Книга вторая 10 страница

Здесь кроется подвох, решил Сайхун; еще одна попытка сохранить надо мной контроль. Но любопытство все же давало о себе знать — и Сайхун решил согласиться с поручением, надеясь, что оно окажется действительно стоящим.

— Я согласен.

— Хорошо, — Великий Мастер подмигнул ученику, — вот в чем заклю­чается твое поручение: когда бы ты ни встретил страждущих, если в твоих
силах будет помочь им, ты должен будешь сделать это любой ценой.

Сайхун молчал, ожидая продолжения. Но Великий Мастер более не ска­зал ни слова, лишь затаил в уголках губ улыбку.

—И это — это все? — в голосе Сайхуна послышался гнев разочарования.

—Да, — благодушно кивнул Великий Мастер.

Сайхун почувствовал себя совершенно неудовлетворенным. Поручение было совсем не героическим — более того, оно самым непосредственным образом разрушало его замысел стать коллекционером, знатоком искусства и настоящим воином. Если он начнет помогать всем, кто в этом нуждается — в Китае особенно много обездоленных, буквально миллионы, — то своей заветной цели ему никогда не достигнуть.

— Помни: ты согласился принять поручение и должен выполнять его до
конца своих дней, — произнес Великий Мастер, откинувшись на спинку стула. — Где бы ты ни встретил страдающих — обязательно помогай им.

Спустившись с гор, Сайхун с головой окунулся в бесконечную, кипучую и безрадостную мирскую жизнь. Те месяцы, которые прошли с момента отъезда из Хуашань, слились в одну долгую и непрерывную череду скитаний и бесплодных попыток отыскать хоть какое-нибудь приключение. Сайхун решил отбросить прочь все советы старою учителя, твердо решив добиваться собственных целей. Он вернулся в свою семью и с удовольствием оказался в роскоши и богатстве. Но даже потратив целое состояние на коллекциони­рование предметов искусства и редкие книги, он чувствовал беспокойство и тоску. Он стремился к приключениям. Именно на арене жизненного опыта он проверит свои умения. И Сайхун вернулся в Шанхай.

Когда Сайхун занимался преследованием Бабочки, Шанхай показался ему жутким местом, средоточием опасности, всяческих развлечений и зла. Теперь же город предстал перед ним в своем настоящем облике: богатым, безудержно рвущимся ввысь космополитическим центром. Здания в евро­пейском стиле казались экзотическими рукотворными вершинами из стали и гранита, более массивными, чем крепостные стены, с почти идеальными гео­метрическими пропорциями, ровными рядами окон и взметнувшимися ввысь греческими колоннами. Ему нравились купола и башни с тонкими, белыми флагштоками, на которых под свежим тихоокеанским бризом и вет­ром от реки Хуанпу трепетали разноцветные полотнища. В этих зданиях не было ничего общего с разноцветьем и богатой деталировкой традиционной китайской архитектуры, но сейчас Сайхуна восхищали все эти углы, контр­форсы, арки и замковые камни, отбрасывавшие острые, монументальные тени на фасады.

Издалека новые кварталы напоминали сотню крепостей, воздвигнутых на фоне бескрайнего выцветшего небосвода. Привычные китайские дома — магазины, жилые дома, театры, курильни опиума, салоны для азартных игр — заполняли разломы между высотными коробками и текли куда-то вдаль по бесконечной хаотической паутине улочек. То были красные и коричневые домишки из кирпича, самана, глины и дерева, где коренные жители шумели, плакали, варили, убирали и торговали. Европейское присутствие было пыш­ным и вызывающим — целые кварталы Запада намертво вросли в тело Китая. Однако китайцы не собирались сдаваться и понемногу стали отвоевывать захваченное; так появился странный город-гибрид.

