Регулирование перемещения

После революции внутренние паспорта были упразднены. В 20-е гг. правительство предпринимало лишь формальные попытки контролировать или отслеживать перемещения крестьян³1; глав­ным образом они регулировались нехваткой рабочих мест и уси­лиями профсоюзов, стремившихся ввести в промышленности практику найма на работу только членов профсоюза. Естественно, когда в 1929 г. поток крестьянских мигрантов стал нарастать, профсоюзы забили тревогу по поводу «крестьянизации» рабочей силы в промышленности, поскольку уровень безработицы тогда все еще оставался высоким, а промышленный рост, предусмотрен­ный первым пятилетним планом, был делом будущего. Партийное руководство тоже забеспокоилось, ибо, как показывали проверки, те, кто покидал деревню и устраивался на производство, были не бедняками, как в прошлые годы, а зажиточными крестьянами и кулаками, не видевшими для себя будущего в занятии сельским хозяйством³^.

Тем не менее, руководство не предпринимало каких-либо се­рьезных мер, чтобы остановить этот поток, а за несколько месяцев соотношение спроса и предложения на рьшке рабочей силы изме­нилось. К лету 1930 г. многие развивающиеся промышленные предприятия стали испытывать острую нехватку рабочих рук, а биржи труда оказались неспособны удовлетворить их требования. Высшее руководство, занимавшееся вопросами труда и занятости,

уже обдумывало в панике, какие меры принуждения и поощрения могут заставить крестьян в достаточном количестве уехать из де­ревни и поступить на производство. Как это ни кажется смешно в свете последующего развития событий, но они боялись, что кол­лективизация помешает притоку крестьян в промышленность. Один руководитель мрачно заметил в январе 1930 г.:

«Жизнь в деревне начинает улучшаться, и не будет такой при­тягательной силы идти в город на заработки, которая была до на­стоящего времени. Не будет той колоссальной нужды, которая гнала многих идти в город на заработки»³³.

Главной причиной тревоги служило то, что новые коллектив­ные хозяйства энергично отстаивали свое право контролировать перемещения своих членов (как это делала община в пореформен­ную эпоху) и, вдобавок, пытались вычитать из платы колхозни­кам все их заработки, полученные на стороне. Работники, ведав­шие вопросами труда и занятости, сообщали о сильнейшем сопро­тивлении колхозных правлений отходничеству колхозников в 1929 — 1930 гг. Вербовщики с промышленных предприятий стали часто натыкаться на резкий отпор колхозной верхушки («Когда мы указываем, что это неправильно, что срывает строительство, они отвечают, у нас свое строительство») или вынуждены были платить колхозу большие деньги за то, чтобы он дал своим чле­нам разрешение на отъезд³⁴.

Столкновение интересов колхозов, желавших удержать при себе своих членов, и промышленных предприятий, стремившихся завербовать их на работу, было воспроизведено и на уровне высо­кой политики. Первые полтора года после начала коллективиза­ции (в 1930 г.) мощная промышленная бюрократия (возглавляе­мая членом Политбюро Серго Орджоникидзе) настойчиво добива­лась признания приоритета нужд промышленности в решающие годы первой пятилетки, тогда как правительственное учреждение, занимавшееся вопросами коллективизированного сельского хозяй­ства (Колхозцентр, возглавляемый Я.А.Яковлевым), боролось за интересы колхозов³⁵.

Несмотря на сильнейший отток крестьян из деревни в город и на промышленные стройки в последующие два года, промышлен­ность продолжала страдать из-за острой нехватки рабочих рук, потому что не существовало эффективного механизма, который мог бы взаимно регулировать предложение рабочей силы (посту­павшей в основном из областей Центральной России) и спрос на нее (существовавший в первую очередь на новых предприятиях и стройках в отдаленных частях страны). Советские «промышлен­ники» чувствовали, что дефицит рабочей силы ставит первый пя­тилетний план под угрозу срыва.

Партийное руководство, сильно недооценивавшее в тот момент масштабы миграции из села после коллективизации, согласилось с точкой зрения «промышленников». Нет больше смысла рассчиты­вать на самотек рабочей силы из деревни, сказал Сталин на встре-

че с руководителями советской промышленности в июне 1931 г. В результате успеха коллективизации, уничтожившей нищету в де­ревне, традиционное «бегство мужика из деревни в город» оста­лось в прошлом³⁶. (Когда в конце года были подсчитаны цифры миграции село — город, оказалось, что превышение количества приезжающих в город над количеством отъезжающих оставалось на своем обычном высоком уровне: 4 млн чел. в год.)

Решение, принятое по итогам июньской встречи, демонстриро­вало победу интересов промышленности над интересами коллекти­визированного сельского хозяйства. Указ правительства об отход­ничестве, изданный 30 июня 1930 г., явился ответом на мольбы промышленных руководителей и со всей определенностью уста­навливал, что колхоз не имеет права препятствовать отъезду своих членов для работы на производстве, а, напротив, должен всячески содействовать ему. Согласно указу колхозу не позволя­лось вычитать из платы колхознику его заработки на производст­ве. Колхозники, бывшие в отходе, имели равные права на долю урожая с теми, кто участвовал в уборочной. Если отходник из колхоза решал остаться рабочим на предприятии, ему не нужно было для этого разрешение колхоза, а колхоз не должен был на­казывать членов его семьи, оставшихся в деревне³⁷.