2015-07-04
182
осторожного прохожего, они внезапно ослепили человека, чтобы он
упал в пропасть, и т. д. В случае смерти от болезни туземцы считали
покойника жертвой колдовства или отравления>. Грубб то же самое
говорит по поводу индейцев Чако. <Они неизменно полагают, что
смерть является результатом непосредственного влияния килаихама
(духов), действующих из желания причинять зло либо призванных
колдуном. Добрицгоффер наблюдал подобное у абипонов. Сходные
верования можно встретить почти во всех низших обществах обеих
Америк.
В Южной Африке мы встречаем точный сколок того, что обнару
жено наблюдателями в Австралии. <Туземцы верят, что колдун имеет
силу <выдавать> (to give over, равнозначное to doom) какого-нибудь
человека, отправившегося на охоту, буйволу, слону или другому
зверю. Колдун, полагают туземцы, может поручить животному погу
бить человека. Этим объясняется, что, когда кто-нибудь погибает на
охоте, друзья покойника говорят: <Это дело его врагов, он был <пре
дан> дикому зверю>.
|
|
|
Бентли ярко выражает эту же идею. <Болезнь и смерть рассмат
риваются туземцем Конго как совершенно ненормальные события. Он
никогда не относит их на счет естественных причин: они всегда -
порождение козней колдунов. Даже в тех случаях, когда смерть про
изошла от удушья в воде или на войне, от падения с дерева, когда
человек растерзан диким зверем или сражен молнией, - даже тогда
смерть упорно и бессмысленно приписывают какому-нибудь колдов
ству. Кто-то, мол, околдовал жертву, он и виновник смерти>.
Еще в XVII в. Деппер отметил существование таких же верований
в Лоанго. <Эти несчастные слепцы воображают, что нет такого ги
бельного для человека случая, причиной которого не были бы моки-
зи, или идолы его врага. Если кто-нибудь упадет в воду и утонет, то
они скажут, что его околдовали; если человека растерзал волк или
тигр, то это значит, что враг человека при помощи колдовства пре
образился в дикого зверя; если человек свалился с дерева, если у него
сгорело жилище, если слишком долго идет дождь, то все это объяс
няется колдовской силой мокизи, какого-нибудь злого человека. На
прасным трудом была бы всякая попытка выбить у них эту нелепость
из головы: это могло бы только вызвать их насмешки и презрение>.
В Сьерра-Леоне, по словам наблюдателя, <не существует есте
ственной смерти или смерти от несчастного случая: болезнь или
случайность, ставшая непосредственной причиной смерти, считается
продуктом сверхъестественного влияния. Туземцы воображают, будто
смерть объясняется зловредным действием какого-нибудь человека,
прибегающего к злым чарам, или она вызвана чьим-то гением-покро
|
|
|
вителем какого-нибудь человека, против которого покойник... совер
шал колдовские заклинания в тот момент, когда он был пойман и
наказан. Обычно причинами первого рода объясняют болезнь и
смерть вождей, других влиятельных людей, а также членов их се
мейств; причинами второго рода объясняют болезнь и смерть людей
низшего класса>.
Наконец, не существует естественной смерти и для джаггов в гер
манской Восточной Африке. <Болезнь и смерть являются здесь всегда
дьявольским делом>.
На этом мы остановим перечисление сходных между собой свиде
тельств, которое могло бы быть продолжено до бесконечности.
