2015-06-26
237
Судьба
Я сидел на длинной деревянной скамейке посередине старинного Гоголевского бульвара в самом центре города-героя Москвы. Это была единственная на всём бульваре скамейка, у которой спинка была обращена к аллее.
Мой взор был направлен не на вечно спешащих куда-то прохожих, а на контуры низких, приземистых зданий – таких незыблемых и совершенных на фоне этого суетливого, вечно меняющегося мира. Я сидел один, и рядом со мной стояла бутылка самого дешёвого, самого крепкого и самого поганого пивного напитка, который только мог предложить наш суррогатный отечественный рынок.
Моя двухнедельная борода и остановившийся стеклянный взгляд отпугивали всех желающих присесть, стрельнуть сигарету или просто поболтать за жизнь. Даже бомжи, или, как я их называю, члены Верхней палаты российского парламента, по обыкновению заседающие на нескольких скамьях возле памятника Николаю Гоголю – и те не решались меня потревожить.
За ушедший год у меня произошло столько изменений, сколько я не испытывал за последние пять лет.
Я бросил курить, почти просил пить.
Я развёлся с этой ушлой моделью-бизнесвуман, которая сумела весьма правдоподобно симулировать свою беременность и свои чувства ко мне. Господи, она ведь даже не могла иметь детей! И самое поганое, что она прекрасно знала об этом.
Я ушёл со службы. Отчасти это произошло потому, что я перестал ощущать себя частью команды. Я больше не мог смотреть в эти пустые, неодухотворённые лица и в итоге заимел множество врагов. Даже самого сильного и умного зверя может до смерти заклевать стая сплочённых посредственностей. Мне было больно смотреть, как на моих глазах разваливаются юношеские мечты. Я хотел служить Отечеству, а надо было просто идти и зарабатывать деньги. Причём, желательно это было делать за границей. Ведь сейчас это и есть наша национальная идея, не так ли?
Кризис не в карманах, и даже не в головах. Кризис в душах.
В моей творческой деятельности также произошел коллапс. Группа «Лунная магистраль», без пяти минут известная на весь мир, официально прекратила своё существование. Причина проста, как три копейки. Тихий, скромный Сергеич тайком от меня и Влада сумел зарегистрировать на себя все права на мои песни, в том числе и на «Военных лётчиков». Потом он нашёл какого-то спонсора и даже снял один-единственный паршивенький клип, который один раз даже прокрутили по реутовскому кабельному телевидению. Разумеется, не в прайм-тайм.
Кто бы мог подумать, что Сергеич окажется такой паскудой? Замоскалел наш Серёга! И голос у него говно! Я уж было вознамерился с ним судиться, но спонсор нашего бывшего басиста быстренько обул ушленького белоруса и переписал эти песенки на себя. И вот Сергеич уже сам оказался в шкуре пострадавшего и теперь жалобно скулит по этому поводу в ночном эфире интернет радиостанций. Мои композиции перепела какая-то девушка, называющая себя «Зорькой». Кажется, она приехала откуда-то из Заполярья, из области вечной мерзлоты. Где только люди у нас не живут! Эти хиты сейчас гремят на радио и активно крутятся по ящику, их знает вся страна, а я не получил за это ни гроша. Кто смел, тот и съел!
Мы живем в мире тотальной неискренности. Это мир искаженной реальности, где нет места правдивому и откровенному восприятию действительности. Потоки неискренности исторгаются на нас из всех источников информации. По телевизору нас подчуют фальшивыми новостями и поддельными репортажами. Фальшивая, лишенная жизни и эмоций музыка льётся из наушников и колонок. Легионы воинствующей бездарности, жадной до славы и денег, приступом берут наше сознание, потрясая своими лысеющими головами, филейными огузками в стрингах и ненатуральными стероидными мускулами. Даже всемирная сеть – этот наиболее демократичный источник информации – силком пытается втянуть нас в неискреннее гламурно-электронное бытие, которое подменило нам нормальное человеческое общение.
Вам никогда не доводилось задумываться, что такое счастье? Вопрос, кончено, философский и я уверен, у каждого найдётся свой ответ. Для кого то – это деньги, возможность жить в хорошем доме, красиво рассекать на роскошной машине и иметь подругу-супермодель. А кто-то ответит, что счастье – это, когда в холодильнике есть продукты на неделю. Умирающий от смертельной болезни скажет, что счастье – это быть здоровым. Калека скажет, что счастье – это быть как все. Действительно, спектр довольно широк. Наверное, состояние счастье – это удовлетворённая потребность в том, чего нам серьёзно, жизненно не хватает. Это то, что мешает нам обрести целостность и равновесие, без чего мы не можем быть по-настоящему счастливыми.
