2017-12-14
220
Наконец, согласно ст.1060 и 1061 Устава уголовного судопроизводства, по окончательным приговорам о государственных преступлениях допускаются со стороны осужденных просьбы о помиловании или облегчении их участи, причем принесение таковой просьбы останавливает исполнение приговора впредь до воспоследования по ней Высочайшего разрешения.
Обряд исполнения приговора военных судов определяется в Военно-судебном уставе. Порядок исполнения смертной казни, введенный Законом 26 мая 1881 г. для гражданских судов, был распространен Указом 5 января 1882 г. и на дела, подсудные военным судам.
Но почти вслед за этим Указом были допущены и отступления от него на окраинах, в тех соображениях, что исполнение смертной казни не публично, а в тюремной ограде по отношению к особо опасным преступникам будет принято туземным населением за робость. Таким образом, в 1883 г. было испрошено Высочайшее повеление о предоставлении командующим войсками в Кавказском, Туркестанском и Омском военных округах, в тех случаях, когда они по особым соображениям признают необходимым, права публичного исполнения смертной казни над преступниками из туземцев (в Омском округе притом из кочующих киргизов, а равно из дунган, таранчан и других выходцев из Кульджи и вообще туземцев Семиреченской области).
217. Лишение свободы. Второй тип наказаний составляет лишение свободыв самых разнообразных родах, первое место между которыми занимают каторга и ссылка на поселение. Прообразом ссылки на поселение является "выбитие вон из земли", вошедшее потом с Ивана IV в понятие опалы и как политическая мера, являвшаяся в виде развода жителей какого-либо города или местности целыми семьями по другим городам, как это было, например, после присоединения Новгорода и Пскова*(1750). Во второй половине XVI столетия является уже ссылка в определенное место, например, по Указу 1582 г. в украинные города*("Здесь и далее имеются в виду крайние пределы государства. - (Ред.).") - Севск, Курск, употреблявшаяся, впрочем, преимущественно как политическая мера*(1751). Присоединение Сибири открыло новый край для ссылки и дало правительству возможность воздерживаться от смертной казни и членовредительных наказаний, содействуя в то же время колонизации малонаселенного края. Особенное развитие получает это наказание в XVII веке*(1752). Уложение 1649 г. назначало ссылку за весьма разнообразные деяния; так, например, за первую татьбу повелено бить кнутом, отрезать левое ухо и посадить в тюрьму на два года, а затем послать в украинные города, где государь укажет и велит в украинных городах быть, в какой он чин пригодится (гл.XXI, ст.9); то же определено и за вторую татьбу, с удлинением срока тюрьмы (ст.10), аравно за мошенничество (ст.11) и за первый разбой (ст.16). Шли в ссылку корчемники и табачники за многие приводы, последние с урезанными носами и порванными ноздрями (гл.XXV, ст.3, 16); подъячие за незапись судного дела, для того чтобы покорыстоваться государевыми пошлинами (гл.X, ст.127); содействовавшие насильственному приезду в дом (гл.X, ст.198) и т.д. Специально в Сибирь на Лену велено ссылать тяглых посадских людей, если они для избежания казенных повинностей будут закладывать себя кому-нибудь или называть себя чьими-нибудь крестьянами (гл.XIX, ст.13) и т.д. Еще более разнообразятся эти случаи по дополнительным указам и новоуказным статьям, и по отдельным указам Петра Великого, причем ссылка назначалась даже за несоблюдение предосторожности от огня, за прошение милостыни притворным лукавством, подвязав руки, також ноги, глаза завися и зажмуря, будто слепы и хмуры; за стрельбу из ружей в городах и т.д.*(1753) Между прочим, Указом 1679г. было постановлено всех тех преступников, коим следует по закону за их преступление отсечь руки и ноги, не чиня сей казни, ссылать в Сибирь на пашню с женами и детьми на вечное житье. Независимо от случаев, указанных в законе, ссылка практиковалась нередко как политическая мера в случае обвинения значительного числа лиц в преступлении, угрожаемом смертной казнью; так, ссылка была применена, например, к участникам псковского бунта 1650 г., бунта 1662 г., к сообщникам Стеньки Разина и т.д. Она же встречается и в виде меры против раскола, как, например, ссылка в 1660 г. знаменитого Аввакума, оставившего описание своего бедственного путешествия по странам даурским. В 1691 г. (N 1404) был даже дан общий указ: "Которые люди... по их государскому указу и по соборному уложению и по особым статьям, по градским законам и в сыскном приказе довелись смертные казни, а той казни им не учинено, и тех воров указали они, Великие Государи, вместо смертные казни, пятнать и ссылать"; то же повторено и в Указе 1704 г.
