А что не так... Какое наше дело?! Как говорится, Родина велела... Как славно быть ни в чем не виноватым Совсем простым солдатом... солдатом.
Наиболее адаптивным и конструктивным механизмом защиты 3. Фрейд считал сублимацию, то есть спонтаннный перевод Энергии влечений в социально приемлемое русло, в общественно полезную деятельность и, наконец, в творческую активность. В частности, примером сублимации он считал гений Наполеона, рассуждая в духе Фрейда, в качестве модельного прецедента, раскрывающего феномен сублимации, можно представить знаменитую Боддинскую осень А.С. Пушкина (1830). Тогда поэт, отрезанный холерным карантином от любимой невесты, пережил необыкновенный прилив творческого вдохновения и за три неполных месяца создал четыре «маленьких трагедии», поэму, сборник Прозаических повестей, стихотворную сказку, завершил работу «ад «Евгением Онегиным» и написал много лирических стихотворений.
Все эти защитные механизмы действуют бессознательно и автоматически и становятся заметны только когда «не срабатывают»: не справляются с перегрузками или не соответствуют ситуа-^и. Неврозы раскрыли 3. Фрейду психодинамику бессознательного. Для него даже сновидения были как бы «неврозами здоровой психики». А одну из своих основополагающих работ он с прямотой гения назвал: «Психопатология обыденной жизни» (1904). Это позволяло острословам высмеять фрейдизм как «психологию невротика», подобно тому, как в пору рационализма говорили о «психологии профессоров психологии», а позднее бихе-*иоризм называли «психологией белой крысы». Но какая бы доля
правды ни содержалась в этой шутке, 3. Фрейду удалось выстроить универсальную модель человеческой психики, которая сразу стала достоянием публики, вызывая горячее негодование одних и восхищение других. Для своего нового метода 3. Фрейд предложил термин «психоанализ» (1896), который стал обозначением нового направления в медицине, в психологии и в гуманитарной науке вообще. Учениками Фрейда были самые талантливые психологи своего времени, впоследствии прославившиеся не меньше, чем их учитель, основавшие собственные психологические школы: Карл-Густав Юнг (аналитическая психология), Альфред Адлер (индивидуальная психология), Вильгельм Райх (телесно-ориентированная терапия), Фриц Перлз (гештальт-терапия), Якоб Морено (психодрама). И было еще больше тех, кто, лично не зная Фрейда, испытал огромное влияние его концепции, и среди них всемирно известные Эрих Фромм, Карен Хорни, Эрик Эриксон. То, что все они, кто раньше, кто позже, в принципе разошлись с учителем, предложив собственные модели человеческой психики, только подтверждает, насколько плодотворной оказалась исходная концепция. Нет нужды, да и не получится это, преуменьшать объяснительные возможности и психотерапевтическую силу позднейших концепций психоанализа. Но все они сохраняют точку отсчета, подобную понятию «уровень моря»: «Так говорил Фрейд».
Отталкиваясь от уже известного в то время, но еще не всеми признанного факта, что существуют процессы, которые не попадают в сферу сознания, но оказывают влияние на поведение и самочувствие человека, 3. Фрейд определил «бессознательное» как особый предмет исследования. Соотношение сознания и бессознательного раскрывается в центральной метафоре итоговой работы «Я и ОНО», специально посвященной структуре личности (1923). Многозначительно называя бессознательное безличным местоимением «ОНО» (лат. Id), а средоточие сознания «Я» (лат. Ego), Фрейд говорил: «По отношению к "ОНО" "Я" подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только разницей, что всадник пытается совершить это собственными силами, "Я" же силами заимствованными. Это сравнение может быть продолжено. Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и "Я" превращает обыкновенно волю "ОНО" в действие, как будто бы это было его собственной волей»10.
1° Здесь и далее высказывания 3. Фрейда приводятся по: Фрейд 3. Як Оно. Л., 1924.