В Шанхае встреча Востока с Западом приняла в особенности фантасти­ческие пропорции. В городе можно было встретить и богатых банкиров, и марионеточных политиканов, и безжалостных солдат, и обуреваемых жаж­дой наживы гангстеров, и пристрастившихся к курению опиума, и привлека­тельных женщин, и несчастных тружеников, и отрешенных ученых, и про­дажных чиновников, и угрюмых грузчиков, и обыкновенных людей; и все они так или иначе сосуществовали в Шанхае. Гигантский мегалополис сущес­твовал именно благодаря этой плодородной смеси денег, власти, удоволь­ствий, возбуждения, подкупа и наркотиков. И именно в этом богатом урба­нистическом мире собирался жить Сайхун.

Он поселился в дешевенькой гостинице, деля комнату с шестью другими постояльцами, которые приходили и уходили, когда им вздумается. Все свои пожитки он сложил в сундучок, и казалось, что вместе с ними он запер там свое прошлое даоса и аристократа. Он перестал делать какие-либо выводы, отказался заглядывать в глубину вещей. Его личность находилась в состоянии осады, пребывая под властью диктатора, имя которому — молодость.

Как и многие молодые люди, он начал с проб и ошибок. Вначале, стре­мясь к легким деньгам и желая доказать, на что он способен, Сайхун работал в различных казино дилером по игре в маджонг и домино. Однако вскорости это занятие разочаровало его. После он на некоторое время устроился ох­ранником в курильни опиума и залы азартных игр, вышвыривая разбуше­вавшихся гуляк и клиентов, которые не желали платить. Это показалось Сайхуну более интересным. Он превратился в жестокого и хитрого бойца, в арсе­нале которого были самые разнообразные виды оружия. Излюбленным во­оружением у него был медный кастет. Постепенно Сайхун все больше склонялся к эстетике своих учителей боевых искусств: души противника, пока из глотки у него не хлынет кровь, а язык не вывалится наружу; вонзайся в его ребра, наслаждаясь хрустом ломающихся костей; терзай мышцы врага скручивающими движениями и захватами костей. Наслаждайся его стонами. Жди, пока не услышишь звук лопающихся внутренних органов. Каждый день он питался в уличных забегаловках и ресторанчиках, немного спал у своего закрытого сундучка, а к вечеру выходил во мрак пропитанных опиум­ным дымом шанхайских улиц, страстно предвкушая какую-нибудь драку, в которой удастся поучаствовать.

Сайхун стал угрюмым и злым человеком с дурным характером, но ему нравилась новая жизнь. Его боялись, и он принимал этот страх почти за уважение. Он делал то, что хотел, и тогда, когда хотел. Никто не осмеливался противоречить Сайхуну, никто не мог его сколь-нибудь ограничить. Тех, кто переходил ему дорогу, юноша безжалостно повергал на землю. Теперь Шан­хай стал его сокровищницей. Каменные громады небоскребов казались ему далекой горной цепью; опиумный дымок — поэтической дымкой, алкоголь заменил журчание источников и шум священных рек. Звезды, солнце и луна уступили место неону и лампам накаливания, а роли учи гелей, служек и но­вообращенных выполняли тайные осведомители, кабацкая теребень, игроки в азартные игры и потаскухи. Теперь его тело стало храмом, ноги — малино­выми колоннами, а руки — тяжелыми вратами.

Изо дня в день он шел вперед, не останавливаясь ни перед каким вызо­вом и ни разу не подведя тех, кто нанимал его на работу охранника. Молодой Даос перестал даже пытаться понять жизнь и самого себя. Он собирался найти себя на поле брани. Даже осознавая подспудно бродившие чувства, ощущая некоторые сомнения в правильности своей нынешней жизни, Сайхун даже не Допускал мысли о том, чтобы отказаться от возможности поединка. Это был лишь вопрос выживания, и проблема состояла только в том, что либо он ранит противника, либо противник — его.

П

риближалась зима. В Шанхае становилось все холоднее. Понемногу Сай­хун начал уставать от жизни в дешевой гостинице, да и от всей беспросветности своего существования. Однажды он решил навестить старого мас­тера боевых искусств, который в свое время переехал из Пекина в Шанхай.

