Сказки странствий» В.Гауфа

Двадцатые годы XIX века – пик романтизма. Многое уже было наработано, проложены основные пути. Романтики ищут новые подходы, иногда даже пародируют своих основателей. В это время расцветает творчество гениального сказочника Вильгельма Гауфа (1802 – 1827). Он попытался на основе сказочных традиций разных народов создать совершенно особый тип литературной сказки, фантастико-аллегорических новелл, объединенных в циклы. Для него прежде всего важны традиции восточных сказочников, закрепленные в сборниках «Тысячи и одной ночи», и немецкие предания и поверья, которые он преобразует в сказочные сюжеты.

В предисловии к первому альманаху автор иронически отзывался о мещанстве, не способном подняться над мелочными заботами повседневной жизни и потому отвергающем сказку как не стоящую внимания, и с горечью писал, что сказка должна пройти, проникнуть через тысячу препон, чтобы попасть к детям, которые еще не утратили способности переносится в мир фантазии.

Однако сказка для Гауфа, как и для всех романтиков, была не только фантазией – фантастической ему представлялась сама жизнь. Поэтому в его сказках действительность и волшебство, реальное и невероятное тесно переплетены, и каждая сказка начинается с рассказа очевидца, вроде реалистической новеллы, написанной от первого лица.

Здесь же, в предисловии, Гауф объяснил свой взгляд на законы жанра. В соответствии с ними он насыщает свои произведения восточной экзотикой, уводит читателей далеко от тех мест, где они живут. Подобно сказкам «Тысячи и одной ночи», где обрамляющая новелла представляет историю Шахеризады и Шахрияра, Вильгельм Гауф вплетает сказки, рассказанные разными людьми, в весьма вероятную жизненную историю, ничуть не фантастическую.

Сказочные «пестрые картины», по замыслу автора, интересны не сами по себе, а в соотношении с жизнью человека. Эта тенденция характерна уже для первого цикла сказок «Караван», в котором причудливо-живописно разработан восточный колорит: «Было это давным-давно, в незапамятные времена, в далеком городе Багдаде. Однажды, в прекрасное послеобеденное время, калиф багдадский Хасид предавался отдыху. Он даже успел немного вздремнуть, утомленный дневным зноем, и теперь был в самом лучшем расположении духа. Полеживая на диване, он курил длинную трубку розового дерева и попивал кофе из чашечки китайского фарфора».38 Но восточные темы представляли для сказочника нечто большее, чем просто экзотику. Автор рассказывает никогда не слыханные истории об испытаниях и победе Маленького Мука, о любопытстве Халифа-аиста, которое едва не стоило ему расставания с человеческим обликом, но и помогло обрести любовь, понять, кто чего стоит в этом мире. Но даже в здесь проступают контуры родной Гауфу действительности. Так, в «рассказе о Маленьком Муке» проскальзывает прозрачный намек на карликовое государство, которое можно пройти от одной границы до другой за восемь часов. В финале сказки, где говорится о необходимости воздаяния заслуженной кары «вероломному королю», рассказчик вспоминает, что эту историю ему поведал отец, безвинно отсидевший около года в тюрьме. Черствость и неблагодарность, власть над маленьким человеком всесильных властителей осуждается в «Маленьком Муке», только в беде начинает испытывать чувство сострадания Халиф-аист.

В следующих своих циклах сказочник несколько отходит от восточного колорита и переносит события, происходящие в чудесных историях, на немецкую землю. И хотя внешняя канва второго сборника восточная (невольники шейха рассказывают свои истории), сами сказки носят иной характер, усложняется их символика, в произведения входят философские и сатирические мотивы.

Действие сказки «Карлик Нос» происходит в Германии. С одной стороны, это загадочно-фантастическая история превращения мальчика Якоба в белку, уродливого горбуна и, наконец, возвращения ему нормального человеческого облика. Но, в отличие от традиционной сказки, герой Гауфа не статичен в своих внутренних качествах, достоинствах и недостатках. В испытаниях меняется характер Якоба, он становится человечнее, терпимее к недостаткам других. Повествованию свойственен даже некий психологизм. С другой стороны, в сказке представлено гротескное изображение политики монархов многочисленных мелких немецких государств. За маской внешнего почтения к ним героев скрывается авторское изображение самодурства, обжорства, пустого чванства властителей, готовых из-за пустяков жертвовать жизнями подданных, по собственной прихоти казнить и миловать. А завоевательная французская политика оценивается в новелле – «Александрийский шейх и невольники», открывающей сборник и вовсе не лицеприятно: «Франки – народ грубый и жестокосердный и идут на все, когда дело касается денег».