А может быть счастье – это заниматься тем, к чему лежит душа, к чему человек испытывает всепоглощающую страсть? Подавляющее большинство жителей этой планеты занимается нелюбимым делом. Каждый день они со стонами встают с постели и угрюмо тащатся на свою постылую работу. Они глубоко несчастны. Все проблемы этого мира исходят от тех, кто испытывает комплекс хронической нереализованности. Для них вся палитра жизни написана в тёмных тонах. Они пытаются разнообразить свое существование злобой и агрессией. Но эти чувства не способны что-то создать. Только разрушить.
Мне так надоело заниматься нелюбимым делом, что, кажется, я потерял способность радоваться жизни. На этом пути мне никогда не достичь высот, положения и богатства, хотя эти вещи глубоко вторичны. А окружающих моя деятельность только раздражает. Люди интуитивно распознают ложь и неискренность, никто не любит, когда его обманывают. Может быть, стоит хоть раз заглянуть глубже в себя и подумать, к чему же меня всё-таки тянет? Может быть, стоит вспомнить о той единственной вещи, которую я делал с удовольствием и радостью? Музыка? Надоело! Опять пойти служить? Тоже нет! Может, стоит податься в повара? А что? Мне нравится готовить! Вот только время, время - вот чего нам вечно не хватает. Нельзя бесконечно начинать с белого листа, ибо жизнь имеет своё начало и конец. И если о первой дате нам, чаще всего, доподлинно известно, то вторая всё врёмя поджидает нас за углом.
Я достал из переднего кармана и поднёс к глазам прозрачный пластиковый конвертик с высохшим листом, подаренным мне Элиной после концерта на Поклонке. С того самого дня я хранил эту вещицу как талисман.
Какая отвратительная случайность! Если бы не Олино треклятое сообщение, то мы до сих пор были бы вместе! Ведь меня не было в машине каких-то десять минут. И именно эти злополучные минуты сыграли свою решающую роль. Почему я не взял с собой этот китайский телефон, и почему Оля появилась в моей жизни так некстати? Или всё-таки кстати?
Быть может, линии наших с Линой судеб пересеклись только для того, чтобы потом разбежаться в разные направления, оттолкнувшись друг от друга, как частицы с одинаковым зарядом? Или просто я ищу факторы, которые помогли бы оправдать мой неправильный выбор?
С той последней встречи в Зачатьевском переулке я больше не видел её. Когда я понял, что совершил ужасную ошибку, я попытался сдать назад. Но Элина упрямо не брала трубку, а все мои смски оставались без ответа.
Я искал её взглядом в толпе, с надеждой заглядывал в окна проезжающих красных седанов и уходящих поездов.
Я искал и не мог её найти.
Её глаза смотрели на меня с обложек журналов, плакатов наружной рекламы и даже с картин классиков в Русском музее.
Настрадавшись вволю, я вновь и вновь набирал её номер, пока, наконец, не услышал, что «абонент в сети не зарегистрирован». После этого я прекратил все попытки связаться с ней, прекрасно понимая, что момент упущен окончательно. А под Новый год, я получил короткое сообщение: «Желаю тебе счастья. Очень надеюсь, что у тебя всё будет хорошо». Подписи не было, но я и так прекрасно знал, кто мне его мне оправил.
Лучше бы я не получал эту отписку.
Я шёл по улице, и мне казалось, что среди сотен тысяч злых, равнодушных лиц несколько раз мелькал её красивый, утончённый профиль, обрамлённый копной густых, тёмно-каштановых волос. В двух случаях из трёх это была не она. В третий раз я мчался на машине в одну сторону, а похожая на Лину девушка шла в другую. Я встал у обочины на аварийке, выскочил из машины и, сломя голову, побежал на то самое место, где только что стояла предполагаемая Элина. Но она исчезла, словно растворившись в воздухе.
И это вовсе не неудивительно. Ведь это так просто - скрываться друг от друга в пятнадцатимиллионном мегаполисе! Можно так ни разу и не увидеть своих соседей по лестничной клетке, если у вас разные графики работы.
«Третий Рим» не прощает ошибок. Однажды расставшись, люди теряются навсегда, как песчинки в пустыне.
