История Оливера 9 страница

– Чем я могу помочь вам? – приторно сладким голосом произнес он.

Кто это такой, черт побери? Акцент не денверский. Даже не слишком английский. Он вообще с этой планеты?

– Мне нужна Марси, – ответил я.

– Боюсь, она сейчас занята.

Чем? На какие еще препятствия я сейчас наткнусь? Этот тип был слишком красив. Из тех, кому хочется дать в рожу чисто из принципа.

– В любом случае, мне нужно ее увидеть, – настаивал я.

Он был по крайней мере на два дюйма выше. А его костюм был сшит настолько хорошо, что трудно было понять, где кончается он и начинается хозяин.

– М-м… Мисс Биннендейл ожидает вас?

За это «м-м» кое-кто, похоже, сейчас хорошенько схлопочет в челюсть.

Но прежде чем я смог перейти к нанесению увечий, изнутри донесся женский голос:

– Что там, Джереми?

– Ничего, Марси. Так, недоразумение.

Он опять повернулся ко мне.

– Джереми, я не недоразумение или плод фатальной ошибки, – сообщил я, – родители планировали мое рождение.

То ли это откровение, то ли явные нотки гнева в моем голосе заставили Джереми дать мне пройти. Пока я шел по небольшому коридорчику, пытался представить, как отреагирует Марси. И чем она вообще занята.

Основным цветом в гостиной было серое сукно – она была битком набита представителями того самого «руководящего звена». Присутствующие нервно курили и жевали крошечные сэндвичи.

У стола стояла Марси Биннендейл. Голодная и без сигареты в руках (слава богу, не раздетая – именно этого я опасался). Я застал ее прямо в процессе… бизнес-процессе.

– Вы знаете этого джентльмена? – спросил Джереми.

– Естественно, – ответила Марси, улыбаясь. Но не кидаясь в мои объятия, как я мечтал всю дорогу.

– Привет, – произнес я. – Извини, если помешал.

Марси оглянулась и сказала всем находящимся в комнате:

– Прошу прощения, я на минуту отлучусь.

Мы вышли в коридор. Я взял ее за руку, но от объятий она уклонилась.

– Эй, что ты здесь делаешь?

– По-моему, тебе здесь нужен кто-нибудь из друзей. Я останусь, пока ты не справишься со всем.

– А что с процессом? – ужаснулась Марси.

– К черту! Ты важнее. – И я обнял ее за талию.

– Ты спятил? – прошептала она. В этом шепоте можно было услышать что угодно, кроме негодования.

– Однозначно. Спятил от количества часов, проведенных в одиночку в двуспальной кровати. Спятил от тоски по тебе. От фанерных тостов и недожаренных яиц. Спятил…

– Слушай, дорогой, – перебила она и показала на комнату, откуда мы вышли, – у меня, вообще-то, совещание.

А какое мне дело, что нас может услышать кто-то из обшитых серым сукном? Я продолжил свою тираду:

– …и я решил, что даже в своей президентской запарке ты, может, тоже решишь чуточку спятить, и…

– Зануда, – сурово прошептала она. – Я на совещании.

– Я вижу, что ты занята, Марси. Но послушай, когда ты закончишь, я буду ждать тебя у себя в номере.

– Оно может длиться до Второго пришествия.

– Значит, я буду ждать вечность.

Похоже, Марси почувствовала это.

– О’кей, друг мой.

Она поцеловала меня в щеку. И вернулась к своим делам.

«О, моя любовь, моя Афродита, моя прекрасная рапсодия…»

Жан-Пьер Амон, офицер Иностранного легиона, домогался любви неземной аравийской принцессы, которая исступленно возражала: «Нет, нет, нет, берегитесь моего папа́».

Было уже за полночь, и этот древний фильм был единственным, чем могло порадовать телевидение города Денвер.

Помимо дурацкой мелодрамы, компанию мне составлял уменьшавшийся с каждым мгновением запас поп-корна. Я дошел уже до такого состояния, что беседовал с телевизором:

– Ну, Жан-Пьер, давай, сорви уже с нее одежду! – но легионер не обращал на меня никакого внимания и продолжал нести чушь, заламывая руки.

Потом в дверь постучали.

Слава богу!

– Привет, малыш, – сказала Марси.

Она была совершенно измотана, волосы рассыпались по плечам – как я люблю.

– Как дела? – спросил я.

