Машина жилья

Жилище превратилось в машину жилья. Техника не ограничивается удовлетворением потребности человека в создании искусственной среды, которая эволюционировала от пещеры и хижины до дома. Она переформулировала само представление о месте, как поселении, в котором прививались солидарность и прочие моральные и социальные добродетели людей. Жилище превращается в антропогенный остров, апартамент изолированного индивида. Совершенствуются стены, двери, запоры как средство интеграции и защиты покоя. Дом перестает быть машиной ожидания и приема гостей, он уже не опосредует желание внутренней защищенности и стремление к покорению внешнего пространства. Жилище проектируется для обеспечения ночного покоя, а не для реализации дневных планов. Недаром наши квартиры располагаются в «спальных районах».

Где же может преклонить голову сын человеческий? Речь идет не о том, где переночевать, ибо человек желает рая, а не спальни. Задним планом уединения и покоя является интеграция. Человек спит с кем-то, ищет уединения от кого-то или покоя от чего-то.

На создателя архитектуры современного Запада Ле Корбюзье некогда оказало сильнейшее влияние посещение монастыря, где он был поражен кельями монахов. Это свидетельствует о том, что монастырская келья в культурно-исторической перспективе становится первой технологией, создавшей новоевропейскую субъективность. Здесь, собственно, и происходит переход от внешнего к внутреннему, в результате чего и возникает индивидуализм западноевропейского образца. В православии только исихасты вели замкнутую уединенную жизнь. В пустыни Нила Сорского монахи жили в кельях, расположенных на расстоянии слышимости человеческого голоса, но при этом собирались на общую трапезу и молитву. В России столь долго существовало внутреннее сопротивление индивидуализму, что его следы читаются еще у Венички Ерофеева.

Выражение «машина жилья» Корбюзье ввел в ходе дискуссий о реформировании строительства жилья под нужды одиночек и малых семей. Несмотря на диффамацию этого термина романтиками от архитектуры, оно выражает особенности седиментации, осуществлявшейся в XX в. Главный долг архитектора, утверждал Корбюзье, состоит в ревизии представления о жилище. И первый шаг в этом направлении ― переход к серийному строительству: дом следует рассматривать как машину, конструировать как кабину автомобиля или корабля. Традиционалисты в своей критике архитектурного авангарда указывали на номадизм и на трудности альянса между мобильностью жилья и оседлостью. Действительно, есть что-то общее между кибитками номадов и вагончиками-трейлерами туристов, вахтовыми домиками сезонных рабочих, капсулами космонавтов.

Дом перестает быть стоянкой, где смертные дожидаются созревания семян. Принцип мобильности становится основанием архитектуры. Если раньше поселение, село, погост, посад происходили из слов, означающих остановку движения, то современное мобильное жилье превращает человека из сидельца в пассажира. Житель новых зданий мыслился как хозяин или водитель транспортного средства. Отсюда дворец культуры для машиностроителей спроектирован в форме трактора, а кораблестроительный институт — в форме корабля. Здания все больше напоминают пакгаузы, многоэтажные гаражные стоянки, которые состоят из боксов-квартир, напоминавших контейнеры. Такое жилье может быть названо социомобилем, «фольксвагеном». В. Хлебников предлагал строить дом в форме железной решетки, в которую встраиваются переносные стеклянные квартиры. Они построены по последнему слову техники и представляют собой автономные капсулы с герметичными дверями-лифтами. Соседи становятся невидимыми и неслышимыми. Это финал децентрации, окончательно разрушающей городской коллективизм.

Проект дома-машины исходил из того, что все наши беды вызваны неправильным устройством дома, который должен удовлетворять принципам стандартности, серийности и мобильности. Дом надо знать, как водитель знает автомобиль. Инженерный подход опирается на принцип монтажа. Дом последовательно отрывается от почвы. Утопия дома-машины намечает тренд к субурбанизации. С онтологической точки зрения, дом есть искусственная середина между человеком и природой. Этот тезис отвергается переходом к мобильному жилью. Дом также мало примиряет своих жильцов с окружающей средой, как автомобиль — водителя с дорогой. Где была натура, там теперь инфраструктура. Квартира-бунгало рассчитана на горизонтально движущееся тело и поэтому не нуждается в высоком потолке, ввысь устремлено само здание-небоскреб. Башляр считал одноэтажные дома психологическим препятствием нового мышления. Многоэтажный дом он называл символом вертикально устремленной комплексной души. Фрейд считал душу трехэтажной. Но деятели баухауза не учитывали, что у каждого в шкафу стоит свой скелет. Поэтому не ясно, как люди примирялись с концепцией бессознательного, т. е. с трехэтажной концепцией сознания, если в их квартирах уже не было ни чердака, ни подвала.

