Предисловие автора к русскому изданию 31 страница

вой?> - <Да, я живой>. Автор прибавляет: <Другие племена Южной

Америки здороваются таким же образом, например каингуа, принад

лежащие также к группе гуарани>.

Короче говоря, покойники считаются живыми, по крайней мере в

течение определенного времени: это живые несколько иного рода, чем

мы, некоторые связи-партиципации с ними ослабели или прервались,

однако они лишь мало-помалу перестают принадлежать к своей об

щественной группе. Для того чтобы понять мышление первобытных

людей, следует прежде всего отказаться от существующего у нас по

нятия о смерти и о мертвых и постараться заменить его тем, которое

господствует в коллективных представлениях первобытных людей.

Прежде всего сам момент смерти определяется разно у нас и у

них. Мы думаем, что смерть наступила, когда перестает биться сер

дце и совершенно прекращается дыхание. Для большинства низших

обществ смерть наступает в тот момент, когда <жилец>, пребывавший

в теле, имеющий некоторые общие черты с тем, что мы называем ду

шой, окончательно покидает тело, даже если физиологическая жизнь

еще не угасла. В этом одна из причин столь поспешных похорон, ча

сто встречающихся у первобытных людей. На островах Фиджи <по

гребальный обряд начинается часто за несколько часов до того, как

человек действительно умирает. Я знаю одного человека, который по

сле того, как его уже обрядили, принимал пищу, другого, который

жил еще 18 часов. Эти люди тем не менее были, по мнению фиджий

цев, мертвыми. Еда, питье, речь, говорили они, - это непроизволь

ные действия тела, пустой скорлупы, по их выражению, ведь душа

уже ушла>.

Нассау слышал, как негры Западной Африки выражались таким

же образом. Нередко случалось, что <менее развитые туземцы, на

ходясь со мной у изголовья умирающего, говорили мне: <Он умер>.

В действительности больной только потерял сознание и лежал не

подвижно, не видя, не говоря, не принимая пищи, имея вид чело

века, лишившегося чувств, сердце, однако, у него слабо билось.

Я обращал внимание родственников на сердцебиение, доказывавшее,

что он еще жив. <Нет, он умер, дух его ушел, он не видит, не слы

шит, не чувствует. Это легкое движение происходит лишь оттого,

что дух тела содрогается. Это уже не человек, не наш родственник.

зЮ Он умер>. И тут же они принимались обряжать тело к погребению.

В 1863 г. на острове Кориско один туземец разыскал меня и по

просил у меня <лекарства>, чтобы убить или успокоить духа тела

его матери, движения которого мешали ему и не давали обряжать

тело>.

Все же, если душа и покинула окончательно тело, если смерть

уже наступила, только что умерший еще не отделен от своих близ

ких. Напротив, он пребывает близ своего тела, и заботы, которые

уделяются останкам, внушены ощущением его присутствия и опасно

стью, которая грозила бы живым, если бы они не поступили с телом

покойника согласно установленным обычаям.

В некоторых низших обществах не разрешается погребать покой

ников, не принадлежащих к данной общественной группе, в земле,

которая этой группе принадлежит. <Верования туземцев, - говорит

Пехуэль-Леше, - противятся тому, чтобы чужестранец был погребен

на территории данного племени, ибо сделать это значило бы при

ютить его душу, а кто знает, на что она способна?> Он сообщает об

одном португальце, который в виде исключения был погребен в Ло-

анго. Когда после оного погребения началась засуха, труп португаль

ца был выкопан из земли и брошен в море. В сообщениях Кавацци

мы встречаем подобный рассказ. <Верующие захотели похоронить од

ного миссионера внутри церкви, однако некоторые идолопоклонники,

которые ранее скрывали свое коварство, воспротивились этому с та

кой силой, что сам царь, боясь измены остальных, предпочел при

творство... тело было брошено в море>. У ашантиев царь скрывал

смерть ребенка одного миссионера, которого он держал в плену. <Для

того чтобы избежать несчастья для своей страны, этот суеверный

царь, не желая, чтобы белый был погребен в его владениях, приказал

набальзамировать труп ребенка, чтобы передать его родным при их

освобождении>. Один кафрский вождь, желая выразить свою привя

занность к одному миссионеру, отказавшемуся покинуть страну, и

поблагодарить его, сказал ему: <Тебе следует умереть здесь. Ты не

должен уходить умирать в другое место. Если твои кости побелеют

здесь, то тебя будут просить, никогда ни один человек не умирает без

того, чтобы к нему не обращались с просьбами>. Это должно было

означать: ты один из наших, ты составляешь часть нашей обществен

ной группы, которая в тебе нуждается, и, естественно, ты будешь со

ставлять часть нашей группы после смерти так же, как и теперь.