Иногда у меня возникало сильное ощущение, что Лина где-то рядом. Только в Книге судеб наша встреча уже не предусмотрена. А может всё к лучшему? Сильная любовь в нашей современной жизни – вещь крайне непрактичная. К тому же, мы с Линой расстались на самом пике наших отношений и не постигли самую заключительную стадию, которая случается у каждой пары. Это когда все истории друг другу рассказаны, все эмоции пережиты, а до смерти надоевшая Камасутра уже зачитана до дыр.
Наверное, я плакал, потому что капли горячей влаги уже несколько раз скатились по моей правой щеке. Как хорошо, что меня никто не видит, ведь мужчины не плачут. Прилюдно выражать эмоции в этом мире разрешено только женщинам.
Внезапно громадная чёрная тень накрыла мою скамейку, здание напротив меня, а затем и весь Гоголевский бульвар. Со страшной скоростью по небу бежала гигантская серая туча, внутри которой что-то гневно клубилось, ругалось и клокотало. Дневной свет захлебнулся в этом пугающем, природном мраке, и вокруг стало темно, как ночью.
«Неужели дождь пойдет? Это в марте-то месяце?», – подумал я.
Словно отвечая на мой вопрос, в небе раздался взрыв. Испуганно заревели сигнализации сотен автомобилей, а воздух наполнился миллиардами белых снежинок, падающих с небес, словно армада пикирующих бомбардировщиков. Москву сотрясал грозный ледяной буран.
Люди с визгами кинулись в укрытие, где-то рядом заплакал ребёнок, а я так и остался неподвижно сидеть на скамейке, словно заиндевевший памятник самому себе. За несколько минут на моих глазах выросли сугробы. Снег забивался мне в глаза и уши, а моя кепка улетела, подхваченная сильным порывом ветра. Я перестал видеть что-либо дальше кончика своего носа, а метель всё усиливалась. Казалось, что ей не будет ни конца, ни края.
- Да что это я так расчувствовался? – крикнул я бурану, зная, что теперь меня никто не слышит. – Сколько можно жить прошлым? До каких пор я буду вспоминать о том, что уже давно прошло?! Прошлое мертво! Надо идти только вперёд!
- Иногда нужно возвращаться назад! – громко сказал мужской голос где-то совсем рядом со мной.
Всё-таки какая-то сволочь незаметно подсела ко мне, даже, несмотря на снег, метель и непогоду. Я злобно повернулся к источнику сомнительной мудрости, и на языке у меня крутилась такая отборная брань, что любой человек должен был немедленно убежать отсюда. Я повернулся, и обидные слова, уже готовые сорваться с цепи, разом застряли у меня в горле.
Справа от меня сидел заснеженный пожилой человек с очень юными голубыми глазами. Старичок явно обладал отменным здоровьем, иначе нельзя было объяснить, почему он в минус пять градусов по Цельсию носил лёгкие атласные брюки и просторный малиновый пиджак. Старик улыбался. Улыбалась каждая морщинка и каждая впадинка на его жёлтом, обветренном лице, а его молодые, небесного цвета глаза излучали радость и сострадание. Его счастливый вид совершенно обезоружил меня, и я ляпнул первое, что пришло мне в голову:
- Ваш пиджак уже давно вышел из моды, папаша!
Старик улыбнулся ещё шире.
- Я не понимаю, что такое мода. Её придумали люди. А они сами толком не знают, чего хотят.
- Да вы философ, - произнёс я, вопреки своим привычкам втянувшись в этот бессмысленный диалог.
- Я не философ. Философию тоже люди выдумали.
- Люди много чего выдумали.
- О! - со смехом ответил дед. – Многое - да, но, к счастью, далеко не всё!
- Что, например?
Старик взял в руку мою недопитую бутылку пива и опустил её в урну рядом с собой. Я немного ошалел от такой фривольности, но мой гнев куда-то быстренько улетучился, не успев вырваться наружу.
- Ну, например то, что буран сейчас закончится, - уверенно сказал дед, сверившись со своими необычными наручными часами, у которых был не один, а целых семь циферблатов, окрашенных в разные цвета. – И если быть точным, то это произойдёт ровно через десять секунд.
Он строго посмотрел мне в глаза.
- И тогда ты должен обернуться назад.
- Вы серьёзно? – недоверчиво спросил я, уже понимая, что передо мной сидит сумасшедший.
- Серьёзней не бывает! - ответил старик и дружески хлопнул меня по коленке.