Совершенно незаметен переход от болезни и смерти к просто не
счастным случаям. Из приведенных выше фактов вытекает, что пер
вобытные люди вообще не видят разницы между смертью,
наступившей в результате старости или болезни, и насильственной
смертью. Лроисходит это не потому, что они до такой степени нера
зумны, по выражению Бентли, и не замечают, как в одном случае
больной умирает более или менее медленно среди своих, а в дру
гом - мгновенно погибает, растерзанный львом или сраженный
копьем. Они, разумеется, замечают различие, но оно лишено всякого
интереса в их глазах, ибо ни болезнь, с одной стороны, ни дикий
зверь или удар копья, с другой, не являются для них подлинными
причинами смерти, они служат лишь средствами для той таинствен
ной силы, которой была угодна смерть человека и которая для своих
целей с тем же успехом могла бы выбрать другое средство. Таким
образом, всякая смерть, даже от болезни, случайна, или, точнее, ни
какая смерть не случайна: ведь, на взгляд первобытного мышления,
никогда не бывает несчастного случая в собственном смысле слова.
То, что нам, европейцам, кажется случайным, для первобытного че
ловека всегда проявление мистической силы, которая этим дает себя
почувствовать как индивиду, так и целой общественной группе.
Для первобытного мышления вообще нет и не может быть ничего
случайного. Это не значит, что оно убеждено в строгом детерминиз
ме, обусловленности явлений, напротив, оно не имеет ни малейшего
представления о подобной обусловленности и с полным безразличием
относится к причинной связи и всякому поражающему его событию
приписащает мистическое происхождение. Так как таинственные си
лы всегда ощущаются как присутствующие вез-де и всюду, то чем бо
лее случайным кажется для нас событие, тем более знаменательно
оно в глазах первобытного человека. Тут не требуется объяснения со
бытия, ибо оно - откровение. Более того, весьма часто именно само
событие служит первобытному человеку для истолкования чего-ни
будь другого в той форме, по крайней мере, в какой вообще перво
бытное мышление ищет объяснения. Истолкование события, однако,
может оказаться необходимым, когда не имеется для этого какой-ни
будь готовой предассоциации.
<Туземцы из Тепли-Ривера, - говорит В. Э. Рот, - решили убить
одного человека из Клем-Пойнта на следующем основании. На собра
нии (prim) в прошлое воскресенье этот туземец бросил копье в вер
хушку дерева, откуда копье упало и рикошетом ударило в шею
одного старика и убило его. Несчастный, который бросил копье, был
<доктором>, и уж ничто не могло разубедить членов племени убитого
в том, что смерть их родича была вызвана колдовством этого <докто
ра>. Э. Брук (миссионер), который в этот момент находился рядом со
мной, приложил все усилия, чтобы разъяснить туземцам случайность
происшедшего, однако ничто не помогло. Туземцы выстроились в ря
ды, между рассвирипевшими дикарями началось сражение, которое
кончилось лишь тогда, когда <доктор> получил рану (не смертель
ную) в колено>. В этом типичном случае было трудно и практически
|
|
|
даже невозможно переубедить туземцев. Ведь им нужно было прежде
всего дать удовлетворение покойнику, которого они всячески должны
были бы бояться, останься он неотомщенным: поэтому они считали
себя обязанными убить кого-нибудь, причем жертвой должен естест
веннее всего стать виновник (вольный или невольный, это не имеет
значения) несчастья. Кроме того, миссионеру никогда не удалось бы
убедить их в том, что произошел простой несчастный случай. Они все
равно спросили бы: <Почему копье, отскочив от дерева, попало как
раз в шею старика, а не куда-нибудь в землю впереди или позади
его? Каким образом случилось то, что это было копье именно <док
тора>?> Что касается отсутствия всяких злых намерений у убийцы,
то как установить это с полной очевидностью? Можно только пред-
полагать, но какое это имеет значение на фоне случившегося? Впро
чем, злой умысел отлично мог существовать у виновника совершенно
помимо его сознания. Колдуны отнюдь не должны непременно созна
вать совершаемые ими губительные действия. И в данном случае
<доктор> мог вполне добросовестно отрицать свою вину, однако его
отпирательство не имело никакой цены в глазах туземцев.
