[тоже], но в силу того и другого вместе.
Следующий вопрос: ко всему ли
относится невоздержность и воздержность или нет? Дело ведь в том, что
невоздержный в безусловном смысле слова невоздержен не во всем, но как раз в
том, в чем невоздержен распущенный; однако и не от того он невоздержен, что
просто имеет дело с этими вещами, [т. е. не в безусловном смысле слова] (ибо
тогда невоздержность была бы тождественна распущенности), но от того, что
имеет с ними дело вполне определенным образом. Ведь если распущенного
толкает сознательный выбор, так как он считает, что нужно всегда
преследовать непосредственное удовольствие, то невоздержный так не думает,
но преследует [все-таки то же самое].
5. Для нашего рассуждения не важно, что невоздержную жизнь ведут
вопреки истинному мнению, а не вопреки знанию, ведь некоторые из тех, у кого
есть мнения, не сомневаются, а, напротив, думают, что их знания точны.
Поэтому, если [скажут, что те], кто имеют лишь мнения, из-за слабой
уверенности скорее, нежели те, у кого [твердые] знания, поступают вопреки
|
|
своим представлениям [о должном], то окажется, что никакой разницы между
знанием и мнением нет. В самом деле, иные ничуть не менее уверены в том, о
чем имеют мнение, нежели и том, о чем имеют знание. Гераклит ясно это
показывает.
Но поскольку мы говорим "знать" в двух смыслах: "знает" говорят и о
том, кто, обладая знанием, не применяет его, и о том, кто применяет
(khromenos), - различие окажется между поступками вопреки должному у
обладателя знания, который его не применяет, и обладателя знания, который
его применяет (tlieoron), именно это последнее нелепо, а не [то, что так
поступают] без применения [знания].
Далее, коль скоро посылки бывают двух видов, ничто не мешает, имея обе,
поступать вопреки знанию, а именно применять знание общей посылки, а частной
нет; между тем поступки - это частные случаи. Более того, может быть
различие и внутри [знания] общего, ибо оно может относиться к самому
[действующему лицу], а может к предмету, например, [знание], что "всякому
человеку полезно сухое", (предполагает и знание], что сам я - человек или
что такое-то качество - сухость. Однако, имеет ли данная вещь данное
качество, человек либо не знает, либо не употребляет [свое знание] в дело.
При том и другом способе [знать] разница будет столь громадной, что не
покажется странным, если [человек ошибается], обладая знанием только в одном
из смыслов; удивительно, если [он это делает], обладая им иначе.
Кроме того, людям дано также обладать знанием способом иным по
сравнению с только что названным. Действительно, в обладании (to ekhein)
|
|
[знанием] без применения мы видим уже совсем другое обладание (hexis), так
что в каком-то смысле человек знанием обладает, а в каком-то не обладает,
как, скажем, спящий, одержимый и пьяный. Однако именно таково состояние
(hoyto diatithentai) людей, охваченных страстями. Ведь порывы ярости,
любовные влечения и некоторые [другие] из таких [страстей] весьма заметно
влияют на тело, а у некоторых вызывают даже помешательство. Ясно поэтому,
что необходимо сказать: невоздержные имеют склад (ekhein), сходный с
[состоянием] этих людей. Если высказывают суждение, исходящее из знания, это
отнюдь не значит, что им обладают, ведь и охваченные страстями проводят
доказательства и произносят стихи Эмпедокла; начинающие ученики даже строят
рассуждения без запинки, но еще и без всякого знания, ибо со знаниями нужно
срастись, а это требует времени. Так что высказывания людей, ведущих
невоздержную жизнь, нужно представлять себе подобными речам лицедеев.
И наконец, на причину невоздержности можно посмотреть еще и с точки
зрения естествознания. Одно мнение, [т. е. посылка], касается общего, другое
- частного, где, как известно, решает чувство. Когда же из этих двух
[посылок] сложилось одно [мнение], то при [теоретической посылке]
необходимо, чтобы душа высказала заключение, а при [посылках], связанных с
действием (poietikai), - чтобы тут же осуществила его в поступке. Например,
если "надо отведывать все сладкое", а вот это - как один какой-то из частных
[случаев] - сладкое, то, имея возможность и не имея препятствий, необходимо
тотчас осуществлять соответствующий поступок. Итак, когда в нас присутствует
общая посылка, запрещающая отведывать сладкое, и [общая] посылка, что "все
сладкое доставляет удовольствие", и [если перед] нами нечто сладкое (а это
последнее и оказывается действенным), то, окажись у нас влечение [к
удовольствиям], тогда одно говорит, что этого надо избегать, но влечение
ведет за собою, ибо каждая из частей души способна привести [нас] в
движение. Таким образом, выходит, что невоздержную жизнь ведут, в каком-то
смысле рассуждая и имея мнение, которое само по себе не противоречит (разве
только по случайности) верному суждению, ибо противоречит ему влечение, а не
мнение. Так что и по этой причине тоже звери не невоздержны, так как не
имеют общих представлений, но только образы (phantasia) и память об
отдельных [предметах].
Как устраняется неведение и к невоздержному возвращается его знание,
объясняет то же самое учение, которое [истолковывает состояние] опьяненного
и спящего, и для состояния (pathos) [невоздержности] оно не является
особенным; слушать это [учение] надо у природоведов (physiologoi).
Поскольку же конечная посылка [умозаключения] - это и мнение о
воспринимаемом чувствами, и [сила], в чьей власти находятся поступки, а
одержимый страстью либо не знает этой посылки, либо знает, но так, что это
знание, как было сказано, означает не знание, а только повторение слов, так
же как пьяный [бормочет стихи] Эмпедокла; поскольку [далее] последний член
силлогизма не имеет обобщающего смысла и, по-видимому, не является в отличие
от обобщения, [т. е. обобщающего члена], научным (epistemonikon), тo,
похоже, получается как раз то, что хотел доказать Сократ. Дело в том, что
страсть не возникает в присутствии знания, которое считается научным в
собственном смысле слова (kyrios episteme), и это знание не увлекается силою
страсти; страсть возникает, когда в нас присутствует [только] чувственное
знание.