Эволюция местопребывания в пространстве ожидания и получения сообщений проходит несколько фаз. Поль Валери в 1920-е гг. писал о синтезе архитектуры и музыки, который он назвал включенностью в произведение. В противоположность кантовской эстетике возвышенного, охватывающего природу, Валери писал о мире произведений искусства, образующих окружающую среду человека. Вопрос о тотальном искусстве был поставлен в эпоху кино, которое порабощало глаз, превращало его из органа дистантного восприятия в квазитактильный орган. Одновременно баухауз оперировал понятием обстановки, которое обозначало домашние вещи. Не только демоническая музыка, но и архитектура и дизайн, обычная обстановка привязывали к себе и порабощали человека. Это дало возможность говорить о квартире как инсталляции, которая является эстетической экспликацией дома как древнейшей антропотехники. Такая экспликация оказалась продуктивной, поскольку в ХХ в. внутренняя архитектура отделяла жизненное пространство индивида от коллектива. Дизайн квартиры, обстановка, кухня, освещение, отопление, очистка воздуха, воды открыли широкий фронт наступления на микромир человека. Сегодня процветает индустрия интерьера. Направленная на удовлетворение индивидуализма, она, тем не менее, возрождает ужасающий коллективизм, ибо предлагает серийный комфорт. Если раньше жилье определяло индивидуальность человека, то современный дизайн стирает ее.

Илья Кабаков произвел большой фурор своей инсталляцией «Туалет». Это сооружение, снаружи имеющее форму туалета, а изнутри обставленное как квартира. Что же хотел сказать художник? Вряд ли это намек на какие-то тайные анальные стороны жизни или иные секреты буржуазного мира. Кабаков вспоминал, что его мать работала уборщицей в интернате, специализированном на художественном образовании, чтобы обучать там сына. Но вместо квартиры им предложили нефункционирующий детский туалет, где и прошло детство художника. Б. Гройс интерпретировал инсталляцию Кабакова, как протест против коммуналок и заодно русской общинной традиции. Туалет, превращенный в квартиру, это общественное стойло, хлев, где люди живут как животные.

Сам Кабаков комментировал свою инсталляцию как метафору искусства. Его «Туалет» намекает на то, что произведение искусства хранится в музее, открытом для посетителей. Точно так же выставленные в частном доме объекты могут стать предметом обозрения, если посетитель знаком хозяину и получил от него личное приглашение. Отчуждение повседневного жилища, раскрытое в инсталляции Кабакова, состоит в том, что оно в своей нормальной форме есть антивыставка, которая функционирует как приватное собрание. Благодаря инсталляции, фильтрующая привычное от непривычного машина жилья оказалась на сцене. Важно, что посетитель, уютно чувствующий себя в музее, здесь испытывает стресс, так как видит то, что должно остаться невидимым. Когда человек входит в собственное жилище, он не испытывает стресса, если все стоит на своих местах. Другое дело — входить в чужое жилище. Деревенский человек, не стесняясь, заходит в дом соседа, но и в деревне не принято садиться за стол, если застаешь хозяев за едой. Для современного горожанина есть что-то тяжелое в посещении чужого жилья. Особенно неловко чувствуешь себя в гостях у малознакомых людей, квартира которых воспринимается как объект разглядывания и сравнивания.

Вход посетителя в «Туалет» обернулся онтологическим выпадением. Смешение жилища с музеем поднимает проблему: не становится ли и жилец предметом созерцания? Во всяком случае, известные телепрограммы «Окна» и «За стеклом» наводят на эту мысль. Отличие музея от квартиры состоит в том, что в музее выставляются неординарные, возвышенные объекты, а жилище, наоборот, — банк обыденного, банального, привычного и повседневного. Инсталляция Кабакова, который как феноменологически образованный художник ориентировался на искусство банального, собственно, и показывает отличие посетителя и жильца. Столкновение с банальным всегда не только тяжело, но и двойственно.

Скандал, вызванный современной моделью жилья, состоит в том, что она прививает изоляционизм и индивидуализм. Отсюда неудачи современных политиков, которые пытаются создать коллективы из предателей коллектива.

Каковы же сегодня требования к иммунным качествам жилья, что думают об этом архитекторы? Не являются ли наши дома материальными символами борьбы между интересами изоляционизма и требованием интеграции? Неприкосновенность жилища считается одним из главных прав человека. Институт главы дома всегда был опорой всех прочих иммунитетов, регулирующих меру вторжения чужого в границы своего. Иммунитет ― это защитная власть в отличие от принудительной. Сердце приватного права составляет пространственное право. Яхве, Христос, Аллах ― это трансцендентные боги, имеющие в распоряжении собственное пространство. Как в доме отца, в их жилище имеется много комнат, но они стоят пустыми, так как за них требуется заплатить слишком высокую цену. Современный человек не расценивает больше свой дом как расширение своего тела. Для него и универсум уже не является творением Бога. Тем более, он не отождествляет свой дом с космосом. Мировой порядок и стиль жизни распались. Дом стал местом сна и средством удовлетворения акосмических потребностей своих жильцов. Он стал анклавом безмирности в мире. Совершенствуются стены, двери, запоры как средство интеграции и защиты покоя. Дом перестает быть машиной ожидания и приема гостей, он уже не опосредует желание внутренней защищенности и стремление к покорению внешнего пространства. Квартира воплощает единство геометрии и жизни, становится топически осуществленной утопией — вневременной проекцией интерьера как «бытия-внутри». Что же означает в эпоху строительства индивидуального жилья основная метафора классической метафизики о космосе как доме?