Равным образом и по отношению к отдельным преступникам ссылка нередко являлась заменяющим наказанием при помиловании: "Довелся смертной казни, и Великий Государь помиловал, велел живот дать, вместо смерти сослать в ссылку". Ссыльные направлялись в разнообразные местности в украинные и понизовые места, позднее в Сибирь; но по большей части в законе не определялось место ссылки, что давало возможность направлять ссыльных туда, где чувствовалась наибольшая потребность в рабочих руках. Старая Русь почти не знала непроизводительной ссылки: ссылаемые "в службу", "в посад" и "на пашню" по прибытии на место одинаково тотчас шли в дело - кто на пашню, кто для делания засек и просек, а кто и прямо на то же государево дело, на котором он прежде проворовался. Ссыльным пашенным людям отдавалась земля и давалась ссуда на пашню, на лошадиную покупку и на всякий деревенский завод. Только в редких случаях опалы ссыльные заключались на месте ссылки в тюрьмы (Сергеевский). "Московское правительство относилось к ссыльным с большой благосклонностью и было чуждо какого-либо презрения к ним, отнюдь не считая их как бы отверженными, какими они считаются теперь; труды ссыльных, по воззрению тогдашней эпохи, составляли "службу", само состояние ссыльного определяется как чин"*(1754). При таких условиях понятно, что в ссылку вместе с преступниками направлялись их жены и дети; иногда даже, как, например, в 1699 г. (N 1690), в новопокоренный город Азов было предписано ссылать именно женатых, а не холостых, и из мастеровых или посадских людей, а не из военных*(1755). Государство не выбрасывало преступника как ни на что не годного члена общества; по большей части, не лишало его прав; напротив, оно верило в его исправимость; оно хотело, как говорит грамота верхотурскому воеводе 1697 г., чтобы "однолично всякий ссыльный у того дела был и в том месте жил, где кому и у какого дела быть велено, и бежать бы на старину не мыслил". Хотя и в XVII веке сибирская ссылка в действительности не вполне соответствовала надеждам, возлагаемым на нее государством: невзирая на все меры, великое множество ссыльных (Сергеевский) "своими трудами питаться не хотят", "только того усматривают, что своровать", "за промысел никакой не принимаются, свои стачки и заводы пропивают, и бегут, бегут на старину"*(1756). Но тем не менее даже противники ссылки (ср. Фойницкий) не могут не признать, что "задачи московской ссылки были весьма разнообразны, и правительство преследовало их с похвальною осторожностью и значительными успехами". "Рядом, рука об руку с охочими вольными людьми, шли подневольные, ссыльные, правда, большею частью самовольством", на подведение под руку Великого Государя немирных, неясачных инородцев. Они "проникают в неведомые земли, плывут по рекам до моря, воюют с инородцами, грабят их, приводят к шерти на царское имя, ставят остроги. За ними следом идет правительство: воеводы, как только получат известие, сейчас же шлют в поставленные острожки служилых людей, учреждают администрацию, отправляют туда пашенных ссыльных. А вольные завоеватели или приносят повинную и, легко получив прощение, обогащенные добычею, остаются жить на месте, или идут дальше и дальше, ища Великому Государю славы, а себе добычи" (Сергеевский).