День, когда Сайхун отправился к Ван Цзыпину, оказался первым снеж­ным днем в том году. Когда слуга провел его во дворик, юноша увидел полу­обнаженного мужчину средних лет, который упражнял бицепсы с помощью стальных и каменных гирь. Сайхун восхитился упругими буграми мышц и сосредоточенным взглядом мастера, его мощно вздымавшейся грудью, рит­мично выталкивавшей в прохладный воздух легкие облачка пара. Судя по внешнему виду, двухметровая фигура Вана с годами не утратила ни грамма своей стальной силы, но и юмора суровому бородатому лицу за это время не прибавилось.

—А-а, Маленький Второй! Какими судьбами? — спросил Ван, обратившись к Сайхуну по старому семейному прозвищу. Ван был старым другом дедушки Сайхуна и помнил, что мальчик был вторым сыном в семье.

—Я пришел присоединиться к вам. Вы согласны снова принять меня?

—А почему ты не в Хуашань?

—Я спустился с гор, чтобы набраться опыта.

На это Ван разразился гулкими взрывами хохота:

—Отлично, отлично. Ради памяти твоего деда я приму тебя. Он бы
никогда не простил мне, если бы я отказался присматривать за тобой. Иди за
вещами.

—Спасибо, Учитель, — ответил Сайхун. Он сразу почувствовал облегчение. Все-таки что-то в нем было такое, требовавшее учителя — боевых искусств либо духовного. Как он ни старался искать для себя новое, как ни восставал, стремясь к независимости, его поражало внутреннее ощущение спокойствия и уверенности, которое появилось от осознания, что его снова будет направлять учитель.

Ван родился в 1881 году в провинции Хэбэй. Поначалу ни его отец, ни дед не приветствовали увлеченности Вана стилями кулачного боя, даже несмотря на то, что оба они в свое время зарабатывали себе на жизнь, работая профес­сиональными бойцами, учителями боевых искусств и телохранителями. Ван тренировался по собственной системе, поднимая большие валуны. Постепен­но он стал известным драчуном, так что однажды его даже выгнали из родно­го города, как «боксера-бандита». Это грозило ему перспективой потерять свой талант, ибо стать знатоком боевых искусств без учителя-мастера было невозможно; более того, школа могла дать необходимую технику и даже фи­нансовую поддержку на время обучения, так что одной лишь силы и смелости было явно недостаточно.

Тем не менее благодаря свойственному ему стремлению выделиться, произвести впечатление, Ван в 1901 году смог найти себе мастера. Тогда он гордо демонстрировал толпе зевак свою мощь, голыми руками остановив жернов водяной мельницы. После столь необычного выступления из толпы вышел мужчина и предложил Вану стать его учеником. Ван немедленно преклонил перед незнакомцем колени в традиционном жесте уважения. Так он стал учеником знаменитого стиль Янь Хунсю.

Помимо непременных поединков по канонам тайного мира боевых искусств, Ван Цзыпин был широко известен своими показательными боями с известными зарубежными силачами. За годы оккупации Китая британскими войсками во время Опиумной войны, унижений со стороны сил Антанты в 1900 и в 1927 году, в период японско-китайской войны, в характере китайс­кого народа возник сильный комплекс национальной неполноценности. Бро­сая вызов иностранцам, Ван превратился в героя. Он принимал любые вызо­вы на поединок со стороны западных или японских воинов, и подробности этих сражений нашли достаточно подробное освещение в прессе той поры.

Итак, Сайхун поселился в доме Вана. Он занимался вместе с другими учениками мастера, также жившими у своего учителя, помогал в остеопатической клинике, которой руководил Ван; кроме того, Сайхун посещал заня­тия в академии, членом которой состоял Ван Цзыпин, — известном Атлети­ческом союзе «Цзин-у». Основным достоинством и радикальным нововве­дением Атлетического союза «Цзин-у» стал отказ от строгих стилевых отли­чий, которые до этого значительно тормозили развитие боевых искусств. В отличие от мастеров традиционных старых школ, которые хранили в секрете тайны своих стилей и запрещали своим ученикам изучать технику других систем, «Цзин-у» выступал за объединение лучших черт всех стилей боевых искусств Китая. В Шанхае возник целый комплекс строений из красного кир­пича; там преподавали десятки мастеров самых различных направлений. Те­перь ученики должны были овладевать множеством стилей — шаолиньскими, даосскими, системой Когтя Орла — а заодно учиться применению самых различных видов оружия.

