Удар по тормозам

Репрессии, свирепствовавшие в течение всего десятилетия, в первые месяцы 1933 г. достигли своего пика. Государство очень скоро почувствовало, какое бремя возложило на себя, проводя принудительные меры с такой интенсивностью. Еще в 1932 г. про­блемы, связанные с расселением огромного количества выслан­ных, заставили правительство попытаться — по всей видимости, безрезультатно — приостановить поток депортируемых из Цент­ральной России¹¹⁵.

В мае 1933 г. в партийные и правительственные учреждения, судебные органы и органы внутренних дел была разослана секрет­ная инструкция, подписанная Сталиным и Молотовым и призы­вавшая прекратить массовые репрессии. «В результате наших ус­пехов, — заявлялось в ней, — в деревне наступил момент, когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников, и часть колхоз­ников». За исключением чрезвычайных случаев, пора отказаться от применения массовых высылок и «острых форм репрессии в деревне»¹¹⁶.

Эта секретная инструкция дает запоминающуюся картину раз­гула репрессий и арестов, прочно вошедших в практику комму­нистического руководства, испытывавшего давление как сверху, так и снизу. Областные руководители, говорится в инструкции, постоянно просят Москву санкционировать все новые высылки крестьян: «В Центральном Комитете и Совнаркоме... находятся заявления о немедленном выселении около 100000 семей». Массо­вый характер приняли «беспорядочные аресты»:

«Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арес­товывают все, кому не лень и кто, собственно говоря, не имеет ни­какого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгу­ле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ и особенно милиция, теряют чувство меры и за­частую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: "Сначала арестовать, а потом разобраться"»¹¹⁷.

Отметив, что подобные методы «изжили себя», ЦК и Совнар­ком приказывали «немедленно прекратить массовые выселения». Выселить из областей их нынешнего проживания предписывалось не более 12000 крестьянских семей. Правом ареста должны были обладать исключительно работники прокуратуры, ОГПУ и мили­ции. Только лица, обвиняемые в таких тяжких преступлениях, как контрреволюционная деятельность, терроризм, вредительство, бандитизм и убийство, могли содержаться под стражей до суда, причем работникам ОГПУ, прежде чем произвести арест, необхо­димо было получить санкцию прокурора. Исключение составлял широкий спектр политических обвинений (терроризм, взрыв, под-

жог, шпионаж, дезертирство, политический бандитизм, оппозици­онная политическая деятельность)¹¹⁸.

Согласно инструкции, на тот момент в тюрьмах СССР находи­лись 800000 заключенных (не считая тех, кто был в исправитель­но-трудовых лагерях и колониях)^11!). Это число в течение двух месяцев должно было быть снижено вдвое, чтобы разгрузить тюрьмы. Мелких правонарушителей следовало отпускать на сво­боду, прочих — отправлять в исправительно-трудовые лагеря ОГПУ; кулаков, приговоренных к 3 — 5 годам заключения, — вы­сылать вместе с семьями в специальные места поселения¹²⁰.

Майская инструкция, по всей видимости, успешно приостанови­ла массовые высылки и принудительное переселение крестьян. В дальнейшем в течение 30-х гг. они не достигали такого размаха, как в 1930 г., хотя к подобной практике вновь вернулись в 40-е гг., когда были депортированы целые этнические группы и большое ко­личество жителей вновь присоединенных к Советскому Союзу Прибалтийских государств и бывшей территории Восточной Поль­ши. Что же касается произвольных арестов, то это явление, разуме­ется, не исчезло совсем из деревенской жизни в последующее деся­тилетие. Однако майская инструкция способствовала некоторому ослаблению репрессий, и количество «несанкционированных» арестов, проводимых в деревне лицами, не имеющими на то права, никогда больше не достигало пика, отмеченного в безумные первые годы коллективизации.