И в этот момент буран прекратился, словно армии снежинок иссякли, а серая туча, бросив в бой свой последний резерв, поспешно ретировалась, капитулировав перед ярким солнечным светом. Солнце победоносно искрилось мириадами оранжевых блестяшек, отражавшихся в свежем, девственно чистом снегу. Посмотрев на довольного, ликующего старика, я медленно поднялся со скамьи и обернулся.
Гоголевский бульвар, укутанный в мягкую, белоснежную перину, был почти пуст. Я говорю почти пуст, потому что здесь, помимо меня, находился ещё один человек.
В десяти метрах от меня стояла Элина.
Несколько секунд мы просто смотрели, а потом пошли друг другу навстречу. Не бросились, не побежали, а именно пошли. Пошли спокойно и уверенно. Так, как движутся навстречу неотвратимому.
Десять метров…
Чёрная «Audi» А6 с государственными номерами серии ЕРЕ стояла в глухой пробке в районе Мичуринского проспекта. Мигалку и спецсигнал у Багажника отобрали ещё пять лет назад, когда перед очередными выборами руководство в угоду вечно недовольному плебсу напустило видимость борьбы с коррупцией и чиновничьими привилегиями. Разумеется, изменения не коснулись самых привилегированных, так называемых служащих категории «А». Ну, а таких, как Багажник, то есть тех, кого в наши дни принято называть «менеджерами среднего звена», ободрали начисто, как липку.
Хорошо, знакомые ребята подсобили: и машину нормальную выбили и «блатные» номера оставили. Хотя в наше время такие номера уже не на всех ментов действуют. Неделю назад его водитель, объезжая такую же, как и сейчас мёртвую пробку, выехал на встречку. Их сразу же тормознул гаец, посмотрел на его, Багажника удостоверение и цинично произнёс: «Не освобождает».
Видите ли, «ксива» ему не понравилась! Должностью он, Багажник, понимаете ли, не вышел! Подумать только, какой-то, мать его, сержант желторотый, мальчишка сопливый! А перед любым консультантом из Администрации, поди, в струнку вытягивается?! Слава Богу, его лучший друг - генерал МВД: он салаге быстро мозги вправил, объяснив, как нужно разговаривать с заслуженными людьми.
Да, упал престиж госслужбы, упал. В наши дни ценность любого удостоверения определяется способностью отмахнуться им от гаишника. Разволновавшийся Багажник не удержался и сделал глоток из серебряной фляжки, заполненной восьмидесятиградусным «татранским чаем» из милой его сердцу Словакии. Арррр! Крепкая штука! Вот, так-то оно лучше!
Только вот машина Багажнику с завтрашнего дня больше не положена.
Всё! Баста! Почётное увольнение с государственной службы по достижению предельного возраста пребывания на оной. Опять же, пресловутую категорию «А» это не касается.
Ну, оно, конечно, понятно. При всех режимах Багажник был в обойме. Всем известно: старый патрон дуло не запоганит. Но, видимо, пришло время. Опять же, у руководства детки подросли, пора им начальниками становиться. Вот, кстати у его дружка в погонах, дочка славная. Ответственейшая девочка, блондиночка. Говорят, французский в школе учила, а уж сиськи у неё какие! А ножищи! При воспоминаниях о фигуре дочки своего кореша, Багажник испытал нечто, похожее на эрекцию. Что? Не эрекция вовсе? Ну, да ладно. Показалось, значит!
Он глотнул ещё травяного настоя. Так! О чем это он? Да! Не своих же говнючков из отдела на начальников ставить? Они ведь тогда ещё, чего доброго, по своему скудоумию хороших людей захотят подвинуть. А работать тогда, кто, спрашивается, будет? Нет, это, товарищи, право же несуразица полнейшая!
За десять минут машина не прошла и десяти сантиметров. Безобразие! Последний рабочий день решили испоганить!
- Чего не едем-то? А, Толик? – спросил Багажник водителя, молодого парня из Брянска, страшно гордившегося тем, что он ездит на машине с блатными номерами.
- По новостям передали: на Москву метель надвигается! Штормовое предупреждение объявлено, Сидор Поликарпович! Может по «встречке» и в объезд? – заискивающе спросил Толик, который искренне считал, что с такой машиной закон для водителя не писан.
- Даже не думай! – резко оборвал водителя Багажник, твёрдо решивший пресечь противоправные действия в самом зародыше. – С твоими «встречками» никаких генералов не хватит!
- Как скажете, Сидор Поликарпович, - покорно ответил водитель, который уже давно работал с Багажником и знал, что с шефом лучше не спорить.
