ГЛАВА IV. Когда Фринк увидел своего работодателя, ковыляющего в главный цех завода, ему пришло на ум, что не слишком-то Уиндем-Матсен похож на хозяина

Когда Фринк увидел своего работодателя, ковыляющего в главный цех завода, ему пришло на ум, что не слишком-то Уиндем-Матсен похож на хозяина. На кого угодно похож — на бездомного бродягу из трущоб, на попрошайку, которого забрали в участок, отправили в ванную, побрили и постригли, переодели в чистую одежду, впрыснули витаминов, а потом всучили пять долларов и отправили куда подальше — начинать новую, праведную жизнь. Манеры его были какие-то сомнительные, болезненные, что ли? Заискивающие, нервные, вызывавшие скорее сочувствие. Он словно бы в каждом встречном видел врага, которого ему не одолеть, вот и остается лишь покорно вилять перед ним хвостом. «Вот-вот меня обидят», — словно бы сообщал его облик.

Тем не менее Уиндем-Матсен был господином весьма могучим. Обладал контрольными пакетами нескольких предприятий, торговых фирм. Владел недвижимостью. Да и сам этот завод принадлежал его корпорации.

Следуя за ним, Фринк толчком отворил массивную железную дверь, ведущую в главный цех. Все это он видел каждый день: люди возле станков, сполохи огня, движение, пыль, грохот. Туда хозяин и шел. Фринк ускорил шаг.

— Мистер Уиндем-Матсен! — позвал он идущего впереди.

Тот остановился неподалеку от цехового мастера, Эда Маккарти. Оба глядели, как приближается Фринк.

— Извини, Фрэнк, — нервно облизнув губы, произнес Уиндем-Матсен, не дожидаясь, пока заговорит сам Фрэнк. — Я уже взял человека на твое место. Я был совершенно уверен, что после того, что ты вчера наговорил, здесь ты уже не появишься. — Его маленькие черные глазки блеснули, старикан явно хитрил — понял Фринк.

— Я пришел за своими инструментами, — ответил Фринк. — Только за ними. — Голос, к его удовлетворению, звучал твердо, даже резковато.

— Ну-ну, — пробормотал Уиндем-Матсен, который явно не мог сообразить, как поступить с фринковскими инструментами: отдать, не отдать? Наконец он обернулся к Эду Маккарти: — Думаю, это по твоей части, Эд. Разберись с Фринком, а мне пора. — Он взглянул на карманные часы. — А накладную, Эд, мы позже посмотрим, я уже опаздываю.

Он потрепал Маккарти по волосатой руке и, не оглядываясь, засеменил прочь.

Фринк и Маккарти стояли рядом.

— Ты ведь пришел, чтобы вернуться, — произнес после паузы Маккарти.

— Ну, — кивнул Фринк.

— Я был горд за тебя вчера. За то, что ты сказал.

— Сказал и сказал, — поморщился Фринк. — О боже, где я найду себе еще место? Ты ведь отлично это знаешь.

Чувствовал он себя препогано, а с Эдом общие проблемы и раньше обсуждать доводилось.

— Сомневаюсь, — ответил тот. — Ты же лучший станочник на всем Побережье. Своими глазами видел, как за пять минут ты из заготовки сделал деталь. Вместе с первоначальной полировкой. Сваривать вот только…

— А я никогда и не утверждал, что умею варить.

— Тебе никогда в голову не приходило открыть собственное дело?

— Какое еще дело? — опешил Фринк.

— Ювелирное.

— Ты что, спятил?

— Оригинальные вещи. Не ширпотреб. — Маккарти взял его под локоток и повел в угол цеха, подальше от шума.

— А ты подсчитай, — продолжил Эд. — Оборудовать гараж или небольшой подвал стоит примерно тысячи две — две с половиной. А я одно время делал эскизы для женских серег и кулонов. Ты же помнишь — такой постмодерн.