– Я отправила всех по домам.

– Вы там все решили?

– Ох, нет. Там все еще безнадежный завал. Можно, я войду?

Я настолько плохо соображал, что даже не сразу понял – прислонился к дверному проему, загораживая вход.

Она вошла. Сняла туфли. Рухнула на кровать. И устало посмотрела на меня:

– Большой романтичный зануда бросил свое дело первостепенной важности?

Я улыбнулся.

– У меня есть приоритеты. Я решил, что тебе может понадобиться моя помощь тут, в Денвере.

– Это так мило, – сказала она, – немного сумасбродно, но ужасно мило.

Я пришел к ней и заключил ее в объятия.

Примерно через пятнадцать секунд мы уснули мертвецким сном.

Мне снилось, что Марси проскользнула ко мне в палатку и шепчет: «Оливер, давай проведем день вместе. Только я и ты. И нам будет нереально хорошо!»

Проснувшись, я обнаружил, что сон начинает сбываться.

Марси была одета по-зимнему. А в руках держала лыжный костюм моего размера.

– Вставай, – сказала она, – мы идем в горы.

– А как насчет твоих встреч?

– Сегодня я встречаюсь только с тобой. С остальными договорюсь после ужина.

– Господи, Марси, что тебя стукнуло?

– Приоритеты, – улыбнулась она.

Только что Марси снесла кому-то голову.

Этим кем-то был снеговик, а орудием обезглавливания – снежок.

– Во что будем играть дальше? – поинтересовался я.

– Расскажу после обеда, – подмигнула Марси.

Я не имел ни малейшего понятия, в каком месте национального парка «Роки-Маунтин» мы сейчас находились. Но до самого горизонта простиралась совершенно безлюдная территория. А самым громким звуком был хруст снега под ногами. Нетронутая белизна повсюду. Как будто природа приготовила нам свадебный торт.

Может быть, Марси и не умела зажечь газовую плиту, но с примусом она обращалась мастерски. Мы подкрепились супом и сэндвичами прямо тут же, в горах. К черту роскошные рестораны! И обязательства. И телефоны. И города с населением больше двух человек.

– Так где мы находимся? – спросил я. (Компас тоже был у Марси.)

– К востоку от нигде, – подмигнула она.

– Мне нравятся здешние красоты, – улыбнулся я.

– Знаешь, если бы ты не ворвался в мой номер, нагрянув, как гром среди ясного неба, я бы все еще торчала в той прокуренной комнате в отеле, – с благодарностью произнесла Марси.

Она приготовила кофе на примусе, который эксперты, конечно, могли бы назвать неудачным и даже опасным для здоровья. Как бы там ни было, меня он согрел.

– Марси, – сказал я, шутя лишь наполовину, – в тебе пропадает кулинар.

– Готовлю только на лоне дикой природы, – засмеялась Марси.

– Значит, это твоя стихия, – улыбнулся я.

Марси посмотрела на меня, а потом огляделась по сторонам. Она вся светилась счастьем:

– Как жаль, что рано или поздно нам придется уйти…

– Мы можем остаться, – я был серьезен. – Марси, мы можем остаться здесь, пока ледники не начнут таять или пока нам не захочется поваляться на пляже. Или спуститься на каноэ по Амазонке. Давай, я серьезно!

Марси задумалась. Размышляет, как отнестись к моему… Предложению? Или идее?

– Ты меня проверяешь? Или серьезно? – наконец спросила она.

– И то, и другое. Я буду счастлив выйти из этой мышиной беготни, а ты? Немногие люди могут себе это позволить…

– Кончай, Барретт, – запротестовала она, – ты самый амбициозный из всех, кого я когда-либо знала. Кроме меня. Спорим, ты иногда видишь себя в кресле президента?

Я улыбнулся. Но кандидат в президенты не имеет права врать:

– О’кей. И такое бывало. Но в последнее время я думаю, что гораздо с большим удовольствием учил бы своих детей кататься на коньках.

– В самом деле? – Марси была искренне удивлена.

– Только если они пожелают учиться, – добавил я. – Ты могла бы жить счастливо, если бы не нужно было ничего никому доказывать?

Она на секунду задумалась.

– Что-то новенькое, – ответила она. – Пока не появился ты, я чувствовала себя лучше, только если побеждала и внимание всех было приковано ко мне.

– Скажи, а что может сделать тебя счастливой теперь?

