Глава 23. Встревоженный голос Марсика отвлек меня от раздумий

Встревоженный голос Марсика отвлек меня от раздумий.

– Попали! – он слегка толкнул меня плечом. Только теперь я вдруг начал осознавать, что мы движемся по чужой территории. Вряд ли мы оказались бы здесь по доброй воле, однако дилемма ситуации состояла в выборе наименьшей опасности, которая теперь становилась единственной и основной. Продвигаясь по узким переулкам кишлака, мы еще оставались незамеченными, но, как только оказались на открытой местности, сразу же попали в поле зрения небольшой группы местных подростков. Человек пять узбеков примерно нашего возраста оторопело смотрели на нас, очевидно, не веря своим глазам.

– Погнали, татарин! – не дожидаясь, когда они придут в себя, я рванул с места, как заправский спринтер, увлекая за собой Марсика. Сначала нас обстреляли из рогаток, а затем за нами погнался на велосипеде один из той компании. Нейтральная полоса была уже невдалеке, и нам оставалось лишь выскочить на большую дорогу, чтобы сохранить не только джинсы, но и собственные головы. Благо в этот час более старшие узбеки были на базарах, помогая родителям в продаже арбузов, лепешек и прочей национальной снеди, и в кишлаке тусовались лишь мелюзга. В противном случае нам пришлось бы очень туго. Сейчас мы с Марсиком напоминали двух ковбоев, которые оказались в кишащей индейцами прерии. Лысый узбечонок, лихорадочно вращая педали выкрашенного в попугаичьи цвета «Орленка», поравнялся с нами и пытался схватить меня за рубашку. Вид у него был неимоверно злой и ненавистный, и почти рефлекторно я пнул его на ходу в плечо. Бабайчонок потерял равновесие и с грохотом кувыркнулся с велика на землю. В следующее мгновение мне вслед раздалась отборная брань на местном языке, касающаяся моей матери, что заставило меня резко остановиться. Обернувшись, я отметил, что у оставшейся позади толпы больше нет велосипедов, и подбежав к сидящему на земле, со всего маху врезал ему ногой в лицо. Кровь хлынула у бабая из носа, и он дико заверещал. Подбежавший Марсик схватил отвалившийся от велосипеда руль и, прикусив губу, как-то неловко пытался ударить его по плечу. Узбек уворачивался и, испуганно вращая глазами, орал благим матом. По натуре Марсик был не жесток, но в тот момент я почему-то сильно разозлился на него. Сунув другу джинсы, я вырвал руль из его рук и размахнулся, как при ударе в гольфе. Короткий свист полой стальной трубы и резонирующее эхо удара по макушке поставили точку моему возбуждению. Оглушённый бабай затих, потеряв сознание, и теперь уже заверещали его друзья, метрах в ста от нас. Понимая, что сейчас из домов выбегут взрослые, мы побежали дальше, и удачно отходящий от остановки автобус оказался для нас спасительным убежищем. Не следовало тому узбечонку кричать этих слов в такой напряжённый для меня день. Настроение было паршивым. Стоя на задней площадке автобуса, я только теперь подумал об оставленном у школьного забора велосипеде друга.

– Жалко велик. Вечерком надо будет у магазинов потереться, может, откатим какой... – говоря эти слова, я чувствовал себя несколько виноватым перед Марсиком. Его реакция обрадовала меня. Он с беспечным видом отмахнулся от этой мысли, и в целом выглядел довольным. Да уж, этот день и для него был непростым. Как же не радоваться тому, что остался цел и невредим. Что в сравнении с этим какой-то велосипед? Кусок железа!

Нацепив очки с толстенными, словно лупа филателиста, линзами, дед, лёжа на спине, читал жёлтую от никотина книгу, когда мы, пробравшись на кухню, наконец могли рассмотреть диковинные штаны, расстелив их на полу.

– Сто двадцать рэ! – оценка Марсика была рациональной. Меня же, наоборот, занимала эстетическая красота этих крепких, без единой лишней детали брюк, доставшихся нам таким трудом. MONTANA. Эти американские штаны стоили две месячные зарплаты, при том, что нужно было ещё найти продающего их спекулянта. Джинсы были совершенно новыми. Похоже, девушка надела их в первый раз и сразу решила покрасоваться у бассейна. Вопрос о том, что с ними теперь делать даже не возникал.

– Подарок Андрюхе? – мой вопрос к Марсику был скорее риторическим.

– Конечно! – отозвался он сразу, без намека на сожаление. Как же мне везло на друзей...

– Тогда надо сегодня дарить, он их всё равно барыге загонит. Пока то да се, глядишь, завтра уже при бабках будет, – прикинул я вслух, и, наспех пообедав недосоленным харчо моего приготовления, мы вышли во двор. Марсик свистел так оглушительно, что в окна выглядывала чуть ли не половина дома. Появившийся в проёме окна Андрей кивнул нам, и, когда мы поднялись на третий этаж, он уже поджидал нас в подъезде.

– Вот, от нас тебе на днюху! – я протянул ему завёрнутые в газету джинсы.

– Где насадили? – улыбаясь, спросил он, с довольным видом разглядывая подарок.

– Долгая история, – махнул я рукой.

– Ну, хоть не в нашем районе? – скорее для формальности, чем из опасения, опять спросил Андрей, не отрывая глаз от красивых штанов.

– Да нет, далеко отсюда. Нормально всё там, – отвечал я. Вечно молчаливый в присутствии больших пацанов. Марсик лишь лукаво улыбался.