В отношении новоумерших тем более необходимо исполнить долг,

предписанный обычаем, что они вообще дурно настроены и готовы

причинить зло всем, кто их пережил. Не имеет значения в данном

случае даже то, что они были любезны и добры при жизни. В новой

обстановке характер их совершенно иной, они раздражительны и

мстительны, быть может, потому, что несчастны, слабы и болезненны

в течение того времени, пока разлагается их тело. Так, <Уазинпарео

принадлежал k числу тех людей со счастливым характером, которые

живут со всеми в мире. Если послушать туземцев, то он никогда ни

кого не убил, а если он и ел человеческое мясо, то от его собственных

копий никто не умер. Какое заключение сделали дикари? Наиболее

далекое от нашего: Уазинпарео, бывший добрым при жизни, должен

непременно сделаться злым после смерти. Дальнейшие события под

твердили это суеверие: через несколько дней после Уазинпарео умер

ло двое или трое туземцев преклонного возраста или больных. <Вот

видите, - говорили нам туземцы, - каким злым сделался этот

Уазинпарео>. Тотчас двое местных жрецов взялись за изгнание в от

крытое море ангара, т. е. призрака души или духа Уазинпарео, кото

рый, по их словам, бродил вдоль побережья)>.

Туземцы пиа (на том же острове) не соглашались на погребение

в их земле миссионера, умершего от болезни, объясняя это тем, что

его атаро, не убившее никого при жизни, обязательно должно убить

много людей после смерти. В английской Новой Гвинее <намерения

новоумершего в отношении живых представляются весьма дурными,

и туземцы боятся его посещения>.

Такие же верования мы встречаем в Западной Африке. <Как бы

ни были хороши отношения какого-нибудь умершего человека при

его жизни к семье, как бы ни были уверены родственники покойника

в том, что он является благосклонным духом, тем не менее туземцы

убеждены, что если не отдать ему долга, предписанного обычаем, или

он не удовлетворен поведением и отношением близких, то он вполне

способен пренебречь их интересами и даже повредить им>. У племени

бана в Камеруне <как бы добр ни был покойник при жизни, но сто

ило ему испустить дух, чтобы душа его стала помышлять лишь о том,

чтобы причинить зло>.

Зловредное действие новоумершего может проявиться в тысяче

разных форм. Больше всего боятся, чтобы он не попытался увлечь с

собой одного или несколько живых: покойник чувствует себя одино

ким, покинутым, тоскует по обществу близких, поэтому ему хочется

приблизить их к себе. Если как раз в этот момент кто-нибудь из род

ных заболевает или умирает, то все знают, откуда исходит удар. Кро

ме того, новоумершие мистически влияют на явления природы, в

особенности на те, которые имеют основное значение для обществен

ной группы. <Физические явления, например сильные грозы, когда

они происходят в момент смерти или погребения человека, приписы

ваются его влиянию. Вот почему, если во время церемонии похорон

начинает собираться гроза, туземцы просят любимого сына покойни

ка приостановить дождь. Молодой человек обращается лицом к той

стороне горизонта, откуда надвигается гроза, и говорит: <Отец мой,

дай нам хорошую погоду на время твоих похорон>. Через несколько

часов после смерти одного юноши, которого я знал, над селением раз

разилась страшная гроза, которая выбила банановые насаждения и

произвела большие опустошения на плантациях. Старики весьма

серьезно утверждали, что гроза была наслана духом Мопембе (так

звали юношу)>.

Таким образом, если погребальные предписания не совершены как

следует, то покойник в состоянии покарать все племя. Он может по

мешать падению дождей и довести живых до отчаяния. Этим объяс

няются неизбежные конфликты между туземцами и миссионерами,

желающими добиться отмены языческих обычаев. Вот характерный

пример. <Одна женщина, принявшая христианство, получила развод

от мужа. В течение нескольких лет они жили раздельно; у мужа была

другая жена, с которой он прожил до смерти... Едва только человек

этот испустил дух, как начальник крааля, к которому принадлежал

туземец, схватил христианку и принудил ее подвергнуться одновре

менно с язычницей целому ряду обрядов, которые считались необхо

димыми для умиротворения гнева некоего воображаемого существа:

без этих церемоний оно не преминуло бы отомстить, помешав выпа

дению необходимой влаги в ближайшее время дождей...> Миссионер

вмешался в дело. <Не идя ни на какие уступки, старый начальник

настаивал на том, что он сделал лишь то, что считал необходимым

для защиты интересов народа баролонгов>.

