Крупное землевладение и землевладельцы 5 страница

Принимая во внимание все эти обстоятельства и учитывая факт различения «Русской Правдой» челяднна и холопа, мы, естественно, приходим к выводу, что если холоп даже и входит в понятие «челяди», то он там не растворяется целиком, и в от­дельных случаях «Правда» находит необходимым говорить о нем отдельно.

Если мы правильно поняли смысл термина «челядь», тогда мы можем видеть в «Русской Правде» челядь и там, где она прямо не называется.

Известно, например, что «Правда» Ярославичей, заключаю­щая в себе материал для суждения об организации крупной феодальной вотчины XI века, ни разу ие пользуется термином «челядь». Но поскольку здесь речь идет о зависимых непосред­ственных производителях, эксплуатируемых крупным земле­владельцем (в данном случае князем), нельзя себе представить, чтобы законодатель мог обойтись без самой мысли о челяди. Имение для данного периода без челяди так же немыслимо, как фабрика без рабочих. Мне кажется, что законодатель челяди не забыл, ио для данного случая он предпочел раскрыть перед нами конкретное содержание этого понятия, указав на отдельные элементы, в него входящие.

Возьмем знаменитые ст. 24—26: «А в сельском старосте кияжи и в ратайном 12 грийне»; «А в рядовиици княже 5 гривен»; «А в смерде и в холопе 5 гривен». Перед нами перечень непо­средственных производителей, находящихся под прямым на­блюдением княжеских старост, т. е. представителей собственника земли. Можем ли мы назвать всю эту группу рабочего населения вотчины челядью? Думаю, что можем, хотя и с некоторыми ого­ворками. Несомненно, сюда входят холопы, затем люди, зависи­мые от собственника земли по договорам («ряд», отсюда «рядо­вич», «рядовник»). Встречаем мы здесь и смерда.

Однако, насколько можно судить по очень скудным и неясным данным «Правды», смерд едва ли входил в состав челяди так, как холопы н рядовичи. Смерд может работать на барском дворе, в барской усадьбе, в барском хозяйстве вообще, ио он не теряет своих специфических признаков непосредственного производи­теля, владеющего средствами производства, необходимыми для ведения самостоятельного хозяйства.

Появление смерда рядом с холопами и работающими по договору людьми нужно рассматривать как симптом, угрожаю­щий самому существованию челяди в качестве основы барского хозяйства. Это симптом перехода к новому, более прогрессив­ному способу ведения хозяйства, стало быть, к следующему, новому этапу в развитии всего общества.

Смерд действительно сделал в конечном счете челядь ненуж­ной. Но для данного отрезка времени, отраженного в «Правде» Ярославичей, смерд существует в барском хозяйстве рядом со старой челядью, в значительной степени подчиняясь pe-f жиму, созданному здесь очень давно. При этих условиях и на смерда иногда распространялись черты, характерные для челядина, значительно роднившие его с положением патриархаль­ного раба.

Итак, термин «Русской Правды» «челядь» обнимает собой разновидности барской дворни, вышедшей из патриархальной familia; термин живет и в процессе своей жизни -заполняется новым содержанием, обнаруживая при этом тенденцию к исчез-¹ новению. По своему содержанию он столь же сложен, сколь и важен для правильного понимания общественных отношений IX—XII веков.

Если термин «челядь» в XI веке заключает в себе уже понятие более сложное, чем рабы, если «Правда» Ярославичей, как можно думать, раскрывает нам содержание этого термина, то, отсюда вытекает наша обязанность пойти по следам, намечен.

ным «Правдой» Ярославичей, и по возможности полнее и кон­кретнее изучить каждый из ингредиентов, входящих в понятие «челядь», т. е. рабов, рядовичей и зависимых смердов.

Рабы

У исследователей общественных отношений средневековой Руси вопрос о рабах до недавнего времени не вызывал сомнений: рабы были хорошо известны во всей средневековой Европе, их общественное положение и хозяйственная роль казались до­статочно ясными. Обычно ученые специалисты ограничивались констатированием факта наличия рабов н на Руси, относя их к категории людей несвободных.

Только в последнее время стали появляться работы, внося­щие в историю холопов новые мысли.