Он взял кусок наждачной бумаги и принялся водить по нему с изнанки карандашом — старательно, неторопливо.

Заглянув ему через плечо, Фринк увидел эскиз браслета — абстрактного, из сложных переплетающихся линий.

— А рынок? — взвился Фринк. Все, что ему доводилось видеть в художественных лавках, имело отношение к антиквариату, вещам из прошлого. — Кому нужны современные американцы? Такого со времен войны в помине нет.

— Так создай этот рынок, — скривился Маккарти.

— Что, самому торговать?

— Сдавать в магазины. Ну вот в этот хотя бы, на Монтгомери-стрит. Как бишь его? Ну та шикарная лавка, торгующая всяким старьем.

— «Американские шедевры», — подсказал ему Фринк, который на самом-то деле в этот магазин и не заходил никогда. В такие шикарные лавки только японцы могут себе позволить зайти.

— Знаешь, что торгаши там сбывают? — спросил Маккарти. — На чем денежки гребут? На поганых серебряных пряжках из Нью-Мехико, тех, что индейцы стряпают. Туристское барахло. А называется «истинным народным искусством».

Какое-то время Фринк пристально глядел на Маккарти.

— Я знаю, что еще там продают, — произнес он наконец. — И ты знаешь.

— Да, — кивнул Маккарти.

А как им было этого не знать, когда сами были втянуты в это дело, и уже довольно давно.

Официально корпорация Уиндема-Матсена занималась производством железных лестниц, чугунных решеток, всяческих черных украшений для балконов и тому подобным. Все это было штамповкой по стандартным образцам, рассчитанной на массовый спрос. Сорокаквартирному дому требуется ровно сорок штук одинаковых деталей. То есть завод был чем-то вроде металлообрабатывающего производства. Но основной доход приносили несколько иные занятия.

Используя оригинальные материалы, хитрые инструменты и точные станки, завод Уиндема-Матсена штамповал подделки. Свежие шедевры американской художественной культуры прошлых лет. Готовую продукцию аккуратно, дозированными порциями, отправляли на рынок, и подделки растворялись среди настоящего антиквариата и реликвий. И точно так же, как в случае с марками или старинными монетами, никто не смог бы сказать, какой процент от общего оборота вещей составляют подделки. Да, собственно, никто — особенно сами дельцы и коллекционеры — знать этого и не желал.

В день, когда Фринка выставили на улицу, на его верстаке лежал почти готовый кольт времен освоения Запада: Фринк собственноручно изготовил форму, сделал отливку и отшлифовал детали. Рынок исторического оружия был практически безразмерным. Корпорация могла сбыть все, что изготовит Фринк. Это и было его специальностью.

Он медленно подошел к своему верстаку, взял в руки еще не обработанный шомпол револьвера. Дня через три револьвер был бы полностью готов. «Неплохая работа», — подумал Фринк. Эксперты, разумеется, отличили бы подделку… но японские коллекционеры в подобных тонкостях не искушены, они просто не знают, какой именно положено быть этой вещи. У них нет никаких данных, стандартов, по которым можно было бы установить истину.

А вообще, насколько было известно Фринку, им и в голову не могло прийти, что некоторые из так называемых «исторических шедевров» Западного Побережья поддельны. Возможно, когда-нибудь они этим и заинтересуются, и рынку художественных изделий придет конец. Даже рынку изделий настоящих: закон Грешема — подделки уменьшают и цену оригинала. Так что довольны были все, и никто ничего проверять не собирался. Изготавливающие древности заводы сбывали товар оптовикам, _те — отправляли его по магазинам, продавцы его рекламировали и продавали. А коллекционеры спокойно выкладывали денежки и совершенно счастливые шли домой, где хвастались приобретением перед знакомыми, приятелями и дамами сердца.

