Роль царя Алексея Михайловича в возникновении и развитии церковного раскола

В настоящее время расширение источниковой базы требует достаточно кардинального пересмотрения устоявшихся взглядов на роль отдельных исторических персонажей в российской истории вообще и церковной истории в частности.

Так, «тишайший», «боголюбивый», «благочестивый» царь Алексей Михайлович, часами простаивающий на службах и досконально знающий церковные каноны при более детальном анализе фактов оказывается либо не совсем таким, либо совсем не таким.

Мы знаем, что духовником у него был один из лидеров раскола Стефан Вонифатьев[175], его сына Федора воспитывал Симеон Полоцкий – «православный» иезуит.

«Особенного замечания заслуживает вопрос: почему истреблены все Акты, относящиеся к Царю Алексею Михайловичу? О Царях Михаиле Федоровиче и Федоре Алексеевиче мы имеем полные известия и можем дать подробный отчет о всех действиях их. Ho о Царе Алексее Михайловиче мы совершенно ничего не знаем, кроме кратких отрывков, находимых в Грамотах, Указах, иностранных газетах и современных ему иноземных писателях»[176].

Следовательно, было что скрывать, если уничтожали документы. Тем ценнее сохранившиеся сведения иностранцев, современников той эпохи.

В царствование Алексея Михайловича народ постоянно бунтовал, что дало основание называть век «бунташным». К неисчислимым бедствиям, бунтам и мятежам привело повышение пошлин на соль[177] Затем новгородский мятеж, усмиренный Митрополитом новгородским Никоном, направленный против иностранцев[178], медный бунт, затем бунт Степана Разина.

Вопреки сложившемуся стереотипу именно в царствование Алексея Михайловича иностранцы захватили в России торговлю, промышленность, а русские люди облагались непомерными налогами

«Голландские Соединенные Штаты, производившие с Россиею торговлю у города Архангельска и вывозившие множество леса из принадлежавших нам областей по берегам Финского залива были в весьма тесных дружественных связях с нами имели также торговые конторы в разных Российских городах»[179].

Огромное число иностранцев жили и работали в Москве.

Жили они в Немецкой слободе. «Население Немецкой слободы представляло собой пеструю смесь национальностей и вероисповеданий. Больше всего было немцев-лютеран. Их было больше тысячи семейств. Они имели два храма. Один храм был у кальвинистов»[180] Интересно, что во время правления Алексея Михайловича даже простыми рабочими были иностранцы:

 «Близ Немецкой слободы находились три завода- стеклянный, железоплавильный и бумажный, последний на реке Яузе; на них работали иностранцы»[181].

Но и при царе Михаиле Федоровиче (следовательно, при Патриархе Филарете, который фактически управлял страной) вся торговля была в руках иностранцев. Как пишет Берх В., «Мне случилось встретить очень любопытный Акт 1637 года, заключенный Царем Михаилом Федоровичем и Голландскими Соединенными Штатами. Из оного видно, что вся торговля была в руках иностранцев и что Россияне были только слепыми орудиями корыстолюбивых видов их. Упомянутый Акт о том, что купцы иностранные жили во многих Российских городах и покупали в уездах, селах и деревнях хлеб, пеньку, лен и прочие товары, кои надеялись сбыть с выгодою в отечестве своем»[182].

Царь Алексей Михайлович болезненно заинтересованно относился к своему собственному почитанию. Так, когда Богдан Хмельницкий обратился с просьбой принять южные земли под покровительство России, то царь долго не соглашался, да и согласился, скорее всего, потому, что в Польше не так стали писать его титул, а именно стали его именовать «Великим князем».

«Царь, желая сохранить обоюдные выгоды, отправил в апреле 1653 года посольство к Польскому Королю. Послам поручил Царь посредство между Королем и Хмельницким; и в то же время приказал требовать у Речи Посполитой: почему они изменили Царский титул, нарушая мирный трактат?» По всем вопросам был получен отказ.[183]

В благоприятный для России период, в 1656 году, когда русские войска одержали целый ряд убедительных побед, Польша сыграла на честолюбии Алексея Михайловича и принудила его к войне со шведами и заключению мира с Польшей, пообещав не только польскую корону, но в деталях прописав обряд коронования:

«Прискорбно читать, какими коварными убеждениями Австрийского Посла Аллегретти склонен был царь к войне со шведами, и к заключению мира с Польшею»[184].