Истории Гауфа далеки друг от друга. Время действия, описанного в них, условно. Мотивы, сопутствующие возникновению историй, тоже достаточно условны. Для рассказа автор не ищет серьезного повода. Необходимы лишь два условия: время и место. В его сказках нет лирико-философских интонаций. Писатель сопоставляет сказку с новеллой. И сказки, и новеллы Гауфа существуют в неком волшебном пространстве, которое само по себе не требует ни географического, ни топографического признания. Это атмосфера чуда.

Во втором сборнике автор вводит в сказочное романтическое повествование исторические события и лица и делает смелые обобщения. Так, в «Истории Альмансора» рассказывается о страшных приключениях сына александрийского шейха, взятого в плен французами и увезенного в Париж. Сказочник находит хороший повод рассказать о беспорядках после казни короля и показать человека, который по-доброму отнесся к пленнику. Оказывается, это никто иной, как Наполеон, император Франции.

Наибольший успех Вильгельма Гауфа связан все же с произведениями другого плана. Если первые два альманаха имели рамочное построение с обрамляющей новеллой, то третий – «Харчевня в Шпессарте» - создан иначе. Гауф разрывает занимательную сказку «Холодное сердце» на самом интересном месте, и затем, через много-много страниц, посвященных другим, не менее захватывающим историям, рассказывает вторую часть сказки, еще более увлекательную. Последний альманах впитал в основном идеи и образы преданий южных областей Германии (Швабии и Баварии).

Лучшая сказка третьего альманаха иллюстрирует все то значительное, чем обогатил сказочный жанр писатель. Бытовое описание органично совмещается с волшебным элементом. Герой проходит сложный путь нравственного поиска, потерь и обретений. Классически простая и традиционная идея сказки заключается в утверждении добра, справедливости, великодушия, воплощенных в образе Стеклянного Человечка, в противовес жестокости, корыстолюбию, бессердечию Михеля-Великана и его подручных. Но свежесть сюжета, острота конфликта, увлекательность стилистически разнообразного повествования делают очередное утверждение сказочных истин ярким, захватывающим. Сказка открывается описанием горного Шварцвальда, его «рослых могучих елей» и тамошних жителей, которые «широки в плечах и обладают недюжинной силой», как будто впитали с детства «живительный аромат, по утрам расточаемый елями…»

Вводя сказочный мотив продажи живого сердца и замены его каменным, бесчувственным, Гауф безоговорочно осуждает погоню за наживой, уже проникшую в эту лесную глушь. Нравственный смысл сказки выражен языком богатой народной образности: крохотный Стеклянный Человечек и Михель-Великан, два колдуна, воплощают праведный и неправедный путь к богатству. Обломок Михелева багра в руке угольщика вдруг оживает и превращается в чудовищную змею. Ярко звучат в сказке и сатирические ноты, напоминая о том, что сказочник Гауф был и талантливым сатириком.

Литературные сказки Вильгельма Гауфа необыкновенно ярки, затейливы, действия их проистекают в пустыне, на пути к Каиру, в самом Каире, в Александрии, Багдаде, в Германии – дремучем шпессартском лесу, в Шотландии, во Франции – в Париже, в Италии – во Флоренции, в Голландии, на суше и на море. Это дает возможность автору придать повествованию необычный колорит, обогатить его запоминающимися деталями, украсить народными поговорками, присказками, образной речью. Одна история сменяет другую, третью, четвертую, создавая иллюзию, что они продолжают друг друга, вытекают одна из другой. Реальные персонажи, рассказывающие чудесные истории, часто сами оказываются участниками фантастических, необыкновенных событий, о которых повествуется в сказках.

Такое приближение сказки к действительности не только соответствовало мировосприятию романтиков, но предоставляло возможность раскрыть мир человеческих страстей, пороков и добродетелей. В сказке, как и в действительности, люди теряют самое драгоценное – любовь, сердечность, радость и элементарную порядочность – из-за жажды обогащения, как это произошло с героями сказки «Холодное сердце».

Гауф не приемлет никакого насилия. Все, что таит в себе угрозу человеческой жизни, личности, вызывает у него протест. Вероятно, поэтому так часто встречается в его сказках упоминание о стране франков, которые завоевывали другие народы и где царил террор.