При этом «Цзин-у», хотя и был прежде всего академией боевых искусств, не замыкался исключительно на них. Мастера-преподаватели пропагандиро­вали открытость обучения и вскоре включили в занятия элементы западной техники бокса и борьбы, футбола и тяжелой атлетики, плавания и игры в шахматы. Такое стремление перенять все ценное независимо от его проис­хождения было особенно свойственно для мичжунцюаня — стиля Потерян­ных Следов. Этот стиль был основным в системе боевых искусств «Цзин-у»; именно на нем специализировался основатель Атлетического союза. Мич-жунцюань представлял собой синтез многих форм традиционного китайско­го бокса — целую вселенную различных техник. Чтобы достичь определенно­го уровня владения стилем, ученик должен был изучить пятьдесят разнооб­разных комплексов. Главной отличительной особенностью стиля мичжунцю-аня являлась завуалированность, скрытность движений, из-за чего противник быстро утрачивал способность следить за перемещениями и на­правлениями ударов.

Будучи одним из пяти самых доверенных, учеников Вана, Сайхун однов­ременно изучил и особую, тайную технику мичжунцюаня, которую долгое время держали в секрете. Это сокровище Ван Цзыпина требовало мастерского владения 108 видами оружия и знания двух специальных комплексов. Пер­вый из них назывался «Преследование Облаков Тысячей Шагов» и представ­лял собой весьма сложную комбинацию движений, которая, по преданию, была создана на основе лучших фрагментов из тысячи различных школ бое­вых искусств. Второй комплекс «Восхождение на Гору Десятью Тысячами Шагов», требовал определенного логического подхода. Этот комплекс был развит в настолько сложную и развитую систему, что ни один отдельно взя­тый воин не мог целиком изучить его — можно даже сказать, что челове­ческие способности не позволяют выполнить его от начала и до конца. Поэ­тому каждый ученик выбирал определенный раздел манускрипта и всю свою жизнь специализировался на избранном фрагменте. Эта система была созда­на тремя мастерами династии Цин и в зашифрованном виде дошла до нас через десять поколений воинов. Сайхун часто выходил на шанхайские улицы, чтобы в деле проверить технические приемы, которым его обучал Ван Цзыпин. Тогда он предпочитал носить кепку, надвигая ее на глаз, что в то время было международным знаком задиристого нрава владельца. Правда, иногда ему случалось терпеть поражения, и тогда Сайхун, возвратившись домой, жаловался Вану на непрактичность технических приемов. Сама мысль о том, что один из его учеников проиграл бой, заставляла Вана произносить гром­кие и напыщенные клятвы, после чего учитель настойчиво готовил Сайхуна к реваншу.

Куда бы Сайхуну ни приходилось эскортировать Вана, везде и всегда они попадали в уличные стычки — мастер постоянно поддерживал боевую фор­му, задирая уличное хулиганье. Стоило кому-то неосторожно пересечь доро­гу Вану или слегка задеть его, как несчастный тут же оказывался под натиском неоправданно бурной ярости. В Китае такие стычки были просто неизбежны, поскольку улочки в городах были узенькими, а большинство прохожих ока­зывались достаточно грубыми людьми.

