2020-06-12
86
Над Горьким бамбуком осенняя всходит луна,
На горьком бамбуке[150] – фазанки печальная тень,
За дикого яньского[151] гуся выходит она:
«Меня он на север увозит на склоны Яньмэнь[152]!»
Хлопочут подружки, стараясь ее остеречь:
«Южанку обманет, как водится, северный гусь,
Мороз над Заслоном Багровым[153] свиреп, точно меч,
Захочешь в Цанъу[154], он ответит тебе – не вернусь.»
«Нет, я с этим гусем лететь не могу, хоть умри!» –
Так, слезы на перья роняя, она говорит.
754 г.
Вот и поднялся он на «Большую башню», как именовалась гора Далоу в 40 км от г. Чичжоу, формой напоминающая легкую постройку. Здесь он не раз бродил, ища сурик, из коего посвященные даосы изготовляли Эликсир бессмертия, смотрел в сторону запада, где осталась покинутая им столица, а в мыслях его уже восток, город Янчжоу, куда, устремляясь к Восточному морю, в котором на гигантских черепахах плавают острова бессмертных святых, воды Реки уносят горькие слезы одинокого странника, скитальца, чуждого этому миру. Поэт, остро переживавший свои неудачи при дворе, стоит перед дилеммой – найти сурик, чтобы приготовить эликсир бессмертия, или раствориться в простоте бытия, но – все же в «заоблачных высях».
|
|
|
Ночую на озере Креветок
От Желтого пика нас гонит рассветный петух,
Чтоб к озеру Ся нам добраться в закатную пору.
Из темного леса торчит серебристый бамбук –
То струи дождя исчеркали застывшую гору.
Искателей сурика, нас ожидает ночлег
На утлом челне среди лотоса листьев зеленых.
Распахнуто небо полночное, и человек
В сверкании звездных потоков стоит, ослепленный.
А утром – к Далоу, где сурик мы сможем найти
На тропах извилистых или в лощинах тенистых…
А что если мне к старику‑дровосеку уйти
И рубкой деревьев заняться в заоблачных высях?
754 г.
На Осеннем плесе Ли Бо упорно работал над страстным манифестом своего мировоззрения циклом «Дух старины» (Гу фэн), 59‑ю стихотворениями, создававшимися поэтом в течение всей жизни.
*Мир Путь утратил, Путь покинул мир*
Мир Путь утратил, Путь покинул мир[155],
Давно забыт тот праведный Исток,
Трухлявый пень сегодня людям мил,
А не коричных рощ живой цветок[156].
И потому у персиков и слив
Безмолвно раскрываются цветы.
Даны веленьем Неба взлет и срыв,
И мельтешения толпы пусты…
Уйду я, как Гуанчэн‑цзы, туда,
В Неисчерпаемости ворота[157].
(из цикла «Дух старины», № 25)
753 г.
*Как перл, сверкая, Феникс прилетел,*
Как перл, сверкая, Феникс прилетел,
Небесной глубины прорезав синь,
Но был отвергнут – вот его удел,
|
|
|
Не приняли посланье в Чжоу‑Цинь[158].
Отчаявшись, брожу по свету я,
Бездомный, одинокий человек.
Мне так нужна Пурпурная ладья[159]
Мирскую пыль отрину я навек.
В дали морей, на крутизне вершин,
У Чистой речки сурик бы найти,
На пик Далоу восхожу один,
Откуда в высь бессмертных сонм летит.
Их тени исчезают в вышине,
Вихрь‑колесница не вернется в мир…
Боюсь, с мечтой расстаться надо мне,
Я опоздал принять сей Эликсир,
Смотрю в зерцало, вижу – седина.
Простите, те, кто взмыл на журавлях,
Давно меня покинула весна,
Ушла в тот край, где персики в цветах.
В град Чистоты[160] бы вознестись – туда,
Где, как Хань Чжун[161], останусь навсегда.
(из цикла «Дух старины», № 4)
754 г.
*Дух осени Жушоу злато жнет,*
Дух осени Жушоу[162] злато жнет,
Над морем месяц, тонкий, как струна,
Кричит цикада и к перилам льнет,
Печали нескончаемой полна.
Где исчезает ряд блаженных дней?
Дает нам Небо перемены знак,
Осенний хлад рождает ветр скорбей,
Сокрылись звезды, бесконечен мрак.
Мне грустно так, что лучше помолчать
И в песне до зари излить печаль.
(из цикла «Дух старины», № 32)
753 г.
*Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:*
Мой меч[163] при мне, гляжу на мир кругом:
На нем лежит дневная благодать,
Но заросли скрывают дивный холм,
Душистых трав в ущелье не видать.
В краях закатных Феникс вопиет
Нет древа для достойного гнезда,
Лишь воронье приют себе найдет
Да возится в бурьяне мелкота[164].
Как пали нравы в Цзинь[165]! Окончен путь!
Осталось только горестно вздохнуть.
(из цикла «Дух старины», № 54)
753 г.
*Большая Жаба в Высшей Чистоте*
Большая Жаба в Высшей Чистоте
Набросилась на Яшмовый Чертог[166],
Душа златая гаснет в черноте[167],
И сякнет в небесах лучей поток.
В Пурпурных таинствах зловещий Змей[168],
Зарю восхода хмарь обволокла,
И тучи обещают сумрак дней,
Весь вещный мир объяла ночи мгла.
Та, что в «Глухих вратах» заточена[169],
Теперь одна, ее глава седа.
Тля ест цветы, и гибнут семена[170],
Небесным хладом снизошла беда[171].
Вздохну печально ночи нет конца,
И слезы грусти падают с лица.
(из цикла «Дух старины», № 2)
753 г.
*Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,*
Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,
Как ветер, улетают времена.
Свежа трава, но иней пал поверх,
Закат истаял, и опять – луна.
Несносна осень, что виски белит,
Мгновенье – и останется труха.
Из тьмы времен к нам праведники шли –
И кто же задержался на века?
Муж благородный – птицей в небе стал,
Презренный люд преобразился в гнус[172]…
Но разве так Гуанчэн‑цзы[173] летал?!
Был в тучку впряжен легкокрылый Гусь.
(из цикла «Дух старины», № 28)
753 г.
*Цзюньпин уже отринул мира плен,*
Цзюньпин[174] уже отринул мира плен,
И миру без Цзюньпина жить осталось.
Прозрел он ряд Великих Перемен
И многих спас, познав Первоначало[175].
Влекомый Дао, он забыл про мир
И размышлял, замкнув плотнее двери.
Не явится к нам всуе Белый Тигр,
Пока не возвестит Пурпурный Феникс[176].
Под белым солнцем обозначен рок,
Но кто его узрит в потоках звездных?
Ведь гость морской[177] от нас уже далек,
И некому постичь безмолвья бездну[178]!
(из цикла «Дух старины», № 13)
753 г.
Городок у реки как на дивной картине
«Городок у реки» – поэтическое прозвание Сюаньчэна. За три века до Ли Бо здесь начальствовал замечательный поэт Се Тяо, которого Ли Бо ценил больше многих, узнав в нем созвучную душу. Так что, покинув Осенний плес, простившись с виноделом Ван Лунем, направимся к югу от Вечной Реки, чтобы поклониться кумиру нашего поэта. «Городок у реки» откроется нам не сразу. По пути мы полюбуемся другими красотами многообразного и духовно глубокого Китая.
|
|
|
