От цивилизации — к технологии 7 страница

Эвалюативная технология позволяет формировать «вторую природу», «родовое именитство», где человек в состоянии актуализировать свой самопроект, воплощать потенции антропного Я в универсум ценностных объективаций. Эта технология вне общекультурного контекста не имела собственно дескриптивного пред-на -значения, выступала «средством фиксации» сверхдескриптивного, сверхрационального начала в ценностной форме человеческой экзистенции. Эвалюативные знания способствовали укоренению человека в мире ценностных феноменов, продуцируемых его же собственной культурой. В пределах культуры технология выступала всего лишь ее инструментальной инфраструктурой, позволявшей человеку активно осваивать, а затем и целенаправленно присваивать свои родовые сущностные силы. Эвалюативная технология есть инструментальная сторона родовых сущностных сил, а потому оказывается своеобразным местом встречи окультуренного мира и мира, который еще предстоит окультурить. Это как бы «тело культуры» или совокупность ее субъективированных субъективаций, нашедших свое человекосоразмерное объектное воплощение. Эвалюативная технология формировала и развертывала в субъекте не собственно телесное, а сверхтелесное начало, подчиненное антропному принципу организации родовой экзистенции. Своими сверхдескриптивными значениями она фиксировала отношения между прателесными формами родовых половинок, позволяя им соединиться в единое общеродовое тело — человечество. Органически вписываясь своими инструментальными возможностями в совокупность способностей, технология служила важнейшим средством реализации человеком его гуманистического самопроекта. Скорее всего здесь мы имеем дело с неким технологическим инвариантом гуманистического проекта, позволявшим телесности обретать ценностную форму, а ценностному бытию — телесную выраженность. Если и следует употреблять не вполне корректное словосочетание «материальная культура», то лишь имея в виду то, что культура как сугубо духовный феномен, порождаемый самотрансценденцией, обладает способностью содержать в себе неявную технологичность, позволяющую человеку ценностно самоактуализироваться в неценностных структурах сущего. Неявная эвалюативная технология выступает неким внутренним средством самоактуализирующейся культуры, субъект и объект которой — родовой человек. Человеческая телесность на этапе онтологического восхождения культуры являлась экзистенциальным средоточием эвалюативной технологии, в ней его родовые функции обретали систематическую повторяемость и транслируемость.

Эвалюативная форма технологии свою позитивную онтологическую функцию осуществляла лишь в качестве удвоенной экзистенциальной вложенности, она была телесной вложенностью неявной эвалюативной цивилизации, которая, в свою очередь, выступала вложенностью культуры. Это придавало дополнительную устойчивость существованию антропно-социального субъекта. Процессы рационализации человека и его телесности были подчинены приоритетности человеческого над социальным. Технология как воплощенная форма ценностно означенной телесности способствовала развертыванию витальных потребностей человека в той мере, в какой они обеспечивали развитие родовых свойств человека, т. е. работали на развитие его виртуальных способностей. Одним словом, технологические процессы, коррелируя с культуротворческими процессами, подчинялись общей идее человечности. В те гуманистически-гуманитарные времена, в век высокой культуры, технология не могла существовать и развиваться лишь как объективация чистой рациональной идеи, оторванной от идеи всестороннего и гармонического развития человека. Своей человекосоразмерностью эвалюативная технология позволяла человеку корректировать уровень своего инструментального присутствия в мире таким образом, чтобы не вызывать негативных онтологических последствий, ведь дом, который человек обустраивал, в том числе и техническими средствами, предназначался для него самого.

Прескриптивная, или социальная, технология (нормативная прототехнология). Технология на прежних этапах своего развертывания соотносилась с Культом и Культурой опосредованно, в качестве «своего иного» неявных форм Цивилизации, в них содержавшихся. С обособлением Цивилизации Технология становится весьма явным ее «онтологическим фундаментом», обретает ярко выраженную системность. Каждая локальная цивилизация обладает своей особой прескриптивной технологией, посредством которой реализуются основные социальные проекты и утопии. Если, согласно Шпенглеру, цивилизация есть неизбежная судьба культуры, то технология есть судьба самой цивилизации. Если культ и культура особо не зависели от степени развитости технологии, то цивилизация вынуждена была всемерно развивать технологию как главное средство своего прогрессивного развития.