Особенно обострился вопрос в конце 30-х годов XX века в связи с поставленной в нашей науке проблемой общественного строя Киевской Руси.

После выхода в свет моей книги «Феодальные отношения в Киевском государстве», где проведена совершенно четко мысль о том, что Киевская Русь, как и другие средневековые европей­ские государства, пошедшие по пути развития феодализма, мино­вала стадию рабовладельческого общества, появилась попытка изобразить Киевскую Русь как общество рабовладельческое (рабовладельческая формация).

Ввиду того что вопрос этот для нашей науки имеет большое принципиальное значение, на проблеме рабства в Киевской н докиевской Руси необходимо остановиться внимательнее.

В постановке буржуазной «юридической школы» историков вопрос не представлял никакой принципиальной остроты.

Очень обстоятельно точку зрения на рабство древней Руси изобразил Б. Н. Чичерин. «К числу учреждений, составляющих завещанное веками наследие, — пишет он, — у всех народов, по крайней мере в известные эпохи их жизни, принадлежат состояния несвободные. Рабство мы видим уже в глубочайшей древности; нет народа, у которого бы оно не проявилось в той или другой форме. Начало его теряется во мраке; впоследствии оно продолжает существовать, изменяясь с течением времени, принимая в себя новые стихии, но вообще смягчаясь по мере развития начал человеколюбия и нравственности. У каждого народа оно получает свой оттенок, зависящий от народных свойств и от характера общественного развития». У всех народов первоначальным источником рабства был плен. Но не у всех народов пленные находились в одинаковом положении. «У сла­вян, по свидетельству Маврикия, пленные держались в неволе только [временно... Настоящее рабство является у нас вместе с варяжскою дружиной, и вероятно было принесено ею»^[203].

Далее автор переходит к рассмотрению источников рабства по £Р^Шсой Правде» и другим документам, оставленным нашей древностью: «плен, женитьба, заем, наем, преступление, добро­вольное подданство — все могло свободного человека сделать рабом, не говоря уже о способах производных, как-то купле и рождении в холопском состоянии»^[204]. «Холоп считался не лицом, а вещью, частного собственностью хозяина», «за действия холо­па отвечает господин»^[205]. Раб лишен всяких прав. «Одно только н встречается законоположение в пользу холопов: это то, что дети, прижитые хозяином от рабыни, после его смерти делаются свободными вместе с матерью. Здесь нравственное начало вос­торжествовало и ослабило юридическую строгость учреждений»'.

Б. Н. Чичерин указывает также и на роль холопов в хозяй­стве. Это по большей части личная прислуга князей и других лнц; холопы сажались и на землю, «ио вообще сельское народонаселе­ние состояло из свободных крестьян, между которыми, только как исключение, сажались холопы»*.

М. Ф. Владимирский-Буданов не согласен с Б. Н. Чичери­ным в том, что холоп есть вещь. По его мнению, «холопы обла­дали некоторыми правами, почему и речь о них должна быть отнесена к учению о субъектах, а не к учению о вещах (объек­тах)»^[206]. Источники рабства находятся в связи с семейным пра­вом. Отсюда и разнообразие положения раба у разных народов: «у народов с суровыми семейными отношениями и институт рабства получает строгий характер; напротив, у народов таких, у которых отеческая власть менее сурова, и рабы почти прирав­ниваются к подчиненным членам семьн. К этим последним принадлежали и славяне». Владимирский-Буданов отмечает двойственность трактовки правового положения раба в источ­никах: по одним источникам, определяющим юридическое по­ложение холопов («Русская Правда»), они лишены всякой пра­воспособности; по другим, говорящим о фактическом положении их, они являются наделенными некоторыми правами (договор 1229 г. с немцами, допускающий законность обязательств хо­лопа; договоры 1195 и 1229 гг. имеют в виду честь рабыни).

Общее заключение об эволюции правового положения раба у Владнмирского-Буданова сводится к утверждению: «права господ все ограничиваются, и рабство получает все более и более мягкий характер». Этому смягчению содействовали три главней­шие условия: 1) относительная национальная мягкость славян­ского права вообще; 2) распространение христианского учения; 3) изменения интересов государственных".