Таким образом, необходимо ублаготворить недавно умершего лю

бой ценой. Его требования варьируют в разных обществах и в зави

симости от положения покойника. Если это ребенок в раннем

возрасте, раб, женщина из простонародья, незначительный человек

без влияния, непосвященный юноша, то и после смерти он остается

тем же, чем был при жизни, и о нем совершенно не заботятся. Люди,

любившие покойника, оплакивают, но не боятся его. Однако знахари,

вожди, отцы семейства, уважаемые и еще активные старики, короне

говоря, важные лица отнюдь не теряют своего значения после смерти.

К влиянию, которое покойник оказывает благодаря собственной силе,

личному дана, присоединяется таинственное 'и страшное могущество,

сообщаемое ему положением новоумершего. Он в состоянии серьезно

повредить людям, они же никак не могут действовать против него.

Конечно, в некоторых обществах иногда пытаются обезвредить по

койника, уродуя тело или превращая его в жижу, изгоняя духа или

сбивая его с толку, однако обычно более верным средством считают

расположить духа к себе, т. с, удовлетворить все его желания. <Глав

ным основанием, побуждающим туземца целиком выполнить обязан

ности, связанные с трауром, является во многих случаях боязнь

вызвать недоброжелательство покойника, месть которого кажется ту

земцу более страшной, чем живой враг>.

В Австралии, а также в очень многих других низших обществах

близкие покойника, для того чтобы сделать благосклонным к себе но-

воумершего или просто избежать его гнева, обязаны обнаружить того,

который <обрек> (doomed) покойника, и убить его. Если бы это тре

бование выполнялось со всей строгостью, то оно привело бы к доволь

но быстрому исчезновению племен, о которых идет речь. Принимая

во внимание слабую рождаемость и большую детскую смертность у

этих племен и то, что каждая смерть взрослого человека должна была

бы повлечь смерть одного или нескольких людей, следует признать,

что эти общественные группы вскоре должны были бы исчезнуть.

В действительности туземцы стараются отомстить подобным образом

лишь за смерть особенно важных лиц; кроме того, месть в некоторых

случаях ограничивается инсценировкой. Спенсер и Гиллен весьма

подробно описали походы в целях отмщения, называемые у арунта

курдаича. Нечто подобное встречается и в других местах. Часто люди,

принявшие участие в таком походе, возвращаются на стоянку, не

убив никого. Никаких формальных объяснений по этому поводу не

дают и не спрашивают. Женщины и остальные члены группы твердо

убеждены, что необходимое удовлетворение получено; возможно, и

сами участники похода в конце концов начинают разделять подобные

убеждения.

<Традиция требует, - говорит Эйльман, - чтобы всякое убийство

было отомщено. Я убежден, что месть осуществляется лишь в крайне

редких случаях: обычно туземцы очень боятся навлечь на себя враж

ду мнимого убийцы. Тем не менее необходимо соблюсти внешние

приличия... Когда воины возвращаются, не тронув волоска на чьей-

либо голове, покойник должен считать себя удовлетворенным, ибо, по

крайней мере внешне, близкие сделали все возможное для того, что

бы отомстить за его смерть>.

.Можно спросить: откуда берется уверенность, что новоумерший

позволяет столь грубо обманывать себя? Неужели не боятся, что по

добный обман может повлечь самые плохие последствия? По правде

говоря, первобытное мышление не видит здесь настоящего обмана.

Конечно, в известных случаях полное удовлетворение новоумершему

может быть дано лишь убийством виновника. Чаще всего, однако, сам

поход в целях отмщения, независимо от того, был убит виновник или

нет, обладает достаточной ценностью и влиянием. Поход действует

наподобие обряда, который умилостивляет злобу новоумершего и по-

этому умиротворяет беспокойство живых. Это хорошо подмечено

Тэплином. <Вообще, они не в состоянии настичь (виновника смерти),

а часто и не пытаются это делать... Туземцы готовятся к сражению,

и оба племени сходятся, сопровождаемые своими союзниками... Если

между племенами существуют другие счеты, то разыгрывается насто

ящий бой на копьях, но если у племен нет никакого иного повода для

драки, кроме новоумершего, то, вероятно, будет пущено несколько

копий, обменяются большим количеством оскорблений, возможно да

же, что несколько человек получат легкие раны, и тогда старики объ

явят, что этого достаточно. Считается, что покойник умиротворен

самими усилиями, которые были приложены близкими для отмщения

его смерти, оба племени затем примирятся между собой. В этом слу

чае сражение является лишь церемонией>.