В Новой Гвинее один туземец был ранен на охоте ударом копья
одного из своих спутников. <Друзья раненого явились к нему и спро
сили, кто его околдовал, ибо для папуасского мировоззрения не су
ществует несчастного случая. Все приставали к нему, заставляя
сказать, кто же околдовал его, ибо были уверены, что одной раны для
смерти недостаточно, все время туземцы были уверены в неизбежно
сти смерти и не переставая говорили раненому об этом... Хотя тузе
мец потерял сознание лишь перед самой смертью, он не ответил на
вопросы друзей и не открыл им, кем околдован. Тогда их гнев напра
вился против людей из племени орересау и против того человека, ко
торый бросил копье>. Таким образом, за последнего принялись, лишь
потеряв надежду добиться истины, на худой, так сказать, конец. Если
бы раненый сделал хоть малейшее указание относительно виновника
|
|
|
колдовства, то тот, который действительно нанес ему *дар, остался
бы безнаказанным: в нем усмотрели бы лишь орудие колдуна, его со
чли бы столь же мало ответственным за убийство, как и копье.
Кроме того, незначительность ранения нисколько не мешает объ
явить его смертельным. Гибель раненого, по мнению первобытного
человека, вызывает не разрыв ткани, а колдовство, которое <обрекло>
его на смерть. Здесь непосредственно улавливается та предассоциа-
ция, которая исключает для первобытного мышления само представ
ление о случайном.
Вот еще пример из быта туземцев Новой Гвинеи. Падает дерево.
Даже в том случае, когда дерево совершенно сгнило или его сломал
ураган, туземцы все равно винят в этом колдуна. С человеком про
изошел какой-нибудь несчастный случай: это дело вэраОана (колду
на) и т. д.
Подобные наблюдения мы находим относительно других низших
обществ, например. Экваториальной Африки. <В 1876 г, один вождь,
Экеле Каза, был атакован и пронзен клыками слоном, которого он
ранил. Спутники вождя прогнали слона, и, несмотря на жестокие ра
ны, вождь прожил достаточно времени, чтобы обвинить двенадцать
человек из числа своих жен и рабов в том, что они околдовали его
ружье и оно, вместо того чтобы убить, только ранило слона>. Во вре
мя охоты на слонов вождь по имени Якоба был настигнут раненой
слонихой, которая подняла его хоботом с земли и посадила себе на
клык... Стенаниям и воплям спутников не было конца... Население
всего района собралось перед нганга Нкизи, которому следовало ре
шить, была ли слониха одержима дьяволом, околдована каким-ни
будь врагом покойника или не случай ли это Диамбуди нзамби (воли
великого духа)>.
В обоих случаях общественное положение жертвы требовало, что
бы ее смерть была отомщена; само положение жертвы служило силь
ной предпосылкой для подозрения в колдовстве. Чем масштабнее по
своим размерам несчастье, чем священнее личность погибшего, тем
более неприемлемым представляется предположение о несчастной
случайности.
Туземцам обычно даже не приходит в голову подобное предполо
жение. Так, <лодка из Виви с шестью туземцами плыла по течению
Конго... Повернув к мысу, где позже была построена наша Ундергил-
льская станция, лодка попала в водоворот, наполнилась водою и по
шла ко дну... Туземцы решили, что колдовство, вызвавшее ужасный
случай, превосходит размеры обычного и таково по своей злой силе,
что на него следует реагировать специмьными мерами. За каждого
утонувшего человека должны были погибнуть трое колдунов, так что
случайная гибель шести человек должна была повлечь за собой
смерть восемнадцати>.
В этом округе на смерть особо важных лиц или вообще на какую-
нибудь смерть, случившуюся в необычайной обстановке, реагировали
именно таким образом. <Туземец входит в селение и кладет на землю
свое ружье. Оно дает выстрел и убивает человека. Семья жертвы за
владевает ружьем. Цена ружья равна стоимости нескольких рабов, и
собственник ружья может быть заинтересован в том, чтобы его выку
пить так же, как если бы дело шло об его собственном брате. Когда
нет ружья, чтобы его отобрать, то виновник случайного убийства за
ковывается как раб и содержится в заключении как злонамеренный
убийца. Иногда туземные власти, вместо того чтобы схватить винов
ника несчастного случая или его ружье, объявляют этого человека
невинным и принимаются за розыски колдуна, который должен обна
ружить того, кто околдовал погибшего и был подлинной причиной
смерти. По их мнению, именно он и должен нести ответственность.