Необузданный нрав Вана давал о себе знать и в ресторанах. Учитель Сай­хуна любил устраивать пышные банкеты — а почему бы и нет? Ведь платить должны были все равно самые преданные ученики. Ван не раз оскорблялся низким уровнем обслуживания; в этом случае он не колеблясь высказывал свое раздражение, сколь незначительным ни был просчет. Часто прежде, чем с боем пробиваться к выходу, Ван одним толчком переворачивал весь обеден­ный стол. Напуганные ученики были вынуждены отступать вслед за разгне­ванным учителем, без всяких жалоб возмещая убытки такого неистовства. А возвращение обратно в школу оказывалось трагедией вдвойне — ученикам не только приходилось сносить ярость Вана по поводу нанесенных ему в ресторане оскорблений, но и мириться с неудовольствием мастера, жаловав­шегося, что он голоден. Безусловно, Сайхун и другие ученики сопровождали Вана прежде всего в виде обязанности — в то время еще безраздельно правил конфуцианский закон верности учителю. Но кроме этого их преданность усиливалась желанием учиться у одного из лучших знатоков боевых искусств той эпохи. Ирония заключалась в том, что по-китайски имя мастера значило «Дитя Мира». Ван жил в соответствии со своей репутацией, но не в соот­ветствии со своим именем.

Известность учителя и основанной им школы привлекала многих соп­ерников, которые едва ли не ежедневно приходили помериться силами с мас­тером. Одним из самых серьезных противников оказался боксер из Шаолиня.

Внешне он выглядел совершенно уверенным в своем умении. Когда бок­сер вошел в тренировочный зал, даже самые опытные ученики посторони­лись. Тело вошедшего напоминало оживший и увеличенный анатомический атлас: он с презрением сорвал с себя рубашку и от этого движения каждый мускул заиграл на его теле.

—Даже не думай об этом, — насмешливо бросил Ван в ответ на требо­вание боксера о поединке. — Ты все равно проиграешь.

—Я настаиваю! — С этими словами шаолиньский боксер схватил све­жий кокосовый орех и пальцами одной руки раздавил его на куски.

Эта демонстрация вызвала у Вана лишь презрительную ухмылку. Он по­вернулся к своим ученикам:

—Смотрите внимательно. Сейчас я вам покажу то, что вы еще никогда
не видели.

—Атакуй, если хочешь, — сказал Ван, разворачиваясь к противнику. Тот
попытался было наброситься, но Ван нанес ему настолько молниеносный
удар, что Сайхун почти ничего не заметил. Гость на мгновение замер.

—Слабый удар! — сказал он, отступив и гордо выпятив грудь. — Мне
даже не больно! Я многие годы занимался Железной Рубашкой!

—Не торопись, — по лицу Вана скользнула жестокая гримаса. — Смо­три.

Место на груди, прямо над соском, куда Ван нанес удар противнику, вдруг быстро потемнело. Через несколько мгновений и боксер, и ученики увидели, как на груди, ширясь, темным облаком разлилось пятно внутренне­го кровотечения. Еще секунда— и боксер, вскрикнув от приступа боли, бес­сильно свалился на пол, все еще не отведя глаз от груди.

— Приведите его в чувство! — бросил Ван ученикам и вышел из зала.
Но даже Ван иногда проигрывал такие импровизированные сражения.

Однажды привратник объявил о приходе очередного соперника. Ученики собрались в зале, надеясь понаблюдать за обычным быстрым поединком. Но в этот раз, подняв глаза, Ван Цзыпин увидел сухого жилистого старика лет семидесяти — и замер. Сайхуну удалось перехватить взгляд своего учителя. Обычно Ван в долю секунды мог определить, на что способен тот или иной воин. Нынешний оппонент, безусловно, знал и умел многое.

Незваный гость был высок и достаточно худ; седые волосы на голове были острижены почти наголо, а длинная борода символизировала, что перед Ваном — старейшина. Старик несомненно проводил много времени вне домa, поскольку кожа его была темной, словно тиковое дерево. Сайхун обратил внимание на длинные руки и гонкие, гибкие пальцы. Ван Цзыпин же был тяжеловесом, и старик по сравнению с ним выглядел тростинкой.

—Я наслышан о твоей репутации, — вежливо начал незнакомец, обращаясь к Вану. При этом он мягко сложил руки вместе, демонстрируя этим свое почтение. — Я не верю в полную изоляцию на горной вершине. Вместо этого я верю в необходимость проверить себя в сражении с другими опыт­ными людьми. Если я одержу победу, то буду знать, что старость еще не одолела меня; если же проиграю, то пойму, в чем мои слабые места и как их можно устранить.

