Диктатура общего: власть превратных форм

Так реальность, пройдя это двойное абстрагирование (представление о представлении) и утрачивая свою исходную кон­кретность, объективно превращается в символ (по содержанию), схему (по форме). И этот образ должного (абстрактное) подчиняет себе сущее (конкретное).

То же самое можно сказать и о рыночных стандартах, которые, выражая должное, подчиняют себе сущее. Итак, должное выдается за сущее, более того – за императив сущего.

Кроме того, превратные формы рыночных стандартов связаны с утверждением такого должного, которое по своему содержанию яв­ляется общим, которое начинает властвовать над конкретным. Од­ним словом, и в том, и в другом случае мы имеем дело с диктатурой превратных форм, а точнее - с диктатурой общего, вытесняющего конкретно-всеобщее. В этом случае мы имеем дело с ситуацией анта­гонистического противостояния, противоборства конкретно-всеобщего с общим.

Так в логике превратных форм создается такое идеальное (сим­вол), которое в качестве должного начинает господствовать над су­щим. Философскую природу этих превращений очень точно подме­тил Э. В. Ильенков: «Когда идеальное пытаются толковать как не­подвижный, фиксированный «идеальный предмет» или «абстракт­ный объект», как жестко фиксированную форму, то получается не­разрешимая проблема - формой чего она является? Ибо такой обо­рот мысли превращает идеальное в самостоятельную субстанцию, существующую независимо от живой человеческой деятельности в качестве ее сверхчувственного бестелесного прообраза» [73].

Итак, завершая можно сказать, что симулятивное потребление предполагает производство определенных общественных представ­лений о том или ином «лэйбл» (маркетологовую вставку), за счет ко­торой потребительная стоимость догоняет рыночную стоимость (а есть обратное движение?). И это производство «лэйбл» есть не что иное, как производство особого типа надстройки, от которой сегодня прямо и жестко зависит материальное производство. Шить или не шить костюм, из чего и как его шить - все эти вопросы материально­го производства сегодня зависят от того, какой конкретный brand будет «крышевать» этот вид производства. Другими словами, этот brand, являясь по форме неким знаком, имиджем, по сути, является тем общественным отношением, которое детерминирует характер материального производства.

Итак, заключая, можно сказать, что в этом случае вопрос мате­риального производства попадает в зависимость от такого идеалъного (brand), которое связано не с конкретно-всеобщим, а с общим, если не сказать – символом общего. Это первое.

Второе. В связи с вышесказанным возникает вопрос: а есть ли сегодня попытки снятия рынка в культуре? Да, но это, как правило, попытки видимостного снятия.

Видимостное снятие рынка в культуру предполагает редуциро­вание рынка к brand, который в свою очередь пытаются рассматри­вать уже в системе координат культуры как знак некоторого имени. В этой попытке проговаривается намерение современного россий­ского индивида, потерявшего свое имя (связано оно с семейной ди­настией, заводом, СССР – это уже не столь важно) решить проблему своей самоидентификации. Постсоветский человек, хотя экономи­чески и приспособился к рынку, в то же время он так и остался онто­логически неприкаянным.

Интересно, что если первоначально brand возникал как ры­ночная модификация того или иного культурного знака, то сегодня можно наблюдать, как это понятие, взятое из области рыночных отношений, используется, в частности, как субстанция для реше­ния уже онтологических проблем человека, в том числе, проблемы самоидентификации частного человека. Этот частный человек пы­тается решить данный вопрос не как проблему обретения своего имени в мире культуры, а как проблему своей социальной само­идентификации через приобщение к тем или иным знакам пре­стижного потребления. И это приобщение происходит через про­цесс постоянного включения индивида в отношения купли-продажи, которые как раз и становятся субстанцией «обществен­ного» бытия частного человека. Потребность в подтверждении дос­товерности своего общественного бытия заставляет этого частного человека постоянно подтверждать свою состоятельность в сфере отношений купли-продажи. Соответственно процесс общественно­го бытия этого несчастного частного человека превращается, если использовать выражение Гегеля, в «дурную бесконечность» симу-лятивного бытия.