Цивилизационно опосредованная праформа технологии является ее третьей неявной исторической формой. Выделившаяся из культуры цивилизация содержала в себе уже социосоразмерную технологию, основу которой составляли прескриптивные знания, т.е. знания, неявно содержавшиеся в нормах долженствования, а потому ее целесообразно обозначать термином прескриптивная технология. На этапе онтологического восхождения цивилизации технология оказывается уже не производной от культуротворческого процесса, а составной частью социальной процессуальности. На этом метаисторическом этапе прескриптивная технология не имела какого-либо самостоятельного значения вне социальной предопределенности. В основном она выступала «средством» поддержания социальных процессов и институций, их подстилающей инфраструктурой. Скорее всего прескриптивную технологию можно рассматривать в качестве разновидности социальной процессуальности, ее проекции на складывавшийся универсум объективаций внутри социальной формы экзистенции. Основной ее задачей являлось не столько производство чистых телесных сущностей, сколько воспроизводство так называемых социальных вещей, социальных тел, придававших общественным отношениям необходимые субстанциальность и устойчивость. Любые технологические проекты в этой онтологической ситуации разрабатываются не иначе как под социальную идею, примером чему могут служить «великие стройки». Их социальная значимость порой существенно превышала собственно технологическую эффективность. Прескриптивные знания социально ориентированной технологии способствовали поддержанию органической встроенности инструментальных способов воздействия на внешнюю среду обитания в универсум социальных статусов. Нормативное измерение технологии позволяло удерживать ее в общем русле социальной процессуальности. На этапе метаисторического восхождения цивилизации технология была всего лишь ее онтологической инфраструктурой; если продолжить образную аналогию С.А. Эспинозы, общество было «душой», а технология — «телом» цивилизации. Процессы социализации технологии и технологизации социума подчинялись единой цели — прогрессу цивилизации.

Прескриптивная технология выступает в качестве объективации той части социального процесса, который поддается рационализации. По сути, технологические функции своим генезисом обязаны функциям социальным. Так, к примеру, в снятом виде социальные функции всегда присутствуют в автоматизированных системах. Прескриптивные технология и техника есть не что иное, как кладбище изжитых, вытесненных цивилизацией социальных ролей, их функционально-технологическое инобытие. Низшие, элементарнейшие формы социального поведения систематически размываются и оседают в функциональных структурах чистой технологии. Социальная технология, рождающаяся в недрах социального взаимодействия, в своей превращенной форме становится собственно технологией, позиции в которой уже замещают не люди, а объективации природных процессов. В современном социальном мире человек постепенно вытесняется из деятельностного процесса и замещается информационно-технологическими системами. Грядущая информационно-технологическая цивилизация непременно втянет в онтологию автоматизированных систем огромное количество окончательно объективировавшихся социальных функций человека. Таким образом, на этапе онтологического восхождения цивилизации технология представляет собой некую систему онтологических снятий с общей структуры ее социальных функций.

В предельно широком смысле технологический процесс, оставаясь экзистенциальной производной от процесса объективации социального, есть процесс перманентного развертывания телесного в социальном и социального в телесном. Однако и здесь технология все еще остается эпифеноменом внетехнологической процессуальности. Но именно в рамках социального универсума технология впервые обретает необходимые системные признаки и свойства, дающие ей возможность при благоприятных метаисторических условиях полностью обособиться в качестве относительно целостной и универсальной системы, т.е. превратиться в особый онтологический универсум.

Дескриптивная технология, или собственно технология. Порождающим началом дескриптивной технологии, основу которой составляют законы необходимости, объектная детерминация, выступает прескриптивная цивилизация. В метаисторическом плане Цивилизация по отношению к Технологии столь же первична, сколь сама вторична по отношению к Культуре. Имплицитно содержавшаяся в Цивилизации «прескриптивная», или «нормативная», технология является предтечей собственно Технологии со своим отличным от нее онтологическим статусом — статусом универсума искусственных объективаций. Дескриптивная технология генетически восходит к прескриптивной, еще выше — к эвалюативной, а через нее и к трансцендентной технологии, которые в своей совокупности составляют последовательный ряд овнешненных форм человеческой телесности. Дескриптивную технологию необходимо рассматривать в качестве рациональной объективации прескриптивной технологии. Однако эта автономия могла быть обеспечена лишь ее органической связью с прескриптивной технологией, так как вне социального долженствования технологизм не имеет субъектной мотивированности, а потому весьма нежизнеспособен. «Этот центр человеческих актов опредмечивания мира, своего тела и своей Psyche, — писал Шелер, — не может быть сам "частью" именно этого мира, т.е. не может иметь никакого определенного "где" и "когда" — он может находиться только в самом высшем основании бытия. Таким образом, человек — это существо, превосходящее само себя и мир» 58.Производный характер дескриптивной технологии состоит в том, что она синтезирует собой не всю совокупность телесных функций, а лишь те из них, которые поддаются рационализации, а потому не может быть самодостаточной, в отличие от любого биологического организма, органически встроенного в природную экологию.