Владимирский-Буданов, старающийся оставаться в строго очерченных рамках права, хозяйственного применения рабов не касается.

М. А. Дьяконов в этом отношении не подражает Владимир- скому-Буданову. Он обращается к хозяйственному строю Русн за объяснением самого рабовладельческого права. «Труд холопа находил широкое применение в домашнем хозяйстве прн город­ских н загородных дворах и в селах, принадлежавших князьям, боярам и монастырям». М. А. Дьяконов челядь считает рабами, к рабам он относит н рядовичей («обыкновенные холопы»). Суровость правового положения холопов на практике значи­тельно смягчалась, н эта практика подготовляла почву для улучшения юридического положения холопов, чему энергично способствовала и христианская церковь

Много внимания правовому положению раба на Русн уделяет Сергеевич^-Он тоже считает раба собственностью, но с оговоркой: «Раб есть'-собственность,,но с некоторыми отступлениями от этого начала в частностях».! Останавливается он на вопросе об отношении церкви к институту рабства^[207]. Предки наши не могли не замечать, что есть разница между собственностью-человеком и всякой другой собственностью.

В трактовке древнерусского холопства у Сергеевича нет принципиальных расхождений с другими приведенными выше авторами. Заслуживает внимания лишь его оригинальное и не лишенное основания понимание ст. 110 Пространной «Правды». В ст. 110 («...оже кто хотя купить до полу гривны, а послухи доставить, а ногату дасть пред самем холопом...») Сергеевич видит в процедуре самопродажи холопа перед свидетелями и со взысканием пошлины («ногату даст») вмешательство государ­ства в холопий вопрос, скрепление сделки государственной властью.

Владимирский-Буданов прибавляет к этим соображениям еще упоминание в ст. 109 («А се оуроцн ротиии: от головы 30 коун...»), где «от головы» он склонен понимать как пошлину при продаже холопа ^[208]. Не придавая своим и Сергеевича соображениям решающего значения, автор все же считает необходимым напом­нить, что и освобождение раба еовершалось «формально перед общественной властью» («а освободивше челядин 9 кун, а метел; ннку 9 векошь...», ст. 107)¹.

Для В. О. Ключевского вопрос о холопстве н особенно о юри­дической его природе имеет особое значение. Институт холопства интересует его не столько сам по себе, как один из институтов древнерусского права, а в гораздо большей степени с точки зре­ния его влияния на историю крестьянства, так как В. О. Клю­чевский убежден, что «крепостное право возникло прежде, чем крестьяне стали крепостными, и выражалось именно в различных видах холопства». По его мнению, «вопрос о происхождении крепостного права есть вопрос о том, что такое было крепостное холопское право в древней Руси, как это право привито было к крестьянству»².

В. О. Ключевский много раз возвращался к этому предмету. В статье «Подушная подать н отмена холопства в России» он подходит вплотную к древнейшим памятникам, имеющим отно­шение к холопству. Он вспоминает и отзыв Маврикия Стратега о славянских пленных и араба Ибн-Русте о руссах, хорошо обращающихся с рабами, но думает, что этн свидетельства отно­сятся к области русских нравов, а не к области русского права. Право он видит в «Русской Правде» н находит между нравами и правом на Руси серьезное расхождение: нравы были мягки, а закон суров³.

Свои заключения о древнерусском холопстве В. О. Ключев­ский строит главным образом на данных «Русской Правды». Он настаивает на том, что «Русская Правда» не различает видов холопства и знает только одно обельное, т. е. полное, что только позднее, уже в XII—XIII веках, «первобытное русское холопство» эволюционировало, н несвободные люди стали делиться на раз­ряды по степени зависимости и общественного значения. «О рус­ских холопах (в это время. — Б. Г.) уже можно было сказать, что один более холоп, другой менее»⁴. Тут автор имеет в виду образование привилегированного слоя челяди.

Почему автор относит появление этих холопских рангов только к XII—XIII векам, остается без разъяснения, и у читателя возникает недоумение, как быть с «Правдой» Ярославичей, отразившей в себе холопство X—XI веков: ведь в этой «Правде» уже холопские ранги налицо и в достаточно развитом виде. Очень много автор отводит места влиянию церкви на смягчение холопского права. «Церковь произвела в положении русского холопства такой решительный перелом, которого одного было бы достаточно, чтобы причислить ее к главным силам, созидавшим древнерусское общество»^[209].