Туземцы употребляют здесь сравнение, заимствованное из охот
ничьей практики. На убитую козу имеет право тот охотник, который
первым ранил ее, даже в том случае, если убил ее другой. Последний
как бы лишь находит дичь первого охотника. Точно так же неволь
ный убийца <находит> и лишь поражает жертву, которая была уже
убита колдуном: первый выступает не подлинной причиной, а только
случайным условием смертного случая. Другие туземцы утверждают,
что убийца может сколько угодно говорить о своей невинности и уве
рять, что он сам - жертва колдуна, тем не менее он должен запла-
теть выкуп. Я видел однажды двух туземцев, которые судились за
бесчинства, учиненные ими в состоянии опьянения. Человек, который
снабдил их брагой, тоже был вызван в суд, он боялся обвинения в
околдовании браги. В его речи сквчзил глубокий ужас. Кто знает, не
был Ли он околдован вместе со своей брагой, не послужил ли он вме
сте с брагой орудием для какого-нибудь другого человека?
Совершенно очевидно, что для направленных таким образом умов
предположение о несчастной случайности могло возникнуть лишь в
последнюю очередь, а скорее всего, оно и вовсе не появляется. Даже
когда им будут внушать такое предположение, они отвергнут его, ибо
уверены, что все, называющееся у нас случайным, имеет мистиче
скую причину и они должны доискиваться этой причины, если она не
обнаруживается сразу.
<У племени овамбо (германская Западная Африка) вождь Каниме
недавно вздумал приучить быка к работе. В тот момент, когда быку
пытались проткнуть ноздри, он ударом рога выбил глаз одному из ту
земцев. Сейчас же был сделан вывод, что человек, потерявший глаз,
околдован>. Принялись разыскивать колдуна, который должен обна
ружить виновника. Колдун указал на одного из слуг Каниме. Послед
ний, будучи приговорен к смерти, бежал. Каниме, однако, бросился
за ним в погоню на лошади, настиг и убил его>. В следующем году
<один из моих соседей в одно прекрасное утро отправился в полном
здравии на ловлю лягушек, до которых они большие охотники. Бро
сая копье, он глубоко поранил себе руку, потерял много крови и умер
от кровотечения... Через три дня колдуны начали искать, кто окол
довал моего соседа. Я воспротивился этому. Однако мне ответили:
<Если мы не обнаружим омулоди и не убьем его, то мы, может быть,
все умрем>.
Подобное истолкование большинства несчастных случаев столь ес
тественно, по убеждению африканских племен, несмотря на усилия
миссионеров. Вот мнение Дитерлена по поводу бассутов в 1908 г.:
<В прошлом месяце молния ударила в жилище одного моего знако
мого туземца, убила его жену, ранила детей и сожгла все имущество.
Туземец отлично знал, что молния появляется из туч, а они недося
гаемы для человеческой руки. Однако ему сказали, что молния была
направлена на него соседом, имеющим против него злой умысел. Он
поверил этому, верит теперь и будет верить всегда.
В прошлом году саранча напала на поля молодого вождя Матеа-
лира, который довольно долго обучался в школе и давно уже посеща
ет наши богослужения. Но что из этого? Он приписал нашествие
саранчи колдовству своего брата Тезу, который оспаривает у него
старшинство и празо на власть в округе Лерибе.
Две недели тому назад на расстоянии километра отсюда умерла
молодая вдова от какой-то женской болезни, которой она была, веро
ятно, обязана своему дурному поведению. Но болезнь была приписа
на козням человека, за которого она отказалась выйти замуж, в
отместку он наделил ее болезнью, дав ей покурить щепотку конопли.
