Фреймы и речевые акты

Восприятие высказываний как определенных речевых актов основывается на сложном процессе, включающем использование различных видов отмеченной выше инфор­мации. Однако анализ всех этих наблюдаемых способов выражения должен быть представлен в терминах знания, имеющего более общий характер: понимание неизбежно базируется на более общих концептах, категориях, прави­лах и стратегиях.

Это общее „знание" не является аморфным, оно орга­низовано в концептуальные системы. Их можно описать в терминах фреймов ¹. Фреймы не являются произвольно выделяемыми „кусками" знания. Во-первых, они являют­ся единицами, организованными „вокруг" некоторого концепта. Но и в противоположность простому набору ассоциаций эти единицы содержат основную, типическую и потенциально возможную информацию, которая ассо-

¹ Понятие „фрейм" используется главным образом в работах по искусственному интеллекту и когнитивной психологии, особенно после имевшей большой резонанс работы М. Минского (Minskу, 1975). Это понятие, варианты которого обсуждались под названиями „скрипты", „сценарии", „схемы", получило даже название „демоны" в, работе: Charniak, 1972. Предшественником в области исследований по пред­ставлению знаний, необходимых для решения таких задач, как понима­ние речи, восприятие и решение проблем, был Бартлет (В а г 11 e 11, 1932), который сам использовал термин „схема". Изучающим эту тему будет также полезна работа Боброва и Коллинза (см. В о b r о w and Collins, 1975). В работе Шенка и Абельсона (см. Schank and Abelson, 1977) можно найти обсуждение сходных понятий, встречающихся в исследова­ниях по искусственному интеллекту. Критический анализ понятия „фреймы" и рассмотрение его связей с семантическими макроструктура­ми содержится в работе: van Dijk, 1977.

Несколько иное понятие фрейма используется иногда в социологии (см., например, Goffman, 1974).

циирована с тем или иным концептом. Кроме того, не ис­ключено, что фреймы имеют более или менее конвенцио­нальную природу и поэтому могут определять и описы­вать, что в данном обществе является „характерным" или „типичным". Это особенно касается некоторых форм (epi­sodes) 'социальной деятельности, таких, как посещение ки­нотеатра, поездки на поезде, обед в ресторане. Конечно, мы можем также назвать фреймами и набор эпистемических единиц, которые определяют наше восприятие книг, мячей и бананов. Однако их роль в нашем понимании ми­ра иная по сравнению с концептуальными фреймами (как мы определили их выше). Именно концептуальные фрей­мы (можно назвать их и „сценариями") определенным образом организуют наше поведение и позволяют пра­вильно интерпретировать поведение других людей, что проявляется, в частности, в таких формах поведения, как расчеты чеками или покупки товаров в магазинах. Хотя различие между концептами как таковыми и ор­ганизацией концептуального знания во фреймы является не вполне четким — теория допускает размытые границы между ними,— мы будем придерживаться более узкой ин­терпретации понятия фрейма.

В связи с прагматической теорией возникает следую­щий вопрос: в каком смысле речевые акты можно рассма­тривать как „фреймы"? Ясно, что речевые акты являются действиями, они также конвенциональны по своей приро­де. Интуитивно мы все знаем, как надо обещать что-либо или поздравлять кого-либо, и это знание, без сомнения,— часть нашего знания о мире. В каком отношении наш „фрейм обещания" будет организовывать наше знание о мире иначе, чем организовано наше знание о бананах или о лае собак,— мы ведь тоже „узнаем" речевые акты, когда мы их „видим" или „слышим"? Можем ли мы ска­зать, что существует некий целый „период", в течение ко­торого говорящий подготавливает обещание путем вы­полнения разнообразных подготовительных, вспомога­тельных и сопутствующих действий,— ведь нечто подоб­ное происходит и когда мы готовимся, например, к поездке на поезде?

Несмотря на то что успешное совершение речевого ак­та требует выполнения определенного числа условий и су­ществуют формы „сложных" обещаний и угроз, все равно не кажется вполне очевидным, почему мы должны припи­сать статус фрейма простому речевому акту (а не, скажем, таким вещам, как смех или удар кулаком). В речевом акте

2-687

единственным „организующим" принципом является тот, который увязывает определенные цели, намерения, дей­ствия (высказывания, обладающие определенными харак­теристиками) говорящего с коммуникативной ситуацией и происходящими событиями. И тем не менее речевые ак­ты можно связать с фреймами. Во-первых, существуют типизированные последовательности речевых актов, структура которых имеет относительно конвенциональ­ный или „ритуальный" характер,— такие, как чтение лек­ций, проповедей, ведение повседневных разговоров, лю­бовная переписка. В этих случаях мы встречаемся с неко­торым набором различных (речевых) актов, каждый из которых в глобальном действии имеет свою конкретную функцию: служит началом, введением, приветствием, со­держит аргументы, используется для защиты, завершает коммуникацию и т. д. В подобных случаях мы можем иметь различные стратегии для полного достижения на­ших целей. Более того, в отличие от (большинства) рече­вых актов эти типизированные последовательности рече­вых актов могут рассматриваться как культурно обуслов­ленные.

Во-вторых, речевые акты вполне могут интерпретиро­ваться на основе заключенного во фреймы знания мира — например, когда они являются частью самих этих фрей­мов. Это особенно касается институциализированных ре­чевых актов, таких, как крещение, бракосочетание, выне­сение приговора или сигнал к атаке (рассматриваемых именно как речевые акты), которые нередко являются со­ставными частями в высшей степени конвенциализиро-ванных действий. Без соответствующих — входящих во фрейм — знаний я не смогу различать два одинаковых вы­сказывания: I sentence you to ten years of prison 'Вы приго­вариваетесь к десяти годам тюремного заключения',— если одно из них произнесено судьей в зале заседания в конце судебного процесса, а другое — моим другом, ко­торый решил продемонстрировать мне свое неодобрение. Мы безошибочно определяем, что в первом случае рече­вой акт „срабатывает", а во втором—нет, потому что только в первом случае он является частью институциализированного фрейма.

В-третьих, для правильного понимания речевых актов требуется знание мета-фреймов, то есть знание общих условий совершения успешных действий. Так, если кто-нибудь во сне скажет: Can you open the window? 'He мог бы ты открыть окно?',— я вряд ли буду его открывать, по-18

скольку я знаю, что только контролируемые, сознатель­ные и сообразующиеся с определенной целью формы по­ведения могут рассматриваться как действия,— и это мое знание носит действительно общий характер.

И, наконец, интерпретация речевых актов требует еще более широких знаний о мире. Речевые акты обычно имеют отношение к прошлым или будущим действиям говорящего или слушающего: нередко языковая комму­никация представляет собой способ планирования, кон­троля и оценки действий или же направлена на представ­ление информации, необходимой для совершения этих действий. Следовательно, речевые акты невозможны без знания того, что необходимо, допустимо или возможно >„, в реальном мире. Если кто-нибудь скажет нам: I just jum­ped from the Eiffel Tower 'Я только что прыгнул с Эйфелевой башни',—мы вряд ли воспримем это заявление всерь­ез. Или, если я поздравляю кого-либо, я обязательно должен знать, что у моего адресата произошло что-то хо­рошее, но что является хорошим, для кого и в каких об­стоятельствах — все это может быть определено только на основе наших общих знаний о мире. В задачу прагма­тики не входит прояснение этих условий—они принадле­жат сфере репрезентации нашей когнитивной семантики. Иными словами, за решение вопроса о том, выполнены ли необходимые условия приемлемости речевого акта, от­ветственно наше знание мира, организованное в сознании в виде фреймов.