Для доказательства этого рискованного положения автор прибегает к соображениям косвенным и не всегда убедительным. Он, например, уверяет, что церковь установила три случая обязательного дарового отпуска холопов на волю: 1) раба, прижившая детей со своим господином, обязательно освобожда­лась после его смерти вместе с прижитыми от него детьми; 2) сво­бодный человек, совершивший над чужою рабою насилие, этим самым делал ее свободной; 3) холоп или раба, которым причи­нено увечье по вине их господина, выходили на волю.

Инициативу церкви в первом случае В. О. Ключевский доказы­вает тем, что сюжет касается семейного права, находящегося вообще в ведении церкви. Последние два случая аргументиро­ваны недостаточно (второй из них требует особой осторожности).

В связи с ролью церкви в смягчении холопского права очень оригинальна трактовка автором изгойства. По его мнению, это холопы, получавшие новое юридическое лицо с переходом в цер­ковное владение: «холоп, вступая в общество церковных людей, становился изгоем, зависимым от церкви вольноотпущенником»^[210].

Я не ставлю себе задачей подробно излагать ни хода рассу­ждений В. О. Ключевского, нн всех его выводов. Мне хотелось подчеркнуть в его трудах только самое главное и имеющее отно_: шение к стоящей передо мною теме.

В этой связи необходимо еще раз вернуться к мнению В. О. Ключевского о том, что холопское право и крепостное право — это одно и то же. Для марксистского понимания во­проса с точки зрения учения об общественно-экономических формациях эта мысль совершенно неприемлема, так как тут мы имеем два разных качества Раб — собственность хозяина, живет на иждивении хозяина, среда в производства ие имеет, работает господским инвентарем на хозяина, никаких государ­ственных повинностей не несет н рассматривается как объек-г гражданского права Крепостной крестьянин имеет собственное хозяйство, основанное на личном труде, а в силу зависимости от своего хозяина-феодала обязан ему феодальной рентой и в то же время несет многочисленные государственные повинности. Это самый многочисленный класс феодального общества, имею­щий даже в крепостном состоянии некоторые возможности даль; нейшего развития.

Конечно, нн раб, ни крестьянин в одном положении на про­тяжении своего существования не оставались: эволюционировал раб в направлении изживания рабства и ликвидации самого института; эволюционировал и крестьянин в направлении уси­ления зависимости от хозяина и уменьшения своих крестьянских прав.

Порочная методология Ключевского заключается в том, что он сопоставляет два явления, разнородные по существу, имеющие лишь некоторые сходственные черты. Он ставит знак равенства между рабом, полностью зависимым от господина, и крепостным крестьянином периода наивысшего расцвета крепо­стничества, когда он находился в неполной собственности гос­подина. Ключевский не считается с тем, что даже в это время, в этом своем положении крестьянин от раба отличался экономической своей сущностью, своим местом в общественно- политических отношениях, что история рабов и крестьян глу­боко различна.

В 1915 г. появилась более смелая попытка, чем опыт Влади- мирского-Буданова, превратить раба древней Руси в субъект права, объявить его не вещью, а лицом. Имею в виду статью П. И. Беляева «Холопство и долговые отношения в древнем русском праве».

Автор этой статьи ставит вопрос очень определенно. «Среди историков русского права, — пишет он, — утвердилось то поло­жение, что древнерусский холоп был бесправным и безличным существом и что только под влиянием церкви и под влиянием известных экономических факторов холоп уже очень рано стал приобретать имущественные н личные права».

Автор соглашается с этим положением только отчасти. Он при­знает, что «церковь н экономические условия сыграли большую роль», но эта уступка общепринятому мнению ■ аннулируется убеждением автора, что «принципиально холоп никогда не был безличным н бесправным существом. Что холоп с самого начала был не вещью, а лицом, субъектом, а не объектом права». Автор ссылается на Пространную «Русскую Правду» и на договоры с немцами, почему-то, однако, игнорируя «Правду» Краткую.

