мою квалификацию и определение ее как литературы идеалистической.
В качестве еще одного критерия идеациональности, идеализма и чувственности литературы до XII в. и с XII по XIV в. я выбрал бы отношения, которые можно описать при помощи понятий «долг versus восстания». Речь идет о готовности или нежелании жить и поступать так, как требует долг, при любых самых неблагоприятных обстоятельствах. И опять-таки результаты совпадают с теми, что мы и ожидали. В идеациональной литературе и ментальности долг, особенно религиозный и нравственный долг, является абсолютным и единственным критерием, который принимается в расчет. Случаи, когда такое отношение нарушается, чрезвычайно редко встречаются в литературе до XII в., и при этом они почти всегда вызывают осуждение и сопровождаются карой.
В литературе идеалистического периода подобная суровость будет, надо полагать, несколько смягчена; некоторые незначительные нарушения долга будут иногда и прощаться. И действительно, дело обстоит именно так. Исполнение долга при любых обстоятельствах по-прежнему остается высшим идеалом. Но в некоторых ситуациях, как, например, в случае роковой страсти у Тристана или Парцифаля, крестьянина Гельмбрехта, попа Ами-са39 или Ганелона из «Песни о Роланде», чувственная точка зрения находит себе оправдание в обстоятельствах. Или же, как это гораздо чаще встречается в фаблио — этом бюргерском жанре литературы, — долг нередко начинает приносить материальную пользу и личную выгоду. В XIV в. даже в некоторых эпических произведениях, таких как, например, «Гуго Капет», эг^истичес-кий интерес начинает все больше преобладать над даггом. Сказанное в одинаковой мере относится к религиозному, вассальному, рыцарскому, нравственному и патриотическому долгу.
|
|
Из других внутренних «симптомов» исследуемой проблемы я отмечу еще только пять: 1) Какую часть в литературе обоих периодов занимают описания природы (пейзаж, ландшафт)'? 2) Какую часть занимают жанры, описывающие повседневную жизнь7. 3) Как часто встречаются в литературе реальные исторические личности в окружении подлинных реалий своего времени, места и социальных условий1? 4) Как часто низкопробные субъекты, представители низших слоев, люди от природы ограниченные, особенно колоритного, авантюрного, негативного, испорченного и т.п. характера, фигурируют в литературе обо-
254 Часть 2. Флуктуация идеациональной и чувственной форм искусства
их периодов и какое место они занимают7. 5) Каков «.эмоциональный настрой» этих литератур: ясный и уравновешенный или же драматический, эмоциональный, патетический, и если справедливо последнее, то в какой специфической форме он проявляется: шутливой, пессимистической, печальной7
|
|
Краткий ответ на все эти вопросы заключается в том, что в литературе обоих сравниваемых периодов мы обнаруживаем ситуацию, похожую на ту, какую наблюдали при изучении живописи и скульптуры тех же самых времен. Пейзаж как подробное и точное воспроизведение природы; реалистический жанр повседневной жизни; новеллы или биографии, равно как и описания характеров в их реалистических типах; персонажи и события весьма сомнительного и низкого свойства или же наделенные колоритным и авантюрным характером, — все это занимает незначительное (если вообще занимает) место в литературе до XII в. И этим она еще раз демонстрирует свой идеациональный характер. Эмоциональный настрой этой литературы прост, ясен, спокоен, ничем житейским не волнуем в своей непоколебимой вере в Бога и Его Промысл. Литература следующего периода уже обнаруживает растущую склонность уделять место пейзажу, повседневному жанру, низкопробным субъектам (особенно в фаблио и «бюргерской» литературе40). В этот период возникает историческое повествование (например, произведения Фруассара, Жуанвиля и других хронистов), жанр биографии как жизнеописания. Эмоциональный настрой литературы становится менее спокойным и ясным, более оживленным, а затем, в XTV в., делается весьма меланхоличным, печальным, пессимистическим, особенно в лирической поэзии — например, в поэзии Э. Де-шана, Жана Мешино, Жоржа Шателена, Жана Жерсона и многих других. Так происходит почти всегда, когда одна фундаментальная форма культуры идет к концу, а новая еще не возникла.
Если принять во внимание еще и то, что большая часть литературы первого периода анонимна и в некотором смысле коллективна, в то время как во втором периоде значительная ее часть становится индивидуалистической, в том смысле, что единоличный автор все чаще и чаще подписывает свое произведение своим именем, считая его своим и только своим, — то и в этой особенности мы опять-таки обнаруживаем полный параллелизм с тем, что уже наблюдали в живописи и скульптуре. Эти особенности еще раз демонстрируют идеациональный характер литературы первого периода и идеалистический характер следующего.