В сущности, это парафраз знаменитой метафоры Платона, сравнившего разум с возницей, который правит впряженными в колесницу конями, один из которых благородные страсти человека, другой — грубые вожделения. Но Фрейд полностью переосмысляет философский образ. Его всадник не управляет, а уносится неукрощенной лошадью. Правит инстинкт, необузданное влечение, а разум лишь приспосабливается, выбирая по возможности более безопасный путь. Идти против воли «ОНО», направиться в противоположную сторону для «Я» — невозможная задача. Всадник будет выброшен из седла. Человека в таком случае ожидают душевные и физические страдания и, возможно, даже смерть.
Согласно Фрейду и в полном соответствии с иррационализмом типа «Философии жизни», основное содержание бессознательного составляют инстинкты, обусловленные биологической.природой человека. Причем Фрейд сумел интегрировать разнообразные биологические потребности и свести их к двум инстинктивным влечениям — сексуальному (влечение к жизни) и агрессивному (влечение к смерти вплоть до саморазрушения), которые метафорически связал с именами древнегреческих богов любви и смерти (Эрос и Танатос).
«Я полагаю, — говорил 3. Фрейд, — что нужно различать два рода влечений, причем первый род — сексуальные влечения, или Эрос, — значительно заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только подлинное незадержанное половое влечение и производные от него целесообразно подавленные, сублимированные влечения, но также и инстинкт самосохранения, который мы должны приписать "Я"... Основываясь на теоретических, подкрепляемых биологией соображениях, выставим гипотезу о влечении к смерти, задачей которого является возвращение всех живых организмов в безжизненное состояние, в то время как Эрос все шире охватывает раздробленную на части жизненную субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конечно, сохранить ее... Каждый из этих двух родов влечений сопровождается особым физиологическим процессом (созидание и распад), в каждом кусочке живой субстанции действуют оба рода •Влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая суб-1<станция является по преимуществу представительницей Эроса».
3. Фрейд, таким образом, подчеркивал, что нет особых различий между человеком и остальными живыми существами: <всеми правят биологические законы. Именно эти природосооб-разные инстинкты составляют, по его мнению, суть и конечную Цель всех человеческих устремлений. Сексуальная энергия, или либидо (от лат. libido — стремление, желание), составляет основу
жизненной энергии вообще и психической энергии в частности. В основе всех внутрипсихических конфликтов и неврозов, как считал Фрейд, лежат сексуальные проблемы, нереализованная энергия либидо.
Однако движущей силой развития психики является не столько сила влечений, сколько противоречие этих влечений реальным возможностям и требованиям социума. «ОНО» как средоточие инстинктов не признает препятствий, руководствуясь только стремлением к удовольствию. А удовольствие возникает от разрядки нервного напряжения, вызванного обострением потребности. Незамедлительное и безудержное удовлетворение потребности — основной принцип действия «ОНО». Но очевидно, что потребность не всегда можно удовлетворить немедленно и бесконтрольно. Приходится считаться с реальностью, ждать подходящего момента, искать другие способы достижения желаемого и т.п. Вот почему в лоне «ОНО» постепенно дифференцируется «Я» как такая внутрипсихическая инстанция, которая, исходя из реальных возможностей, способна приспосабливать требования «ОНО» к объективным обстоятельствам.
«"Я" старается также, — говорил 3. Фрейд, — содействовать влиянию внешнего мира на "ОНО" и осуществлению тенденций этого мира. "Я" стремится заменить принцип удовольствия, который безраздельно властвует в "ОНО", принципом реальности... "Я" олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудительностью в противоположность "ОНО", содержащему страсти».
Первоначально в теории 3. Фрейда основное место отводилось именно «принципу удовольствия», как бы подкрепляя известный тезис Ф. Ницше: «По ту сторону добра и зла». Впоследствии, однако, Фрейд убедился в недостаточности такой модели и даже написал специальную работу «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). Он признал существование принципов регуляции морального плана и обосновал существование третьей психической инстанции — «Сверх-Я» (лат. Super-Ego). Но и здесь 3. Фрейд не изменил своему принципу искать естественно-научное объяснение психических процессов и механизмов. С его точки зрения моральные нормативы интериоризуются, переносятся внутрь личности постепенно под влиянием социальных запретов и суровых наказаний. Из страха наказания ребенок преодолевает первые сексуальные влечения, «эдипов комплекс» (любовь к родителю противоположного пола). Из чувства самосохранения он идентифицируется с родителем, от которого исходит угроза наказания, и тем самым присваивает его качества, в том числе моральные требования и запреты по отношению к себе. Сформиро-
вавшийся таким образом идеал — «Сверх-Я» — становится внутренним судьей и цензором мыслей и поступков человека.