Технология в рамках Цивилизации развивается еще не на своей имманентной дескриптивной основе — она несет на себе печать «нормативной категоричности», к тому же «вынуждена считаться» и с физическими возможностями социальных субъектов, ею управляющих. Более того, связь между Цивилизацией и Технологией в этой метаисторической ситуации скорее функциональна, нежели экзистенциальна. Скорее всего Технология в своем развитии зависела от уровня развитости Цивилизации, которая в критические моменты своего существования могла функционировать и даже развиваться при минимуме технологической оснащенности. «Обзор ряда фактов и ситуаций, — пишет Тойнби, — выявит с неизбежностью случаи, когда техника совершенствовалась, а цивилизации при этом оставались статичными или даже приходили в упадок; будут и примеры противоположного свойства, когда техника не развивалась, а цивилизация между тем была весьма динамичной»59. Технология превращается в особый универсум объективированных связей, становится экзистенциально самодостаточной и функционально не зависящей от Цивилизации, как только начинает развиваться на своей собственной основе, на основе дескриптивного дискурса.

Если трансцендентная технология синтезировала неявные трансцендентные дескрипции, и в основном в виде мистико-магических знаний и действий, эвалюативная технология — ценностно опосредованные дескриптивные структуры овнешненной телесности, а прескриптивная технология представляла собой нормативно заданное тело социума, то дескриптивная технология развертывает свои потенции на своем собственном дискурсивном основании и потому может рассматриваться в качестве объективации дескриптивных знаний, являющихся гносеологическим инвариантом законов необходимости. Причем не просто законов необходимости, а тех из них, которые сложились под воздействием человеческой экзистенции на естественную телесность, результатом чего и явились законы существования искусственных комплексов — законы, которыми человеческим Рацио естественная телесность была атрибутирована. Технология — это Природа, подчинившаяся рациональному дискурсу, а технологические процессы суть рационализированные естественные процессы. В онтологическом плане обособившаяся от Цивилизации Технология есть в некотором роде «удвоенная телесность».

Если социальный субъект в своей деятельностной активности вполне обходился неявными прескриптивными знаниями, то социально-телесный субъект уже не мог существовать без разветвленной системы дескриптивных, научных знаний, позволяющих распространять деятельность за пределы собственно социальных функций. Сложно построенная экзистенция социально-телесного субъекта требовала существенного расширения объема дескриптивных значений за счет включения в них собственно научных знаний, вытекающих не из социальной предзаданности, а из ее имманентной логики деятельности. Если «автономная культура» была предтечей «автономной цивилизации», то за последней должна была последовать «автономная технология».

Устойчивость технологических процессов обеспечивается их перманентной энергетической подпиткой со стороны процессов естественных; в конечном счете они зависят от того положительного баланса, который человек в состоянии поддерживать между естественной и искусственной природой, и не иначе как энергетически насыщенными интенциями своего духа, эманирующими первоначала сущего. «Внутренний мир» человека должен быть настроен таким образом на отелесненный внешний его мир, чтобы тот продолжал оставаться некой онтологической целостностью даже в условиях массированной его рационализации. Только если рациональное в технологии находится под благотворным воздействием трансрационального в человеческой субъективности, возникающие искусственные системы будут проявлять минимум онтологической репрессивности.

Развертывая метафору о любви мужчины к женщине применительно к генезису технологии, можно утверждать, что мужчины выдумали технологию затем, чтобы ставшая уж совсем земной Ева могла испытать иллюзию «райской жизни», чтобы любые ее желания могли автоматически восполняться благами вещественного мира, которые технология призвана репродуцировать. Конечно же, это отнюдь не та благо -дать, которая разлита по всему духовному раю, а всего лишь «рог изобилия», однако современного человека он вполне устраивает. В смысловом контексте этой метафоры рациональная технологичность вполне может рассматриваться как унифицированная цивильность, где мужское и женское начала сливаются в некую единую ментальную Субстанцию, или субстанциальную Ментальность, способную ощущать «райскую жизнь» в мире овеществленных сущностей, которые суть всего лишь их собственные овеществленные чувства друг к другу. Телесные субъекты настолько эмансипируются друг от друга, что оказываются ментально не различимыми сущностями единого техносоразмерной жизнедеятельности.