– Парень.

– Какого типа?

– Который не станет во всем слушаться меня. Который поймет, что на самом деле… мне не всегда хочется быть главной.

Я молча слушал ее. И горы тоже молчали.

– Мне нужен ты, – наконец произнесла Марси.

– Я рад, – ответил я.

– Чем займемся теперь, Оливер? – спросила она.

Нам было хорошо и спокойно. В разговоре то и дело возникали паузы.

– Сказать, что нужно делать? – спросил я.

– Да! – ответила Марси.

Я глубоко вдохнул и произнес:

– Продай магазины.

Марси чуть не выпустила из рук чашку с кофе:

– Что?!

– Послушай, Марси, я уже так изучил образ жизни президента торговой сети, что могу написать об этом диссертацию. Ты должен быть все время в движении, быть готовым к переменам – ни секунды покоя.

– Чертовски верно, – ответила она.

– Может, все это и необходимо для бизнеса, но для взаимоотношений нужно нечто совершенно противоположное: много свободного времени и минимум рабочих поездок.

Марси не отвечала. Так что я продолжил свою проповедь:

– Следовательно, – радостно закончил я, – тебе нужно продать «Биннендейл». У тебя будет роскошный офис консультанта в том городе, где тебе понравится. А я открою свою юридическую практику. Может быть, у нас получится прижиться там. И обзавестись парой ребятишек.

– Ну ты и мечтатель, – рассмеялась Марси.

– А ты просто дура, – ответил я, – потому что все еще по уши влюблена в свою собственную власть.

Мой тон не был осуждающим. Хотя это было чистой, черт ее побери, правдой.

– Ах, ты! – сказала Марси. – Ты проверял меня.

– Проверял. И ты провалилась, – улыбнулся я.

– Ты нахальный эгоист, – игриво заключила она.

Я кивнул:

– Я всего лишь человек.

Марси посмотрела на меня.

– Но ты ведь меня не бросишь?..

– Любой снег когда-нибудь тает, – ответил я.

А потом мы встали и, взявшись за руки, вернулись в машину.

И поехали в Денвер. Где снега не было вовсе.

В Нью-Йорк мы вернулись в среду вечером. К тому времени Марси смогла навести порядок в денверском представительстве, и нам даже удалось еще раз сыграть в снежки. Но ее суперэго восторжествовало. Снова надо было работать. И я даже успел (по телефону) помочь Барри Поллаку на его финишной прямой.

Очередь к такси казалась бесконечной, и мы здорово замерзли. Наконец перед нами возникло нечто, напоминающее помятую консервную банку желтого цвета. Другими словами – типичное нью-йоркское такси.

– В Квинс не еду, – буркнул водитель вместо приветствия.

– Я тоже, – ответил я, дергая искалеченную дверцу, – так что едем на 64-ю, Ист, дом двадцать три.

Мы оба находились внутри. Так что теперь закон обязывал водилу доставить нас по упомянутому адресу.

– Давайте лучше на 86-ю, Ист, пять-ноль-четыре.

Что?! Поразительное предложение исходило от Марси.

– Кто, черт побери, там живет? – спросил я.

– Мы, – улыбнулась она.

– Мы?! – недоумевал я.

– Парень, у тебя что, – поинтересовался таксист, – амнезия?

– А ты кто, – нашелся я, – Вуди Аллен?

– По крайней мере, я помню, где живу, – выдвинул он довод в свое оправдание.

К тому времени остальные таксисты подгоняли нашего – воздух заполонила жуткая какофония из сигналов и ругательств.

– О’кей, так куда? – потребовал он.

– 86-я, Ист, – сказала Марси. И добавила шепотом, что объяснит мне по дороге. Как минимум, это стало для меня сюрпризом.

Военные называют такую территорию ДМЗ – демилитаризованная зона. Марси придумала найти квартиру, которая не принадлежала бы ни ей, ни мне, ни даже нам обоим и была бы чем-то вроде нейтральной территории.

О’кей. В этом был резон. Хватит с нас моей мышиной норы. В любом случае, Марси выдержала испытание ею.

– Ну как? – спросила Марси.

Однозначно, место было великолепное. Хочу сказать, что выглядело оно, точно как на тех образцах на верхних этажах «Биннендейл». Я насмотрелся молодых пар, рассматривающих эти квартиры и мечтающих: «Эх, если б мы могли жить так же».