«Легко показать, — говорил 3. Фрейд, — что идеальное "Я" соответствует всем требованиям, предъявляемым к высшему началу в человеке. В качестве заместителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все религии. Суждение о собственной недостаточности при сравнении "Я" со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощущение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем в ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в идеальном "Я",.осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогласие |Между требованиями совести и действиями "Я" ощущается как «Чувство вины».
, Во многих работах 3. Фрейд повторял мысль, что мораль — (Всего лишь специальный внутрипсихический заслон против влечений «ОНО», что в основе ее лежит древний страх кастрации за ^слушание родителей и старейшин племени. Склонность человека подчиняться нравственным требованиям Фрейд считал насле-дием этого страха. Таким образом, жесткость «Сверх-Я» предоставлялась ученому даже более грозной, нежели противодействие {внешнего мира.
с> Таким образом, 3. Фрейд не только повторил, что человеком 1р1равляют инстинкты. Он показал внутреннюю динамику психической жизни, обусловленную инстинктами и влечениями. И, несмотря на явное умаление роли сознания в структуре психики, #ак врач он считал основой излечения неврозов именно осознание и ясное понимание внутренних конфликтов. В этом Фрейд кажется даже большим рационалистом, чем сам Декарт с его знаменитым «мыслю, следовательно, существую». Хотя сегодня эта вера Фрейда в терапевтическое всесилие разума кажется не менее наивной, чем убежденность Декарта в познаваемости абсолютной истины. Но сам Фрейд и не пытался приукрасить функции сознания в психической жизни человека:
«..."Я" является несчастным существом, которое служит трем господам и вследствие этого подвержено троякой угрозе: со стороны внешнего мира, со стороны вожделений "ОНО" и со стороны строгости "Сверх-Я"... Как пограничное существо "Я" хочет быть посредником между миром и "ОНО", сделать "ОНО" приемлемым для мира и посредством своих мышечных действий *4>ивести мир в соответствие с желаниями "ОНО"... "Я" не только помощник "ОНО", но также его верный слуга, старающийся Услужить расположение своего господина. "Я" стремится, где "только возможно, пребывать в согласии с "ОНО", окутывает бес-
сознательные веления последнего своими предсказательными ра-ционализациями, создает иллюзию послушания "ОНО" требованиям реальности даже там, где "ОНО" осталось непреклонным и неподатливым, затушевывает конфликты "ОНО" с реальностью и, где возможно, также и со "Сверх-Я". Будучи расположено посередине между "ОНО" и реальностью, "Я" слишком часто подвергается соблазну стать льстецом, оппортунистом и лжецом, подобно государственному деятелю, который, обладая здравым пониманием действительности, желает в то же время снискать себе благосклонность общественного мнения... "Я" подвергается опасности третирования и смерти. Когда "Я" страдает или даже погибает от агрессивности "Сверх-Я", то судьба его подобна судьбе протистов, которые погибают от своих собственных продуктов разложения».
Фрейд излечивал душевные болезни, но существования души он не признавал. Биологизация мотивов и побуждений позволяла отвергнуть власть верований, без пиетета говорить о святых понятиях и сакральных запретах. Дело не в том, что были свергнуты боги. Это и раньше случалось в истории цивилизации. Но на смену старым богам приходили новые. «Неистинные» религии уступали место «истинным». Психоанализ же взглянул на религию как на производное самой психики, «продукт ее разложения», по выражению Фрейда. Это придавало психоаналитикам гордость и пафос богоборцев. Неприятие Фрейдом любого рода религии отличалось чисто богословской истовостью и бескомпромиссностью. Это был его собственный «символ веры», мировоззренческая основа и стержень концепции. Психоанализ, собственно, и был богоборчеством. Только теперь это была борьба с «Богом внутри человека».