В сказках немецкого писателя много чудес, невероятных приключений, волшебных превращений, но, «как некогда говаривал Карло Гоцци, целого арсенала нелепостей и чертовщины еще недостаточно, чтобы вдохнуть душу в сказку, если в ней не заложен глубокий замысел, основанный на каком-нибудь философском взгляде на жизнь». Сказка, по мнению Гауфа, должна учить человека состраданию, сопереживанию, и особенно это относится к молодому поколению, которое не имеет жизненного опыта, скоро и бездумно осуждает чужой образ жизни и порой проходит мимо несчастья других людей.

В «Александрийском шейхе» старик объясняет юношам, в чем кроется великое очарование сказки: «Внимая… вымыслу, придуманному другим, вы сами творили вместе с ним. Вы не задерживались на окружающих предметах, на обычных своих мыслях – нет, вы все сопереживали: это с вами самими случались чудеса все, - такое участие принимали вы в том, о ком шел рассказ. Так ваш дух витал вольней и свободнее в неведомых горних сферах…». Словом, сказка поднимает человеческий дух над обыденностью, дает ему возможность пережить возвышенные чувства, понять природу прекрасного и безобразного и проникнуться участием к страданиям человека.

Гауф сопоставляет сказку с не менее популярным у романтиков жанром – новеллой: «Я думаю, надо делать известное различие между сказкой и теми рассказами, которые в обычной жизни зовутся новеллами… Но в конечном счете очарование сказки и новеллы проистекает из одного основного источника: нам приходится сопереживать нечто своеобразное, необычное. В сказках это необычное заключается во вмешательстве чудесного и волшебного в обыденную жизнь человека; в новеллах же все случается, правда, по естественным законам, но поразительно необычным образом».

Сочетание сказочного, волшебного, и реального, обыденного, делают произведения В.Гауфа двуплановыми, одинаково интересными и детям, и взрослым. Дети воспринимают внешнюю конкретную форму сказочного события, поддаются очарованию вымысла, их завораживает победа добра над злом, быстрая смена событий; взрослые понимают стоящие за сказочной схемой более сложные человеческие отношения, находят в его сказках глубокую философию, приметы подлинной жизни с ее радостями и разочарованиями, любовью и смертью, несправедливостью и ложью.

В. Гауф вместе со своими собратьями по перу видел в фольклоре свои эстетические образцы, источники современной литературы и основу ее национального характера. «Немецкие романтики, как было однажды образно сказано, пробудили народную сказку от сна Спящей красавицы для будущих поколений». Для творчества немецких писателей (Л.Тика, А.Шамиссо, К.Брентано, Э.-Т.-А. Гофмана, В.Гауфа) характерно сочетание волшебного, фантастического, призрачного и мистического с современной действительностью. По своему характеру сказки этих писателей различны. Максимально сохранена фольклорная традиция в сказках Тика. Он попытался соединить фольклорные элементы с бытовой семейной хроникой. Большая часть сказок Брентано также сочетает в себе завуалированные фольклорные черты со свободным вымыслом и элементами сатиры. Его сказки напоминают стилизации, все необычное кажется само собой разумеющимся. Сказки Гофмана, где связи с фольклором наименее опосредованы, основаны на сочетании реального с ирреальным. Писатель переносит сказочное в современность, в действительную жизнь. Самые фантастические произведения Гофмана никогда не отрешаются от действительности. Это в какой-то мере продолжает линию Шамиссо, рисовавшего людей и нравы современности. В.Гауфу удалось гармонично соединить актуальные идеи не только с национальной, но и с восточной сказочной традицией, кроме того, местами придать своему повествованию сатирический смысл. Сказка благодаря немецким романтикам стала каноном высокой поэзии, новым литературным жанром, который в наши дни перерос в многоплановый роман, повесть, сказочный эпос и включает описания человеческих чувств, природы, быта, что определяет ее национальный колорит; описывает исторические события, явления природы, растительный и животный мир, научно-технические достижения, что придает ей познавательный характер. Современная сказка, освоив принцип свободного обращения с исходным материалом романтиков, часто заимствует опыт других жанров – романа, драмы, поэзии. Отсюда и элементы драматизма, лиризма, эпичности. В литературной сказке переплетаются черты сказки о животных и волшебной, приключенческой и детективной повести, научной фантастики и пародийной литературы. Она может вырасти из народной сказки, предания, поверья, саги, легенды, даже пословицы и детской песенки, а также литературного произведения. Как и у романтиков, современная литературная сказка насыщена тонкими психологическими оттенками, ее герои переживают целую гамму чувств – от любви, доброты, сострадания до презрения, жестокости, ненависти. 39