Буран начался так же неожиданно, как с Багажником был разорван срочный служебный контракт. Мокрый снег намертво залепил лобовое стекло, сделав совершенно бесполезными подержанные китайские стеклоочистители, которые Толик ещё полгода назад установил вместо новых оригинальных, выручив за последние хорошую сумму. Что уж скрывать, числился за ним такой грех.
Багажник оказался в плену снега и немецкого комфорта. Таким Макаром он будет до ночи торчать в этой пробке! И это в последний день службы! И, что самое обидное, до дома осталось не более двух километров, почти что рукой подать.
Он опять воспользовался фляжкой, распахнул дверь машины и стремительно выскочил наружу. Его водитель, явно не ожидавший такого кульбита, открыл окно и крикнул вдогонку своему шефу, который уже неуклюже маневрировал между неподвижными автомобилями, попавшими в снежную ловушку:
- Сидор Поликарпович! Во сколько машину завтра подавать? Как обычно?
Но Багажник уже не слышал его, да и зачем воздух зазря сотрясать? Для этого есть диспетчерская. Вот там завтра Толику и объяснят, что заезжать за дорогим Сидором Поликарповичем больше не требуется.
Нет, не повторил Сидор счастливую судьбу всех советских генсеков, кроме последнего – Миши «Меченного». Не сгорел на работе. Что само по себе отвратительно, ибо не будет пышных похорон за госсчёт на Троекуровском и не будет лицемерного некролога в вестибюле с его фотографией, сосканированной со служебной «ксивы» по соседству с двумя бюджетными, бледно-увядающими гвоздичками.
Как только Копыря покинул автомобиль, с ним за одну секунду приключилась прелюбопытнейшая метаморфоза: из подтянутого пожилого господина он превратился в дряхлую, трясущуюся развалину. Шатаясь, как пьяный, приволакивая правую ногу, в которую ещё в молодости попал осколок коньячной бутылки, Багажник перебрался на противоположную сторону проспекта, тихо повторяя вслух одну единственную фразу:
- Сволочи, скоты, уроды, подлецы! Чтоб вам всем повылазило!
Опустевшая фляжка упала в сугроб, и размытый пургой силуэт старого разведчика скрылся за прямоугольными каланчами московских высоток.
Восемь метров…
Дмитрий Мотыльков, счастливый обладатель мелкого, но вполне себе успешного бизнеса, который достался ему от Седовласова, рванувшего в заоблачные выси, стоял на лестничной клетке и курил. Кубинские сигары уже давно успели кончиться, и, по правде говоря, от них страшно драло горло. Поэтому между его пальцами тлел привычный «Кент» номер четыре. В СССР была такая поговорка: «Кто курит сигареты «Кент», тот гад, слизняк и диссидент!».
Губы Мотылька тронула лёгкая улыбка, хотя на сердце у него было тревожно и неспокойно. Дима не любил весну, похожую на зиму и зиму, маскирующуюся под весну. Снег почти полностью запорошил двойную оконную раму, и Дима слегка приоткрыл форточку. За непролазной стеной метели скрывались соседние дома, и даже толстая игла Останкинской телебашни ожидаемо исчезла без следа. Что же будет с его любимым «Туарегом»? Наверное, чтобы откопать машину, придётся вызывать экскаватор.
Мотыльков с опаской оглянулся на закрытую входную дверь своей квартиры, а затем сделал одну очень странную вещь. Дима достал красивое кожаное портмоне, открыл потайное отделение и извлёк оттуда старую, сложенную пополам фотографию. На снимке была запечатлена красивая темноволосая девушка с грустным, немного усталым взглядом. Она сидела за столом в белом медицинском халате, а вокруг её шеи смыкались блестящие трубки стетоскопа. На оборотной стороне фотографии была надпись, сделанная от руки:
«Диме от меня!».
Кончиками дрожащих пальцев Дима дотронулся до волос девушки и еле слышно прошептал:
- Дана…
В этот момент дверь за его спиной распахнулась, боковым зрением он увидел свою жену, чья голова была привычно усыпана фиолетовыми пластмассовыми бигудями. Дима поспешно убрал фотографию, сделав вид, что он полез за очередной сигаретой.
- Мотыльков! Опять ты полпачки за один присест выкурить решил? – начала ругаться жена, уперев руки в боки. - И форточку настежь распахнул? А у самого шлёпанцы на босу ногу! Заболеешь же! Пошли в дом сейчас же!