Марси показала мне гостиную, кухню, выложенную кафелем («Я пойду на кулинарные курсы, Оливер»), ее будущий офис, потом спальню королевских размеров и, в конце концов, главный сюрприз: мой офис.

Да. У нас было два рабочих кабинета: Его и Ее. Наверное, пришлось содрать кожу с целого стада коров, чтобы обить всю мебель в моем кабинете. Повсюду были полки для книг по уголовному праву – сплошь стекло и хромированная сталь. Комбинированное освещение. В общем, тут было все, о чем только можно мечтать.

– Ну как? – переспросила Марси, ожидая хвалебных отзывов.

– Это просто невероятно, – сказал я.

Удивившись, почему чувствую себя, словно мы с Марси актеры и играем сцену по заранее известному сценарию. Написанному ею.

А потом подумав – собственно, какое это имеет значение?..

– Что вы чувствуете?

За время моего отсутствия методы доктора Лондона не претерпели изменений.

– Послушайте, мы оба оплачиваем коммунальные расходы.

Прекрати, Оливер. То, что мы оба платим за квартиру, не говорит о чувствах ничего. Хотя по-настоящему меня беспокоило даже не это.

– Дело не в эгоизме, доктор. А в том, как она… распоряжается нашими жизнями.

Я помолчал, а потом продолжил:

– Послушайте, мне не нужен дизайнер. И романтическое освещение. Как она не понимает, что все это совершенно неважно? Вон, Дженни купила побитую молью мебель, скрипучую кровать и обшарпанный стол – и все это за девяносто семь баксов! Гостями за ужином были исключительно тараканы. Зимой дуло из всех щелей, а по запаху в коридоре мы точно могли сказать, что ели на обед все соседи. В общем, квартирка была та еще!

Я снова замолчал. Затем стал рассказывать дальше:

– Но там мы были счастливы, и все остальное для меня не имело значения. Вернее, иногда, конечно, имело – например, когда сломалась ножка кровати. В тот момент, когда мы с Дженни кувыркались в ней. Ох, и здорово же мы тогда посмеялись!

Я снова запнулся. Оливер, что ты хочешь сказать?

Кажется, я пытаюсь сказать, что мне не нравится новая квартира Марси.

Да, мой новый офис – просто чудо. Но, когда нужно подумать, я возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где и сейчас стоят мои книги. Куда до сих пор приходят счета. Куда я ухожу, пока Марси не бывает в городе.

Поскольку остаются считаные дни до Рождества, Марси, как обычно, в отъезде. На сей раз в Чикаго.

И мне очень хреново.

Потому что сегодня вечером мне предстоит плотно поработать, чем я категорически не могу заняться в нашем с Марси домике мечты на 86-й улице. Потому что весь Нью-Йорк сегодня в рождественских украшениях. А я чувствую себя донельзя паршиво – хотя есть целых два места, где я могу побыть в одиночестве. И мне стыдно звонить Филу – только потому, что боюсь признаться в своем одиночестве.

Двенадцатое декабря. Оливер Барретт IV в своем «бомбоубежище» перебирает пыльные фолианты на полках в поиске нужных прецедентов. Тоскуя по времени, которое уже не вернешь.

Если бы работа хотя бы отвлекала меня от раздумий. Но благодаря новоприобретенному умению самоанализа у меня не получается анализировать никакие внешние факторы. Вернее, я просто не могу сосредоточиться. И вместо дела «Майстер против штата Джорджия» изучаю себя.

А на работе в лифте играют рождественские мелодии, а у меня от них рождественская шизофрения.

В этом-то и проблема, доктор. (Это я сам с собой, но, поскольку уважаю свое мнение, обращаюсь к себе «доктор».)

Господь – как глава Суда Небесного – своей властью постановил:

Будь дома на Рождество!

К любым другим его заповедям я могу отнестись легкомысленно, но эту неукоснительно соблюдаю. («Слушай, Барретт, у тебя просто тоска по дому, так что, черт возьми, придумай уже что-нибудь!»)

Но, доктор, в этом-то и вся проблема.

Что есть дом?

(«Дом – это там, где сердце, конечно же. С вас пятьдесят долларов!»)

Благодарю вас, доктор. А если добавлю еще пятьдесят, вы мне ответите на вопрос: где же это мое гребаное сердце?

Это как раз то, чего я иногда не могу понять.