Точно так же было после войны с бумажными деньгами. Пока никто не задавал вопросов, все было отлично. Никого не задевало. До поры до времени. А потом… Все это, конечно, рухнет. Но не скоро, потому что о подобных вещах не распространялся никто — тем более люди, подделки изготовлявшие. Они старались не забивать себе головы подобными сложностями: их дело — работать, а там — хоть трава не расти.

— А ты давно пробовал делать что-то свое? — спросил Маккарти.

— Давно. Несколько лет, — пожал плечами Фринк. — Скопировать-то я могу что угодно, а вот…

— Знаешь, что мне кажется? — усмехнулся Маккарти. — Ты согласился с нацистами, вот что. С их идеей, что евреи не в состоянии творить. Что они могут только копировать или продавать. Что они народ-посредник.

— Может быть… — только и сумел ответить Фринк.

— Так попробуй же, черт возьми! Сделай что-нибудь свое! Хотя бы набросок, эскиз. Или сразу в металле. Поиграй. Как в детстве.

— Нет, — отмахнулся Фринк.

— Веры у тебя нет, — вздохнул Маккарти. — Ты совершенно потерял веру в себя, вот что. Хуже не бывает. Я же знаю, у тебя бы это дело пошло.

Маккарти отошел от верстака.

«Да уж, чего хорошего…» — подумал Фринк. Но это правда. Факт. И не обретешь ни веру, ни энтузиазм одним только желанием. Или решив, что их обрел.

Этот Маккарти — чертовски хороший мастер. Умеет завести человека, умеет сделать так, что тот будет из кожи вон лезть, чтобы сделать все в лучшем виде. На что только способен и даже больше. Прирожденный лидер. Почти было вдохновил, но вот отошел, и все пропало.

«Жаль, нет у меня с собой Оракула, — подумал Фринк. — Спросил бы совета у него, у пятитысячелетней мудрости». Но тут он вспомнил, что экземпляр «Ицзина» есть в комнате отдыха. Он вышел из цеха и по коридору отправился туда.

Усевшись на пластмассовый стул в холле, он написал на обороте конверта вопрос: «Принять ли мне предложение Маккарти и открыть свое дело?» И принялся подкидывать монетки.

Сильная черта, снова сильная черта и еще раз сильная черта. Нижняя триграмма — «Цзянь». «Хорошо», — подумал Фринк. «Цзянь» — творчество. Но далее — инь, еще раз инь. «О боже, — подумал он, — еще один инь, и я получу гексаграмму одиннадцать, „Тай“, „РассвеТ¹, и трудно представить себе более благоприятный исход…» Когда он в шестой раз кидал монетки, руки его дрожали. Или ян, сильная черта? Значит, гексаграмма двадцать шесть, «Да-чу», «Воспитание великим». Что же, тоже хорошо… Два варианта, и оба неплохие. Наконец он выбросил жребий.

Инь. «Рассвет».

«Малое отходит, великое приходит. Счастье, развитие».

Ну что же, остается только принять то, что советует Маккарти. Открыть собственное дельце. Шестая черта, единственная во всей гексаграмме, была переходящей, но что означает инь на шестом месте? Он не мог вспомнить, может быть, оттого, что общий смысл гексаграммы оказался крайне благоприятным. Союз Неба и Земли… но к первой и последней линиям всегда стоит присмотреться повнимательнее, так что же означает слабая черта наверху?

Наверху слабая черта.

Городской вал падает обратно в ров.

Не применяй войско.

Из мелких городов будет изъявлена их собственная воля.

Стойкость — к сожалению.

На это же полный крах?! Комментарий гласил: «…поскольку пятая позиция выражает максимум развития, о котором идет речь в гексаграмме, то шестая позиция может выражать уже только упадок, только снижение достигнутых результатов. Все, что было подчинено субъекту на предыдущих ступенях, начинает выходить из подчинения, приобретает самостоятельность, и начинается распад».

Несомненно, это были самые жуткие строки в книге, вмещающей в себя более трех тысяч строк. А вот в целом суждение гексаграммы было очень благоприятным.

