2020-09-24
132
Во вступительной части определение Григория Богослова построено на сравнении с обычной медициной. А затем уже в основной части определения дается формулировка собственно христианских задач. Обратимся сначала к вступительной части[9]:
| Ибо настоящим искусством из искусств и наукой из наук мне представляется управление человеком — самым изворотливым и переменчивым животным. В этом всякий может удостовериться, если врачеваниие душ (τὴν τῶν ψυχῶν ἰατρείαν) сравнит с лечением тел (τῇ τῶν σωμάτων θεραπείᾳ). Тогда он изведает, насколько труднее наше врачевание, а также и уразумеет, насколько оно ценнее и по природе материи [т.к. душа, а не тело], и по силе науки, и по действительности цели. | Τῷ ὄντι γὰρ αὕτη μοι φαίνεται τέχνη τις εἶναι τεχνῶν, καὶ ἐπιστήμη ἐπιστημῶν, ἄνθρωπον ἄγειν, τὸ πολυτροπώτατον ζῶον καὶ ποικιλώτατον. Γνοίη δ’ ἄν τις τῇ τῶν σωμάτων θεραπείᾳ τὴν τῶν ψυχῶν ἰατρείαν ἀντεξετάσας καὶ ὅσῳ μὲν ἐργώδης ἐκείνη καταμαθών, ὅσῳ δὲ ἡ καθ’ ἡμᾶς ἐργωδεστέρα προσεξετάσας καὶ τῇ φύσει τῆς ὕλης καὶ τῇ δυνάμει τῆς ἐπιστήμης καὶ τῷ τέλει τῆς ἐνεργείας τιμιωτέρα. |
|
|
|
На этом месте прервемся, потому что пошла специальная терминология, требующая пояснений.
Управление «градом ума»
Выражение «искусство из искусств и наука из наук» применил к человеку еще Филон Александрийский (ок. 20 до н.э. – ок. 45 н.э.) — иудейский автор эллинистической эпохи, писавший только на греческом языке. Его труды не были приняты средневековым иудаизмом, но имели большой авторитет у христиан, которые их и сохранили. Григорий Богослов труды Филона знал. Но Филон говорил не об управлении отдельным человеком — собой самим или своим учеником, — а об управлении человеческим обществом. Комментируя запрет Моисея избирать в начальники над народом Божиим представителя другого народа (Втор. 17, 15), Филон пишет, что человека, способного управлять устройством многонаселенных полисов и брать на себя их частные, гражданские и сакральные попечения, нужно выращивать и обучать по месту будущего служения не менее тщательно, чем по-настоящему опытного кормчего для корабля. — «И не погрешил бы тот, кто назвал это (попечение — ἐπιμέλειαν) художеством из художеств и наукой из наук (ἣν οὐκ ἂν ἁμάρτοι τις εἰπὼν τέχνην τεχνῶν εἶναι καὶ ἐπιστήμην ἐπιστημῶν)».[10]
|
|
|
Уже у Оригена (184/185–253/254) — еще одного александрийского (но уже не иудейского, а христианского) автора, крайне внимательно изучавшегося Григорием Богословом, — это выражение приспосабливается к смыслу как христианского, так и ветхозаветного учения. Толкуя слова Христа да и сеяй вкупе радуется и жняй (Ин. 4, 36), он называет сеющим Моисея, а жнущим то, что посеял Моисей, — самого Христа. И поясняет, что если и в обычных науках и искусствах необходимо соединять опыт первооткрывателей с опытом тех, кто пошел по их стопам и привел их идеи в совершенство, то тем более это так и в той «искусстве искусств и науке наук», о которой говорит Христос[11]. Это вполне в духе Филона, так как и у Филона речь шла не просто об управлении человеческим обществом, но об управлении народом Божиим, собственном деле Моисея. Но у Оригена «искусством искусств и наукой наук» становится все содержание деятельности Моисея и Христа, то есть Ветхий и Новый Заветы как единое целое.
