Артур Янов

Настоящий прорыв произошел через пять месяцев после

начала первичной психотерапии. Я сидела на групповом сеансе,

и вдруг очертания всех предметов перед моими глазами расплы-

лись, и мне показалось, что я сейчас отключусь. У меня всегда

возникали такие ощущения перед наступление интенсивного

первичного состояния. Потом я оказалась на кушетке, крича

громче, чем обычно: «Мама, папа, возьмите меня домой. Ну, по-

жалуйста, я хочу домой. Мама, папа, я же люблю вас». Эти слова

сопровождались пронзительными криками. В тот момент я не

ошущала своего тела. Все мое существо превратилось в этот прон-

зительно кричавший голос. Я стала моей болью. Я выкрикивала

то, что хотела сказать всю жизнь, с тех пор, как помню себя. Но я

никогда не говорила этого родителям из страха, что в ответ они

открыто отвергнут меня и мою любовь. Теперь же, когда защита

упала, то слова сами слетали с моих губ. Я была совершенно без-

защитна и впервые в жизни не контролировала свое поведение.

Это был поворотный пункт психотерапии.

Следующие три месяца я, находясь в первичных состояни-

ях, умоляла родителей не причинять мне боль, Я признавалась

им в своей любви — я открылась, и поэтому была уязвима для

первичной боли. В одном из своих первичных состояний я во

всю силу своих легких кричала: «Не обижай меня, папа!». Я во-

пила так, словно меня убивали. Я и в самом деле чувствовала

себя так, будто это происходило в действительности. Да это и

было так. Я действительно всю жизнь убивала в себе реального

человека, чтобы стать нереальной личностью — сначала для

того, чтобы обрести родительскую любовь, а потом для того,

чтобы отгородиться от боли неразделенной любви, которой я

так жаждала и в которой так отчаянно нуждалась. Нестерпи-

мая боль захлестывала меня волнами по несколько раз в день.

Иногда мне приходилось выбегать из класса, так как я не могла

сдержать поток слез. Каждую ночь мне снилось, как родители

отвергают и даже ненавидят меня. Каждое утро я просыпалась

с рыданиями, смыкавшими мне горло. Мне было трудно встать,

я была почти не в состоянии работать в течение целой недели.

Мне казалось, что я никогда не смогу ни жить, ни работать, я

думала, что эти приступы первичной боли будут преследовать

меня вечно.