Как это понять?

Откуда взялось это противоречие? Такого с ним никогда раньше не случалось: удача и гибель одновременно, что за странная судьба? Будто Оракул собрал в одну бочку тряпье, кости, мусор и сухие какашки, потряс бочку и вывалил ее содержимое на землю. «Будто две кнопки сразу нажал, — подумал о своей участи Фринк. — У меня теперь будто взгляд двоится».

Нет, так не бывает. Или одно, или другое. Удача и беда вместе не ходят.

Или…

Например, удачными могут оказаться попытки основать свое дело, суждение отчетливо на это намекает. А верхняя линия, проклятая верхняя линия… она, похоже, относится к чему-то более серьезному, к беде, которая постигнет не только его. Трагический исход, который ожидает всех?

«Война! — подумал Фринк. — Третья мировая война. Смерть двух миллиардов обитателей Земли, конец цивилизации. Словно град, с неба сыпятся водородные бомбы».

Силы небесные! Что это значит?! Я замешан во всем этом деле? Или кто-то другой, о ком я не знаю, но почему тогда об этом сообщают мне? Или сегодня об этом сообщат всем сразу, кто обратится к Книге? Проклятые физические теории о синхронных событиях, о том, что всякая частичка вещества связана со всеми остальными и уже и чихнуть нельзя без того, чтобы не нарушить равновесие Вселенной?! Веселенькая шуточка, только смеяться нисколечко не охота. Открываешь книгу, а там тебе пять тысяч лет назад сообщают о таком, что лучше бы и не знать никогда. И при чем тут Фринк? Фринк тут ни при чем, заверяю вас.

Я зашел, чтобы забрать свое барахлишко, открыть лавочку, начать свой ерундовый бизнес, и мне нет никакого дела до этой Дерьмовой шестой линии. Буду жить как живется, работать, пока работается, а рухнут эти стены в ров, так для всех рухнут. Вот что сообщает мне Оракул. Судьба нас всех как захочет, так и настигнет, а ты занимайся лучше пока своим делом. Вот и все.

Суждение гексаграммы относилось только к моей работе. А шестая линия — для всех.

«Я же очень мал, совсем незаметен, — думал Фринк. — Я умею только прочесть, что написано, взглянуть вверх, опустить голову и брести с миром по своим делам дальше, словно бы и не прочел на Небе ничего особенного. Господь не уполномочил меня бегать по улицам, чтобы криками и воплями возглашать остальным горькую правду».

В силах ли кто-нибудь изменить ход истории? Или все мы вместе, или кто-то один, великий? Или просто тот, кто в нужное время оказался в удачном месте? Случайно, просто потому, что так вышло… И вся наша жизнь держится на этом…

Закрыв книгу, Фринк покинул холл и отправился обратно в цех. Поймав взгляд Маккарти, он махнул ему рукой в сторону закутка, где они недавно разговаривали. Предложил продолжить.

— Знаешь, чем дольше я размышляю, тем больше мне нравится твоя идея, — сообщил он подошедшему мастеру.

— Вот и чудесно, — повеселел тот. — А теперь слушай. Надо добыть денег у Уиндема-Матсена. — Он подмигнул Фринку. — И я знаю, как это можно сделать. Да, я ухожу вместе с тобой. Ты видел мои эскизы. Они ведь неплохи, правда? Знаю, что хороши.

— Ну… конечно… — Фринк от изумления открыл рот.

— Давай встретимся вечером, — предложил Маккарти. — У меня. Приходи часиков в семь, и мы поужинаем. Вместе с Джин, если тебя мои сорванцы не пугают.

— Хорошо, — согласился Фринк.

Маккарти похлопал его по плечу и отошел к своему станку.