Мать вдовы - христианка, и я объяснил ей, что подобная вещь не
возможна. Она мне, однако, не поверила и по сей день питает злобу
к тому, кого считает убийцей дочери>.
Если случай оказывается счастливым, а не гибельным, то все рав
но реакция первобытного человека остается такой же. Он в этом
усмотрит действие мистических сил, однако чаще всего он боится и
счастливого случая. Всякое счастье, любая необычайная удача кажут
ся подозрительными. <Часто случается так, - говорит майор Лео
нард, - что два больших друга отправляются вместе на рыбную
ловлю и один из них случайно или благодаря большей ловкости на
давливает больше рыбы, чем другой. К несчастью, он тем самым под
вергает свою жизнь опасности. Ибо по возвращении в селение
неудачливый рыболов сейчас же отправляется посоветоваться с кол
дуном, чтобы узнать, почему друг налэвил больше рыбы, чем он;
Колдун немедленно приписывает это действию магии. Таким образом
последнему удается заронить в сердце туземца семя вражды и смерти:
тот, кто был преданным другом, внезапно превращается в ожесточен
ного врага, готового сделать все возможное, чтобы добиться смерти
любимого недавно человека>.
<Во время моего пребывания в Амбризетте, - говорит Монтей-
ро, - три женщины из племени кабинда отправились к реке набрать
воды. Стоя одна подле другой? они набирали воду в кувшины; вдруг
средняя была схвачена аллигатором, который утащил ее на дно и со
жрал. Семья несчастной сейчас же обвинила двух других в том, что
они колдовским путем заставили аллигатора схватить именно сред
нюю женщину. Я пытался разубедить этих родственников, доказать
нелепость обвинения, но они ответили мне: <Почему аллигатор схва
тил именно среднюю женщину, а не тех, которые стояли с краю?> Не
было никакой возможности заставить их отказаться от этой мысли.
Обе женщины были вынуждены выпить <каска> (т. е. подвергнуться
ордалии, испытанию ядом). Я не знаю исхода этого дела, но вероят
нее всего, что одна из них, а возможно, обе погибли или были отданы
в рабство>.
Монтейро не замечает того, что для мышления туземцев никакое
событие не может быть случайным. Прежде всего, аллигаторы сами
по себе не напали бы на этих женщин. Следовательно, кто-то под
стрекнул одного из них. Затем аллигатор должен был хорошо знать,
какую именно из трех женщин ему надлежало утащить. Она ему бы-
ла <предана>. Единственный вопрос заключается в том, чтобы узнать,
кто именно это сделал. Но факт говорит сам за себя. Аллигатор не
тронул двух женщин, которые стояли по краям, а схватил сраднюю.
Следовательно, именно две крайние женщины <предали> третью. Ор
далия, которой их подвергли, имела целью не столько рассеять со
мнение, которое едва ли существовало, сколько выявить колдовское
начало, заключенное в них, и оказать на него мистическое воздейст
вие, для того чтобы лишить его способности вредить в будущем'.
А вот другой аналогичный факт в том же округе. <В тот же вечер,
поднимаясь по реке, Эванги был утащен из своей лодки крокодилом,
и его больше не видели. Новость о несчастье скоро дошла до города
Дидо. На место происшествия были посланы военные лодки. Один из
спутников Эванги, бывший с ним в лодке в момент смерти, а также
туземец, живший на берегу реки близ места происшествия, были
схвачены, обвинены в колдовстве и приговорены к смерти>. На деле
для туземца нет случайности, а мысль о случайности не возникает в
сознании туземца, тогда как представление о колдовстве, порче, на
против, неизменно живет в нем. Эванги был <предан>.