– Ну, спасибо, братцы! – Андрей тепло пожимал нам руки. – Носить-то я их не буду, сами понимаете, – улыбался он, – пойду к Ровшану и на бабки поменяю. Погуляем нормально, короче. Еще раз – от души вам, пацаны! – Завернув джинсы в газету, Андрей сразу же, как был в домашних тапочках, отправился к местному барыге.

Ровшан, толстый узбек с волосатыми, как у обезьяны руками и бритой головой, в засаленной тюбетейке, числился сторожем местного магазина, и большую часть времени проводил там же, в пристройках внутреннего двора. Азиатская овчарка, лежащая у ограды, своим чудовищным видом отбивала всякое желание проявить любопытство к владениям сторожа. Ровшан скупал и продавал всё, что так или иначе подлежало денежной конвертации. В районе его знали все, и репутация его в среде крадунов была незапятнанной. Он был хитер и прижимист, но честен. Единственное, от чего он держался подальше, так это от вещей, так или иначе связанных с убийством человека.

– Менты я не боюс, – говорил Ровшан. – Менты тож кушать хочут. Ты о них не думай, это моя дело. Ты мне любой вещь принеси, хоть аптамат, я буду посмотреть, а потом скажу тибе свой цена. Толко трупа вещь не принеси! Такой вещь не надо мине... Аллах карает потом, – при этих словах он умывал руками лицо, и бормотал: «Бисмилла рахмон рахим...»

глава 24

Этой ночью в беседке находились трое: Андрей, Шухрат и Доктор. Рядом стоял ящик с бутылками жигулёвского пива и, откупорив одну, я примостился рядом. Чувствовалось, что до моего появления здесь вёлся оживлённый разговор.

– Ровшан только девяносто дал за штаны. Размер, говорит, подростковый. Вот, пива в нагрузку взял у него... – сказал Андрей, обращаясь ко мне, и, как будто, отчитываясь. Мне стало немного не по себе, и я уже хотел было высказаться по этому поводу, однако Андрей опередил меня. – Мы тут с пацанами посоветовались и решили: завтра я с домашними день рождения отмечу, а послезавтра можно будет поехать в Чу, за шмалью. Ты вроде хотел со мной. Или как? – Андрей был очень серьёзен. Шухрат с Доктором тоже имели какой-то озабоченный вид.

– Конечно, поеду, Андрюха! – мой голос выдавал волнение от резко нахлынувших чувств. Счастливая улыбка невольно рвалась наружу, растягивая лицевые мышцы, ведь это были самые лучшие слова, которые я только слышал от Андрея. Взвешивая каждое слово, Шухрат начал охлаждать мой первый порыв чувств:

– Послушай, малой! Дело это очень рискованное и ответственное. Никакой самостоятельной инициативы от тебя исходить не должно. Если в какой-то момент тебе станет что-либо непонятным, интересуйся сразу же у Андрея и не напрягай мозг на домысливание. Всё, что он тебе скажет, исполняй внимательно и ответственно. Избегай любых, даже самых невинных разговоров с посторонними людьми и помни, что по возрасту ты неподсуден. – Шухрат говорил это так, будто отправлял меня на войну.

– Здесь никому ничего не рассказывай, – вставил Доктор.

– Да у меня и нет никого, кроме Марсика, – ответил я, обращаясь к Андрею и рассчитывая на его понимание.

– Татарину можешь сказать, – чуть поразмыслив, ответил тот, и это меня несколько успокоило. Марсику я полностью доверял. Атмосфера вечера была какой-то натянутой, будто прощальной, и вскоре все начали разбредаться по домам, прихватив с собой оставшееся пиво. Я тоже взял бутылочку для деда, и, когда мы остановились с Андреем у его подъезда, из меня рвалось наружу огромное количество вопросов.

– По ходу всё увидишь, – прервал поток моих мыслей немногословный Андрюха. Да уж... Никогда не знаешь, что будет делать этот человек в следующую минуту.

Дед не спал, читая свою жёлтую от никотина книгу и, увидев бутылку Жигулёвского перед носом, заметно оживился. Притащив с балкона скрученный рулетом старый матрац, с дедовским драповым пальто вместо подушки, я расстелил его на полу и включил телевизор. Время было позднее, и на экране скользили по льду фигуристы, а я пытался понять, почему мама запрещала мне смотреть ЭТО.

– Дед. Я послезавтра уеду на пару дней. Марсик пока будет тебе помогать, – сказал я, обращаясь к ветерану, который за эти дни стал для меня по своему родным.

– Татарин-то? – дед внимательно уставился на меня из-под очков.

– Да, татарин. Он всё знает, и я завтра поговорю с ним, – ответил я.

– Ну, ты ведь вернёшься? – с волнением в голосе спросил он, и я был благодарен ему за то, что не задавал мне лишних вопросов.

– Конечно, вернусь, дед. Куда я денусь... – я выключил телевизор и долго лежал в тишине, не имея сил избавиться от воображения предстоящей поездки. На телевизоре стоял старенький фотопортрет, на котором красовался молодой и бравый дед в гимнастёрке и с пилоткой на затылке. – Ты кем на фронте был, дед? – спросил я.

– Солдатом, – буркнул он, не отрываясь от книги. Хм... вообще-то я имел в виду род войск, но переспрашивать не стал. Солдатом, так солдатом. Сегодня у Страны появились новые герои, новой войны... Они молоды, близки и понятны всем, словно мальчишки с соседнего двора. Кому теперь нужны старики...