Упрощенно терапевтическую схему 3. Фрейда можно представить так. Невроз возникает из-за депривации конкретных влечений, которые вытеснены в бессознательное, потому что считаются предосудительными. Чтобы вылечиться, человек должен осознать и принять данные влечения как факт. Этому мешают моральные запреты, с детства входящие в плоть и кровь «Я» и вызывающие внутреннее сопротивление осознанию. В ходе лечения пациент должен осмыслить, если хотите, уверовать, что он, действительно, прежде всего биологическое существо, стремящееся к удовольствию, а все нравственные идеалы лишь защитные образования, древний страх пресловутой кастрации, сейчас уже неактуальный и потому излишний. Подготовленный таким образом человек сможет преодолеть защитные механизмы, научится строить свои отношения с другими людьми без глупых страхов и ложных ожиданий и тем самым изживет невроз. Особая простота
такой схемы сильна была тем, что оставляла максимальную степень свободы для таланта врача, его опыта и гуманности. Теория Фрейда открыла ворота для новых открытий в психологии и no-дожила начало психотерапии как таковой. Психология впервые Проявила себя как действенный инструмент в решении сложнейших внутрипсихических проблем.
Концепция Фрейда сразу стала достоянием публики, вызывая горячее негодование одних и вдохновляя других. Трехслойная Структура личности «ОНО»—«Я»—«Сверх-Я» стала восприниматься как универсальная модель чуть ли не любого феномена духовной жизни. В качестве важнейшего двигателя человеческого поведения и душевных порывов было признано стремление к удовольствию, то есть удовлетворению биологических потребностей. Все духовные ценности стали рассматриваться как защитные образования, предназначенные только для регуляции социальных отношений и, как правило, в ущерб самой личности. По большей 1|асти эти рассуждения исходили из приоритета индивидуальных потребностей, а социум рассматривался как сила, враждебная личности, подавляющая «Я». Так формировалось и рефлексировало себя в научных обобщениях сознание, стремящееся эмансипироваться от социума, отменить все возможные табу и следовать непосредственно инстинктам. Этот тип сознания пытается опираться на биологические механизмы организма и проявляет себя Шк драйв-мышление (от англ. drive — непреодолимое влечение, Спонтанное движение).
Термином «драйв» в биологии называют инстинктивные побуждения, свойственные простым организмам, возникающие самопроизвольно и не поддающиеся контролю. К драйвам относятся все фундаментальные физиологические потребности: в пище, Юде, свете, движении, продолжении рода и т.п. Регуляция поведения при этом представляет собой простой механизм разрядки напряжения и лучше всего описывается бихевиористской схемой St**R, когда подходящий стимул запускает действие, направленное на немедленное удовлетворение потребности. Поведение человека, особенно автоматические реакции, связанные с поддержанием функционирования организма, не противоречат такой формуле. Однако в таких случаях роль мышления ничтожна. И под драйв-мышлением понимаются не просто рефлексы. Это не обозначение для инстинктивных форм поведения, которые были, есть и будут у человека всегда, при любых парадигмах Мышления. Драйв-мышление — это осознанное следование принципу удовольствия как единственному ориентиру поведения вследствие отрицания социальных запретов и предписаний, табу и идеалов, долга и ответственности.
Строго говоря, «принцип удовольствия» не только реальный, но и объективно необходимый элемент глубинного механизма выживания, изначально присущий организму. И на всех этапах развития общества возникали религиозные секты и философские школы, которые во главу угла ставили принцип удовольствия, стремление к наслаждению, гедонизм (от греч. hedone — наслаждение). Согласно еще древнегреческой трактовке гедонизма, наслаждение и есть высшее благо и основной закон человеческого поведения. При этом под наслаждением могут пониматься как чувственные удовольствия (Аристипп, 5—4 вв. до н.э.), так и отсутствие страданий, безмятежность (Эпикур, 341—270 до н.э.). Попытки гедонистического обоснования самой морали предпринимали и гиганты рационализма (Гоббс, Локк), но теперь речь шла даже не о разрыве, а о противопоставлении принципа удовольствия и принципа морали.
