания, рукопола­гать священников, крестить, участвовать в хозяйственной деятель­ности (Сод. 1из1. I, 5.14). Категорически запрещалось допускать их в черту города (Сод. ТЬеод. XIV, 5.6.; XVI, 5.14; 15; 65; Сод. Ιιϊδί. I, 1.2). Места их собраний — будь то общественные или частные здания — подлежали конфискации в пользу Церкви (Сод. ΙυδΙ. I, 5.3).

Эдикт Феодосия II и Гонория от 409 г., направленный против астрологов (шаШешадсоз), предписывал последним сжигать свои книги под надзором епископов и принимать христианство, в случае же отказа изгонять их из городов (Сод. Ιιϊδί. I, 4.10). Эдикт Феодо­сия II и Валентиниана III от 428 г. предписывал изгонять из городов и предавать смертной казни (иШто зиррНсю) приверженцев мани­хейства, а домоправителя, допустившего их собрание в частном доме без ведома хозяина, следовало оштрафовать на 10 фунтов золота либо подвергнуть изгнанию, если он свободный, а если раб — бичевать и отправить на рудники (Сод. Ιυδί. I, 5.5). Расследования против них не имели срока давности (ίη шоПет диодие тдшзйю 1епдаШг) (Сод. ΙυδΙ. I, 5. 4). Манихеям, перешедшим в христианство, а потом вновь вернувшимся к своим обрядам, полагалась смертная казнь (Сод. 1и§1. I, 5.16). Эдикт Гонория от 407 г. приравнивает манихейство и церковный раскол к «государственному преступлению» (риЬНсиш спшеп). Смертную казнь манихеям и монтанистам предписывала также Эклога (XVII, 52). Участникам раскола донатистов закон на­значал ссылку с лишением имущества и конфискацией церковных построек в пользу официальной Церкви, а за упорство в расколе — крупные штрафы (для чиновников) или побиение палками (для частных лиц и рабов). Раскольникам запрещалось занимать государ­ственные должности, заключать контракты, выступать свидетелями на суде (Сод. ТЬеод. XVI, 5.52; 54; Сод. Ιυδί. I, 5.4; ср. Апост. 75).

Таким образом, Византийское государство в лице императора не только осуществляло верховную власть над имперской Церковью, но и тщательно заботилось о соблюдении церковного благочиния, укре­плении христианской морали, поддерживало единство Церкви, её авторитет и влияние в массах. Такая политика в большей или мень­шей мере была свойственна всем императорам (кроме, пожалуй, Юлиана), независимо от их православных или еретических убежде­ний. Для императоров Церковь и государство были едины если не по своей природе, то по крайней мере по своим задачам. Это единство нашло яркое выражение в системе византийского права, объединив­шей в себе право государства и право Церкви. Таким образом, между Церковью и государством со временем сформировалось относитель­но гармоничное единство - так называемая «симфония» (см. выше, с. 219).

Юридические основы власти императора и патриарха (К.А. Макси­мович). При наличии в Византии уже с IV в. двух властей и двух са­мостоятельных правовых традиций — светской и церковной, можно было бы ожидать некоей юридической регламентации их взаимных отношений. Как ни странно, вплоть до конца IX в. о таких попытках ничего не известно. Церковь и государство долгое время существовали в состоянии противоречивого баланса, который если и нарушался, то лишь в пользу светской власти. Исторически такая позиция государ­ства объяснима традициями римской эпохи, когда культ официальных богов был частью государственной системы, а император (принцепс) одновременно являлся верховным жрецом Юпитера (ропИ/ехтахтиз). Управляя обширной, полиэтнической империей, императоры рев­ностно заботились об укреплении своей державы и не могли допу­стить чрезмерного усиления духовной власти, по сути альтернативной их собственной. Уже вводная конституция к «Дигестам» Юстиниана декларирует способность законов упорядочивать как «человеческие», так и «божественные» дела (Вео аис!оге, 1). В государственной идео­логии Византии постоянно наблюдается тенденция поставить импе­ратора над Церковью, объявить его «наместником Христа», «архие­реем, пусть и неслужащим» и т.п. Широкие полномочия патриархов Константинополя в решении многих церковных вопросов и особенно их огромный общественный авторитет доставляли немало проблем императорам, если они осмеливались в чём-либо противоречить церковным канонам и вступали в конфликт с патриархами. Влияние императора на дела Церкви было хоть и велико, но небезгранично. В каноническим праве высшим юридическим авторитетом обладал не император, а Вселенский Собор, а в перерывах между Соборами — патриарх и патриарший синод. Император в отношении Церкви вы­ступал йе 1ас1о как надзирающая и координирующая, но не как руко­водящая инстанция {Евсевий Кес. Жизнь Конст. IV, 24: έπίσκοπος των έκτος ‘епископ внешних’). Так, император вместе с патриархом был обязан следить за соблюдением канонов, однако не имел права изда­вать, отменять и толковать каноны и не мог без санкции митрополита принимать от клириков прошения и выступать в роли посредника или судьи по церковным вопросам (ср. Халк. 9; Антиох. 11, 12; Сард. 7—9; Карф. 73, 119). Роль императора в Церкви ограничивалась лишь не­сколькими (хотя и весьма важными) административными функциями: он утверждал кандидата на патриарший престол, созывал Вселенские Соборы, утверждал соборные постановления, подкреплял особыми законами действенность церковных канонов (Νον. Ιυδί. СХХХУП, 4), мог менять церковно-административную структуру, присваивая ран­ги епископиям и митрополиям (Сой. ΙιΐδΙ. I, 2.6; Халк. 12; Трул. 38). Император также мог поручить епископу или государственному чи­новнику разобрать то или иное спорное дело, касающееся Церкви (Карф. 104; Νον. ΙυδΙ. СХХШ, 8). Фактически императоры брали на себя и ряд административных функций патриархов - назначение ми­трополитов, вызов митрополитов в столицу на патриарший суд, пере­подчинение монастырей. Поскольку Церковь не имела собственного карательного аппарата, император выступал также в роли инстанции, защищающей интересы Церкви методами принуждения. Однако деятельность императора в поддержку православной веры и Церкви подробно не регламентировалась, а потому нередко носила характер импровизации. Ни церковные каноны, ни светские законы ничего не говорят о праве императора толковать основы христианского веро­учения и навязывать эти толкования Церкви.