«Надобно полагать, что Царь Алексей был твердо уверен в возможности получить польскую корону, ибо, прибыв 30 октября 1656 года в Полоцк, позволил он Архимандриту Полоцкого Богоявленского монастыря, Игнатию Иевлевичу, величать себя: Избранный Король Польский, Великий Князь Литовский, Русский, Прусский, Жмудский, Мазовецкий, Лифляндский и пр.»[185]

Именно война со Швецией, ничем не обусловленная, кроме желания царя стать польским королем, привела к катастрофическим последствиям для России.

Пришлось подписать унизительный мир с Польшей, причем, о его короновании никто и не помышлял.

В 1660 году, потерпев поражение от поляков, царь подписал следующие условия договора:

1. Выдать бунтующих казаков Султану.

2.. Сдать все украинские города и крепости польским войскам.

3. Сдать пушки и всякого рода оружие.

4. Заплатить 4 миллиона золотом за военные убытки и ежели денег нет, то отдать в залог восемь знатнейших бояр.

5. Все войско обязать присягою не действовать против Польши.

6. Выдать все договоры, заключенные с казаками.

7 и 8. Отпустить или довести взятых россиян к Полтаве.

9. До отдачи Киева и других украинских городов, находиться Шереметеву в залоге у победителей[186].

«После подписания этих гибельных условий, повел Шереметев победителей своих к Киеву, дабы сдать им город; но счастливое стечение обстоятельств, прибытие князя Борятинского и казачьего полковника Цюрюры. к Киеву спасло город. Поляки, оскорбясь сею неудачею, отдали Шереметева и двоих знатных пленников Крымскому царевичу Нурадину в награду, и отправились сами на зимние квартиры в Литву. В польской хронике сказано: что дядя Юрия Хмельницкого, наказный гетман Яким Сомко, оставленный за Днепром, услыша о поступке племянника своего, пожелавшего отсоединиться от России, сильно вознегодовал и убедил заднепровских казаков не отлагаться от России»[187].

Царь мечтал не только о польском престоле.

Параллель с Константином Великим руководила многими его поступками.

Так, известно, что бывший Константинопольский патриарх Афанасий Пателар написал «Слово понуждаемое», обращенное к царю Алексею Михайловичу, в котором убеждал царя в необходимости освободить Константинополь от власти турок и занять престол Константина Великого, а Патриарху Московскому Никону стать вселенским Патриархом[188].

 «Благочестивый царь Алексей Михайлович ревновал Константину Великому в усердии к Церкви Божией. Нe одно только предположение высказываем в этом случае, но истину, засвидетельствованную врагами Никона, и подтвержденную им самим. Враги Никона прямо говорят, что государь царь давал многие привилегии Никону так же, как Константин Великий, весьма почитающий папу римского Сильвестра, вручал ему многие привилегии»[189]

Обойдена историками и невероятная жестокость «тишайшего».

Так, бунт в Москве, спровоцированный небольшой группой жителей против бояр в 1662 году, был жестоко подавлен. «Немецкие солдаты и Стрельцы телохранительного Корпуса явились внезапно на площади и начали действовать так удачно, что 4000 бунтовщиков легло на месте; а большая часть остальных, с Предводителем их, были схвачены и закованы. 2000 человек были четвертованы, колесованы и повешены. Остальным обрезали уши, означили каленым железом букву Б на щеке и сослали с семействами в Сибирь. Мальчикам от 12 и до 14 лет отрезали только одно ухо»[190]

Непомерные налоги из временных переводились в постоянные, что вело к поголовному недовольству во всех слоях общества в царствование Алексея Михайловича. Так, Патриарх Никон писал царю в 1661 году (уже в период их размолвки), выражая недовольство Монастырским приказом:

«Судят и насилуют мирские судьи и сего ради собрал ты на себя в день судный велик собор вопиящих о неправдах твоих. Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится ради скудости хлебной, во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован: нищие, слепые, хромые, вдовы, чернецы и черницы, все данями обложены тяжкими. Везде плач и сокрушение, нет никого веселящегося в дни сии».