Механизм гедонистического поведения и в самом деле достаточно прост и доступен. Но многообещающие теоретические расчеты и прогнозы современных гедонистов в экспериментальных исследованиях выглядят удручающе. Широко известны опыты Дж. Олдса с лабораторными крысами, которым вживлялись электроды непосредственно в ту область мозга, которую называют «центр удовольствий». Крыса получала возможность самостоятельно активизировать этот участок мозга разрядами тока, нажимая на рычаг, замыкающий электрическую цепь. Оказалось, что наслаждение, получаемое таким образом, заменяет все: и реальную пищу, и отдых. Крысы нажимали на рычаг беспрерывно, доводя себя до полного изнеможения и даже гибели.
Первичные эмоции, вроде ужаса или удовольствия, имеют рефлекторную основу. Любое существо, раз испытав наслаждение, пытается снова и снова повторить ощущение, иными словами, «найти рычаг». Самостимуляция и поиск все новых рычагов, способных вызвать удовольствие, составляют суть драйв-мышления, которое черпает энергию в биологических влечениях индивидуального бессознательного, но неожиданно попадает в физиологическую ловушку. Существует объективное явление утомления нервных центров и угасания реакции при многократном повторении воздействия. Привыкание и пресыщение достигаются очень быстро, и человек начинает искать все новые и все более сильные раздражители. На этом пути он рано или поздно переходит от поиска наслаждений к поиску сильных ощущений. А наиболее сильные ощущения, как выяснилось, дает не то, что вызывает удовольствие, а то, что возбуждает страх: боль и смерть. И это вторая физиологическая ловушка, которую не может миновать драйв-мышление. Боль — единственное ощущение, которое не
угасает и не ослабевает при постоянном воздействии раздражителя. Болевые рецепторы не знают адаптации. Так же трудно адаптироваться к страху смерти. Инстинкт самосохранения способен активизировать сверхмощные витальные силы организма. И тут третья ловушка драйв-мышления, уже психофизиологическая. У человека есть еще одна потребность, по силе равная потребности в самосохранении. Это потребность в самоуважении, в высокой самооценке, в поддержании идентичности своего «Я». Угроза унижения, «потеря лица», распад «Я» — то же, что смерть. Моральные страдания — то же, что боль. В погоне за сильными ощущениями драйв-мышление вовлекает человека в ситуации, где ему приходится переживать либо страх боли и смерти, либо страх унижения и моральных страданий. Так возникает то особое психическое состояние, которое современный психолог, социоте-рапевт Н.Ю. Борисов называет «гедонистическим риском», то есть бесконтрольное влечение к опасности ради сильных ощущений. В интересной по исследовательскому материалу работе «"Гедонистический риск" в неформальных молодежных объединениях» он выделяет четыре ступени реализации влечения к опасности:
1. Участие в реальной опасной ситуации (драка, хождение по канату над пропастью и т.п.).
2. Наблюдение реальной опасной ситуации (коррида, уличные беспорядки, состязание по кик-боксингу, петушиные бои и т.п.).
3. Наблюдение за имитацией опасных ситуаций (жесткий боевик, натуралистические видеофильмы, театрализованные постановки и т.п.).
4. Участие в имитации опасных ситуаций (аттракционы типа «американские горки», прыжки со страховкой, военные игры и т.п.).
Очевидно, что ни одна из этих ступеней сама по себе не заслуживает проклятий. И даже, к примеру, драка не обязательно предосудительна. Но гедонистический риск может превратиться ИЗ разового, преходящего переживания в форму жизни. Согласно мнению социотерапевтов, девиантное (отклоняющееся) поведение не только подростков, но и взрослых зачастую связано с механизмом поиска возбуждений. Гедонистический риск лежит в основе субкультуры криминальных и неформальных группировок (панков, рокеров, фанатов и др.), широко использующих различные формы и прямой, и ритуализированной агрессии. Основное содержание их деятельности — создание опасных ситуаций, вызывающих психическое напряжение, эмоциональный взрыв, социальный стресс. Шокирующая демонстративность панков, бес-
смысленные столкновения футбольных фанатов и т.п. — всего лишь попытки извлечь максимальный аффект из угрожающей или удивляющей ситуации.