Когда-то я был ребенком. Я любил получать подарки и украшать елку.

Я был мужем и благодаря Дженни агностиком («Оливер, я бы не стала оскорблять Его чувства, говоря «атеист»!») Она приходила домой после обеих своих работ, и мы отмечали праздник вдвоем. Распевая не очень приличные вариации рождественских гимнов.

Что все равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе – значит вместе, и мы всегда были вдвоем в этот вечер.

На дворе полдесятого, осталось всего ничего времени, чтобы все купить к празднику – а я застрял на обочине жизни. Как вы уже поняли, у меня проблема. Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Фил мне с радостью сообщил, что отправляется в круиз с «теми, кому за сорок» («А вдруг что-то да и получится?»). Ему кажется, что так всем нам будет легче. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.

Так. Погодите. Приведем ход рассуждения в порядок.

Особняк в Ипсвиче, штат Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего дома.

Марси Биннендэйл, с которой мы вместе, когда она находится на расстоянии видимости, считает, что носки для подарков на Рождество нужно вывешивать в квартирке на 86-й улице.

Я хотел быть там, где мне не будет одиноко. Вот только каждый из этих вариантов, как мне казалось, решает мои проблемы только наполовину.

Придумал! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи, кажется, Соломон. А имя – по-моему, царь. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.

Рождество проведем с Марси.

Но в Ипсвиче, штат Массачусетс.

Ля-ля-ля, ля-ля-ля!

– Привет, мама.

– Как ты, Оливер?

– Отлично. Как отец?

– Отлично.

– Это замечательно. Я… по поводу… м-м… Рождества, – промямлил я в трубку.

– Надеюсь, на этот раз … – начала мама.

– Да, – немедленно заверил я, – мы будем. Я хочу сказать… м-м… Мам, можно со мной будет кто-то еще? Если… есть лишняя комната.

Я задаю совершенно дурацкие вопросы!

– Да, конечно, дорогой, – заулыбалась мама на том конце провода.

– Из моих друзей, – добавил я.

Прелестно, Оливер. А мама уж было подумала, что ты притащишь своего заклятого врага!

– Ах, – сказала мама, не в силах скрыть эмоций (не говоря уже о любопытстве), – это отлично.

– Она живет за городом, поэтому ей понадобится комната.

– Это отлично, – повторила мама, – это кто-то… кого мы знаем?

Другими словами: из какой она семьи?

– Я не думаю, что стоит из-за этого так суетиться.

Похоже, мне удалось сбить ее с толку.

– Отлично, – снова произнесла она.

– Я приеду утром перед Рождеством – Марси прилетает с Побережья.

– Ох!

С учетом моего прошлого, мама, похоже, не сомневается, что речь может идти и о Тимбукту.

– Хорошо, мы ждем тебя и мисс…

– Нэш. Марси Нэш.

– Мы ждем вас.

Взаимно. Я был рад – даже Лондон подтвердил бы, что вот это уже настоящие эмоции.

Зачем?

Так я представлял себе размышления Марси во время полета из Лос-Анджелеса в Бостон. На календаре было 24 декабря.

И то, о чем, как мне казалось, думает Марси, можно было выразить одним словом: «Зачем?»

«Зачем он пригласил меня познакомиться со своими родителями? Да еще на Рождество? Это должно означать, что у нас все так… серьезно?»

Естественно, мы никогда не обсуждали этих тем друг с другом. Но я почти уверен, что где-то там, на высоте нескольких тысяч футов, выпускница Брин Мора по имени Марси Нэш, сидя в кресле самолета, размышляла – какие мотивы руководят ее нью-йоркским сожителем.

Правда, она так и не спросила: «Оливер, зачем ты приглашаешь меня?»

И к лучшему. Потому что, если честно, единственное, что я мог бы сказать ей: «Не знаю».

Да, я совершил очередной импульсивный поступок – очень в моем стиле. Не спросив Марси, позвонил домой и договорился. Непонятно, какие мысли в этот момент были в моей голове. Хотя Марси была очень рада, когда я сказал ей.

А потом еще и так же импульсивно попытался обмануть себя, сказав самому себе: «Просто вместе с подругой встречаю Рождество. Ничего это не значит и нет у меня никаких «намерений»!»

Чушь собачья!

Оливер, ты ведь прекрасно знаешь, что значит, когда приглашаешь девушку познакомиться со своими родителями. Да еще на Рождество.