«За последние десять минут я проделал немалый путь, — подумал Фринк, собирая свои инструменты. — Так подобные вещи и должны происходить. Благоприятная возможность и…

Всю жизнь я ждал чего-то подобного. И если Оракул говорит, что „нечто должно быть достигнуто“, то так оно и есть. Угадать время — вещь великая, но что такое „время“? Что такое „подходящий момент“? Все переходит, как меняется гексаграмма, в которой есть скользящие черты… Боже?! Но ведь верхняя линия этой проклятой гексаграммы у меня и была скользящей?! Значит, инь переходит в ян и гексаграмма одиннадцать порождает гексаграмму двадцать шесть, „Воспитание великим“, а я об этом забыл…

Потому-то меня так ошарашила эта проклятая шестая строка… Я забыл о том, что время движется, вот и получил, осел этакий, этот ужас. Время движется, одиннадцатая переходит в двадцать шестую, и все в полном порядке!»

Но все же, несмотря на радость от своего открытия, Фринк не мог вытравить из памяти жуткие строки.

«Ничего, — подумал он. — К семи вечера от них и следа не останется».

Дело, затеянное Эдом, может выгореть. Идея у него просто замечательная. И отступать нельзя.

«Пока я никто, — размышлял Фринк. — Но если дело пойдет в гору, то, как знать, может быть, мне удастся вернуть Джулиану. Я знаю, что ей нужно, — ей нужен серьезный мужчина, с весом в обществе, а не какой — то чокнутый пройдоха. Раньше, да, мужчины были мужчинами. Но давно, еще до войны. Где они теперь?»

Ничего удивительного, что Джулиана мечется с места на место, от одного к другому. Просто сама не знает, что ей нужно, чего требует ее физиология. «Я знаю, — решил Фринк. — И я добьюсь этого. Вместе с Эдом. Чего бы это мне ни стоило — ради нее».

Роберт Чилдэн вернулся в свой магазин после ланча. Обычно он ел напротив, в закусочной, и времени на это уходило у него примерно полчаса. Сегодня же он управился куда быстрее — минут за двадцать. Вчерашняя трата времени на визит к мистеру Тагоми до сих пор сказывалась на аппетите.

Вчера, возвращаясь обратно, он сказал себе: «Все, никаких частных визитов, никаких звонков. Делами надо заниматься только в магазине».

Два часа он показывал Тагоми образцы. С дорогой туда и обратно — все четыре. Куда уж там было открывать магазин. За весь день, выходит, он продал одну-единственную вещицу — Миккимаусовы часики, вещь, конечно, дорогую, но все же…

Чилдэн отпер «Американские шедевры», отправился в угол помещения повесить плащ на вешалку, а когда обернулся, то сразу же обнаружил посетителя. Белого. «Ничего себе сюрприз…» — изумился он.

— Добрый день, сэр, — сказал Чилдэн, едва поклонившись.

Буратино, видимо. Стройный, слегка смугловатый. Одет неплохо, по моде. Вот только держится немного скованно да и вспотел — лоб блестит.

— Добрый день, — пробормотал посетитель, расхаживая по магазину и глядя по сторонам. Потом подошел к прилавку, достал из кармана плаща небольшой лощеный футляр для визитных карточек и достал оттуда одну — многоцветную, не без изящества исполненную.

На карточке был герб Империи и военный значок. Военно-морские силы. Адмирал Харуша. Роберта Чилдэна это впечатлило.

— Адмиральский флагман, — пояснил посетитель, — в настоящее время находится на рейде Сан-Франциско. Авианосец «Сиокаку».

— Да… — только и вымолвил Чилдэн.

— Адмирал Харуша ранее не посещал Западное Побережье, — продолжил гость. — У него большие планы касательно нынешнего посещения, и, в частности, он желал бы посетить ваш знаменитый магазин. Об «Американских шедеврах» молва идет не только на Побережье, знают о них и на Островах Родины.

Чилдэн в полном восхищении поклонился.

— Увы, — развел руками посетитель, — из-за напряженности официальной части визита адмирал не смог посетить ваше исключительное заведение лично. Он прислал меня, его поверенного в делах.