Ссыльные люди шли в царево дело большей частью не по их выбору, а как государь укажет; но затем труд их был свободный. Введение же обязательного труда для ссыльных относится только к концу XVII века. В 1668 г. были поданы Винниусом в Посольский приказ*(1757) статьи, в коих говорится: "Всяких воров и бусурманских полонянников мочно на катарги сажать для гребли на цепях, чтобы не разбежались и зло не учинили; и чем таким ворам и полонянникам, которых по тюрьмам бывает много, хлеб туне давать, и они бы на катаргах хлеб заработывали...", причем в доказательство полезности такого предложения Винниус ссылается на обычаи иных государств. Но эти предположения долго не получали практического осуществления. Только в Указе 24 ноября 1699 г. (N 1732) посадским людям за взятки определено: "И тем людям... сказать смерть и положить на плаху, а от плахи подняв, бить, вместо смерти, кнутом без пощады и сослать в ссылку в Азов с женами и с детьми, и быть им на катаргах в работе"*(1758). В Азове работы продолжались до 1711 г., до передачи его туркам, затем с 1703 г. часть приговоренных пошла в Петербург на устройство порта и стоянки для флота, а затем в Рогервик (ныне Балтийский порт)*(1759). С начала XVIII века, с открытием даурских рудников и горных работ в Нерчинске, открылись каторжные работы и в Сибири, в разных видах, хотя вместе с тем не прекращались работы и в Европейской России; так, в конце XVIII века каторжники направлялись в Оренбургский край на постройку Орской крепости, на разработку илецкой соли; в Новороссйский край на постройку укреплений днепровской линии, одним словом, туда, где ощущалась потребность в рабочих руках.
Каторжные работы назначались, во-первых, вечно, так что прекращались только за смертью или же за неспособностью к работам по дряхлости, увечью. По Указу 19 декабря 1707 г. (N 2179) дряхлых и увечных велено отсылать в монастыри, где, заковав их в кандалы, держать в вечных работах; но позднее, по практике сибирской, такие лица по освобождении из тюрем отсылались в Сибирь на пропитание. Во-вторых, каторга назначалась срочная от 1 года до 20лет, причем по Указу 1721 года каторжные по отбытии наказания возвращались на прежние места жительства, а по другим позднейшим указам подлежали ссылке на поселение*(1760).
Работы были первоначально корабельные, адмиралтейские, портовые, но позднее появляются работы рудниковые и заводские. Первая попытка распределения работ по важности преступлений была сделана лишь при императоре Павле I Указом 1797 г. (N 18140), коим преступники разделены на три разряда: первый велено отсылать в Нерчинск и в Екатеринбург на работу в рудники на добычу золотых и серебряных руд и драгоценных камней; второй разряд - в Иркутск на тамошнюю суконную фабрику, а за неимением места - на поселение, а третий разряд - осужденных в смирительные и рабочие дома и другие казенные работы, отсылать к крепостным строениям; но это различие не представляло чего-либо точно определенного; так, в следующем же году было разъяснено, что в крепостные работы можно направлять только мужчин, осужденных в рабочие дома на большие сроки*(1761).