—Я слышал о подобных тебе, — ответил Ван. — Таких, как ты, интересует лишь самая вершина мастерства.

—О, мои способности весьма скромны. Я явился сюда не для того, что­
бы ославить твою школу, и вполне пойму тебя, если ты решишь отказать мне
в поединке. Но, повторяю, я хочу лишь убедиться, достиг ли я совершенства
в своих занятиях. Будь добр, не откажи мне в такой любезности.

От требования в такой форме Ван отказаться не мог — на карту была поставлена его честь.

И они начали медленно кружить друг вокруг друга. Никто не делал быс­трых движений, не было ни вычурных стоек, ни угроз, ни уловок — просто два старых мастера, желающих выяснить, кто из них лучше, два убежденных знатока боевых искусств, которые в состоянии сами позаботиться о чест­ности поединка и собственной чести.

Уже из первого соприкосновения Сайхун понял, что его учителю несдоб­ровать. Удары, которые свалили бы с ног и лошадь, безо всяких усилий отво­дились в сторону либо блокировались руками. Незнакомец сражался в низ­кой стойке, сохраняя прочное, устойчивое положение тела. Сайхун понял, что старик использовал стиль Слона.

Главной чертой этого стиля были движения рук, имитирующие сло­новий хобот. Иными словами, руки действовали очень гибко, притом в са­мых неожиданных ракурсах. Если в других стилях применялись движения открытой ладонью, рубящие удары, тычки пальцами, то незнакомец в основ­ном полагался на крепко сжатые кулаки. Стиль Слона основывался на тех­нике Восьмиугольного Метеора — в отличие от простого удара кулаком каж­дый угол сжатого кулака здесь расценивался как подходящая точка контакта с противником. Удары костяшками пальцев с разгибанием кисти и предп­лечья, могучие удары снизу основанием кулака, хуки прижатым к кулаку большим пальцем и удары передней частью кулака с различных угловых направлений — таковы были лишь некоторые технические вариации.

Незнакомец неоднократно «доставал» Вана своими ударами, достаточно сильными, чтобы тело учителя отзывалось гулким звуком, но вместе с тем аккуратными, чтобы не поранить. Что ж, можно было ожидать, что боен с репутацией Вана в состоянии вытерпеть некоторое наказание. Сайхун видел и то, что старик попадал и в смертельные точки, куда обычно бьют, чтобы сразу покончить с противником. Но если это видел ученик, то значит и Ван Цзыпин чувствовал, что старик каждый раз спасает его от гибели: странствующий мастер не собирался уничтожать Вана, вполне довольствуясь демонст­рацией своих умений и способности контролировать ситуацию.

Они сражались пятнадцатиминутными раундами. Ban постепенно вы­дыхался. В пылу сражения он уже потерял свою тюбетейку, и Сайхун едва ли не в первый раз увидел, что учитель задыхается и обильно истекает потом. Старик же дышал как ни в чем не бывало. Он просто отошел в свободную часть зала, вежливо ожидая продолжения поединка. Ван Цзыпин испробовал все известные ему техники, включая секретные, которым он никогда не обу­чал учеников, но все равно ему не удавалось превзойти таинственного гостя. 13 целом они провели четыре раунда, посвятив схватке более часа. Старик первым прекратил поединок.

—Благодарю, весьма обязан, — вежливо coo6щил он в конце последнего
раунда. — Ты был слишком добр, позволив мне остаться в живых.

—Нет, нет. Это я должен благодарить тебя, — задыхаясь, ответил Ван.
Сайхун изумился: впервые его учитель благодарил соперника!

Уже собираясь выйти из здания школы, старик подошел к Вану вплот­ную: —Ты должен продолжать учить. Ты все еще достаточно хорош для это­го.