- Сейчас докурю и приду, зайка моя!
- Я тебя больше лечить от простуды не буду! Имей это в виду, Мотыльков!
- Уже иду…Ленусик!
Дима выбросил сигарету в форточку и в очередной раз подумал о том, что это, конечно же, хорошо, когда твоей семье денег хватает с лихвой. А вот то, что из-за этого твоя жена совсем перестаёт шевелить лапами – это очень и очень плохо.
Прошло пять лет с того момента, как бывшая соседка Даны Азабиной по общежитию старшая медсестра Елена Мотылькова полностью распрощалась со своей больницей. Ей очень нравилось сидеть дома, ведь там есть распухший от содержимого холодильник и приличный домашний кинотеатр. За это время её в прошлом шикарная задница превратилась в нечто обвисшее и аморфное, и она уже не вызвала таких бурных восторгов у мужской половины реанимационного отделения. Слава Богу, что, когда Лена работала там, Мотыльков был совершенно не в курсе её отношений с тамошними докторами. Да и, по правде говоря, не только с докторами. Некоторых пациентов как откачают, им сразу же трахаться подавай!
Как там говорится? Меньше знаешь, крепче спишь?
Шесть метров…
Его грубые, мозолистые ступни ласкало тёплое Аравийское море. Матросов любил поставить стол прямо на пляже, неподалёку от своего летнего бунгало, утопающего в буйной, тропической зелени. Красивая темнокожая девушка в парео убирала со стола остатки его обеда. Сегодня Юра изволил покушать тигровых креветок, жареных на гриле. Отличное блюдо – калорий мало, а белка много. Всё как доктор прописал: «Меньше кекса, больше секса».
Ну, а теперь - время послеобеденных новостей. На столе, словно по мановению волшебной палочки, оказался iPad. На Гоа слуги умели быть незаметными.
Юра запалил косячок и неторопливо наковырял адрес нужного сайта. А вообще-то марихуана – это вовсе не необходимость, скорее это дань местным традициям. Матросов уже не мог вспомнить, когда у него было плохое настроение. Весь негатив и добрая половина его хронических болячек остались в Москве. Правильно говорят: все болезни от нервов.
Лила, прибрала на столе и села рядом с ним, кокетливо улыбаясь. Сквозь коричневые пухленькие губки девушки сияли ровные, кристально белые зубы.
- Hey, babe! Your daddy needs some attention[19], - сказал ей Юра, выпуская голубоватый дым из обеих ноздрей.
Лила залезла под стол. Юра посмотрел на редкие кучевые облака на горизонте (Господи, картинка в точности такая же, как на обёртке от шоколадного батончика «Bounty») и погрузился во всемирную паутину.
- Поди ж ты, ядрён батон! Баграмян Филиппины купил. И яхту, блядь, с тёлкой в придачу! Хм, бедняга, - произнёс он вслух.
Юра жалел слишком богатых людей. Ведь нельзя чувствовать себя по-настоящему комфортно, когда за тобой круглосуточно наблюдает тысячи завидущих глаз. Вот и его бывший друг Седовласов такой же. Сколько деньжищ, а счастья нету!
Лучше быть умеренно богатым. А самое главное – вовремя свалить. Россия – страна с устойчивой политической культурой. Она у нас устойчиво плохая. И другой не будет. Юра уже достаточно пережил, чтобы это понять.
Ведь существуют на этом свете люди, которых постоянно преследует неудача. У них всегда всё получается вкривь и вкось. Это карма.
И страны такие бывают. Это тоже карма.
Только не надо обвинять Юру в недостатке патриотизма. Каждый год 20 декабря Юра отмечал День чекиста. Он вставал рано утром, надевал парадную форму, ордена, медали, пил местную водку - «феньку» - стаканами, просматривал старые выцветшие фотографии и даже украдкой рыдал, вспоминая нелёгкие годы службы.
А вот назад его не тянуло. Ну, ни капельки не тянуло!
Просто за ушедшие годы Юра отвык любить Родину. Любовь к Родине, она ведь как любовь к женщине: должна быть взаимной.
Ещё новость с пометкой срочно. Опля! «Москва во власти метели». Ну, как говорится, сытый пьяного не разумеет! У вас там снега, метели и вьюги, а у нас тут плюс тридцать пять, белый песок и пальмы.
Матросов не понимал тех, кто эмигрировал в какую-нибудь Чехию. Глупцы! Там же холодно и нет моря! Пиво пляж не заменит.