Равным образом оставалось неопределенным отношение каторжных работ к ссылке на поселение; так, например, Законом 14 января 1704 г. (N 1957) повелено: а) виновных в смертоубийстве, измене и бунте казнить смертью; б) всех прочих преступников, подлежащих смертной казни, вместо оной бить кнутом и по заклеймении ссылать вечно на каторгу; и в) тех, которые по закону подлежат телесному наказанию и дальней ссылке, ссылать на каторгу на 10 лет без наказания. С этого времени и до Екатерины II ссылка на поселение соединяется с каторжными работами, а отдельно назначается только в виде исключения, например, Указом 30 января 1725 года (N 4645) тех, коим за их вины ноздри выняты и уши и носы резаны и руки сечены, велено ссылать в Сибирь на вечное житье, или же, по особому монаршему милосердию, иногда ссылка назначается и за тяжкие государственные вины*(1762). Но с Екатерины II поселение снова появляется как самостоятельное наказание, и притом с ярко намеченным стремлением к колонизации необитаемых или малонаселенных частей Азиатской России, а отчасти и Оренбургского края. Правительство предписывало отводить ссыльным земли, давать семена и инструменты, освобождать на первое время от податей. Ссыльные сажались на казенную пашню, а неспособные причислялись к селениям старожилов. Но как в XVII веке жаловались албазинские пашенные ссыльные, что в ссуду даваны им были кони старые и жеребята молодые, которые ни в соху, ни в борону не годились, ральники даваны старые и ломаные; как в XVII веке шли вечные пререкания московского правительства с сибирскими воеводами о том, что они по ссыльному делу плутуют, своевольничают и корыстуются, так все те же неустройства и с еще большей силою проявляются и в XVIII веке*(1763). Не помогла и жестокая расправа Петра в 1721 г. с первым сибирским губернатором князем Гагариным; за ним следовали не менее памятные в истории Сибири деятели, как Чичерин, Пестель, Трескин и их помощники - Лоскутов, Белявский*(1764). Кроме того, ссылка страдала отсутствием правильной организации, что по необходимости приводило к страшным беспорядкам на месте и делало призрачными все предположения правительства о колонизации отдельных местностей*(1765).
Пребывание Сперанского в Сибири и личное знакомство с нашей ссылкой, со всей ее неурядицею вызвало у него стремление изменить ссылку в ее сущности. Поэтому, как и в общем управлении Сибирью, Сперанский стремился заменить, как он выражался, домашнее управление ссылкою публичным и служебным*(1767). Результатом было издание в 1822 г. Устава о ссыльных, лежащего в основании ныне действующих законов о ссыльных. Устав определил соотношение между каторгой и поселением, причем последнее в высших своих степенях примкнуло к каторге; на устройство поселенцев в Уставе было обращено особое внимание. Они были разделены на шесть категорий: 1) временные заводские рабочие, работавшие вместе с каторжными, но не более 1года; 2) дорожные рабочие, направляемые преимущественно на устройство путей сообщения; 3) ремесленники; 4) слуги; 5) поселенцы - причисляемые к деревням старожилов или водворяемые в новых поселениях, и 6) неспособные. Попытка Сперанского ("Ссылка в Сибирь") приурочить ссыльных к работам сразу же оказалась несостоятельной. Фабрики и заводы, переполненные каторжными, уклонялись от приема ссыльных, и во всей Западной Сибири только на одной омской суконной фабрике работали ссыльные, но и там их число не превышало в 1837 г. двухсот; разряд дорожных работников фактически не существовал и вскоре (в 1828 г.) был уничтожен. Ремесленные дома были упразднены в Томске в 1830 г.; а в 1836 г. удержан только иркутский дом, но и он падал, и в 1852 г. в нем было всего 56 мужчин и 42 женщины, а доходу получено только 86 копеек (прежде он давал до 3000 рублей). Цех же слуг, по заявлению генерал-губернатора Горчакова, упадал сам собою от основательной недоверчивости жителей к людям развратным. В Своде законов уголовных 1832 и 1842 гг. юридическое значение и каторги, и поселения осталось крайне неопределенным; о каторге Свод говорил в числе других видов наказания работами, причем каторге противополагалась работа крепостная, работа в портах и на фабриках*(1768). К ссылке, кроме ссылки в работы, относилась ссылка на поселение и временная ссылка на житье.