В перехваченных царем письмах к восточным патриархам в 1665 году Патриарх Никон пишет: «Берут людей на службу, хлеб, деньги берут немилостиво, весь род христианский царь отягчил данями сугубо, трегубо и больше».[191]

Традиционно считается, что лишь при Петре Первом появилась тяга ко всему иностранному. Но это не так.

Уже при дворе Алексея Михайловича имелось «два жарких поклонника иностранного: боярин Никита Романов и боярин Морозов- оба любители западной науки, западной мысли, западных обычаев»[192]

Более того, в Немецкой Слободе «имелось четыре церкви, три лютеранские и одна реформатская»[193].

Что касается раскола, то прямые действия царя послужили к его расцвету.

Нельзя забывать о том, что у царицы была родственница - Феодосия Морозова (девичья фамилия- Соковнина - «боярыня Морозова»)[194], духовником и непререкаемым авторитетом для которой являлся протопоп Аввакум.

«Здесь имело большое значение влияние царицы. Будучи нежным супругом, Алексей уважал убеждения и вкусы своей жены. Занятый, кроме того, в это время войной с Польшей, он мог уделять очень мало внимания ведению своих домашних дел. Но когда в это дело вмешалась Мария Ильинична, образовался новый очаг оппозиции. Старый Прокопий Соковнин, самый интимный советник государыни, управлявший ее личным состоянием, а также очень влиятельный сын этого боярина, его две дочери, интимные подруги, товарки по воспитанию царицы, из которых одна была замужем за воспитателем Алексея Морозовым, а другая за князем Урусовым, наконец, все родственники Марии Ильиничны — Милославские, Хованские — все были воодушевлены теми же чувствами. Движение из августейшего терема, где оно нашло мощную поддержку, распространилось во всем высшем обществе, увлекая за собой самые значительные фамилии: Барятинских, Мышецких, Плещеевых, Львовых. Ртищев, заняв нейтральное положение, создал из своего дома замкнутую арену, на которой с яростью сражались сторонники и противники новшеств. Потом агитация вышла на улицу. Она распространилась за пределами столицы, в провинциальных городах и в деревнях»[195].

Именно князь Львов и заведовал Печатным двором.

 

Таким образом мы видим, что при одном патриархе типография, которою заведовал князь Львов и где за печатанием смотрели протопопы Аввакум, Лазарь и др. духовные лица, выпускает в народ 6000 книг, а несколько лет спустя, при другом патриарх, эти книги объявляются неправильными и проповедующими ложные учения»[196].

Царский духовник протоиерей Благовещенского собора Стефан Вонифатьев, его друг протоиерей Казанского собора Иоанн Неронов, бывший протоиерей г. Юрьевца Аввакум Петров, проживающий в Москве у Иоанна Неронова[197] имели огромное влияние на царя.

По проискам бояр, после удаления Патриарха Никона указом государя был возвращен из ссылки Аввакум. 11 лет не был в Москве протопоп. Теперь его приняли здесь «яко ангела». И царь, и бояре очень рады были ему. Царь позвал к себе и милостиво спросил: «здорово ли, протопоп., живешь?»—«Жив Господь, жива душа моя, царь-государь, отвечал Аввакум: а впредь что Бог изволит». —За царем и все бояре били челом протопопу. Ему дали помещение в Кремле и предлагали любое место; звали в царские духовники и даже на печатный двор посадить обещались; оделяли такими деньгами щедрою рукою и разными подарками: «всяк тащил всячиною». Только уговаривали при этом пока «молчать». И Аввакум потешил; полгода жил покойно. Но видя, что старое «церковное» не возвращается, «паки заворчал»[198].