Скатерть под его грудью стала шуршать в два раза чаще, и Матросов отложил планшетник в сторону. Всё-таки Лила – хорошая девушка. Крошке скоро стукнет восемнадцать. Надо бы ей подарить что-нибудь.
Четыре метра…
На большой кровати в просторной, современной спальне на груде мягких подушек и одеял лежала пожилая женщина. Её собеседница, красивая, строгая дама средних лет нервно металась по комнате, как загнанный тигр в клетке. Пожилая женщина спокойно наблюдала, как её дочь кипятится и в бешенстве заламывает руки. Разговор шёл на повышенных тонах.
- Ты опять чепуху городишь, мама! Ну, сколько можно вспоминать про Михаила? Я с ним уже лет десять, как в разводе! Я даже не знаю, где он!
- А до этого вы, можно подумать, душа в душу жили? С алкоголиком этим?
- Ну, какая теперь разница?
- Мне больно видеть, что моя дочь, такая умница и красавица, с тех самых пор совсем одна. Тебе плохо, Даночка! Материнское сердце не обманешь.
-Это потому, чтодостойные всё никак не попадаются. Повывелись нормальные мужики на Руси! Их пора в Красную книгу заносить, как исчезающих тараканов-прусаков…
- Мужики всегда одинаковые, Дана! Просто ты стала старше!
Мать поправила сползающее покрывало.
-А помнишь за тобой паренёк один бегал? Невысокий такой? Он тогда в Ногинск приезжал, под дверью у меня сидел. Ну, когда ты ещё в детской работала? Вот он любил тебя сильно! По-настоящему!
-Не помню, - буркнула Дана и отвернулась, чтобы мать не смогла разглядеть выражение её лица. – Давно это было.
-Незнала, чтоу тебя такая короткая память, - съязвила женщина. - Да что там ты! Плохо то, что ты и внучку мою так воспитала! Прыгает по мужчинам, словно пчёлка по соцветиям, ни на одном остановиться не может. Я слышала, она со своим последним кавалером рассталась?
- Не беда! – ответила Дана, сворачивая пробку с зелёной бутылки «Нарзана». - Другого себе найдёт, ещё лучше прежнего!
-Ой, не знаю. Скорее бы. Я только боюсь, что она может повторить твою судьбу. Яблочко от яблоньки…
- Не смей так говорить! – истерично закричала Дана, повернув к матери своё красивое заплаканное лицо и топнув ногой по толстому ворсистому ковру. – У моей Элиночки всё будет хорошо!
Вьюга яростно стучалась в окно спальни, словно пытаясь пробраться внутрь, чтобы прекратить этот бесполезный и бессмысленный спор. Наконец, незафиксированная оконная щеколда не выдержала, и метель стремительно ворвалась в комнату, окутав мать с дочерью шершавым облаком из снега и льда.
Два метра…
Это была его самая любимая комната в поместье. Он не пускал сюда никого, даже самых доверенных лиц. На стенах, отделанных благородным эбеновым деревом, висели ружья, кинжалы и сабли. Многие музеи мира позавидовали бы коллекции Игоря Седовласова.
Игорь подошёл к стенду с холодным оружием и бережно взял в руки старинную саблю дамасской стали. В своё время она висела на поясе у какого-то важного персидского вельможи, имя которого было безвозвратно утеряно. Сей достойный господин явно не бедствовал: в основании эфеса зеленел крупный изумруд. Сабельный клинок был в идеальном состоянии, казалось, что тлетворное дыхание времени совсем не коснулось его. Игорь едва удержался о того, чтобы провести пальцем по острию, но он слишком хорошо знал, чем это может закончиться. Седовласов сделал взмах клинком, и воздух протяжно зазвенел. Резкое движение причинило ему боль.
Интересно, сколько голов было вынуждено расстаться со своими шеями благодаря этому красивому орудию убийства? Этого Игорь знать не мог, но чувствовал, что много. Он положил саблю обратно, а затем снял с противоположной стены английское охотничье ружьё, инкрустированное серебром. Это был уникальный экземпляр, предмет его гордости. Середина девятнадцатого века, работа известного лондонского мастера. А замок до сих пор работает, как часы. Игорь знает, год назад он ходил с ним на лису.
Игорь сел за письменный стол – единственный предмет мебели в этой комнате. В райкоме у него был почти такой же. Вся разница в том, что за этим столом до Игоря работал сам Уинстон Черчилль.