Да уж, это тебе не совместный поход на выпускной бал.

Теперь – то есть неделю спустя – аргументы казались неоспоримыми. Пока я ходил по терминалу аэропорта «Логан», повторяя круги самолета, в котором была Марси, перед заходом на посадку.

Так что же, Оливер, подобный жест может значить в реальной жизни?

Теперь, после нескольких дней размышлений я знал ответ. Брак. Супружество. Кандалы. Оливер, «не ты ль пробудил бурю сию»?

Получается, наша поездка в Ипсвич, по идее, должна успокоить мое бессознательное стремление получить благословение родителей – очередной моральный пережиток прошлого. И почему меня все еще волнует, что скажут мамочка и папочка?

Ты ее любишь, Оливер?

Господи, идиотское время для вопросов самому себе!

Неужели? «Да нет же, сейчас самый подходящий момент!» – кричит еще один внутренний голос.

Люблю ли я Марси?

Слишком сложный вопрос, чтобы на него можно было ответить просто «да» или просто «нет».

Тогда какого черта я так уверен, что хочу на ней жениться?

Потому что…

Пожалуй, это не очень разумно. Но почему-то мне кажется, что сама ответственность тут сыграла ключевую роль. Любовь рождается в ходе свадебной церемонии, как аппетит – во время еды.

– Оливер!

Первая же пассажирка в очереди оказалась той, о ком я думал. И выглядела потрясающе.

– Знаешь, я на самом деле соскучилась по тебе, милый, – произнесла Марси, а в это время ее руки блуждали по моей спине под пиджаком. Я прижимал ее к себе так же сильно, но от большего воздержался. Все-таки мы были в Бостоне. Потерплю, ничего со мной не будет…

– Где твой маленький саквояж? – спросил я.

– В этот раз он не такой маленький. Сейчас его досматривают, – подмигнула Марси.

– Ого! Нам предстоит показ мод?

– Обойдемся без крайностей!

Я обратил внимание на продолговатый пакет в ее руках. И предложил:

– Давай, понесу.

– Нет, оно хрупкое, – воспротивилась Марси.

– Так там твое сердце? – подтрунивал я.

– Не совсем, – ответила она, – просто подарок для твоего отца.

– Ах, вот как…

– Я нервничаю, Оливер, – сказала она.

Преодолев Мистик Ривер Бридж [66], мы совершенно увязли в предрождественской пробке на шоссе номер 1.

– Ах ты ж дерьмо! – выругался я.

– Что, если я им не понравлюсь? – ныла Марси.

– В этом случае после Рождества мы поменяем тебя на другой подарок, – пошутил я.

Марси надулась. Но даже при этом выглядела великолепно.

– Успокой меня, Оливер, – попросила она.

– Я тоже волнуюсь, – сказал я.

Вниз по Гротон-стрит. Въехать в ворота. И, наконец, попасть по длинной въездной дороге во владения Барреттов. Несмотря на то, что деревья попадались нечасто, тишина вокруг создавала атмосферу лесной чащи.

– Здесь так тихо, – сказала Марси. А, между прочим, могла бы отомстить мне за то, как я обозвал ее дом, сказав, что тут совершенная разруха. Но она была выше таких мелочей.

– Знакомься, мама, Марси Нэш, – представил я нашу гостью. Единственное достоинство бывшего мужа Марси заключалось в том, что он обладал великолепной фамилией – она звучала по-изысканному блекло и утонченно невыразительно.

– Марси, мы так рады, что вы приехали, – произнесла мама, – мы вас очень ждали.

– Я благодарна за ваше приглашение, – скромно ответила Марси.

Какая откровенная, просто блистательная чушь! Две леди с утонченным воспитанием обменивались избитыми фразами, в которых заключалась вся суть их социального положения. Потом последовали заявления из серии «Должно быть, вас измотала длительная поездка!» и «Ах, эти рождественские хлопоты – все это, наверное, для вас было так утомительно!».

Вошел отец, и леди зашли на второй круг. С той только разницей, что папа не скрывал своего восхищения красотой нашей гостьи. Затем, так как того требовали правила приличия, Марси поднялась в свою комнату, чтобы немного отдохнуть – ей ведь подобало выглядеть усталой после подобного путешествия.