Миссионеры германской Новой Гвинеи хорошо осветили тесные

отношения, сохраняющиеся между новоумершим и его группой, а

также старания живых удовлетворить покойника. <Соседние группы

считают своим долгом посетить могилу. Это посещение служит одно

временно доказательством их невинности. Если какое-нибудь селение

не приходит, значит, у его обитателей не чиста совесть>. Действи

тельно, колдовство теряет силу, как только колдун притрагивается к

своей жертве: поэтому он вынужден избегать присутствия больного и

не смеет засвидетельствовать ему симпатию посещением. <Когда

смерть совершилась, колдун не может присутствовать при погребе

нии, ибо он этим подверг бы себя риску быть разоблаченным. Каи

верят, что покойник, находящийся в гробу, при приближении своего

смертельного врага выплюнет бетель, который ему положили в рот,

или подаст другой знак подобного рода. Этим и объясняются подозре

ния родственников больного или покойника в отношении тех, кото

рые не приходят навестить больного или не показываются на

похоронах>.

<Во всяком случае живые обязаны дать по крайней мере почувст

вовать свой гнев колдуну... Родственники, которые упускают это сде

лать, наказываются всякого рода бедствиями. Их жатва гибнет,

свиньи и собаки дохнут, зубы портятся. Это месть ушедшей души.

Маленькая душа (тами различают большую и малую душу) пребыва

ет по соседству с могилой до тех пор, пока черви не начинают вы

ползать из трупа>. Туземец имеет самые серьезные основания

стараться удовлетворить новоумершего. Страх, однако, жив лишь в

первое время после смерти. С течением времени живые успокаивают

ся, и в конце концов <от самого покойника зависит, будет траур

продлен или нет. Если он доставляет охотникам своего селения

обильную добычу, то траурные церемонии длятся долго. Если он этой

добычи не доставляет или доставляет ее мало, то память о нем скоро

изглаживается. Вдовец или вдова могут снова вступить в брак: это не

находится в связи с траурными церемониями...> Основная обязан

ность заключается в отмщении за смерть непосредственно после ее

наступления. <Почти всегда поводом к войнам у племени каи служат

смертные случаи. Близкие покойника хотят погубить колдуна или

колдунов, а вместе с ними и всю их родню, чтобы, наконец, зажить

в мире. Дух покойника требует *отмщения; если его смерть остается

неотмщенной, то его близкие понесут кару. Он не только не сделает

их охоту успешной, но и нашлет диких кабанов, которые опустошат

их поля, он причинит им всякого рода ущерб. Стоит после чьей-ни

будь смерти случиться какой-нибудь беде (засухе, простудным забо

леваниям, поранениям и т.д.), чтобы все признали в этом месть

духа. Туземец оказывается перед очень трудной дилеммой. Если бы

не страх мести страшных духов, который сильнее страха перед людь

ми, если бы не привязанность к ценному имуществу, к свиньям, то

папуасы, по крайней мере каи, никогда бы не предпринимали похо

дов>.

Когда папуас обнаруживает в соседнем племени колдуна, винов

ника смерти, и убивает его, то начинается война. Туземец наперед в

состоянии учесть довольно точно ущерб, который она может ему при

нести, и он принимает соответственные меры. Но в отношении раз

гневанного покойника следует бояться решительно всего: каких бы

несчастий ни предвидел папуас от покойника, все равно на него мо

гут обрушиться еще и другие беды, и как раз в тот момент, когда он

меньше всего их ожидает. Вот почему из двух зол он предпочитает

известное и определенное зло, тем более что для успеха его предпри

ятий положительная помощь покойника ему необходима.

Подобным образом в Буйно (остров Бугенвилля) <в жизнь людей

прежде всего вмешиваются духи покойников, которые могут играть

благодетельную роль, но способны и нанести ущерб. Поэтому тузем

цы обращаются к предкам, чтобы получить их поддержку... Им дела

ют подарки, приносят жертвы и т. д.>.