Раб «мог быть субъектом таких сложных гражданских сде­лок, как торговые, быть поверенным в процессе, давать взаймы и быть должником по займу, приобретать движимое и йедви- жимое имение, отчуждать недвижимое имение, передавать по наследству имущество». Рабы могли' иметь семью^х, «рабы, в качестве шнунов, были субъектами публичных прав и публич­но-правовых действий»^[211].

Тут автор ссылается и на Пространную «Правду» и на духов­ные грамоты и указы середины и конца XVI века,"что, конечно, никак не может способствовать убедительности соображений автора, так как холоп X—ХКвеков и холоп XVI века a priori ие могут быть тождественными. СтоЛь широкие во времени обобщения вообще ничего не дают для уяснения общественных явлений, так как прн этом всегда теряется самое главное — текучесть и изменяемость явления, иначе — его подлинная жизнь;

Но, несмотря на крупные недочеты в работе П. И. Беляева, оиа заставляет пересмотреть старые представления на этот предмет. Если автор не доказал н не мог доказать, что холоп «с самого начала» был лицом, субъектом, а не объектом пра­ва, то он правильно подметил эволюцию холопства, внутренние изменения в холопском праве, идущие в направлении изживания самого института.

Если обратиться к литературе послереволюционной, то на первое место, несомненно, надо поставить работу С. В. Юшко­ва. Имею в виду главу «Превращение холопов в крепостное крестьянство» его книги «Очерки по истории феодализма в Киев­ской Руси».

Прежде всего хочется отметить тут бесспорную мысль о том, что и Русь, как всякая феодальная страна, знает процесс превра­щения раба в крепостного, т. е. серваж, что термин «холоп» в наших источниках имеет два смысла — широкий и узкий. Под холопом в узком смысле понимали раба (обельный холоп); в широком — холопом называли якобы «всякого зависимого человека». Автор далее старается показать, как конкретно про­исходил этот процесс превращения холопов в средневековых феодальных serv'oB: холопы получают определенную хозяйст­венную самостоятельность, начинают владеть инвентарем «и форма их эксплуатации начинает фактически сближаться с фео­дальной рентой». В доказательство этой мысли автор ссылается на то, что в XIII—XIV веках в княжеском хозяйстве (и в других крупных хозяйствах) холопы перестали играть роль основной рабочей силы, что явилось в результате не отпуска холопов на волю, а превращения их в крепостных (страдники).

С. В. Юшков решительно не согласен с теми, кто думает, что холопы Киевской Руси сидели в рабских казармах. По его мнению, они жили в отдельных дворах со своими семьями (ссылка на купчую Антоння Римлянина, вкладную Варлаама Хутынского и на летописное сообщение о расселении пленных Ярославом Мудрым по реке Роси).

Плодотворной мне кажется мысль С. В. Юшкова и о том, что при указанных им условиях неизбежно было правовое сбли­жение холопов с зависимыми смердами^[212] (С. В. Юшков наличия независимых смердов не признает).

С этих совершенно правильных, на мой взгляд, позиции С. В. Юшков разбирает и Устав о холопах Пространной «Прав­ды». Исходя из убеждения, что «Правда» ие только фиксирует действующее право, но и вносит много нового, отменяющего старину, С. В. Юшков делает очень смелое заключение: «...до Русской Правды холоп... не был субъектом преступления. Он не платил никаких продаж. Холоп... не мог быть послухом ни при каких условиях; жизнь холопа защищалась только взиманием урока»¹. «Русская Правда» создала новые нормы холопьего права.

Последняя по времени выхода в свет большая работа, спе­циально посвященная холопству, принадлежит А. И. Яковлеву. Хотя автор поставил себе задачей изучение холопства в Рус­ском государстве в XVII веке, тем не менее он нашел нужным коснуться и того периода, которым в даиньш момент интересуем­ся н мы. Имею в виду первую главу его труда «Эволюция древне­русского холопства в X—XVI вв.».

В главе много деталей, прямо или косвенно относящихся к холопству; я их касаться не буду. Мне важно подчеркнуть основные положения автора. Первое из них — это признание Киевской Руси обществом не рабовладельческим, а феодальным. Тезис, ясно говорящий о том, какую позицию занял автор в имевшем место научном споре.