Вот так непоследовательно царь и его окружение фактически перечеркнули огромные усилия Патриарха Никона, так как во мнении людей, Аввакум не может быть не прав, так как живет в Кремле и все ему угождают.

Но Аввакум снова стал писать челобитные, ходил по домам знатных людей, проповедовал на улицах и сумел «прельстить многих»

И здесь Аввакум переоценил свои силы и подал царю прошение, кого на какие епископские кафедры ставить. Царь и церковные власти стали гневаться на Аввакума.

Ссылаясь на то, что Аввакум «церкви запустошил», власти просили царя снова выслать протопопа из Москвы. Протопопа действительно повезли в Пустозерск, нo до Пустозерска он не доехал, будучи оставлен жить на Мезени.

Кроме Аввакума, были возвращены из Сибири Романоборисоглебский поп Лазарь и подъяк Федор.

В Москве остались ученики Аввакума, но немало и учениц. Женщина всегда была великой силою в нашем расколе. Рано сложилась и пословица, что в расколе «что ни баба, то—толк».

Весьма видное место в истории возникновения раскола занимают боярыня Федосья Морозова, сестра ее княгиня Евдокия Урусова и жена стрелецкого полковника Марья Данилова. Аввакум не даром называл их не только «троицею», но и «тричисленной единицею» в отстаивании его дела они составляли как бы одну душу. В свою очередь первая из них была душою всего аввакумовского- общества. Жена одного из первых бояр при царе Алексее, Морозова в 1662 году стала вдовою. Вдова, по понятиям того века, носила в своем положении смысл монахини. Естественно Морозова всецело посвятила себя на служение расколу, как скоро узнала о мнимом «развращении книг и чина церковного». Знатная по отцу и мужу, имевшая в Москве много родных и знакомых, она могла поддерживать учение Аввакума в высшем обществе и находила себе сочувствие в лицах царской фамилии. Как богачка, она оказывала материальную помощь все нищие, убогие, юродивые, вроде Феодора, Киприана и Афанасия, ели и пили с хозяйкою из одного сосуда. Она держала пятерицу инокинь «изгнанных». Эти лица разносили мысли Морозовой по всей Москве. И сама она, одевшись в рубище, ходила по улицам града, по богадельням и темницам, оделяя всех, кому что нужно.

Такой благодетельнице легко было склонить простой народ на сторону своих убеждений. Не даром в деятельности Морозовой видели так много «пользы» для своего дела, а потому и поддерживали с нею самые живые отношения такие видные противники Никона, как епископ Вятский Александр, Муромский архимандрит Антоний, Златоустовский игумен Феоктист; сам Аввакум, по возвращении из Сибири, «не выходя» живший в доме Федосьи Прокопьевны, говаривал, обращаясь к ней и сестре ее: «вы моей дряхлости жезл и подпора». Исторические памятники сохранили имена многих учениц Аввакума и из других сословий. [199]

Следствием свободной проповеди раскольников после оставления Патриархом Никоном кафедры в 1658 году стало то, что раскол достиг огромных размеров. Ни в городах, ни в селах не было двух церквей, в которых служили бы одинаково: тут служили по новым книгам, а там- по старым. Народ перестал ходить в церковь. Такова была недальновидная и непоследовательная позиция царя. Власть спохватилась, и Царь пытался собрать собор в 1663 году. Не получилось, так как предстояла большая, трудновыполнимая доступными средствами процедура осуждения Патриарха Никона[200].

 

Практически нельзя найти источники, в которых содержался бы анализ еретических основ раскола, непоследовательной и противоречивой роли царя Алексея Михайловича, который вначале сослал протопопа Аввакума, затем позволил ему и его сподвижникам вернуться, свободно вести свою агитацию под ложными лозунгами о защите «святой старины» и подчеркивалась бы последовательная, жертвенная и православная позиция Патриарха. Политика же царя была антицерковной и секуляризационной.[201]