Эволюция и происхождение Адама

Следует отметить, что о. Стефан делает логический скачок в своем повествовании при переходе от описания астрономической и биологической эволюции к истории человеческого рода. С точки зрения логики, если мы признаем наличие эволюции от простейших форм жизни к высшим, более сложно организованным видам, вплоть до млекопитающих, то естественно было бы также утверждать и эволюционное происхождение человека. Тогда эволюция оказалась бы «оправдана»: она была бы «нужна» для подготовки человека как венца творения. Иначе возникает вопрос: зачем потребовалась Богу эволюция длительностью в миллиарды лет, если человека Он все равно сотворил без посредства эволюции? Не стоит ли вернее признать, что Всемогущий Бог справился с задачей сотворения вселенной за шесть дней без всякой эволюции, как это и написано в Библии?

Парадокс о. Стефана Ляшевского заключается в том, что он признает эволюцию в природе до человека, но при этом отрицает эволюционное происхождение Адама.

Выше мы убедились, что до описания появления человека в шестой день творения о. Стефан принимал не только эволюционистскую геохронологию, но и сам принцип происхождения одних животных и растительных видов из других – вплоть до приматов. Поскольку доказательств наличия в природе эволюции пока не найдено, повествование о. Стефана по справедливости было оценено нами как сочиненное в жанре science fiction.

Но когда о. Стефан приступает к описанию происхождения Адама и жизни первых людей, стиль его повествования резко меняется. Он становится на вполне православную богословскую позицию и сам начинает полемизировать с общепринятой научной эволюционистской хронологией, используемой археологами: «Если действительно неоспоримы факты о полумиллионном или даже сорока тысячелетнем существовании человека, то как же тогда расценивать библейское повествование об Адаме и его потомках, а если Адам – миф, то значит, Христос пришел на землю искупить первородный грех мифического Адама?» [88, с. 55].

«Обезьяна никоим образом не может считаться предшественником человека» [88, с. 59]. У человека с обезьяной «общего предка нет и, конечно, он никогда не будет найден» [88, с. 59]. Прот. Стефан отмечает, что желание найти переходное звено между человеком и обезьяной лишь обличает чуждую христианству веру исследователей: «Всеми атеистами движет одна мысль, одно желание: предшественник должен быть найден, – поэтому и хотят видеть его там, где его нет. Они верят в это. Понимаем их и жалеем их жалкую веру. Наша вера иная – человек сотворен особым творческим актом. Адам – первоначальник человечества» [88, с. 64].

Отец Стефан исповедует православную веру в «сотворение Богом непосредственно из материи царя всякого творения, бессмертного Адама ангелоподобного, не знавшего ни болезни, ни смерти, над которым законы природы не имели силы, божественного Адама, образ которого нам явлен вторым Адамом, Христом» [88, с. 65].

Все эти суждения о. Стефана вполне справедливы, истинны и соответствуют догматическому учению Православной Церкви. Эти мысли весьма контрастируют с теми, которые он высказывал при своем эволюционистском описании Шестоднева. Позицию о. Стефана можно определить как эклектическую. Мiр до создания человека он описывает как ученый-эволюционист, а сотворение Адама из праха земного и последующее историческое жительство детей Адамовых он рассматривает как ярый противник эволюции.

Хронологию до создания человека – хомо сапиенс – о. Стефан готов растягивать как угодно далеко вглубь тысячелетий и миллиардов лет. Это позволяет вспомнить бесподобный диалог Алексея Алексеевича Федяшева с кузнецом Степаном из фильма Марка Захарова «Формула любви»:

– Степан! Степан! У гостя карета сломалась...

– Вижу, барин. Ось полетела, и спицы менять надо.

– За сколько сделаешь?

– За день сделаю.

– А за два?

– Ну за... за... сделаю и за два.

– А за пять?

– Ну-у-у, ежели постараться, можно и за пять.

– А за десять?

– Ну, барин, ты и задачи ставишь! За десять ден одному не справиться. Помощник нужен. Хомо сапиенс! [цит. по 11, с. 129–130].

В креационистских кругах этот диалог стал весьма популярным при разговоре в связи с темой о произвольном увеличении эволюционистами библейского возраста мiра. К позиции о. Стефана Ляшевского этот диалог имеет прямое отношение.