Далее он отмечает большой рост интереса к холопьему во­просу в Киевской Руси, что, по его мнению, выразилось: 1) в ко­личественно огромном возрастании в «Русской Правде» норм, посвященных холопству (в Краткой «Правде» 6 статей, в Про­странной — 31); 2) в далеко ушедшей диферешшацин холопов, заметной уже в Краткой «Правде»: «Холоп не только товар... но личность...»; 3) в росте аппетитов холоповладельцев, прини­мающем «опасные размеры, угрожающие социальными взрывами и потрясениями», для предупреждения чего князь вынужден прибегать к мерам ограничения произвола холоповладельцев; 4) в попытке власти уточнить грань между свободным и холопом.

А. И. Яковлев отдает дань тонкости юридической мысли законодателя (князя-«кодификатора») по данному вопросу.

Если м,ы прибавим сюда замечание автора о том, что «в Киев­ской Руси рабский труд все сильнее и сильнее вытеснялся более прогрессивными формами производства» (следует цитата из «Краткого курса истории ВКП(б)» о смене рабовладельческого способа производства феодальным)², то получим представление о ходе мыслей автора: холопство постепенно вытесняется более прогрессивным трудом крестьянина, власть идет навстречу этому процессу, хотя с мотивами поведения власти, как их объясняет автор, можно согласиться только отчасти (иа только боязнь «взрывов и потрясений» руководила законодателем в его стремлении ограничить рост холопства, а и соображения хозяй­ственной целесообразности).

Но дело в том, что автор иногда отходит от этой прямой ли-* нии своих рассуждений н, например, несколькими страницами ■ниже пишет, что «на холопах... строилось все хозяйство князей н бояр (даже. — Б. Г.) удельного времени»^[213].

Недоказанным представляется мне и изображение политики власти по отношению к холопьему вопросу. Автор считает «Устав о холопах» Пространной «Правды» крутым ответом вер­хов рабовладельческого общества на либеральные мероприятия государственной власти о закупах и вдачах^[214].

Постараюсь ниже показать (это уже и было сделано С. В. Юшковым и мною в прежних работах), что холопий кодекс не «ответ» рабовладельцев на робкие попытки власти, а целеустремленное выступление власти, идущее навстречу прогрессивным требованиям хозяйственной жизни общества.

Итак, советская наука в вопросе о холопах отошла от старых представлений юридической школы, пошла по новому пути, поставила проблему по-новому. И нужно сказать, что в новой постановке вопрос получил очень большой удельный вес: от того или иного его решения зависит представление о ходе едва ли не всей историй Руси этого периода.

Для решения столь ответственной задачи одинаково необ­ходимо ясное представление о месте Руси среди других народов средневековой Европы и о характере общественных отношений средневековой Европы. Только при учете этой всемирно-истори­ческой обстановки мы можем правильно понять и наши источники.

Несомненно, рабство — самый старый вид эксплуатации человека человеком. Очень рано у всех народов пленников стали превращать в рабов и пользоваться ими как рабочей силой.. Но для историка общественных отношений любого народа совсем недостаточно отметить наличие рабства. Историк обязан определить место раба в производстве, его удельный вес в эко^ номнке страны.

Огромная разница в положении раба в Римском государ­стве и в положении рабов у так называемых «варваров». В Риме раб — основа производства; у германцев, славян, армян, ибе­ров (если не считать Урарту) рабы никогда не играли такой роли и не могли играть, так как эти общества развивались в иной исторической обстановке, в таких условиях, где главное место в производстве принадлежало сначала свободному труду крестьянина-общинннка, а позднее — тому же крестьянину, но уже подневольному. По сравнению с античным периодом это был большой шаг вперед в истории человечества.

Для исследователя, поставившего себе задачу изобразить историю сельского населения Руси, совершенно необходимо иметь в виду специфику того отрезка времени в истории челове­чества, когда создается русский народ и Русское государство, необходимо для того, чтобы не потерять ориентиров, чтобы не исказить перспективы.