Сайхун удивленно размышлял над неоспоримым преимуществом этого безвестного странника. Оставшийся безымянным, не имеющий ни карьеры, ни учеников старик заботился лишь о совершенстве своего искусства, но при этом внешне ничто не указывало на это. Действительно, осанка у него была получше, чем у других людей его возраста, да и ходил он более упруго и легко, чем многие молодые. Но все-таки ничто не говорило о его величии. Вот поче­му, подумал Сайхун, не стоит ни храбриться, ни выпячивать себя перед другими — всегда найдется кто-нибудь незнакомый, который поставит хвастуна на место. Но во время поединков мысли о подобном смирении были едва ли не последними его размышлениями. Однажды Сайхун бросил вызов даже самому Ван Цзыпину.

...Однажды Сайхун победил молодого воина родом из богатой семьи. Безусловно, победа ученика была для Вана хорошей вестью — что еще нужно учителю? Но в этом случае проблема заключалась в том, что побежденный был сыном известного чиновника, противники которого всегда проигры­вали, потому что им хорошо платили за это. Один лишь Сайхун пренебрег этими негласными правилами. Он нанес травмы юноше, но что горше всего он унизил его гордость. Ван тут же призвал Сайхуна к ответу.

—Он заслужил это, — хмыкнул Сайхун. — Я не мог стерпеть похвальбы этого сопляка.

—Выбирай выражения, когда говоришь со мной! — резко бросил Ван.

—Я не собираюсь извиняться перед его семейкой!

—Это приказ!

—Никогда! — и Сайхун развернулся, собираясь уйти.

—Не смей поворачиваться ко мне спиной! — заорал Ван.

Подойдя почти к самой двери, Сайхун услышал за спиной свист. и вовремя повернул голову и только благодаря этому смог уклониться от тяжелой керамической подставки для кисточек. Подставка разлетелась вдребезги, куски ее оставили глубокие царапины на резном полу. Вне себя от ярости, Сайхун развернулся. Безусловно, этого не стоило делать — и все-таки набросился на своего учителя.

В это время в голове у Сайхуна заиграло гордое осознание приобретен­ных умений. Он мог выдерживать шесть человек, висящих у него на плечах и ногах; он был в состоянии разорвать обмотанный вокруг бицепса кожаный ремень, просто напрягая мышцы. Используя быстроту акробатических дви­жений, он мог пробить насквозь двухдюймовую дверь. А еще он умел побеж­дать противников двойным ударом ног в прыжке.

«Ван старше меня на пятьдесят лет, и мышц у меня побольше», — го­ворил он себе, приближаясь к учителю между серией ударов. Ни одно его движение не достигло Вана: демонстрируя ярость в споре, сражался учитель удивительно хладнокровно. Он уклонялся от ударов и блокировал их, с удо­вольствием используя возможность лично проверить, чему научился Сайхун,

Это расстроило юношу. Он потерял всю свою собранность и начал испы­тывать самые разные техники. Предательские удары в пах, быстрые движе­ния локтем, прямые тычки в глаза — ничего не достигало цели. По мере того как Сайхун начал опускаться до все менее и менее честных приемов ведения боя, Ван начал контратаковать. Каждый его удар приходился в определенные точки меридианов, так что вскоре все тело Сайхуна сильно болело.

Бой продолжался пять минут. Для Сайхуна это было слишком долго, и он почувствовал, что беды не миновать. В конце концов он решил использо­вать свое самое излюбленное оружие, которым он гордился больше всего, — двойной удар ног в прыжке. Этот прием он придумал сам. Находясь в исход­ной стойке, он мог подпрыгнуть до уровня головы, выбрасывая ноги вперед в безупречном двойном ударе. Сосредоточивая все силы на передней ноге, он таким образом отправил на землю не одного противника. Теперь же Сайхун отчаянно стремился сохранить хотя бы собственную гордость. Поэтому он заставил Вана немного отступить, ослепив его серией молниеносных дви­жений: апперкот, «ножницы», удар локтем, тычок, удар ладонью... В послед­нюю секунду он взметнулся в воздух и с точной размеренностью нанес сок­рушительный удар.