Технология как овнешненная человеческая телесность становится основой для формирования универсума объективаций. Именно в этом своем качестве она в дальнейшем модифицируется в развернутую систему объектно-объектных отношений объективированной формой человеческой телесности, отчужденной от иерархического человека в пользу искусственного мира, в котором человек в состоянии присутствовать лишь в качестве элемента рационализированной биомассы. В автономной технологии все телесные формы возникают и функционируют в качестве самодостаточных феноменов, вне их отношений к Социуму, Человеку и Богу. Если Культура, по Шпенглеру, рождается из прадушевного состояния младенческого человечества, а Цивилизация есть проявление наступления вполне взрослого состояния, то Технология — свидетельство уже довольно преклонного возраста.

На первых порах между прескриптивной и дескриптивной технологиями складывались вполне толерантные отношения. Возникая в качестве производной от прескриптивной технологии, технология дескриптивная производила мир вещественных сущностей лишь на континууме объектно-объектных отношений, отношений между телесными субъектами, особо не вмешиваясь в воспроизводство социальных субъектно-объектных отношений. Между четырьмя метаисторическими формами технологии могло и не быть антагонистических противоречий, если бы неявные ее формы продолжали содержаться в Культе, Культуре и Цивилизации, несмотря на относительное обособление дескриптивной технологии. Их органический синтез давал бы возможность иерархическому человеку осуществлять одновременное присутствие во всех без исключения онтологических формах телесности. Своими четырьмя онтологическими формами Технология представляла бы систему «сообщающихся сосудов» единого, хотя и иерархизированного Тела. Несмотря на рациональное разделение технологических функций человека, он имел бы возможность сохранять за собой социальные функции, был бы, как и прежде, субъектом культуротворческого и креативного процесса, что, несомненно, придавало бы его многомерной телесности, как овнутренной, так и овнешненной, необходимую онтологическую стабильность. Ведь задача Технологии изначально состояла в создании условий, при которых дух в состоянии был бы развертывать и актуализировать всю совокупность своих трансцендентных потенциальностей. Однако внутренний антагонизм между различными формами технологии оказался существенным образом обусловлен перманентным отпадением друг от друга экзистенциальных комплексов, в которых они были представлены своими праструктурами. Практика «снятий» и «преодолений» прошлых технологических комплексов в конечном счете вела к радикальному «преодолению» неявных форм телесной субъективности, к нигилистическому отношению к технологическому опыту прошлых поколений, а вместе с тем — и к их социокультурному и культовому опыту. Основная причина раскола между четырьмя формами технологии лежит в смене одних дискурсов другими, все более рациональными, последовательно отвергающими трансцендентальные, ценностные и нормативные интенции человека. Унификация и стандартизация совокупного технологического опыта становятся главными критериями рациональности при создании новейших технологических комплексов. Двойственная форма существования социально-телесного субъекта, оказавшись интегрированной в мир дескриптивных объективаций, не могла не привести к абсолютизации телесного и к релятивизации социального в иерархическом человеке, к тому же утратившем свою антропность и астральность.

Квазидескриптивная технология, или псевдотехнология. Чистую технологию можно рассматривать в качестве онтологического феномена, возникающего в перманентном процессе объективации объективного. Дескриптивная технология в состоянии функционировать лишь там и тогда, где и когда субъективности объективируют друг друга и соотносятся как взаимообусловленные самообъективации, т.е. своими рационально превращенными телесными функциями. На достаточно продвинутом этапе онтологического восхождения технологии результатом такой объектной интеракции индивидов становится их взаимоовеществление. Субъекты все более модифицируются в Оно, а производимые ими Оно-подобные вещи — в элементы псевдосубъективной реальности. «Вещи, — писал В.Б. Шкловский, — переродили человека, машины особенно, человек умеет сейчас только их заводить, а там они идут дальше сами. Идут, идут и давят человека»60. Реальность становится все более иллюзорной, а Иллюзия все более реифицируется под реальность. В этой предельно объективированной ситуации телесные субъекты в состоянии перманентно интегрироваться в единую для них телесную Технологию, или технологическое Тело, которое все еще по традиции продолжают называть объективной Реальностью (точнее — реальность Объекта) лишь в силу взаимной объективации.