— Адмирал — коллекционер? — Ум Чилдэна заработал на полных оборотах.

— Не совсем так. Он — ценитель искусства, знаток хороших вещей. Но не собиратель. И вот причина моего визита: адмирал бы хотел сделать подарки офицерам команды, а именно — преподнести каждому из них произведение искусства, личное оружие времен американской Гражданской войны. — Гость сделал паузу и закончил: — Офицеров на корабле двенадцать.

Чилдэн охнул, сообразив, что общая стоимость — примерно десять тысяч долларов. Он задрожал от возбуждения.

— Отлично известно, — продолжил между тем гость, — что ваш магазин торгует подобными раритетами, словно сошедшими со страниц американской истории. Предметами, увы, слишком быстро исчезающими с ходом времени…

Собравшись, внимательно выслушав клиента и тщательно подбирая слова, Чилдэн осторожно начал:

— Да, это так. В «Американских шедеврах» можно найти то, чего нельзя отыскать ни в одном другом магазине на всем Побережье. Я буду счастлив услужить адмиралу Харуше. Следует ли мне лично явиться на борт авианосца с образцами? Сегодня же?

— Нет, — покачал головой гость. — Я уполномочен осмотреть образцы на месте.

«Двенадцать…» — подсчитывал в уме Чилдэн. Двенадцати у него не было, было-то всего три, но если как следует постараться, то можно раздобыть и двенадцать… задействовать все каналы, заказать по воздушной почте с Восточного Побережья. Местные посредники…

— А вы, сэр, имеете соответствующий опыт? — осведомился он у поверенного адмирала.

— Более или менее, — ответил тот. — У меня есть небольшая коллекция личного оружия. Даже небольшой пистолетик, исполненный в форме костяшки домино. Года примерно 1840-го.

— Прелестная вещица, — улыбнулся Чилдэн и отправился к сейфу, в котором хранились револьверы.

Когда он вернулся, то обнаружил, что поверенный заполняет чек.

— Адмирал желает уплатить вперед, — сказал тот. — Задаток — пятнадцать тысяч долларов. Тихоокеанских.

Все поплыло перед глазами Чилдэна. Но все же ему удалось произнести достаточно твердым голосом:

— Как пожелаете. Но это не обязательно, чистая формальность.

Поставив на прилавок чемоданчик из кожи и фетра, он сообщил:

— Вот «Кольт-44» образца девятнадцатого века. Исключительного качества и сохранности. — Открыл чемоданчик. — Тут также пули и порох. Находился на вооружении армии Соединенных Штатов. Ребята в голубой форме пользовались такими в битве за Ричмонд, например.

Поверенный принялся изучать кольт. Изучал долго и тщательно, наконец взглянул на хозяина магазина и прохладно произнес:

— Сэр, это имитация.

— Что? — переспросил Чилдэн, не поняв смысла слова.

— Этому экземпляру не более полугода. Вам всучили подделку, сэр. Кто бы мог подумать… Вот, взгляните. Дерево рукоятки. Состарено химическим способом. Кислотами. Какая досада.

Он положил револьвер на прилавок.

Чилдэн взял оружие в руки и уставился на него. Ни сообразить что-либо, ни сказать он не мог. Крутил револьвер в руках и наконец выдавил:

— Не может быть.

— Это имитация исторического оружия, — повторил клиент. — И ничего более. Боюсь, сэр, вас провели. Вам следует немедленно сообщить об этом в полицию Сан-Франциско. — Он поклонился. — Весьма прискорбно. Очевидно, в вашем магазине могут быть и другие подделки. Как же так, сэр, как это возможно, что вы — предприниматель, специалист, знаток — не в состоянии отличить настоящую вещь от копии?

Повисла пауза.

