Мировой двигатель, 1815-1914 599

ко порывы этого ветра были непостоянными, а производимый обычно эффект — в лучшем случае частичным. Европейский либерализм накапливал силы в реакционные десятилетия после 1815 г., а наибольшее действие произвел на волне революций 1848 r. B последний отрезок века либерализм, хотя и продолжал борьбу, но неразрешенные им задачи теперь но необходимости соперничали с требованиями консерватизма, национализма, социализма и империализма.

Консерватизм начал складываться в последовательную идеологию в борьбе с либеральными течениями. Консерватизм не противостоял демократии или переменам как таковым, и его не следует смешивать с просто реакционными взглядами. Консерватизм лишь требовал направлять и управлять всеми изменениями таким образом, чтобы не было

угрозы согласованному развитию существующих институтов государства и общества: монархии, Церкви, общественной иерархии, собственности и семье. Отсюда и его название, от лат. conservare — «сохранять». Характерно, что отец консерватизма Эдмунд Бёрк (см. выше) сначала приветствовал Французскую революцию, а потом решительно обратился против ее крайностей. Подобно либералам, консерваторы ценили личность, были против всемогущества государства и стремились ограничить центральную исполнительную власть. Вот почему они нередко становились самыми удачными реформаторами, отвергая предложения крайних радикалов и выступая в роли посредников в связях с правящим двором. Ведущим деятелем искусства консерватизма в Англии были сэр Роберт Пиль (1788- 1850) и ero ученик Дизраэли. На континенте у них было много поклонников. Демаркационная линия между либеральными консерваторами и умеренными либералами очень тонка. Во многих демократических обществах широкое поле согласия между ними определяли как «политику центра».

Национализм, то есть совокупность представлений о народе, нации, чьи интересы представлялись главными, стал буквально стихийной силой Нового времени. Национализм был вынесен на поверхность Французской революцией, а затем сформировался благодаря социальным и полити-

ческим переменам в Европе XIX века. С тех пор он путешествует по всем континентам. Национализм приходит обычно в двух своих разновидностях. Один — государственный, или гражданский, национализм — есть порождение учреждений государственной власти. Другой — народный, или этнический, национализм возникает в ответ на требования сообществ, живущих внутри государств, и вопреки политике правительств этих государств. Вот почему некоторые историки различают процесс «строительства, создания государства» и процесс «строительства или создания нации». Главное различие этих двух процессов заключается в том, что именно является источником идей и деятельности. Государственный национализм инициируется «сверху» политической элитой, которая стремится насадить свои ценности внизу, в обществе в целом. Народный национализм зарождается «внизу», в широких массах простых людей, он стремится привлечь на свою сторону широкие массы прежде, чем пытаться повлиять на существующий порядок или его изменить27. Другое важное различие — это выделение мирного культурного национализма (типа национализма по Гердеру), который ограничивается пропагандой или сохранением культуры национальной общности, и агрессивного политического национализма, претендующего на право самоутверждения путем создания национального государства28. Национальное государство (государство-нация) — это государство, где преобладающее большинство граждан сознают свою общую принадлежность к одной нации и имеют общую культуру.

Теорий о существе нации так же много, как теоретиков. Однако главные черты нации — черты духовные. «Нация — это душа, — писал Ренан, — духовный принцип. [Он1 состоит из двух вещей. Одна — это богатое наследие воспоминаний прошлого. Другая — согласие, единодушие настоящего, желание жить вместе...» Чтобы достичь такого согласия, многие члены нации должны забыть прежние притеснения и несправедливости, некогда их разделявшие. «L'oubli — акт забвения и даже, можно сказать, исторической фальсификации

— необходим для создания наций»29.

Государственный национализм, подстегиваемый интересами правящей элиты, лучше всего проде-

DYNAMO

монстрировать на примере Великобритании, но еще лучше — на примере США. В 1707 г., когда появилось Соединенное Королевство, не было британской нации. Население Британских островов мыслило себя как англичане, валлийцы, шотландцы или ирландцы. С годами, однако, через пропаганду господствовавшей культуры англичан, через поощрение протестантской лояльности и лояльности англоговорящих подданных постепенно консолидировалось сильное чувство все перекрывающей британской идентичности. В XIX в., когда либеральные учреждения стали поощрять массовое образование, неанглийские культуры начали быстро глохнуть. Так, если валлийские дети осмеливались говорить по- валлийски, то их наказывали. Также и все британцы должны были выказывать преданность символам новой британской национальности — говорить на общепринятом английском языке, вставать при звуках королевского гимна и подпевать God Save Our Noble King ("Боже, храни нашего короля") (1745 г.), равно как и почитать «Юнион Джек» (государственный флаг Великобритании с 1801 г.). Так постепенно отливалась новая британская нация. Составлявшие ее прежде национальности, хотя и не были уничтожены, но перешли на положение младших и подчиненных партнеров. (См. главу VIII.)

Аналогичным образом правительство США вынуждено было принять официальную национальную культуру взамен разных культур своих иммигрантов. Во время Гражданской войны конгресс, говорят, проголосовал за объявление обязательным государственным языком английского, а не немецкого с перевесом всего в один голос (хотя источники расходятся в количестве). С тех пор, прежде чем новым гражданам позволяли присягнуть на верность «звездам и полосам», от них требовалось знание английского языка, которое было так же важно, как знание конституции. Новая англоговорящая американская нация ковалась на деньги правительства, особенно на вложения в просвещение. Овладение американским

вариантом английской культуры стало главным на пути иммигрантов к успеху.