Древнеславянское патриархальное домашнее рабство про­должало существовать и в Древнерусском государстве. Мы видели рабов в составе челяди. Их прекрасно знают и договоры с гре­ками, и «Русская Правда», и летописи, и жития. Житие Феодо­сия Печерского, писанное в XI веке Нестором, сообщает, что тринадцатилетний Феодосий, сын небогатого землевладельца, будущий столп Печерской обители, ходил «с рабы своими на село делати свсякымьпрнлежаниемь»^[215]. Под 1066 г. Новгородская летопись говорит об удавлении епископа Стефана его собствен­ными холопами^[216]. Сыну богатого боярина Варлааму, насильно возвращенному в родной дом из Печерского монастыря по рас­поряжению отца, служат «раб множество». Те же рабы и рабыни плачут, когда Варлаам, несмотря на все меры, принятые отцом, чтобы оставить его дома, настоял на своем и решил вернуться в монастырь^[217]. В самом Печерском монастыре работали рабы, и когда монах Василий в течение нескольких лет днем и ночью вместо ннх молол на братию жито, «легота бываше рабом»^[218].

Необходимо иметь в виду, что с термином «раб» в «житиях святых» надо обращаться очень и очень осмотрительно. Дело в том, что официальные юридические памятники и летописи не знают термина «раб» и всегда пользуются термином «холоп» (для женщины «роба»)¹. В памятниках церковной письмен­ности терминология иная. Здесь слово «раб» встречается очень часто и в более широком смысле. Поэтому в «житиях» под термином «рабы» могут подразумеваться не только обельные холопы, но и всякие зависимые от хозяина люди — слуги вообще.

Наличие рабов-холопов княжеских, боярских, церковных и монастырских подтверждается н «Русской Правдой», где в ст. 46 читаем: «Аже будуть холопн татне любо кияжи, любо боярьстни, любо чернечь, нх же киязь продажею не казнит, зане суть не свободни...»

Однако констатировать этн факты — значит только дока­зать наличие рабов в Киевской Руси у князей, бояр н церкви. Этого очень недостаточно. Нам необходимо знать гораздо больше. Ведь каждое общественное явление, во-первых, есть часть целого и связано с ннм генетически и функционально; во-вторых, оно живет, т. е. не остается неизменным в своей жнзни. Стало быть, задача историка состоит в том, чтобы опре­делить: 1) отношение каждого общественного явления к целому, в данном случае — определить место и значение рабов в общей системе русской жизнн в «киевский период» ее истории и 2) про­следить изменения 'в положении рабов.

Бросается, например, в глаза факт значительного простора, предоставляемого законом выкупу пленных. Уже в VI веке Мав­рикий Стратег отметил положение пленных в славянском обще­стве, отличающее славян от греков. Славяне не превращают своих пленных в рабов, либо предоставляют нм право выку­питься, либо дают им возможность остаться в нх среде в качестве свободных. Это обстоятельство не могло не удивить византийца. Приблизительно то же мы видим и у восточных славян — русн в более позднее время.

О выкупе, например, говорит ст. 9 договора с греками Олега (911): «аще от рати ять будеть... тако же да возвратится во свою страну, и отдана будет цена его...» В договоре Игоря944 г. об этом предмете говорится еще яснее: «Елико хрестеян от власти нашея (т. е. греков. — Б. Г.) пленена приведуть русь, ту аще будеть уноша, или девица добра, да вдадять златник 10 и поимуть и; аще ли есть средовечь, да вдасть золотник 8 и поимуть и; аще лн будет стар, нли детещь, да вдасть златник 5.

Аще ли обрящутся русь работающе у грек, аще суть плеиь- ници, да искупають ё русь по 10 златник; аще ли купил и будет грьчии, под хрестомь достоить ему, да возьметь цену свою, елико же дал будеть на нем» ². Здесь предусматривается даже случай, когда пленника успели продать; в этом случае вместо 10 златников нужно за пленника платить сумму, за которую он был продан.

«Закон Судный», хорошо привившийся на Руси, подтверждает это правило: «А се иже купить пленника от рапотных. Иже ку­пить от рапотныих пленника, свою цену дасть на нем, то вдав на себе тоже, да вдеть вспять свопод, да имать купли его дон- деже израбоется; аще ие имать что датн на себе юже свещя, а мьзде ему иа всяко лето наречется 3 щлязя пред послухом; тако коньчявшю ему цену, да отпущается на свободу»^[219].