Протянув руку, посетитель забрал наполовину заполненный чек, сунул его в карман, убрал авторучку и поклонился:

— Крайне сожалею. Но, разумеется, в свете произошедшего я не могу иметь дело с «Американскими шедеврами». Войдите и в мое положение — адмирал будет крайне разочарован.

Чилдэн глаз от револьвера отвести не мог.

— Всего доброго, — поклонился посетитель. — Советую вам последовать моему совету. Наймите эксперта, чтобы тот предварительно осматривал ваши потенциальные приобретения. Ваша репутация, сэр… Надеюсь, вы понимаете…

— Сэр, вы не могли бы… — пробормотал Чилдэн.

— О, разумеется, сэр, — кивнул посетитель. — Об этом случае я не расскажу никому. Адмиралу я сообщу, что, к сожалению, ваш магазин закрылся. В конце концов… — гость обернулся в дверях, — в конце концов, мы оба белые…

Поклонился и исчез.

Оставшись в одиночестве, Чилдэн продолжал сжимать кольт в руке.

«Быть такого не может», — подумал он.

Но, похоже, может. О Господь всемогущий, я же разорен. Из-под носа уплыла сделка на пятнадцать тысяч. А если все это выплывет наружу, что будет с репутацией? Если этот чертов поверенный окажется болтуном?

Застрелюсь. Я лишусь бизнеса. Не смогу его продолжить, это же как белый день ясно.

Но… он мог ошибиться…

Или лгал.

Его подослали «Исторические предметы Америки». Они хотят меня уничтожить. Или «Искусство Западного Побережья».

Конкуренты.

А оружие — настоящее.

Как это выяснить? Чилдэн напряг весь свой ум. Да очень просто, отправить на экспертизу. В Калифорнийский университет. Там есть Полицейское отделение. Однажды я к ним уже обращался, кое-кого там знаю. Были подозрения, что один древний казенник оказался подделкой.

Он торопливо позвонил в агентство и затребовал к себе посыльного.

Упаковал оружие и написал записку в университетскую лабораторию с просьбой сделать экспертную оценку предмета, после чего тут же уведомить о результатах. Появился посыльный.

Чилдэн вручил ему груз, записку и адрес и сказал, чтобы тот отправлялся на вертолете. Посыльный исчез, и Чилдэн принялся расхаживать взад-вперед по магазину.

Наконец в три часа позвонили из университета.

— Мистер Чилдэн? — произнес голос в трубке. — Вы просили нас провести экспертизу на аутентичность кольта. «Кольт-44», армейской модели девятнадцатого века… — Пауза, во время которой Чилдэн только что не раздавил трубку пальцами. — Вот заключение лаборатории. В данном случае мы имеем дело с репродукцией, произведенной путем литья в пластмассовую форму с последующей доработкой. Рукоятка выполнена из орешника. Номера орудия поддельны. Корпус химически не закален. Оружие состарено искусственно, с применением современных технологий.

— Мне предложили его купить. Один человек, — быстро пробормотал Чилдэн.

— Скажите ему, что его, видимо, провели, — откликнулся университет. — Но очень квалифицированно провели. Работа просто замечательная. Настоящий мастер руку приложил. Вот, скажем, металлические части с синеватым отливом… Настоящее оружие такой цвет приобретает со временем, а здесь этого добились иначе. Завернули в кожу и потом все вместе нагрели в цианидной атмосфере. Процедура довольно хлопотная и произведена, несомненно, в хорошо оборудованной мастерской. Мы обнаружили еще и некоторые компоненты шлифовочных и полировальных паст — весьма необычные. С полной уверенностью говорить нельзя, но, похоже, существует целая индустрия по производству подобных подделок. Слишком уж эта штука здорово сделана.

— Да нет же, — чуть не вскричал Чилдэн в трубку. — Слухи все это. Заверяю вас. — Голос у него вел себя как-то странно: то съезжал на дискант, то вдруг принимался хрипеть. — Я же этим бизнесом занимаюсь, мне ли не знать? А эту штуку я вам почему послал? Потому что она сразу показалась мне подозрительной. У меня же опыт, не первый год в деле. Все это шутка какая-то. Дурачится кто-то.