У Григория Богослова многоразличность и многоизменчивость усматривается внутри каждого отдельного человека, и поэтому к управлению этим отдельным человеком применимо то, что было сказано Филоном об управлении большим человеческим обществом — мегаполисами, как сказали бы мы сегодня (у Филона почти так и сказано: πόλεις … μεγάλας καὶ πολυανθρώπους — «полисами/городами великими и многолюдными»). Нельзя сказать, что Филону не была ведома сложность внутреннего мира человека, или что он ее мало ценил: достаточно вспомнить его сочинение О жизни созерцательной. Но так вывернуть мир наизнанку, чтобы увидеть мегаполис у человека внутри — это, кажется, было слишком не только для языческого эллинизма, но даже и для Филона.
Зато для друга и соратника Григория Богослова, второго Григория из Каппадокийского кружка, — епископа Нисского — внутри у человека именно мегаполис. Метафору «града ума» он развивает в своем пространном объяснении того, каким образом ум (об этом понятии мы поговорим ниже) действует через чувства[12]:
| Как будто обширный город принимает сошедшихся в него [людей] через разные входы, но люди не все сходятся в каком-нибудь одном месте города, а одни идут на рынок, другие в дома, третьи в церкви или располагаются каждый по своему выбору: на улицах, в переулках, или в театре, — подобным этому мне видится град ума, внутри нас населенный, который через чувства наполняет различные входы; а ум, изучая каждого из входящих и вынося суждение, отводит соответственное ему место в ведении. | Καὶ ὥσπερ εἴ τις πολύχωρος εἴη πόλις ἐκ διαφόρων εἰσόδων τοὺς πρὸς αὐτὴν συμφοιτῶντας εἰσδεχομένη, οὐκ ἐπὶ τὸ αὐτὸ κατά τι τῶν ἐν τῇ πόλει συνδραμόντες οἱ πάντες, ἀλλ’ οἱ μὲν κατὰ τὴν ἀγορὰν, οἱ δὲ κατὰ οἰκήσεις, ἄλλοι κατὰ τὰς ἐκκλησίας, ἢ τὰς πλατείας, ἢ τοὺς στενωποὺς, ἢ τὰ θέατρα, κατὰ τὴν ἰδίαν ἕκαστος γνώμην μεταχωροῦσι· τοιαύτην τινὰ βλέπω καὶ τὴν τοῦ νοῦ πόλιν τὴν ἔνδοθεν ἐν ἡμῖν συνῳκισμένην, ἢν διάφοροι μὲν αἱ διὰ τῶν αἰσθήσεων εἴσοδοι καταπληροῦσιν·ἕκαστον δὲ τῶν εἰσιόντων φιλοκρινῶν τε καὶ διεξετάζων ὁ νοῦς, τοῖς καταλλήλοις τῆς γνώσεως τόποις ἐναποτίθεται. |
|
|
|
Уже в то время, когда оба Григория писали об искусстве управлять внутренними ощущениями и мыслями человека, египетские монахи создавали до тонкостей разработанное учение о том, как обращаться с «помыслами» (λογισμοί) — то есть не только с мыслями в современном смысле слова, но и с эмоциональными состояниями, и как избежать в этом деле автоматизма и хаоса. Ученик и когда-то диакон Григория Богослова Евагрий Понтийский (345–399) переселился к ним в пустыню и стал первым систематизатором их учения.[13] А епископ Александрии Афанасий, впоследствии прозванный Великим (ок. 296–373, епископ с 328 г. до смерти), был прямым учеником и даже автором Жития «отца монахов» Антония Великого (ок. 251–356), основателя египетского отшельничества[14]. В то же время, Афанасий был старшим товарищем и главным церковным ориентиром для Василия Великого — лидера Каппадокийского кружка в сфере церковной политики. Чтобы оценить тесноту связей, надо учесть, что все перечисленные не только противостояли официальной церкви христианского большинства, которая в то время была арианской (с 327 по 381, с восьмимесячным перерывом на краткое царствование Иовиана в 363–364), но составляли ригористическое меньшинство внутри условно православного (неарианского) меньшинства, с остальной частью которого они тоже не были в церковном общении. Сказать, что все основы христианской аскетики разработала за несколько десятилетий группа тесно связанных между собой людей, было бы преувеличением — но и только. Такое преувеличение будет художественным приемом (гиперболой) из числа тех, которые так искажают реальность, что помогают лучше ее понять.
|
|
|