Седовласов теперь полностью оправдывал свою фамилию: его голова была белее метели, бушевавшей снаружи. Отчасти в этом были виноваты многочисленные психологические перегрузки, отчасти - неоперабельная раковая опухоль, пожирающая его тело изнутри.
Деньги могут всё. Всё, кроме одного: ими нельзя откупиться от смерти. Игорь обвёл взглядом богатую оружейную экспозицию. Какая ирония! Он так долго её собирал, но там, где он скоро окажется, оружие ему не понадобится. У гроба карманов нет.
Седовласов взял со стола копию бумаги на бланке Генеральной прокуратуры и пробежался по ней глазами.
Да…деньги не могут ещё одну вещь. Они не могут отбить у других желание их у тебя отобрать. Игорь не Мать Тереза, он обманывал и подставлял других тысячи раз. В погоне за длинным рублём все средства хороши, но это…это было очень похоже на грабёж.
Игоря силой заставят отдать бизнес. Если он откажется, его закроют в тюрьме, закроют надолго. А пока он будет гнить на нарах, у него конфискуют всё, что осталось. Бежать некуда. Все границы для него перекрыты, и бумага из силового ведомства подтверждала эти опасения. Если бы у Игоря было в запасе чуточку больше времени, он бы ещё повоевал с этими рейдерами в форме. Но в том-то вся и загвоздка, что время у Седовласова было на исходе.
Игорь достал из квадратного сейфа под столом два патрона и зарядил ими ружьё. Выход есть в любой ситуации, даже если этот выход - побег. Седовласов встал и раздвинул стеклянные двери позади стола, ведущие на балкон. Жёлтые гардины разлетелись в стороны, и Игорь сел обратно в кресло.
Вот, кажется, и всё.
Он приставил ружье к подбородку, уперев приклад в пол, а большой палец ноги поставил на спусковой крючок. В чёрном отверстии дула притаилась его смерть, но Игорь встречал её мужественно, по-комсомольски, лицом к лицу. Большинство людей привыкло плыть по течению, не задумываясь, что чаще всего эта спокойная река заканчивается вонючими сточными водами. Игорь всегда плыл против течения и не принимал навязанные ему правила игры. Ветер подхватил прокурорскую бумагу, и она стала хаотично летать по комнате. Седовласов с горечью усмехнулся:
- Крысы собрались пировать! Не доставлю им такого удовольствия!
И нажал на курок.
Ноль метров…
Наши руки встретились, словно не расставались никогда.
Исчез мой прекрасный, мой любимый, мой надломленный город.
Исчезли полужизнь, полурадость и полустрадание.
Осталось только тепло наших рук.
Осталось только биение наших сердец.
Остались только Я, Она и Вселенная.
Моб. телефон автора: 8(916) 147-82-31
E-mail автора: kulikovvlad@bk.ru
Автор обложки, рисунков - Сергей Корсун
Тираж 999 экз.
[1] ВАЗ 2109, Прим. Авт.
[2] Контора - сленговое название для КГБ СССР. Прим. Авт.
[3] Группа Дюна, альбом «Страна лимония» 1990, песня ФирмА.
[4] Вечный двигатель. Прим. Авт.
[5] Привет! Я хотел бы посмотреть меню. Англ. Прим. Авт.
[6] Так, давайте посмотрим…Греческий салат с дополнительной порцией сыра «Фета», один литр белого столового вина. Так. На второе – морской волк на гриле. Он у Вас идет с отварной картошкой и спаржей, не так ли? Англ. Прим. Авт.
[7] Ваша рыба достаточно свежая? Англ. Прим. Авт.
[8] Хотите посмотреть на рыбу, господин? Англ. Прим. Авт.
[9] Давай, друган, показывай дорогу. Англ. Прим. Авт.
[10] Видите? Англ. Прим. Авт.
[11] Бузуки. Прим. Авт.
[12] Ты откуда? Англ. Прим. Авт.
[13] Тебя как звать, сладенькая моя? Англ. Прим. Авт.
[14] Иван. Я пойду на работу. Желаю тебе хорошего времени в Греции. Василики. Коверкан. Англ. Прим. Авт.
[15] The Doors. Альбом «The Doors», 1967. Прим. Авт.
[16] Underground – подземный, расположенный под землёй. Англ. Прим. Авт.
[17] Жарг. Хирургический костюм. Прим. Авт.
[18] Группа Джара. Песня «Запах кофе».
[19] Эй, детка! Папочке нужно немного внимания! Англ. Прим. Авт.