Гедонистический риск, становясь основным мотивом, приводит к существенным изменениям личности. Н.Ю. Борисов выделяет даже «синдром гедонистического риска», для которого характерны:
• Трудности субъективного выделения цели. Даже самому себе человек не может и не пытается объяснить свое поведение, вред которого он зачастую осознает (наркоман, азартный игрок и т.п.).
• Трудности объективного выделения цели. Внешняя «бессмысленность», «бесцельность» действия, то, что называется «doing nothing».
• Склонность к нарушению правил, агрессивному, провоцирующему поведению. Сюда относятся также многие формы «протестного» поведения.
• Повышенная возбудимость сильных отрицательных эмоций, взрывных по типу протекания, как то: гнев, ярость, паника и т.п.
• Отсутствие стабильных интересов, скачка идей, немотивированная перемена занятий, беспорядочное переключение внимания.
• Культивирование первобытного стереотипа «мужского» поведения: жестокость, грубость, стремление к доминированию, «право силы», «скородействие» без раздумий и колебаний. Именно в «маскулинных» группах —■ панков, рокеров, бритоголовых и пр. — наиболее широко задействован механизм гедонистического риска.
Как показывают наблюдения и исследования, гедонистический риск затрудняет развитие потребностно-мотивационной сферы, поскольку сверхсильные витальные эмоции конкурируют со всеми остальными, вытесняют и подавляют иные интересы и переживания11. Возникает либо «заколдованный круг», когда гедонистический риск, являясь следствием интеллектуальной и эмоциональной неразвитости и сопутствующего им чувства скуки, сам же усугубляет эту неразвитость, препятствует дифференциации и развитию мотивации. Либо гедонистический риск, про-
11 См. .Борисов Р.Ю. «Гедонистический риск» в неформальных молодежных объединениях // Психологические проблемы изучения неформальных молодежных объединений. М., 1988; Фат АЛ. Специфика неформальных подростковых объединений в крупных городах // Там же.
являясь как вторичное образование вследствие утраты смысла, постепенно приводит к деградации мотивационной сферы и поведения.
Особого внимания заслуживает факт, что гедонистический риск достигает предельной напряженности именно в групповом взаимодействии. В этом случае механизм угрозы самооценке превалирует даже над инстинктом самосохранения, потому что групповое давление заставляет человека действовать заданным образом, не оставляя возможности для индивидуального выбора. Так создается парадоксальная психологическая ситуация, когда индивид, повинуясь «принципу удовольствия», утрачивает индивидуальность. Поэтому механизм гедонистического риска так тесно связан с возникновением «негативной идентичности», со стремлением, как иногда выражаются, «быть ничем». «Негативная ■Идентичность», в интерпретации крупнейшего психоаналитика современности Эрика Эриксона (1902—1994), проявляется как деспособность принять на себя позитивную роль в социуме, добиться общественного признания, и погруженность в ощущение Поверженности12. Чувство отверженности, в свою очередь, как бы дает право на нелояльность к обществу, враждебность по отношению к окружающим и отрицание социальных норм как таковых. I Защитный механизм проекции срабатывает таким образом, i дао внутреннее самоотвращение, возникающее вследствие неспособности личности следовать нравственным установлениям; («Сверх-Я»), воспринимается как отвержение, идущее извне, от -общества, и вызывает «ответную» агрессивность ко всем и вся. Ш,.в том числе к себе. Так, одним из признаков негативной 1 адентичности является глумливо-горделивое присвоение себе - датирующих, явно отрицательных, неблагозвучных и неприят-|1ых прозвищ, самоопределений, принципов: «отбросы», «ночные й Лрлки», «отморозки», «беспредел», — и демонстрация соответст-*» даощего поведения.