Упорядочение высших наших наказаний, хотя главным образом внешнее, было внесено в законы уголовные Уложением 1845 г. и дополнительными Постановлениями от 15 августа 1845 г. (N 19284) о распределении и употреблении осужденных в каторжные работы, принявшими по отношению к каторге два основных признака, определяющих ее относительную тяжесть. Во-первых, сроки работ, причем введены были работы бессрочные, которые, однако, как указывали составители закона, не должны считаться восстановлением работ вечных, отмененных Законом 1828 г., а означают только, что для лиц этой категории прекращение работ будет зависеть от нравственного исправления преступников, засвидетельствованного их начальством. И во-вторых, тяжесть работ, причем составители Уложения различали три заранее установленные степени: работы рудниковые, крепостные и заводские, которые и назначались соответственно тяжести преступлений; каждый из этих видов в Уставе о ссыльных именовался разрядами: первый, второй и третий.
Но это последнее деление, являвшееся с точки зрения исполнителей наиболее важным, представлялось в двояком отношении неудобным. Во-первых, предположение законодателя, что всякая работа одного рода всегда будет тяжелее какой-либо работы следующего рода, представлялось очевидно несостоятельным, так как каждый род допускает весьма различные оттенки. Притом же тяжесть работы подневольной не определяется одною только степенью физического напряжения при работе, но зависит от всего порядка содержания заключенных, а в этом отношении какого-либо единства или соответственности порядка заключения с тяжестью преступления не могло уже быть потому, что каждый род каторжных работ находился в заведовании различных ведомств: рудники - горного, крепости - военного, заводы - казенных палат. Во-вторых, заранее можно было сказать, что спрос на рабочие руки по каждой категории каторжных работ не будет пропорционален числу лиц, приговариваемых по той или другой степени сего наказания, так что необходимо было допустить замену одного вида другим.
Действительность вполне подтвердила эти опасения. Из работ в рудниках, говорит С.В. Максимов тяжки ломка пород, добывание глыб, тяжки тем, что целый день в подземелье, без божьего света, в удушливом воздухе, страшны они тем, что "дыркой бьет" при быстром неожиданном взрыве боковой скважины или "горой давит" при неумелом отломе. Но несравненно легче работа переносная, когда отбитая глыба, поднятая из шахты, переносится в сортировочные склады и оттуда в рудораздельное отделение; несравненно физически легче были работы в золотопромывательных промыслах, так как даже самая тяжкая - унос промытого, ненужного песка ("хвосты убирать") считалась тяжкою только благодаря продолжительности, однообразию и кажущейся бесполезности.
Наоборот, в работах заводских, считавшихся по Уложению самыми легкими, были такие, которые могли конкурировать с рудниковыми; таковы были на солеваренных заводах (селенгинском, троицком и устькутском) гонка рассола из источников по желобам, особенно зимою, или работа в варницах, где редкий рабочий выдерживал более двух месяцев.
Но особенно тяжко, говорит Максимов, было в сибирских крепостных ротах, например в Омской крепости, описанной, между прочим, и Ф.М. Достоевским в "Мертвом доме"; содержание в ней считалось тяжелее всякого рудника или промысла Нерчинского округа.
Еще важнее был второй недостаток деления каторги на виды. Уже по Уложению изд. 1845 г. (ст.74, ст.72 по Уложению 1866 г.) работы в рудниках могли быть заменяемы работами в крепостях на те же сроки, а для женщин (ст.75 по изд. 1845 г., 73 по изд. 1866 г.) работы в рудниках и крепостях заменялись работами на заводах, первоначально с увеличением на срок в расчете полтора года за год, a после Закона 17 апреля 1863 г. - без увеличения. Затем, Законами 1859 и 1869 гг. (прим.1 к ст.560 Устава о ссыльных по прод. 1886 г.) дозволено каторжных, приговоренных к работам на заводы, обращать в рудники с зачетом полтора года за год работы рудниковой. Наконец, еще в 1845 г. Положением о местах заключения допущено временно, в случае сокращения работ в рудниках или по необходимости умножения рабочих на заводах, переводить туда и каторжных первого разряда без продления сроков.
