«Европейца все вниманье народ сей чудный привлекал – меж горцев
пленник наблюдал их веру, нравы, воспитанье, любил их жизни
простоту, гостеприимство, движений вольных быстроту». С этими
словами из «Горцев» Пушкина приветствовал меня кавказовед, немец по
крови и культуре, международный гражданин по существу, бельгиец по
формальной национальности. И сразу же к делу: его супруга, в
совершенстве владевшая немецким, французским и русским языками,
разложила передо мной первую машинописную версию большой научной
работы о народах Северного Кавказа. Я рассмеялся: сами кавказцы
давно прокляли меня как обрусевшего сукина сына: какой из меня
специалист по таким делам!
* * *
Практически, я оказался бесполезным, что сильно разочаровало
почтенную пару. Но зато узнал от них немало интересного.
Оказывается, по их версии, осетины появились на Северном Кавказе в
6-м веке. В 375 году Гунны под водительством Манцука покорили
Босфорское царство, разбили готов и алан – из последних и вышли
осетины, по теории кавказоведа. Не мне судить, так это или нет. Но
приходилось читать и слышать, что этногенез осетин преемственно
связан как с ираноязычными народами (скифами, сарматами, аланами),
так и с древними северокавказцами. По-видимому верно, что уже в 4-5
веках часть аланов, разгромленных гуннами, с Дона и Приазовья
переселилась в предгорья Северного Кавказа.
* * *
Между прочим, кавказовед заметил, как бы невзначай, что
существует струя мысли, что осетины – это народ с какими-то
арийскими подкорнями. Кто знает, может быть он ожидал проявления
гордости от меня. Но пришлось разочаровать его еще раз; довелось
мне читать подобные намеки в 1942 году, когда немцы сбрасывали
миллионы листовок на Северную Осетию, и отношение к ним было
однозначным: а пошли вы со своим арийством туда, где раки зимуют!
Для меня же лично люди всех национальностей являются одноголовыми,
двуногими, двурукими.
Встреча была, кажется, не очень удачной. С кавказоведами мы
встретились горячо, но расстались на уровне простого тепла. Причин
– две: мне чужд даже отдаленный намек на деление народов СССР на
«лучших» и «худших»; мы были люди разных областей знаний, и к тому
же я никогда не был в восхищении от специалистов, сидящих на одной
букве алфавита и не желающих знать даже о соседних буквах, не
cnbnp уже о всем алфавите. Несомненно, почтенный профессор знал
свою букву в 100 или 200 раз глубже меня, но то было знание с
расстояния, книжное, сухое, школярское; когда, например, речь зашла
о геноциде на Северном Кавказе, он развел руками: «Да как знать о
частностях, которые являются к тому же политическими!»
* * *
Вторую половину дня посвятил знакомству с городом, о котором знал
только две вещи, о которых хотел бы рассказать с дополнениями и
уточнениями.
Я – старый парашютист. Мой первый прыжок с самолета,
пилотировавшегося летчиком Нюхтиковым, был совершен в октябре 1932
года. И вскоре слушал лекцию-рассказ Глеба Евгеньевича Котельникова
(1872-1944) по истории российского парашютизма. В январе 1913 года
он очутился в Руане, где проводились опытные парашютные прыжки с 53-
х метрового моста через реку Сену. То были первые в мире прыжки
человека с ранцевым парашютом, изобретенным Котельниковым. На
протяжении тридцатых годов я встречался с ним неоднократно. Военно-
воздушные силы СССР, разумеется, были тесно связаны с Глебом
Евгеньевичем, а отсюда некоторая популярность Руана в нашей среде.
* * *
Вторая «вещь» - история Жанны д’Арк. Преданная и схваченная, она
была заключена в тюрьму в мае 1430 года и предстала перед судом в
феврале 1431 года. Французские Вышинские того времени наперед знали
ее судьбу: 30-го мая того года ее доставили на торговую площадь
Руана, где привязали ее к столбу в нише из специальной горы сухих
дров, и сожгли заживо; ее пепел был предан водам той же Сены, в
которую с моста прыгали на парашюте Котельникова…