Разные варианты государственного национализма имеют общую характерную черту: понятие гражданства приравнивается к понятию национальности. В официальном использовании этих

понятий «nationality» стало означать «гражданство, подданство», то есть нечто, что дается на основе британского права. В американском словоупотреблении «nation» означает

«страна, государство». Такая терминология только путает понятия, возможно, намеренно. Отсюда постоянные ошибки, например, когда всех жителей Российской империи или Советского Союза мы называем русскими. Гораздо лучше дело обстоит в тех странах, где гражданство определяется более точно30. Государственный национализм доверяет правительствам определять национальность и в то же время не допускает мысли, будто нации образуют государства. Лорд Актон писал: «Государство может иногда создать нацию, но противно природе, чтобы нация создавала государство».

Большинство европейских правительств стремилось укрепить национальную сплоченность своих граждан церемониями, символами, интерпретацией истории, но главное — через образование и насаждение общей культуры. Всякое правительство в XIX в., которое планировало введение всеобщего начального образования, прежде всего, решало вопрос выбора языка или языков преподавания детям.

Своеобразным исключением была Османская империя, которая неизменно предоставляла своим меньшинствам автономию, одновременно отказываясь от попыток навязывания общей государственной культуры. Она единственная никогда не пыталась навязывать гражданам общую государственную культуру. Австро-Венгрия оставила такие попытки после 1867 г., поскольку здесь восторжествовали противоположные течения народного национализма.

Проявления народного национализма, зарождавшегося в широких массах, напоминали россыпи желудей у подножия династических государств и многонациональных империй того времени. Получивший глубокое обоснование в доктрине о народном суверенитете Руссо, народный национализм видел свой истинный форум, область приложения общей воли, в национальной и этнической общности, а не в государстве с ero искусственными границами. У народного национализма была богатая мифология, где кровь нации неизменно смешивалась с почвой национальной территории. Таким образом, если итальянцы жили Мировой двигатель, 1815-1914 601

на территории полудюжины государств от Швейцарии до Сицилии, то считалось, что итальянская нация справедливо борется за уничтожение этих государств и замену их на одно итальянское государство. Конечно, самые трезво мыслящие националисты понимали, что существование вполне развившейся нации во всеоружии единой национальной культуры — это из области мечты. Как только итальянское государство было создано, многие итальянские лидеры поняли, что должны последовать примеру других правительств и, используя силу государства, консолидировать культуру и сознание своих граждан. Как заметил Массимо д'Азельо на открытии парламента объединенной Италии в 1861 г.:

«Теперь, когда мы создали Италию, мы должны начать создавать итальянцев».

В дискуссиях XIX века о национальности преобладало убеждение, что народы Европы можно поделить на «исторические» и «неисторические» нации. Впервые это представление появляется у Гегеля. Затем его переняли социальные дарвинисты, считавшие соревнование наций процессом эволюции, где есть те, что приспособлены для выживания в виде самостоятельных наций, и другие — обреченные на уничтожение. С Марксом на первый план в понимании государства выходит экономический фактор. Однако критерии и цифры были разными, так что и СПИСОК потенциальных государств-наций широко варьировался. Впрочем, к середине века удалось достичь некоторого согласия. В основном всеми признавалось, что существующие великие державы — Франция, Британия, Пруссия, Австрия и Россия — имеют свое историческое предназначение, так же, как и уже признанные Испания, Португалия, Бельгия, Нидерланды, Швеция, Дания и Греция, а также претендующие на создание национального государства итальянцы, немцы и поляки. Мадзини нарисовал карту будущей Европы с 12 государствами-нациями.

На самом деле понятие историчности абсолютно субъективно, если не ложно вообще. Три из пяти великих держав, которые тогда казались самыми надежными твердынями европейского пейзажа, исчезнут еще до конца столетия. Несколько стран, таких как Дания или Великобритания, считавших себя крепкими национальными государствами, вскоре обнаружат, что это не так. Многие

нации, считавшие, что имеют безусловное право на самоопределение, вскоре утратят эти иллюзии. И здесь решающими факторами окажутся не размеры, не жизнеспособность экономики, не основательность исторических претензий, но политические обстоятельства. Немецкие националисты, имевшие мало шансов перед лицом оппозиции со стороны могущественной Пруссии, стали надеяться на успех, как только настроения в Пруссии переменились. Надежды итальянцев питались активной поддержкой Франции. Поляки, историческая государственность которых до 1860-х гг. была еще живым воспоминанием, не имели поддержки извне и потому не имели успеха. Только политики решали успех национальной борьбы греков, бельгийцев, румын и норвежцев и не увенчали успехом до

поры до времени борьбу ирландцев, чехов или поляков. Поначалу крушение Оттоманской империи, казалось, давало простор переменам. А национальности царской и габсбургской империй, которые co временем дадут множество национальных государств, до конца века еще не проснулись. [АБХАЗИЯ]

Тем не менее, национализм процветал не только там, где у него были наибольшие шансы на успех. Напротив, он расцветал и в условиях лишений и гнета. Можно сказать, что горячая приверженность национальной идее увеличивалась пропорционально невозможности ее победы. И на протяжении всего столетия преданные национальной идее деятели боролись за то, чтобы пробудить сознание народа, который они хотели поднять на борьбу за эту идею. Поэты, художники, ученые, политики обращались к шести основным источникам идей, стремясь создать такой образ, который бы вдохновил на поддержку национальной идеи.

Историю прочесывали в поисках доказательств, что нация веками вела борьбу за свои права и за свою землю. Излюбленным предметом была доисторическая эпоха, поскольку там черпались доказательства в поддержку притязаний на исконное владение территорией. Где не было фактов, там обращались к мифам или прямо к выдумкам. Национальные герои и героини, далекие национальные победы — все выкапывалось и прославлялось. То, что представляло универсальный интерес, игнорировали. Все, что дискредитировало нацию или прославляло врагов, не замечали.

DYNAMO