Процесс объективации объективного, перерастая свои рациональные рамки, превращаясь в квазиобъективацию объективного, порождает сверхтехнологию, или квазитехнологию. Такой резкий переход технологии к своей гипертрофированной форме объясняется прежде всего тем, что она была порождена столь же гипертрофированной цивилизацией, в которой социальные процессы развертывались не иначе как в оппозиции всему подлинно человеческому в экзистенции. Развитие в форме от -падения не может не повлечь за собой гипертрофию того, что отпадает от порождающего, что перестает быть органическим членом единого гармонического ряда. Основным «субъектом» социальной революции в основном было «социальное—Иное», а потому ее правопреемница — научно-техническая революция — не могла не быть исполнительницей воли «технологического—Иного», т.е. всего того в объективной реальности, что составляло ее вульгарную переполненность от последствий квазиобъективации субъективного, всего того в сущем, что превышало меру онтологической полноты цивилизации, что репрессивно противостояло «социальному—Неиному». Онтологически ложная и репрессивная цивилизация могла разродиться столь же ущербной технологией, чей уровень экзистенциальной ложности и репрессивности, несомненно, должен был многократно ее превышать. Такое понимание причин генетической ущербности техногена вполне коррелирует с законом прибавочной репрессивности, действующим в этом падшем мире.

Технология явилась следствием дифференциации и разложения цивилизации, как та в свое время закрепилась в Сущем на развалинах Культуры. Автономная технология есть внутренняя трагедия цивилизации, лишившейся своего собственного онтологического основания. Основание, конституировав себя в качестве псевдоцелостности, превратилось в автономию, уничтожающую все иные надтехнологические экзистенциальные автономии. Такое повторяется каждый раз, как только низшая онтология автономизируется от высшей, если та на момент автономизации от нее сама существовала автономно от породившей ее более высокой онтологии. Процесс перманентной автономизации и есть последовательный ряд самоотчуждений = самоотречений субъекта, последовательный ряд все более тоталитарного присутствия Иного в Сущем. «Первородный грех, — писал Паскаль, — есть безумие в глазах людей... Но это безумие мудрее всей мудрости человеческой, потому что безумное слово Божие мудрее человеков (1 Кор. I: 25). Ибо без этого учения как определить, что такое человек? Все его состояние зависит от этой незаметной точки»61. Автономность и тоталитаризм — две стороны одной медали, имя которой — онтологическое грехо- падение. И напротив, гармоничный ряд составляют такие органические универсумы, в которых находятся в нерасторжимом единстве иерархическая взаимообусловленность и тотальность. Пока Цивилизация оставалась тотальной, ей не могло быть никакой технологической альтернативы, но как только она превратилась в тоталитарный социальный комплекс, она не могла не распасться изнутри, уступив место в онтологической иерархии своему иному — тоталитарной технологии.

Как только Технология обретает свою автономию и независимость от высших онтологий, она начинает осуществлять массированную экспансию в их пределы, с тем чтобы принцип объектности, лежащий в основе ее экзистенциальной морфологии, стал всеобщим. Первым объектом такой объектной модернизации становится породившая Технологию Цивилизация. Технология существенно сужает прескриптивное пространство значений Цивилизации, придавая рациональные формы социальному опыту человека, тиражирует наиболее апробированные стереотипы поведения, не нуждающиеся в индивидуальной проверке на истинность и ложность. Если Цивилизация существенно сужает поле человеческих смыслов, то Технология сокращает поле социальных смыслов в человеческом самосознании. «В мире овещненных форм и структур — сил, отношений, институтов, — писал Г.С. Батищев, — мы имеем дело с нечеловеческой и внечеловеческой действительностью, хотя социальной. Здесь производительная сила — сама по себе, в качестве социальной вещи, есть сила»62. В ходе последовательной технологизации социальных процессов она насильственно модифицируется в противоестественную дескриптивную цивилизацию, т.е. в цивилизацию, в которой социальный принцип организации замещен технократическим принципом.

