X x x
Если признать, вслед за христианскими писателями II в. Афинагором,Юстином, Тертуллианом, что библейские авторы были лишь слепыми орудиями вруках Духа Божия, то авторство их должно быть понимаемо совершенно условно.Тогда его можно сблизить с так называемым "автоматическим письмом", прикотором медиум в состоянии бессознательного транса становится проводникомтаинственных инспираций. При таком "вербалистском" (от verbum - "слово")понимании каждое слово, каждая буква Библии должны пониматься буквально, безмалейшей историко-филологической критики, ибо перед нами будет непроизведение человека, а лишь запись Божественных глаголов. Однако уже в святоотеческой литературе классической поры (IV-Vвв.) мывидим переход к другой точке зрения. Отцы Церкви обращают главное вниманиене на букву, а на дух Писания и тем самым постепенно отходят от вербализма.Так, св. Василий Великий уже указывает на неясности и неточности Писания,видя в них залог свободы человеческого исследования (св. Василий Великий.Шестоднев. Творения. Рус. пер. СПб., 1911, т. 1, с. 224 632). Для св. Иоанна Златоуста бытописатель отнюдь не просто пассивныйпередатчик слов Божиих. Он активно участвовал в создании священных книг ипри этом облекал их в нарочито упрощенную форму, "снисходя к обычаючеловеческому" (св. Иоанн Златоуст. Беседы на "Бытие", III, 3, с. 17). Он"употреблял грубые речения приспособительно к немощи человеческой", ибо он"говорил людям, которые не могли слушать иначе" (там же, XV, 2, с. 121; XII,4, 5, с. 98). Эта тенденция отделять в Писании божественный элемент от человеческого,появившаяся в классической патристике, стала гаснуть в период раннегосредневековья. Снова возобладало механическое понимание боговдохновенности,снова начали думать, что Откровение в Библии распространяется на ее внешнююформу и даже на каждую букву. Сомнениям вербализм стал подвергаться лишь в схоластическом богословии.Так, французский теолог Пьер Абеляр (1079- 1142), предшественник великихсхоластиков, критиковал его, правда, крайне осторожно, ссылаясь на фактмногочисленных разночтении в Св. Писании. Он указал на то, что человеческомуразуму принадлежит Богом данное право избирать из противоречивых текстовтот, который более выдерживает разумную критику. Для этой цели Абеляр собралвоедино эти тексты (как библейские, так и святоотеческие) в своем известномсочинении "Sic et non" ("Так и нет"). В толковании на Послание к Римлянам Абеляр выделял три элемента, изкоторых складывается Писание: а) непогрешимое божественное Откровение; б)личные черты писателя; в) обстоятельства написания, т. е. эпоха, особенностизаписи и сохранения текста, фактическая осведомленность автора и т. д.Следовательно, то, что есть в Библии вечного и божественного, составляет ееядро, сущность, вокруг же этого ядра, согласно Абеляру, нарастают элементыпреходящие, человеческие, подлежащие, в отличие от боговдохновеннойсущности, критике разума. Крупнейший представитель схоластическогобогословия Фома Аквинат (1225-1274) был также близок к подобной точкезрения. Он подчеркивал, кроме того, качественную разницу между вдохновениемпророка и трудом библейского летописца. Последний был писателем, созидающимс помощью Божией. Пророк же, в отличие от него, есть вестник Высшей Воли,откровение о Которой он получил непосредственно.X x x
|
|
|
|
X x x
|
|
X x x
|
|
X x x
Для православного богословия в течение долгого времени изучениебиблейской критики было запретным. "Над этой отраслью богословия,справедливоотмечал Г. Федотов,- сильнее всего тяготела рука духовной цензуры" ("Путь",1932, Э 34, с. 15). Все усилия талантливых русских ученых-библеистов былипарализованы общим "охранительством", которое царило в духовных школах иконтролировало богословские исследования. Впрочем, православные мыслители,не связанные с официальным богословием, уже в конце века призналинеобходимость критического исследования Библии. Первым среди них были ректорМосковского университета С. Трубецкой и философ Вл. Соловьев. Мы упоминаливо введении, что первым представителем духовной школы, поставившим вопрос совсей решимостью, был А. Карташев, который указывал на появление новыхтенденций и в Греческой Церкви. В своей работе Карташев ссылался и наизвестного православного догматиста еп. Сильвестра, который недвусмысленнонастаивал на признании активного участия священнописателей как авторов впроцессе создания библейских книг (еп. Сильвестр. Догм. Богословие, 1884, I,286), но именно это авторство и "составляет,- по словам Карташева,- то чисточеловеческое начало, с его ограниченностью и возможностью всяческихнедостатков и ошибок (не касающихся существа догматов), которое органическивходит в состав Священного Писания" (А. Карташев. О ветхозаветной библейскойкритике, с. 74). Естественно, что "человеческое начало" и есть объектбиблейской критики. Но, тем не менее, возникает вопрос: нет ли в принятии библейскойкритики посягательства на нашу веру в боговдохновенностъ Писания? Неблагочестивее ли признать, что Бог есть "автор Библии" в том смысле, что Онпродиктовал в ней каждое слово? Однако, во-первых, с представлением о библейском писателе как опассивном орудии Промысла трудно согласовать различие стилей священных книг.У многих св. авторов стиль ярко индивидуальный, они явно принадлежат кразным кругам общества, у них разные обороты речи и выражения. Достаточносравнить стиль Евангелия от Иоанна с Евангелием от Марка, чтобы убедиться вэтом даже непосвященному. Во-вторых, как было уже отмечено еще в патриотической письменности, вомногих местах Библии ощущается влияние той эпохи, в которую жил автор.Изучение памятников древности показывает, насколько широко авторы Библиипользовались лексиконом своего времени и как часто вводили в текст намеки насовременные им события. В-третьих, если Библия есть книга Истины по существу своему, то поформе она содержит большое число неточностей. Это признавалось и в нашейдореволюционной литературе. Так, П. Лепорский отмечал "присутствие разногорода неточностей - исторических, хронологических, топографических, равно иразногласий у священных писателей" (П. Лепорский. Боговдохновенность.-Богословская энциклопедия, т. 2, с. 736). И, наконец, самое важное: учение о священном писателе как о пассивноминструменте игнорирует богочеловеческий характер Домостроительства Божия.Священный автор не есть механический передатчик; он - живая личность,преломляющая и претворяющая Откровение Божие в своем собственном существе,передающая его через свой язык, мышление, эпоху. Вдохновение великого художника или поэта всегда заключает в себе нечтотаинственное, почти мистическое. Человек-творец как бы устремляется взапредельные сферы, в которых как живые созерцает открывшиеся ему образы.Нередко эти образы как бы преследуют художника, приходя извне, и настойчивотребуют своего воплощения. Часто художественные произведения превосходят посвоей глубине и значительности даже мышление своего создателя! Именнопоэтому для художников их творения - живые существа, которые им могутказаться реальней и дороже настоящих людей. Здесь исток легенды о скульптореПигмалионе, влюбившемся в высеченную им статую. Здесь объяснение того, какмог Пушкин восхищаться благородством Татьяны, а Тургенев плакать над своимнигилистом... Именно поэтому Алексей Толстой мог написать свои знаменитыестроки о вдохновении поэта: Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты создатель. Вечно носились они над землею, незримые оку. Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса; Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву, Ласковый царственный взор из-под мрака бровей громоносных? Нет, то не Гете великого Фауста создал, который В древнегерманской одежде, но в правде великой вселенской С образом сходен предвечным своим от слова до слова. Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный, Брал на себя этот ряд раздирающих душу аккордов, Плач неутешной души над погибшей великого мыслью, Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса. Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве, Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья. В этом смыслекаждое великое человеческое творение, будь то "Реквием" Моцарта или"Божественная комедия" Данте, можно назвать вдохновенным свыше. Но естьсреди земных творений книга боговдохновенная по преимуществу, в которойчеловечеству открылись самые высокие истины, книга, на которой более всеголежит печать ее неземного происхождения. Эта книга - Библия, посправедливости признанная большинством человечества за Священное Писание. Для христиан и верующих иудеев Библия есть документ Откровения,скрижаль веры. Но, разумеется, само Откровение и сама вера предшествуютБиблии. Многие пророки проповедовали устно; Христос никогда ничего не писали только после того, как люди приняли Его устное благовестие, после рожденияверы, понадобилось Писание. В Библии Церковь Ветхого и Нового Заветов опознает свою веру и поэтомуканонизирует ее. Сейчас голос Христа и пророков доходит до нас через этоПисание. Немыслимо было бы предположить, что, когда библейские авторысоздавали его, они не получали особой помощи свыше, особого божественноговдохновения. Именно поэтому можно говорить о Библии, что она есть "СловоБожие". Но при этом никогда нельзя забывать, что боговдохновенный автор"передает духовный опыт на человеческом языке" (А. Князев. Обоговдохновенности Св. Писания.