Ж,\\ Наличие сильных отрицательных эмоций в структуре гедони-Ж&яческого риска неизбежно. Никогда, если вдуматься, очевид-||"1&сть абсолютности смерти, полного исчезновения личности, без ***$^дежды на возрождение и духовное воскресение не вставала пе-", человеком в такой ясности и жесткости. Отказываясь от «веч- К ценностей», человек лицом к лицу, без буфера нравственных Ьинципов и духовных гарантий встает перед проблемой угнете-Ня и смерти. Как биологическое существо человек конечен и ''ЛИ^ртен, но в отличие от животных может сознавать это в каж-Iftbrft момент своей жизни. Если он чувствует свою приобщен-
12 См.: Эриксон Э. Кризис идентичности. М.,
1998.
ность к чему-то непреходящему, великому и вечному, будь то Природа, Община, Бог, Идея, Дело, к тому, что, по словам Э. Эриксона, «значит больше, чем его собственная жизнь», человек несет в своих сакральных ценностях ощущение бессмертия и вечности: вечности возрождения природы, вечности рода, вечности Бога, вечности души, вечности добра, справедливости и т.д. Отсюда разнообразные формы предощущения бессмертия, которые переживаются индивидом в своем следовании морали «Сверх-Я», от вариантов биологического бессмертия (в потомках) до бессмертия души и непреходящей ценности свершений. Этого лишено гедонистическое сознание и драйв-мышление, и нет более мрачного и безнадежного мироощущения, когда конец абсолютен, а жизнь полна случайностей.
В свете вышесказанного понятно, почему концепция 3. Фрейда при своем появлении вызвала не только повышенный интерес публики, но и резкое сопротивление тех, кто рассчитывал на прогресс разума или мечтал о царстве всеобщей справедливости, кто уповал на религию или, подобно руссоистам, утверждал, что «человек от природы добр», кто ценил «тихие семейные радости» или просто страшился отчаяния. Но модель личности, выстроенная 3. Фрейдом, стала универсальным рабочим инструментом гуманитарной науки, потому что многое объясняла, многое врачевала, многое прогнозировала и много находила подтверждений в прошлом. Категории «ОНО», «Я» и «Сверх-Я» обнаруживались в любом состоянии, любой личности, любой эпохе.
Антиномия смерти—бессмертия, инстинкта—духа, материального—сакрального, принципа удовольствия—принципа реальности стояла перед человеком всегда, и периодически высвобождался то один, то другой полюс, никогда не побеждая окончательно. Периодичность, можно сказать, цикличность таких колебаний особенно заметна по Средневековью, когда мистическая и порой удушающая атмосфера истовой религиозности и жесткой сословности раз в год взрывалась неудержимым, стихийным карнавалом, поощрявшим крайнюю разнузданность нравов и даже кощунство в отношении церковных обрядов и иерархов. Карнавальная жизнь была в полном смысле «перевернутой реальностью». Королем избирался дурак, речь перестраивалась на фамильярно-площадной лад, серьезность и чинность уступали место глумлению, а скромность и самоограничение сменялись обжорством и сексуальной распущенностью. Церковь пыталась и не смогла запретить карнавалы. Они продолжались, несмотря на угрозу казней и пыток.
Что в психологическом смысле представлял из себя карнавал, становится ясно, если вспомнить, что одним из центральных об-
164 _
разов-масок народного действа была... смерть. Вообще мотивы биологических отправлений, сексуальности и смерти царили на карнавале, и для людей на все это время исчезали все табу. Каждой ощущал себя частью биологической природы, что называется, «по ту сторону добра и зла», и в порыве экстаза жизнь снова оказывалась изначальным хаосом, а смерть неотъемлемой ее частью. Принцип удовольствия становился единственным ориентиром, поиск наслаждения — единственным занятием. Снятие сакральных табу и ограничителей превращало человека в биологиче-cisoe существо и вместе с радостью непосредственного существования открывало шлюзы страха — страха последнего конца, страха неопределенности и хаоса. И этому космическому страху, до словам выдающегося культуролога XX в. М.М. Бахтина (1895—1975), противопоставлялась не вечность духа, а материальное же начало в самом человеке13.