B.B. Canoe

сийской науки с самого начала стремился стать «художником в науке» (и, в отличие от героя Ф.М. Достоевского, стал им), то есть ученым и пророком одновременно. Именно это и делает, наверное, Сорокина самым «читабельным» и «переводимым» социологом мира (к сожалению, пока что за пределами России). Наконец, следует сказать и о том, что заключительный аккорд мировоззренческой эволюции Сорокина — «интегрализм» (или философия интегрализма) корнями своими тоже уходит в российскую почву. Это не что иное, как попытка (и, на наш взгляд, успешная) реализовать идею «философии всеединства» B.C. Соловьева. У Соловьева под «всеединством» понимался органический синтез философии, искусства и религии; у Соро­кина (неоднократно цитировавшего слова А. Франса о том, что «Истина — белого цвета») интегральная философия вбирает в себя положительные стороны всех частных истин (научных, фи­лософских, эстетических, религиозных и т. д.), что и позволяет говорить об Истине с большой буквы.

Последний период научной деятельности Сорокина (период, начинающийся с 1937 г., т. е. с того времени, когда были изданы первые три тома «Социальной и культурной динамики») распа­дается, образно говоря, на два больших потока. Первый поток связан, естественно, с попытками практической реализации тех идей, которые были сформулированы в «Динамике», а второй — их популяризация и выход на «большую аудиторию» (в последний период своего научного творчества Сорокин написал несколько книг, в которых в упрощенной форме — на наш взгляд, иногда чрезмерно упрощенной — излагает основные положения своего magnum opus'a). Рычаг, с помощью которого, по мысли Сороки­на, можно создать «интегральный строй» — это любовь. Дея­тельность Гарвардского центра по изучению творческого альт­руизма, которой посвятил свои последние годы П.А. Сорокин, заслуживает, конечно, особого исследования. Здесь же хотелось бы лишь подчеркнуть, что это направление творчества Сорокина вполне органично вписывается в общий контекст и его социаль­ной философии, и всей его научной деятельности, да и самой его личности. В сущности, он ведь всегда претендовал на нечто боль­шее, чем быть «просто ученым», «просто социологом», и социо­логия для него была больше чем наукой — тем «магическим кри­сталлом», сквозь который он смотрел на мир вообще. Если рождаются люди поэтами или музыкантами, то, наверное, рож­даются и социологами, и Питирим Сорокин — наглядное тому подтверждение. В связи с этим позволю себе высказать мысль,

«Магический кристалл» социологии

которую можно для краткости назвать «парадоксом Сорокина». Известно, что «нет пророка в своем отечестве». Но где отечество Сорокина? В бытность свою в России он высказал несколько про­роческих идей (в частности, о том, что большевикам, в конце концов, собственными руками придется строить разрушенный ими капитализм) — и был изгнан. В Америке он много писал о кризисе чувственной культуры, нередко выступал с резкой крити­кой в адрес американской действительности, много писал о люб­ви как о единственном рычаге, с помощью которого можно улуч­шить мир («любовь» при этом понималась предельно широко — от Эроса до солидарности и «добрососедства»), высказывал ка­жущиеся экстравагантными идеи о том, как можно «произво­дить» и «аккумулировать» энергию любви — ив результате фак­тически был «исключен» из социологии. Так вот: «сорокинский парадокс» заключается в том, что, будучи непризнанным проро­ком в одном из своих отечеств, он признается таковым во вто­ром — и именно за те идеи, которые были отвергнуты в первом. Объяснить этот парадокс можно отчасти спецификой той исто­рической ситуации, в которой довелось жить Сорокину. Его пу­тешествие из России в Америку и теперь — посмертное возвра­щение его идей из Америки в Россию можно интерпретировать как своеобразную и уникальную поездку на машине времени, что обеспечило ему реальную возможность заглядывать в будущее. По степени реализации тех социально-утопических идей, кото­рые владели умами и душами многих людей и в Европе, и в Амери­ке, Россия к 1923 г. намного опередила оба полушария. Приехав в Америку осенью того года, Сорокин как бы попал из будущего в прошлое и сделал все от него зависящее, чтобы показать своим новым соотечественникам, какую опасность для них представля­ет возможная реализация этих идей. Теперь, когда фуды Пити-рима Сорокина начинают возвращаться в Россию, он снова как бы попадает из будущего в прошлое и предупреждает нас о тех опасностях, которые поджидают нас на пути чрезмерного разви­тия чувственной культуры. Не стоит, конечно, обольщаться — книги, идеи, истины сами по себе никого и ни от чего не спасают. Книга Сорокина заканчивается мыслью о том, что к концу XX в. перед человечеством четко обозначилась альтернатива: либо все­общая гибель, либо создание лучшего ^социокультурного» мира и возрождение (применительно к современной России можно ска­зать: либо национальная гибель от всеобщего и беспредельно ци­ничного воровства, либо постепенное выздоравливание). Какая из этих альтернатив осуществится, — пишет Сорокин, — зависит

В.В. Сапов

от каждого из нас. От каждого из нас! Читатель, который дойдет до последней — 42-й главы — этой книги, увидит, что ее автор выделяет такие этапы выхода из кризиса чувственной культуры: катарсис-харизма-воскресение. В какой стадии мы сейчас нахо­димся, — вопрос, конечно, спорный, но в какой бы стадии мы ни находились, без «катарсиса», без «покаяния» (точнее говоря «пе­ремены ума» — незнание этого тонкого нюанса в переводе еван­гельской цитаты в немалой степени способствовало, на мой взгляд, тому, что идея «покаяния», возникшая было на заре «перестрой­ки», не реализовалась в социально-значимом масштабе), без «ха­ризмы» — нас ждет не «воскресение», а —... И какая из этих альтернатив осуществится, зависит от каждого из нас. В заклю­чение две цитаты, которые с некоторой долей условности можно назвать «заветами Питирима Сорокина».

Первая цитата, неоднократно встречающаяся в его произве­дениях, выражает жизненное кредо Сорокина:

«Что бы ни случилось со мной в будущем, я уверен, что три вещи навсегда останутся убеждениями моего сердца и ума. Жизнь, как бы ни тяжела она была, — это самая высшая, самая прекрас­ная, самая чудесная ценность в этом мире. Превратить ее в служе­ние долгу — вот еще одно чудо, способное сделать жизнь счаст­ливой. В этом я также убежден. И наконец, я убежден, что ненависть, жестокость и несправедливость не могут и никогда не смогут построить на земле Царство Божие. К нему ведет лишь один путь: путь самоотверженной творческой любви, которая заключаегся не в молитве только, а прежде всего — в действии»-.

Вторая цитата — слова учителя Сорокина Е.В. де Роберги, которые он также неоднократно приводит в своих сочинениях и которые несомненно выражают самое глубокое убеждение Со­рокина-ученого. Вместе с тем слова эти являются своего рода «оправданием» настоящего перевода и издания, то есть дают ответ на вопрос, зачем нам нужно переводить, издавать и чи­тать Сорокина (не его одного, разумеется, но именно его — в первую очередь): «Унаследованное нами в значительной степе­ни социологическое невежество наших предков должно считать­ся теперь в качестве единственного и подлинного источника на­ших интеллектуальных страданий, наших моральных падений, наших ошибок, наших преступлений и социальных бедствий, столь ужасных и разнообразных»²³.

Е.В. Сапов