У даяков на острове Бориса отличный наблюдатель Пергам вы

явил тесную связь, соединяющую живых с покойниками, и взаимные

услуги, которые они оказывают друг другу. <Туземцы верят, что по

койники строят жилища, возделывают рисовые поля и вообще несут

тяжкий труд: среди них существует то же неравенство состояний, что

и среди живых. Если при жизни члены данной группы помогали друг

другу, то смерть, по мнению туземцев, отнюдь не обрывает связей,

которые заставляют обмениваться услугами: живой может прийти на

помощь покойнику, доставляя ему пищу и другие необходимые пред

меты, покойник может оказаться не менее щедрым, одарив живых

лекарствами, которые наделены магическими свойствами, амулетами

и талисманами всякого рода, помогающими живым в работе>. Пергэм

упоминает, что покойники образуют общество, совершенно подобное

обществу живых, и между двумя обществами существует обмен услу

гами, так как одно нуждается в другом. Однако речь здесь идет о по

койниках, которые уже прочно утвердились в своем положении по

окончании всех обязательных погребальных церемоний. Во время пе

реходного периода, через который проходит покойник, начиная с того

момента, когда тело перестало жить, у даяков, как и у других пле

мен, существуют особые требования. Живые не могут остаться глу

хими к этим требованиям, не рискуя навлечь на себя гнев покойника,

а следовательно, величайшие бедствия.

Именно в этом, как известно, заключается одно из оснований

<охоты за черепами>, столь распространенной на Борнео и в других

соседних областях. Подобно каи на Новой Гвинее, туземец оказыва

ется стоящим пред дилеммой: либо он принесет из специально пред

принятого похода, призванного отомстить за смерть покойника, один

или несколько черепов, либо ему предстоит подвергнуться мести по

койника, которая обрушится не только на него, но и на его близких,

на всю группу. Подобно каи, даяк выбирает меньшее зло. Вот харак

терный пример: <Однажды Лингир, вождь одного из саретских пле

мен, появился в Сараваке с бритой головой, покрытый лохмотьями,

в жалком наряде, но в сопровождении 33 лодок и потребовал у раджи

разрешения напасть на даяков Лунду или Самарханда: свою необыч

ную просьбу он мотивировал тем, что умер его брат и он не может

справить его похороны, не добыв хотя бы одного черепа... Лингир, ес

тественно, не получил разрешения, за которым явился в Саравак,

ему предложили немедленно убраться со своим флотом: он исполнил

это приказание, но по дороге прихватил головы попавшихся ему че

тырех несчастных рыбаков>. Вождь отлично знал, что если раджа уз

нает о случившемся, что было более чем вероятно, то ему придется

ответить, причем дело могло обернуться для него очень скверно. Од

нако он предпочел подвергнуть себя риску, чем вернуться, не запо

лучив того, что казалось ему совершенно необходимым для

удовлетворения духа покойного брата.

Аналогичный обычай существовал как будто в Камеруне. <Смерть

вождей, - говорит Мансфельд, - когда-то служила, по-видимому,

поводом для своего рода маленькой войны. Когда умирал старый

вождь в каком-нибудь селении А, то двое или трое воинов отправля

лись в селение Б, находившееся на расстоянии примерно трех лье.

Здесь они устраивали засаду и без всякого повода убивали двух че

ловек и уносили с собой их черепа. Селение Б, естественно, прини

малось мстить селению А>.

У племен более развитых, чем указанные выше, например у банту

и других туземцев Южной Африки, отношения между живыми и их

покойниками не менее тесные. Однако они представляются лучше ор

ганизованными, в них уже сказывается тенденция к образованию сво

его рода культа, хотя в буквальном смысле обычаи в целом ряде

важных пунктов отличаются от того, что мы называем этим именем.

Покойники живут, это не подлежит сомнению. <Что ты здесь де

лаешь?> - спрашивает Т. Гаи у одной женщины из племени нама-

куа, которую он встретил в пустыне. <Друг мой, - отвечает она, -

не смейся надо мной, я в большом горе: засуха и бушмены сгубили

у нас много овец и быков, поэтому я отправляюсь на могилу моего

отца, который умер на охоте. Я буду молиться и плакать на могиле:

отец услышит мой голос, он увидит мои слезы и поможет моему му

жу, который отправился охотиться на страусов. Мы сможем тогда

снова купить коз и коров и накормить детей>. - <Твой отец умер, -

сказал я ей, - как же может он тебя слышать?> - <Он умер, это

верно, - ответила она, - однако он только спит. Мы, готтентоты,

когда находимся в беде, отправляемся всегда молиться на могилы ро

дителей и предков: это один из наших древних обычаев>.