Он замолчал, чтобы перевести дух.

— Благодарю вас, что подтвердили мои подозрения. Пришлите, пожалуйста, счет. — И положил трубку.

И немедленно бросился к своему гроссбуху. Откуда поступил к нему этот револьвер?

Вот от кого: от Ассоциации Рэя Келвина, улица Ван-Несс. Одного из крупнейших в Сан-Франциско посредников. Немедленно набрал его номер.

— Мистера Келвина, как можно быстрее. — Голос его уже заметно окреп.

В ответ послышалось нечто невнятное, наконец к трубке подошел сам Келвин.

— Это Боб Чилдэн говорит. Из «Американских шедевров». С Монтгомери-стрит. Рэй, вопрос деликатный. Надо с тобой встретиться. Или у тебя, или где угодно, только чтобы наедине. Дело серьезное! — Он только теперь обнаружил, что почти орет в трубку.

— Ну ладно, — согласился Келвин.

— Никому не говори. Совершенно конфиденциально.

— Часа в четыре?

— В четыре так в четыре, — согласился Чилдэн. — У тебя? Тогда до встречи.

Он яростно швырнул трубку на рычаги, так что телефон рухнул на пол. Нагнулся, поднял, поставил на место.

Оставалось еще полчаса, и это время придется мучиться в ожидании. Что делать? Идея! Он набрал номер Сан-Францисского отделения «Токио геральд», на Маркет-стрит.

— Простите, — произнес он в трубку, стараясь быть вежливым. — Мне сообщили, что на рейде Сан-Франциско находится авианосец «Сиокаку», так ли это и если да, то какое время он пробудет у нас? Был бы очень признателен вашей уважаемой газете за эту любезность с вашей стороны.

Мучительные секунды ожидания, и наконец девичий голосок в трубке:

— Как сообщила наша справочная служба, — девушка едва не хихикала в трубку, — авианосец «Сиокаку» в настоящий момент покоится на дне филиппинского моря, будучи потопленным американской подлодкой в 1945 году. У вас есть еще вопросы? — В газете, похоже, привыкли ко всяким розыгрышам.

Он положил трубку… Авианосец не существует вот уже семнадцать лет. Не существует на свете, судя по всему, и адмирала Харуши. Тот человек оказался обманщиком… Но…

Он сказал правду. «Кольт-44» — подделка.

Ничего не понятно…

Что же, у визитера были свои конкретные цели? Может, он пытался подорвать рынок личного оружия периода Гражданской войны, чтобы этим рынком завладеть? Несомненно, он эксперт. Профессионал из профессионалов, раз сумел моментально распознать подделку.

Да, на это способен только профессионал. Тот, кто занимается этим делом всерьез. Коллекционеру не сообразить.

У Чилдэна отлегло от сердца: значит, мало кто еще сумеет распознать подделку. Может, вообще никто.

Так что же, оставить все как есть?

Поразмыслив, он решил, что не стоит. Сначала надо все расследовать. Ну, то есть прежде всего надо вернуть себе деньги — заставить Келвина их вернуть. И отправить остальные экземпляры на экспертизу в университет.

А если подделками окажутся и они?

Сложное дельце.

Вот что остается, идти к Келвину и не просто вернуть ему этот кольт, но припереть к стенке и потребовать объяснений, откуда это барахло берется. Да он может и сам не знать. А может и знать. В любом случае придется ему заявить, что новые подделки у него покупать не будут.

«С потерей денег придется смириться ему, — рассуждал Чилдэн. — Не мне. А если он откажется, то придется обратиться к другим посредникам и подорвать его репутацию. Почему я должен один отвечать? Зачем мне подставлять мое дело? Пусть уж в яму валится тот, кто ее вырыл.

Но все это надо держать в тайне. Вести дела только между собой».