Жизнь вынудила допустить еще более разнообразные случаи замены, обратив наше высшее уголовное наказание в нечто мифическое, совершенно не соответственное закону. Суд по-прежнему приговаривал и в рудники, и в крепости, и т.п., зная, что его приговор в действительности мертвая буква и что каторжный или будет бродяжничать в Сибири, или просто будет сидеть в каком-нибудь остроге.
Причина этого заключалась в том, что карательная сторона каторжных работ стояла на втором плане. Государство собственно не наказывало, а снабжало только рабочими руками преступников разные ведомства. Каторжное хозяйство носило на себе как бы отпечаток того же крепостного хозяйства, коим жила вся тогдашняя Россия. На первом плане стояли не интересы юстиции, а интересы ведомств и иногда даже, к сожалению, одни только выгоды лиц, заведующих каторгой. Оттого падение крепостного права совпало с полным распадением каторжной работы.
Прежде всего уничтожилась крепостная каторжная работа: число вновь строящихся крепостей уменьшилось, а для производящихся построек военное ведомство нашло каторжный труд невыгодным, само же помещение каторжных внутри крепостей - неудобным в военном отношении. Поэтому в 1864 г. (Полное собрание законов 40832) прекратилась отсылка в крепости и приговоренных велено направлять на заводы и фабрики, а с 1870 г. - в устроенное для них специально каторжное отделение в Тобольске (примеч.5 к ст.583 Устава о ссыльных, по прод. 1876 г.), где до 1876 г. помещались и приговоренные к каторге лица военного звания, переведенные затем в Усть-Каменогорск.
Столь же непрочным оказался и третий разряд. Фабрики и заводы, а особенно винокуренные, открывались без всякого плана, весьма часто в местностях, которые в них вовсе не нуждались, иногда только в интересах строителей и заведующих, а потому или оставались без дела, или работали в убыток. Поэтому Министерство финансов с начала царствования императора Александра II стало закрывать эти заводы и фабрики или передавать их в частные руки, вовсе не заботясь о том, что будет с находившимися там ссыльными*(1769).
Не лучше было и положение каторжных в рудниках, где также делались различные опыты, не имеющие ничего общего с интересами юстиции. Так, в конце сороковых годов по предложению горного начальника Разгидьдяева были почти прекращены работы в серебряных Нерчинских рудниках, а все ссыльно-каторжные направлены на золотоносные Карийские россыпи, на которые возлагались большие надежды. В 1850 г. от стечения на Каре громадного числа каторжных, которым приходилось жить в тесных, сырых, неподготовленных тюрьмах, работать нередко по колено в грязи, начались страшные повальные болезни; по свидетельству Максимова, умерло в год более тысячи человек*(1770). Но и Кара стала принимать все менее и менее ссыльных, затем прекратился прием и на рудники, находившиеся в заведовании Кабинета Его Величества, так как Кабинет находил более выгодным труд свободный.
Рядом с праздностью каторжных нельзя не отметить и отсутствия надзора за ними, отражавшегося невероятным количеством побегов. В Енисейской губернии, например, с 1828 по 1833 гг. было в бегах: с каменского завода 259 из всего числа 285, а с троицкого солеваренного - 290 из 680.
Таким образом, к концу шестидесятых годов вся каторжная система была расшатана и высшее наше уголовное наказание вовсе не существовало, что и вызвало известные Временные правила 18 апреля 1869 г. (Полное собрание законов N 46984), вошедшие в примеч.1 к ст.4 Устава о ссыльных (по прод. 1886г.), на основании коих в Сибирь на каторгу могли быть направляемы только каторжные из Сибири и зауральских частей Пермской и Оренбургской губерний, а из прочих местностей - женщины и мужчины, за которыми последуют их семейства.