-"Правосл. Мысль", VIII, 1951 с. 121). АвторыБиблии - это живые творческие люди: мыслители, пророки, мудрецы. Они жили вопределенной стране в определенное время, писали при известныхобстоятельствах. Как солнечный луч преломляется через многоцветный витраж готическогособора, так и Божественное Откровение в Библии проходит через призмуиндивидуальной психологии 'ее авторов, которые принадлежали своему народу,своей культуре. Поэтому совершенно неправильно понимать многие места Библии(например, рассказ о сотворении мира и человека) буквально, не учитываяусловий их написания, их преходящей исторической оболочки. Если же мы сумеемотделить эту оболочку от ядра, от самой сущности повествования, то переднами откроется величественное и прекрасное учение о мире, человеке и Боге.Но для того, чтобы мы могли дать верную оценку исторической форме Библии,необходимо литературно-критическое ее изучение, которое, таким образом,может оказать существенную помощь в создании целостного христианскогомиросозерцания. В Св. Писании мы имеем два аспекта - человеческий и божественный.Последний относится к глубинам Откровения, к самой непреходящей егосущности. Для постижения этой сферы Библии прежде всего требуется глубокаядуховно-нравственная подготовка. Поэтому толкования Святых Отцов иподвижников благочестия остаются для христианского сознания вечнойценностью. Человеческая же, земная форма Св. Писания нуждается, кроме того, висторической экзегезе, использующей многие вспомогательные дисциплины. Святитель Иннокентий Херсонский в середине XIX века, когда библейскаянаука еще только делала первые шаги, указал на критику как на первое дело висследовании источников Откровения. "Кому принадлежит право испытыватьоткровение по его признакам?"- вопрошал святитель. И отвечал: "Без сомнения- уму. Он есть первый орган воли Божией... Другого пути в сем случае нельзяи представить". "Первое, с чего он должен начать, есть критика. Он должен узнать теисточники, в коих заключается Откровение, должен проверить подлинностьпамятников и достоверность свидетельств, должен познать, как содержатся вних и как из них вытекают истины религии. Напр., послания ап. Павла точно липринадлежат Павлу, учителю языков. За сим разбором критическим должен потомследовать второй разбор: герменевтический, т. е. разум из образованного имучения религии должен извлечь сущность, должен показать или ясно представитьсебе то, чему учит разбираемое им откровение, что предписывает, чеготребует, что обещает. Словом, составить о нем ясное понятие" (ИннокентийХерсонский. Соч. СПб., т. XI, с. 171, пер. изд). Библейская критика есть наука, изучающая Св. Писание как литературноепроизведение. Перед ней стоит множество обширных проблем. Она рассматриваетвопросы разночтении в рукописях, определяет время возникновения той или инойкниги, исследует проблему авторства. На помощь библейской критике приходятистория древнего Востока, археология, восточная филология. Они помогаютуточнять подлинный смысл того, что хотел сказать священный автор. Ведьсовершенно бесплодными были бы попытки детального комментария "Божественнойкомедии" или "Слова о полку Игореве", если не иметь представления о жизнитех эпох, когда они были написаны. Это относится и к Библии. Библейская наука достигла за последние сто лет больших успехов. Прежде,при некритическом подходе к ветхозаветному тексту, концепция историиизраильской религии имела довольно фантастический вид. Теперь же картинаэтой истории обретает более реальные черты. В частности, прежде считали, чтовсе "Моисеево законодательство" было дано самим пророком в пустыне. Но этоприводило к нелепости, ибо в остальных книгах Библии мы не видим почтиникаких его следов в течение ряда столетий (см. приложение 3). Людям, которые с детства сжились со старыми концепциями СвященнойИстории, многое в нашей повести должно показаться странным, непривычным идаже режущим слух. Но поиски правды должны быть для нас дороже любыхпривычек и традиций. А реальная история, реальная жизнь всегда прекраснейвымысла, даже самого причудливого.