Для того чтобы понять ход мыслей туземцев, надо знать, что, на
их взгляд, крокодилы и аллигаторы по природе безобидные живот
ные. Человеку совершенно нечего их бояться. Конечно, в тех местах,
где их очень много и несчастные случаи бывают слишком часты,
убеждение это в конце концов исчезает и туземцы начинают при
нимать меры предосторожности. В германской Восточной Африке
<ввиду того, что крокодилы водятся здесь в невероятном количестве,
часто не смеют брать воду прямо из реки Ругуджи, но устраивают
что-то вроде загородки и черпают воду с берега при помощи сосудов,
подвешенных к длинным жердям из бамбука>. То же самое - на вер
ховьях Шире, на реке Кванза. Подобные случаи, однако, исключе
ния. Вообще туземцы не боятся приближаться к берегу реки или даже
купаться по соседству с крокодилами. Их мнение, впрочем, разделя
ется некоторыми европейцами. Босман писал: <В течение всего вре
мени, которое я здесь провел, я ни разу не слыхал, чтобы крокодилы
*Так же реагируют и нисские туземцы, которые возложили ответственность за несчастный случай, приключившийся с двумя их соплеменниками в лодке миссионеров, на владельцев лодки. На взгляд туземцев, жертвы несчастного случая были <преданы>, так что необходимо получить удовлетворение. Двое туземцев утонули ночью, возвра щаясь домой в лодке миссионеров. Сначала как будто туземцы отнеслись к этому спокойно, но скоро явились с требованием выдачи им коменданта и повара в отместку за гибель утопленников. Они уже грозили репрессиями в отношении сестер из Телок-Далама в случае отказа в выдаче двух моряков.
кого-нибудь сожрали, человека или животное... Во всех реках страны
водится ужасно много этих животных... Я, однако, в воде не хотел
доверяться им, хотя ни разу не слыхал разговоров о случившихся в
связи с этим несчастьях>.
Фон Гатей за два года своего пребывания в Камеруне знал только
о трех случаях нападения крокодилов на людей, хотя туземцы купа
ются и плавают в реке, а в сухое время года бродят по лагунам. Та
кие же верования мы встречаем и на западном побережье Африки.
<Говорят, что на реке Галенга (между Шербо и Кап-Маунтом), где
аллигаторов очень много, не помнят случаев, чтобы крокодилы при
чинили зло кому-нибудь (хотя туземцы очень часто бывают в воде),
до того момента, как несколько лет тому назад одно судно работор
говцев взорвалось возле устья реки...>.
Бентли думал, что, принимая необходимые предосторожности,
человек не подвергается большому риску. Крокодилы очень пугливы
и не любят подвергать себя опасности. Вполне достаточно шума,
производимого дюжиной молодых людей, кричащих, ныряющих и
забавляющихся в воде, чтобы держать крокодилов на расстоянии.
Но если кто из них отваживается войти в воду один, то несчастье
возможно. Допустим, что такое несчастье случилось. Как его истол
кует туземец? Будет ли он винить собственную неосторожность или
изменит мнение насчет нравов крокодила? Подумает ли он, что это
несчастный случай? Конечно, он так и подумал бы, если бы рассуж
дал, подобно нам. В действительности ему даже и в голову это не
придет. У него уже имеется готовое объяснение, и притом совершен
но иного рода. <В тех районах, - говорит Бентли, - где водится
много крокодилов, туземцы верят, что колдуны иногда превращают
ся в крокодилов или входят в этих животных, чтобы направлять их,
и таким образом схватывают и убивают свою жертву. Там, где во
дится много леопардов, колдуны могут оборачиваться в леопардов.
Туземцы часто утверждают совершенно определенно, что крокодил
сам по себе безобиден. Они так убеждены в этом, что в некоторых
местах без колебания входят в реку для наблюдения за сетями. Ес
ли кого-нибудь из них пожирает крокодил, то они устраивают сове
щание для обнаружения колдуна, убивают предполагаемого
виновника и продолжают поступать по-прежнему>.