Все прочие каторжники должны были размещаться в особо приспособленных для того тюрьмах: новоборисоглебской, новобелгородской, илецкой, виленской, пермской, симбирской и псковской (четыре последние тюрьмы в начале 80-х годов обращены в исправительные тюрьмы), а равно и в сибирских тюрьмах - двух тобольских и александровской близ Иркутска. При этом закон не определял подробно ни устройства этих тюрем, получивших в народе название "централок", ни порядка содержания в них арестантов*(1771). Только в 1875 г. Законом 22 мая было разъяснено, что так как эти тюрьмы соответствуют каторге, то по отсидении в них сроков, определенных для пребывания в разряде исправляющихся, преступники ссылаются в Сибирь на поселение.
Вместе с тем же законом было предоставлено генерал-губернатору Восточной Сибири выслать до 800 человек на остров Сахалин для отбывания каторги там, и таким образом положено начало сахалинской ссылки.
Относительно ссылки на поселение Уложение 1845 г. ввело только разделение ее на две степени, смотря по отдаленности места поселения, а в остальном Устав 1822 г. сохранил свое полное действие.
В 1827 г. снова был сделан опыт поселения 6 тысяч ссыльнопоселенцев в Енисейской губернии; на первоустройство было отпущено из казны 480 тысяч рублей. Поселенцы должны были быть снабжены инструментами, семенами, скотом и продовольствием, на каждую семью был назначен 15-десятинный надел; на каждом дворе должно было быть поселено четыре человека: трое рабочих и один кашевар. С 1829 г. приступили к заселению деревень, и по отчетам оно шло отлично. Но в 1835 г. осматривал эти поселения генерал-губернатор Броневский и нашел, что все разбежались, причем не удивился этому, до такой степени все условия поселения были непригодны для хлебопашества и не соответствовали всей обстановке русского крестьянства*(1772). Немудрено, что большинство поселенцев бежало, а из небежавших значительная часть ушла на отхожие заработки, а оставшиеся преимущественно занимались преступной деятельностью, особенно конокрадством, "чему ("Ссылка") немало способствовало небрежное, а иногда даже прямо снисходительное отношение начальства к этому явлению". В конце концов поселение к началу сороковых годов пришлось закрыть. Для ссыльных же, поступивших в рабочие разряды, недоставало занятий, так что огромная масса их зачислялась прямо в разряд неспособных. Равным образом крайне трудным для разрешения оказался вопрос о несоразмерном отношении полов между ссыльными, о недостатке женщин, препятствующем правильной колонизации. Этим вопросом было уже занято московское правительство, предписывавшее, даже под строгим наказанием, сибирским крестьянам выдавать своих дочерей за ссыльных; но с увеличением числа ссыльных этот вопрос получил еще большее значение. Поисследованиям Анучина*(1773), между ссыльными была 1 женщина на 6 мужчин, а из добровольно следовавших за мужьями приходилась 1 на 30 мужчин. В 1825 г. правительство прибегло даже к такой мере, как покупка у инородцев детей женского пола, а с тридцатых годов стало выдавать денежные награды за брак с ссыльными*(1774), на чтоассигновывались ежегодно по § 8 тюремной сметы кредиты; например, в 1842 г. - 5600 рублей.
Неудачные поселенческие опыты привели даже к тому, что император Николай I, бывший вообще сторонником ссылки*(1775), в 1835 г. высказал мысль об отмене ссылки на поселение, оставив таковую лишь для каторжных. Но Государственный Совет (рассматривавший этот вопрос в 1837-1838 и в 1840 гг.), несмотря на защиту этой мысли министрами внутренних дел (граф Блудов) и юстиции (Дашков), присоединился к мнению Сперанского, участвовавшего в первых заседаниях департаментов, доказывавшего, что ссылку заменить нечем и что одна Сибирь может принимать ссылаемых в достаточном числе не только с наименьшим вредом в настоящее время, но и не без пользы для будущего.