В новейшей истории цивилизация, которая, по мнению Н. Бердяева, всегда была секуляризированной, наивно-реалистической, корыстной и одержимой волей к жизненному могуществу и благополучию, превращается в технологию, которая эти ее идеалы реализует более последовательно и радикально. «Технология, — считает Маркузе, — служит установлению новых, более действенных и более приятных форм социального контроля и социального сплачивания»63. Но именно эта радикализация общественной жизни в конце концов и приводит к ее самоуничтожению, ведь распадается сам социальный субъект — основной субъект цивилизационных процессов. Цивилизация бессильна бороться с возрастающей мощью технологии и предпочитает, приспосабливаясь к новым условиям своего функционирования, объявлять себя то «машинной цивилизацией», то «информационной цивилизацией». Однако не надо слишком уж обольщаться этими неологизмами — в этих словосочетаниях цивилизация отнюдь не может занимать место подлежащего, реально она является прилагательным другого подлежащего и, видимо, уже в недалеком времени эти нео -логизмы все же обретут свои истинные логические формулы, цивилизация будет поставлена «на свое место», и отнюдь не грамматикой, а суровой реальностью. Будет поставлена на то место, с которого ей легче будет обслуживать технологию. «Несоответствие между прогрессом в технике и ростом цивилизации, — писал Тойнби, — очевидно в тех случаях, когда техника развивалась, а рост цивилизации прекращался и начиналась стагнация»64.

Постиндустриальное общество — это социально оформленная общность технологий, а не технологически обеспеченная общность социумов. Рационально-дескриптивное присутствие человека в универсуме технологических объективаций становится более приоритетным, нежели его нормативное присутствие в общественной жизни. Если прежде Технология развертывала свои рациональные структуры не иначе как из духовных глубин Культа, Культуры и Цивилизации, то в ситуации перманентной научно-технической революции она самопроизвольно разворачивает их за пределами человеческой соразмерности, придавая экзистенции рацио-технологическую соразмерность. По мере того как цивилизация клонится к закату, технология все более наращивает свою мощь; сделав рывок, именуемый научно-технической революцией, она настолько локализовала цивилизационные процессы, что почти полностью вытеснила из самосознания людей идею социальной революция. «Социо-технологические процессы» становятся все менее социальными и все более технологическими.

Человек технологической «цивилизации» склонен добровольно подчиняться своему собственному злому духу — Рацио, так как не может устоять перед его телесными прельщениями и утехами. Лев Шестов подчеркивал, что грехопадение длительное время понимали как неповиновение Богу, как увлечение плотским соблазном, но никто не мог и не хотел допустить, что корень греха — в рациональном познании, которое есть самое страшное и пагубное падение, какое только может себе вообразить человек. Грех не в бытии, не в том, что вышло из рук Творца; грех — порок, недостаток в нашем «знании», которое расплющило, раздавило сознание, вбив его в плоскость ограниченных возможностей, которыми теперь определяется и земная, и вечная судьба человека65. На этапе перехода от Цивилизации к Технологии человек начинает безоговорочно верить любой лжи, лишь бы она коррелировала с его изощренными наслаждениями, ведь рациональное Ничтожество находится не где-то за пределами Самости, а составляет собой его собственное псевдорациональное Я. Проанализировав труды современных западных историков, Тойнби пришел к заключению, что их мировоззрение находится в плену «индустриализма» и «демократии» — двух главных институтов, которые западный мир выработал в предыдущей главе своей истории, ответив этим на вызовы своего времени. Наблюдается тенденция рассматривать историю всех обществ и всех эпох под углом зрения демократии и индустриализма. Подобный подход к познанию истории, подчеркивает Тойнби, представляется ложным, причем касается это не только исследования других эпох и цивилизаций, но и истории современного общества на ранних ее этапах. Многообразию опыта различных цивилизаций, считает Тойнби, должно соответствовать многообразие мировоззрений66. Однако мировоззрение, сформированное в рамках технологической цивилизации, пытается представить иные, дотехнологические мировоззрения лишь ступеньками восхождения к абсолютной истине, которой оно овладело.

На наших глазах технология окончательно расправляется с так называемыми неэффективными «локальными цивилизациями», заставляя их «раскрыться» для обмена людьми, идеями, товарами и услугами, с тем чтобы создать единый рынок, на котором должна господствовать лишь одна космополитическая идея, являющаяся квинтэссенцией объективного прогресса. Перед наукой, являющейся гордостью Запада и его непреодолимой силой, отмечал Арон, оплоты древних цивилизаций Дальнего Востока рухнули, и едва не закончившаяся во время войны машинная цивилизация совершила победоносное шествие по планете. Но Запад... задается вопросом: предпочитает ли он то, что привносит, тому, что разрушает?67 Самым излюбленным понятием рационального социологизма является так называемое рыночное общество, или «открытое общество», открытое, естественно, для проникновения в него прежде всего технологических комплексов, замещающих собой самобытных богов, культуры и социальный опыт этнических сообществ, находящихся на дотехнологической стадии своего «развития».