Ван Цзыпин никогда не видел этого удара раньше; но его реакция оказа­лась настолько быстрой, что ему удалось проделать то, чего не удавалось ранее противникам Сайхуна: старый учитель сделал шаг назад. Потом Ван захватил щиколотку Сайхуна и с силой швырнул его оземь.

— А теперь я покажу тебе кое-что на память, — кровожадно произнес Ван и одним ударом лишил юношу сознания несмотря на то, что Сайхун попытался обеими руками блокировать его.

...Прошло несколько месяцев, прежде чем Сайхун полностью поправил­ся после ранений, полученных в том памятном бое. Лишь постоянные мольбы и вмешательства его семьи, да усилия Великого Мастера Хуашань до неко­торой степени восстановили напряженные отношения между Сайхуном и Ван Цзыпином. Юноше повезло, что он мог продолжать обучение. Бесст­рашие было одним из лучших качеств, которым он научился у своего нового учителя.

П

осле многочисленных поединков любой боец мог считать себя в доста­точной степени бесстрашным. Несмотря на множество индивидуаль­ных особенностей, он мог во многом предсказывать варианты действий про­тивника. Многие схватки можно было даже психологически выиграть, опре­делив внутренние слабые места соперника и тем самым предопределив собст­венную стратегию. Однако Ван Цзыпин научил Сайхуна бесстрашию, заставив юношу сражаться против оппонента, в котором буквально не было ничего человеческого и который не применял технические приемы, порожденные человеческим разумом. Однажды Ван вывел своих учеников на поля за городом, предложив им отыскать стадо диких свиней.

Потом один за другим ученики должны были сражаться против вепря. Некоторые преуспели в этом; других пришлось спасать от смерти на клыках зверя. Тогда пришла очередь и Сайхуна. Ему позволили надеть лишь кожа­ные перчатки да щитки на голени. Несколько учеников постарше выбрали свирепого на вид вепря и дразнили его, пока кабан не приготовился к бою.

Кабан угрожающе ринулся на Сайхуна. Юноша изумился прыти, с кото­рой животное набросилось на него. Несколько мгновений он слышал басови­тое, хриплое хрюканье, видел багровые от ярости глазки, ощущал смрадное дыхание вепря, нацелившего свои клыки на противника. Уклонившись от удара кабаньей головы, Сайхун ударил зверя, но удар оказался неэффектив­ным и только привел кабана в совершенное бешенство.

Кабан атаковал, игнорируя всякие стили, и стратегии у него не было никакой, так что угадывать было нечего. Его нельзя было отвлечь разгово­рами в надежде, что он совершит ошибку. Зверь нападал, следуя исключи­тельно своему чистому инстинкту и неутомимой ярости. Когда он во второй раз налетел на Сайхуна, тот смог оглушить животное четким ударом повыше глаз. Боль немного озадачила вепря; он на мгновение замер, а потом резко развернулся и со всех ног бросился на юношу. Используя силу задних ног и плеч, кабан буквально протаранил бок Сайхуна. Мощные клыки оставили глубокую, рваную рану, которая тут же заплыла кровью. Потом вепрь замедлил бег, собираясь вновь развернуться, — и тут Сайхун ухватил его за ухо. Послышался сердитый визг, и взбешенная дикая свинья задвигалась еще энергичнее. Чувствуя, что удержаться невозможно, Сайхун приподнялся и резко двинул кабана локтем. Никакого результата. Кабан немного отступил, но лишь для того, чтобы разогнаться и напасть снова. Удар. Новая рана, кровь хлещет вовсю. Казалось, кабан совсем не утомился и готов продолжать атакy. Сайхун понял, что должен закончить этот страшный поединок. Он обрушил удар сдвоенными кулаками на голову зверя, и вепрь замер от сильной боли. Почти совсем обессилев, Сайхун еще десять раз ударил вепр_я Словно озадачившись таким ожесточенным отпором, кабан вдруг потерян всякий интерес к схватке и невозмутимо потрусил прочь.