<В Лукунге, одной из станций американской баптистской миссии,
однажды ночью из реки вылез огромный крокодил, собравшийся на
пасть на свиной хлев. Свинья почуяла запах пресмыкающегося и под
няла такой шум, что миссионер Ингхем встал и выстрелом из ружья
убил крокодила. Утром он вскрыл крокодила и обнаружил в его же
лудке два браслета. Туземцы сейчас же признали, что эти украшения
принадлежали двум женщинам, которые в разное время исчезли, от
правившись за водой к реке. Я прибыл на эту станцию через несколь
ко дней, и один из рабочих, бывших со мной, уроженец Конго,
упорно утверждал, что крокодил не ел женщин. Он настаивал на том,
что крокодилы никогда этого не делают. <Ну, а браслеты? Разве это
не очевидное доказательство, что в данном случае именно крокодил
сожрал женщин?> - <Нет, крокодил лишь схватил их и передал
колдуну, орудием которого он был, что касается браслетов, то ему,
вероятно, пришло в голову взять их в качестве вознаграждения>. Что
делать, - прибавляет Бентли, - с мозгами, которые на манер этих
одержимы дьяволом?> Бентли возмущен тем, что он считает неслы
ханным упорством в отрицании очевидности. Однако речь идет совер
шенно о другом. Это просто частный случай <непроницаемости для
опыта>, которая характеризует мышление первобытных людей, когда
их сознание заранее заполнено коллективными представлениями. Со
гласно этим представлениям, в которых совершенно незначительна
роль <вторичных> (естественных) причин, тогда как подлинная при
чина мыслится как мистическая: крокодил, совершающий необычай
ный поступок и пожирающий человека, не может быть таким же
животным, как и другие крокодилы; он неизбежно представляется
как орудие колдуна или сам колдун.
<Эти жалкие люди столь суеверны, что, когда происходит подоб
ное несчастье, они обращаются к колдунам. Упорствуя в этом безу
мии, они не хотят даже потрудиться над тем, чтобы загородить ту
часть реки, где постоянно купаются их женщины и дети и где они
становятся добычей этого ужасного тирана вод>. На верхнем тече
нии Замбези говорят, что существуют <доктора>, которые напускают
крокодила. Если кто-нибудь украл быка одного из <докторов>, по
следний идет к реке. Войдя в реку, он говорит: <Крокодил, иди сю
да, поймай мне того, кто крал моих быков>. Если на следующее.
утро <доктор> узнает, что крокодил убил кого-нибудь, он говорит:
<Это был вор>.
Поэтому всякое новое несчастье не только не колеблет убеждения
туземца, но, напротив, служит ему новым доказательством. Он ста
нет разыскивать колдуна, обнаружит и покарает его, все доводы и на
стояния европейца покажутся туземцу еще более нелепыми, чем
когда бы то ни было. <Два человека были унесены крокодилами. Но
туземцы утверждали, что не в привычке крокодилов уносить людей.
Следовательно, это были крокодилы-колдуны, одним из которых был
признан вождь, начальник данного района. Он естественно настаивал
на своей невинности, однако его заставили выпить испытательный яд
для того, чтобы доказать свою невиновность. Негодяй <доктор> при
готовил для несчастного роковую дозу... Мы ничего не могли поде
лать>.
Подобные коллективные представления отмечены и в Новой Гви
нее (Вудларк-Эйленд). <Маудега, жена Аветау, в Муруя, посетила
соседнее селение Будду; возвращаясь, она вела с собой девочку Бу-
амаи начальника Набудау. По несчастной случайности ребенок был
унесен крокодилом, и вот для того, чтобы отомстить, Буамаи, его
сын и несколько других воинов убили Маудегу и трех ее родствен
ников... На суде сын сделал следующее заявление: <Верно, что мы
убили этих людей. Маудега увела мою сестру в свое селение: во