Когда о. Стефан, выступая в роли эволюциониста, описывает свою версию Шестоднева, он бывает готов подогнать под свое мiровоззрение Священное Писание, и при этом он весьма погрешает против Слова Божия. Можно предположить, что такое отношение к Шестодневу выработалось у о. Стефана из-за ошибочной уверенности в том, что библейские стихи до описания сотворения Богом человека являются «не догматическими». Это, разумеется, не так, и поэтому о. Стефан здесь расходится с православным Преданием, изложенным в учении Святых Отцов.

Когда же о. Стефан начинает описывать первоисторию Адама и его рода, он, напротив, подстраивает общепринятые в науке гипотезы под библейскую традиционную хронологию и историографию. Например, про мустьерский период палеолитического века, традиционно отождествляемый с вюрмским ледниковым периодом длительностью 100 тысяч лет, о. Стефан смело пишет: «Это совершенно абстрактное суждение, вопреки сотням противоречащих фактов, легло в основу летоисчисления человечества, хотя никаких иных доказательств этому нет. И наоборот, все данные палеолита свидетельствуют об обратном» [88, с. 54]. В этих словах – вызов мiровой академической науке, нашпигованной сплошь эволюционистскими гипотезами и представлениями, и одновременно с тем в этих словах – попытка защитить церковное Предание.

Для обоснования своей позиции о. Стефан предлагает новую остроумную гипотезу, помогающую согласовать научно определяемый возраст стоянок древних людей с библейской хронологией расселения потомков Адама: «Нижеприводимое объяснение этого, нужно оговориться, никем еще не было высказано, но оно напрашивается само собою: вюрмский ледник растаял потому, что опускание европейского континента в четвертый раз произошло более глубоко, чем в первые три, и воды океана покрыли все: Европу, северную Африку и Сибирь, и в теплых водах Гольфстрима быстро растаял вюрмский ледник» [88, с. 57]. Привлекает внимание не столько научная ценность и физическое правдоподобие этой гипотезы, сколько само стремление автора осуществить апологию Библии. Общий пафос отца Стефана в его защите библейской хронологии вполне похвален и неоспорим: «Настало время прекратить безудержную фантазию бездоказательных дат и основываться только на фактах» [88, с. 163].

Протоиерей Стефан позволяет себе даже прямой уязвляющий выпад против известных ученых-эволюционистов, не умеющих объяснить истоки высокой культуры древних человеческих цивилизаций. «Трудно, конечно, ученому, воспитанному на эволюционизме, объяснить вдруг появившуюся высокую культуру протообеидского периода иначе, как уже принесенную “откуда-то”... Атеистический мозг иначе мыслить и не умеет. Предположить же, что высокая культура адамитов была достойна семьи Адама, то есть, его детей и внуков и правнуков, и сохранена ими, – для Гордона Чайльда немыслимо» [88, с. 166–167].

Две последние приведенные нами цитаты из книги о. Стефана Ляшевского особенно примечательны. В них фантаст-эволюционист предлагает «прекратить безудержную фантазию» и полемизирует с учеными, «воспитанными на эволюционизме»! Получается парадоксальная вещь: справедливо критикуя ученых-эволюционистов, ниспровергающих библейскую хронологию после сотворения Адама, о. Стефан «подпадает под свою же анафему», когда ниспровергает библейскую хронологию от начала мiра до сотворения Адама. Позиция о. Стефана была бы до конца последовательной и православной, если бы он расширил свое библейское восприятие истории также и на Шестоднев. Однако, наша оценка трудов о. Стефана Ляшевского не была бы полной, если бы мы ограничились лишь констатацией того факта, что при описании мiра до создания Адама автор творит в жанре science fiction, а при описании мiра после сотворения человека он этот жанр оставляет. Оставив жанр science fiction, о. Стефан, к сожалению, не изменяет своему изначальному писательскому выбору в русле научной фантастики, и описание допотопного человечества производит в жанре fantasy. Не псевдонаучные эволюционистские концепции теперь увлекают автора, а красочная фантастическая палитра, которой он с чрезмерной густотой и мнимой достоверностью расцвечивает ветхозаветные страницы библейской священной истории.