Что представляют собой эти покойники, которые живут? Нам

крайне трудно, чтобы не сказать невозможно, составить себе об этом

более или менее удовлетворительное понятие. Представления о по

койниках очень изменчивы, характер их зависит от структуры и сте

пени развития данного общества. Кроме того, почти везде

новоумерший проходит более или менее скоро через ряд переходных

состояний, перед тем как достигнуть сравнительно определенного по

ложения, из которого он может выйти либо посредством новой смер

ти, либо путем возвращения в мир живых. Часто представления

совершенно непримиримы между собой. Известно, что они носят рез

ко выраженный эмоциональный характер, что первобытное мышле

ние лишь очень мало заботится об их логической связности, что,

наконец, мы ни в одном обществе не находим совокупности таких

представлений, которые принадлежали бы к одному и тому же вре

мени и составляли систему. Напротив, все заставляет думать, что

среди представлений о покойниках есть крайне древние, а с течением

веков к ним примешались другие, более или менее совместимые с

первыми. Та сумма представлений, которую мы встречаем сейчас, яв

ляется своего рода амальгамой, магмой, столь же трудно поддающей

ся нашему анализу, как и наслоения какого-нибудь геологического

пласта, одна лишь поверхность которого нам известна.

Чрезвычайная неясность этих представлений, обусловленная их

природой, возрастает благодаря наблюдателям, которые дают нам

сведения. Они собирают факты, подходя к ним с предвзятыми идеями

относительно переживания души после смерти и ее бессмертия. Они

не принимают в расчет различия между нашей логической мыслью,

построенной на понятиях, и мышлением первобытных людей, в кото

ром понятия играют столь малую роль. Их наблюдения, искаженные

таким образом, оказываются по меньшей мере неполными, а очень

часто не имеющими научной ценности. Слово <душа> и общеприня

тое представление об отношениях между душой и телом создают не

преодолимую путаницу.

Так как представления, относящиеся к сношениям между живыми

и мертвыми, подчинены закону сопричастности, то мертвые видятся

пребывающими (хотя и отсутствующими) в разлагающемся трупе,

связанными с ним, хотя и независимыми от него: новоумерший по

истечении нескольких дней оказывается одновременно и в своей мо

гиле, и поблизости от жилища, где он умер, и далеко на пути в стра

ну теней, если только уже не прибыл туда.

Те покойники, которые при жизни занимали высокое положение

и выполняли важные функции, продолжают выполнять их и после

смерти, хотя у них имеются преемники. Например, у многих племен

банту покойные вожди продолжают в случае нужды покровительство

вать своей группе, они по-прежнему обеспечивают выпадение дождей

и правильную смену времен года. Часто они остаются владельцами

своего скота, который не может быть отчужден. К скоту приставля

ются специальные сторожа. Вожди уходят в другой мир в сопровож

дении известного количества жен и рабов, а также предметов,

пропитавшихся их личностью. Вообще мертвые в разной степени яв

ляются составной частью общественной группы, и каждый член ее не

чувствует себя совершенно отделенным от них. На нем лежат особые

обязанности по отношению к ним, он считает эти обязанности столь

же естественными, как и те, которые связывают его с живыми.

Племена мосси на Нигере нашли поразительный символ для вы

ражения обычного представления о пребывании мертвых в обще

ственной группе. С момента смерти до вторых похорон кому-нибудь

поручается изображать покойного и в точности играть его роль.

<Каждый мосси, умерший от болезни, кто бы он ни был, мужчина,

женщина, ребенок, наба (вождь), переживает себя в личность кури-

та. Если речь идет о женатом мужчине, то роль курите или куто-

арса (который имитирует покойника) играет женщина из семьи

умершего, обычно какая-нибудь из жен одного из его младших брать

ев, имеющая сходство с тем, кого уже нет. Она выбирается семьей, а

иногда указывается умирающим. Женщина прилагает все усилия,

чтобы быть похожей на покойника. Она надевает его одежду, покры

вала, шляпу, башмаки, браслеты и кольца. Она носит пояс и нож по

койного, ходит с его палкой, заступом и доре, носит его копье,

обращенное острием к земле. Она имитирует походку покойного, она

обязана подражать ему во всем; она продолжает его в кругу его близ