Тем не менее произвольное вмешательство императоров в бо­гословские споры периода Вселенских Соборов на стороне одной из партий имело место и нередко приводило к временному торжеству еретических догматов.

С другой стороны, православное учение нередко торжестовало только благодаря императорскому вмешательству. Так, термин «еди­носущный» был принят отцами I Вселенского Собора по личному требованию имп. Константина. Православная триадология (в част­ности, тезис о Божественной природе Сына и Св. Духа) впервые была официально сформулирована именно императором — в Фес­салоникийском эдикте 380 г. Феодосия I. Православная христоло- гия смогла одержать победу на IV Вселенском Соборе в 451 г. только благодаря вмешательству императорских чиновников. Весьма важ­ную роль в формировании православной догматики сыграл имп. Юстиниан Великий.

Константинопольский патриарх был не только предстоятелем сво­его патриархата, но со времен Зинона, а затем Юстиниана I считался руководителем всех церковных дел в империи (Сод. Ιυδί. I, 2.16; 24) и (в идеале) духовным наставником императора. Юстиниану принад­лежит и первая формулировка принципа «симфонии» — гармонич­ного сотрудничества светской и духовной властей (см. выше, с. 219).

Впервые в византийском светском праве разделы «Об императо­ре» и «О патриархе» появляются в Исагоге (около 886 г.) — законода­тельном сборнике, написанном при участии патр. Фотия (858-867, 877—886 гг.). Здесь патриарх йм’енуется «живым и одушевлённым образом (ε’ικών) Христа, словами и делами отображающим Исти­ну» (III, 1; перевод мой. — К.М.). Правом и обязанностью патриар­ха является выступление перед императором в защиту православия (III, 4). Только патриарх имел право толковать церковные каноны (III, 5), принимать в лоно Церкви кающихся еретиков и отступников либо поручать это другим лицам (III, 11).

Таким образом, можно полагать, что отсутствие чёткой законо­дательной регламентации полномочий императора в Византийской Церкви было обусловлено традициями позднеримской государствен­ности, в которой принцепс являлся главой империи и тем самым гла­вой имперского культа. Римская традиция предполагала уважение императора к священству и тщательное соблюдение им культовых предписаний — в остальном он, как начальник, имел полную свободу действий, не ограниченную никакими законами (и тем более кано­нами). Именно этим следует объяснять широкое (хотя и вызывавшее возражения) участие ряда императоров в богословских спорах — как

II.3. История институтов и богослужения верховные попечители всех государственных и церковных дел, они юридически имели на это право.

Контрольные вопросы по теме

1. Как изменились судебные полномочия епископа в IVв. по сравнению с предше­ствующим временем? Какова сущность института ергзсораИз аисИепИа?

2. Как проходил в IV— IX вв. суд над архиереем?

3. Охарактеризуйте этапы кодификации римского права в Византии. Како­во отличие в трактовке церковных тем между Собех ТИеодозгапиз и Содех 1изНтапиз? Что означает это отличие?

4. Каковы были формальные и содержательные отличия между светским и цер­ковным правом в ранней Византии? Как происходило взаимодействие между обоими видами права?

5. Почему в Византии в области судопроизводства существовало различие между церковной и светской юрисдикцией?

6. Как происходила христианизация частного и уголовного права в ранней Ви­зантии?

7. Почему в Византии вплоть до конца IXв. не были юридически конкретизиро­ваны полномочия императора в Церкви?

Дополнительная литература по теме

Бондач А.Г. ЕрксораИз аиШепНа // ПЭ. Т. XVIII. М., 2008. С. 522—524 (522— 523).

Пашков Д., свящ. Икономия // ПЭ. Т. XXII. М., 2009. С. 51—58.

Рудоквас АД. Юрисдикция епископского суда в области гражданского су­допроизводства Римской империи в IV в. н.э. // Древнее право. 1998. № 1 (3). С. 93-101.

Суворов Н.С. Объём дисциплинарного суда и юрисдикции церкви в период Вселенских Соборов. М., 1906. С. 329—347.

II.3.ж. Христианское искусство IV - середины IX в.

(А.Ю. Виноградов, ЕЛ. Виноградова)

Введение. Для периода IV—V вв. характерно единство развития искусства на территориях Западной и Восточной Римской империи. С VI в. пути расходятся: Византия достигает высочайшего пика госу­дарственности и культуры, на Западе, напротив, начинается упадок культуры, связанный с варваризацией этих земель.

VI—VII вв. применительно к истории византийского искусства называют ранневизантийским периодом. С VIII в. до 843 г. - пе­риод иконоборчества. С 843 г. отсчитывается средневизантийский период.

Искусство Византии — как архитектура, так и живопись — изуча­ется преимущественно с двух точек зрения: иконографии и стиля. Первая предполагает исследование плановых структур храмов, а в изобразительном искусстве - отдельных образов, сюжетов и их сое­динения в так называемые иконографические программы, придаю­щие декорации храма определённый богословский смысл. Второй (стилистический) подход подразумевает анализ техник, приёмов и других художественных элементов, во многом формирующих духов­ное содержание образа. Оба подхода являются одинаково важными и необходимыми при изучении христианского искусства.