А мы остались в комнате. Мама, папа и я. Началось все с расспросов, как жизнь. Мы удостоверились, что у всех все отлично. Что, естественно, было приятно слышать. Не слишком ли устала «очаровательная девушка» – так Марси охарактеризовала мама, – чтобы спеть с нами несколько рождественских гимнов? На улице лютый мороз!

– Марси – крепкая девушка, – ответил я, по-моему, имея в виду не только телосложение. – Она сможет петь хоть в самую пургу!

И тут она вошла, одетая в лыжный костюм, которые будут носить в Санкт-Морице [67] в этом году.

– Надеюсь, за завываниями ветра не будет слышно, как я не попадаю в ноты, – улыбнулась Марси.

– Это неважно, дорогая, – судя по всему, мама поняла ее буквально, – важен esprit.

Мама всегда готова вставить словечко на французском. Все-таки она целых два года проучилась в колледже Смит – и ей не стыдно было этим щеголять.

– Потрясающий наряд, Марси, – заметил отец. Уверен, он восхищался тем, что крой лыжного костюма не скрывал ее… аппетитных форм.

– Неплохо защищает от ветра, – ответила Марси.

– В это время года здесь бывает очень холодно, – добавила мама.

Да уж, некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не обсуждая вообще никаких тем, кроме погоды!

– Да, Оливер мне сказал об этом, – ответила Марси. Ее выдержка поражала – она переносила все эти светские беседы с удивительной легкостью, словно болтала с друзьями у костра.

В полвосьмого мы присоединились к сливкам общества Ипсвича, собравшимся в церкви, коих было порядка двух десятков. Самым старым в нашем хоре был Лайман Николс (выпускник Гарварда 1910 года), самой молодой – дочь моего одноклассника Стюарта, малютка по имени Эми Харрис, которой едва исполнилось пять лет.

Стюарт оказался единственным, на кого моя избранница не произвела впечатления. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с маленькой Эми (взаимно) и со своей женой Сарой, которая осталась дома с десятимесячным Бенджамином.

Я вдруг почти физически ощутил, как быстро летит время, и мое сердце наполнилось грустью. У Стюарта был свой мини-фургон, так что мы поехали с ним. Всю дорогу я держал малышку Эми на коленях.

– Тебе очень повезло, Оливер, – сказал Стюарт.

– Знаю, – буркнул я.

Марси изображала зависть, как ей и подобало.

«Вести ангельской внемли…»

Репертуар был столь же затасканным, сколь и аудитория. Сливки местного общества наградили нас за выступление аплодисментами, вежливо подтрунивая над тем, как мы не попадаем в ноты. Детям же раздали печенье и по стаканчику молока.

Марси, как видно, понимала значение всего этого ритуала.

– Провинциальные нравы, Оливер, – заметила она.

К половине десятого мы сделали все полагающиеся визиты и, как того требовала традиция, завершили шествие в замке герцога – Довер-Хаусе.

«Ступайте, все верные, пойте, торжествуя…»

Я видел, как отец с матерью смотрят на нас из окна. К моему удивлению, они улыбались. Интересно, это из-за Марси? Или просто им, как и мне, пришлась по душе крошка Эми Харрис?

В нашем особняке угощение и напитки оказались куда лучше – не только дети получили положенное молоко, но и взрослые – стакан согревающего пунша. «Спаситель!» – возблагодарил Барретта-старшего престарелый Николс.

Выпив и закусив, все довольно быстро разбежались по домам.

Я основательно заправился пуншем.

Марси предпочла обезжиренный гоголь-моголь.

– Здесь так мило, Оливер, – сказала она и дотронулась до моей руки.

Думаю, это не укрылось от маминого взгляда. И, судя по всему, она осталась довольна. А вот лицо отца если что-то и выражало, то лишь легкую зависть.

Мы занялись украшением рождественской ели. Марси без умолку нахваливала красивые игрушки, что очень нравилось маме. Хрусталь, из которого была сделана звезда, показался ей знакомым.

– Как красиво, миссис Барретт. Выглядит, как чешский!

– Вы угадали, милочка. Моя мать купила его перед войной.

Затем мы распаковали свертки с самыми старыми елочными украшениями, среди которых были древности, сохранившиеся с таких времен, о которых, по-моему, моей семье помнить даже не стоит. Когда Марси вместе с мамой развешивала на ветки гирлянды из попкорна и сушеной клюквы, она тихонько заметила:

– Потребовался, наверное, адский труд, чтобы все это сделать.