Дальнейшая история каторги и поселения является продолжением их фактического разложения, а в соотношении с этим и постоянных видоизменений законодательных определений; возникшая в 1875 г. сахалинская каторга тоже не вполне оправдала возлагавшиеся на нее надежды. Как говорится в "Обзоре" Главного тюремного управления: "Исследование ссылки подтверждало существующее мнение о расстройстве и дальнейшей непригодности этого наказания. Ввиду этих неустройств ссылки, как в нашей литературе, так и в наших административных и законодательных учреждениях, поднимался вопрос о полном уничтожении всех видов ссылки, более 200 лет просуществовавшей в нашем законодательстве, и замене ее тюрьмою в обширном смысле*(1776), но я, со своей стороны, ввиду громадной практической важности последствий для общественной безопасности такой радикальной реформы и ввиду проблематичности ожидаемых от нее результатов, позволяю себе и теперь повторить соображения, высказанные мною в первом издании лекций, в 1892 г. Я даже думаю, что после Закона 10 июня 1900 г. и введения нового Уложения эти соображения получили еще большее значение по отношению к тем видам ссылки, которые сохраняются и ныне.
Первый и главный аргумент всех противников нашей ссылки - это ее история, бесплодность всех разнообразных попыток устроить колонизацию путем ссылки преступников. Но, перебирая все эти указания, даже в официальных документах, как, например, в записи проф. Фойницкого 1874 г., мы встречаемся, в подтверждение этой мысли, с теми же фактами, которые почти все приведены мною выше. А. Чехов в своем прекрасном труде о Сахалине, 1895 г., приводя примеры многих совершенно неудавшихся поселений, указывает большей частью на одну причину - отсутствие не только разумности, но и простой добросовестности в их выборе. Например, в 1884 г. было основано поселение "Галкино-Врасское, место красивое, но затопляемое совершенно не только весною и осенью, но и летом в сильные дожди; отводившему поселение заинтересованные поясняли это, но их не слушали, кто жаловался, тех секли". Далее он приводит другой пример, как юный чиновник со свитой поехал за 20 верст выбирать новое место для нового поселения; пробыв там часа три, осмотрели, одобрили, и затем говорили, что прогулка вышла очень милая. Еще грустнее приводимая им эпопея поселения в Такойской долине вольных поселенцев в 1868 г. А.Чехов говорит, что "русский интеллигент до сих пор только и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел ее к крепостному праву", но он же прибавляет: "...чиновники, которым была вверена сельскохозяйственная колония, в громадном большинстве случаев до своего поступления на службу не были ни помещиками, ни крестьянами и с сельским хозяйством не были знакомы вовсе". Разумный крестьянин, староста из помещичьей экономии могли бы там сослужить службу в хороших руках, а на что были пригодны чахлые и худосочные продукты канцелярщины, переполненные сладостными воспоминаниями о Варьете или Омоне, а на более высших окладах о Кюба и кабачках Монмартра. Можно ли твердо опираться на исторические данные этого рода при разрешении непригодности ссылки вообще и сахалинской в частности? Не будет ли это сходно с требованием уничтожения армейского интендантства на основании данных Крымской войны и не пришлось ли бы нам отказаться не только от ссылки, но и от тюрьмы? Невероятные рассказы о взяточничестве и самодурстве сибирской тюремной администрации встречаем мы у Максимова; достаточно призрачные указания на, по меньшей мере, неблаговидное отношение к казенному имуществу местных тюремных деятелей находим мы даже в официальном обзоре Главного управления и в особенности в последнем официальном труде о ссылке в Сибирь, но ведь все эти указании относятся и к сибирским тюрьмам, и нельзя же считать эти злоупотребления неизменной принадлежностью сибирской ссылки. В этом отношении нельзя в особенности не указать на отчет бывшего начальника Главного тюремного управления А. П. Саломона, где сообщены почти невероятные сведения о том состоянии, в котором он нашел только что ремонтированные и вновь выстроенные каторжные тюрьмы Восточной Сибири. Единство центрального управления, стремление принести пользу делу, введение правильного контроля и отчетности, допущение более широкого общественного контроля и, наконец, самый совершившийся ныне факт приближения Сибири к центру государства великой Сибирской железной дорогой, пароходной системой дает в этом отношении некоторые надежды*(1777).
